Read the book: «Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке», page 3

«Не веди себя так, словно это какой-то пустяк, будто это не может быть чудом.» – кричал он себе. Он чувствовал, что весь мир услышит его, и никуда от него не денется, он чувствовал весь этот мир! Мучило другое – надо ли миру видеть его и, тем более, чувствовать?!

Уютные черты в нарисованной душе, а собственная душа уже горела желанием их разнообразить – точнее, создать что-то новое.

Первой пришла в голову луна. «Вдохновляла она меня когда-то. Могло бы и солнце прийти первым, и путь, наверное, будет другим, если я выберу солнце. Но солнце виновно, да и ночь на дворе, потому пусть луна побеждает!».

«Зря я обижаюсь на солнце. Боготворит оно меня. Пусть прикарманило руки, но это ничто в сравнении с тем, что оно мне подарило. Если, конечно, это не подарок силуэта. Но помощи у солнца просить уже не буду!», – об этом он подумает, когда выйдет из дома, а сейчас он переодевался.

Не удалось увековечить душу дома, но в самом доме появилось давно не ощутимое присутствие. Оно ярко выражено, выстраивалось впечатление, что, и сам Арлстау был здесь лишним. Давно один в этом доме, потому для него это чувство из разряда «слишком».

Время не указ, переворот не поворот и не меняет направление, но он чувствовал, что всё в его жизни теперь изменится.

Солнце подошло к закату, и художник, наконец, решился выйти на улицы родного города, в котором ни один родной человек, кроме сестры, уже не живёт. Разъехались. И нет здесь никого, кого он знает. Мечтал всё в этом городе сделать краше, но «сегодня не время, ну а завтра сошлю на потом!»!

Редко ему приходилось выбираться из дома. Память и не подскажет, когда это было в последний раз.

Он шёл и наслаждался городом.

Город не смотрит в глаза, город прячется. Деревья растут ровно, люди качаются. Смотрим прямо, не видим сторон. Вот и весь город. Такова его душа в вердикте от художника.

Если брать визуально, то больше приходит слов на ум, но раз речь пошла о душе, то лучше смотреть на то, что внутри, а не снаружи.

Дышалось намного легче, чем когда-то, но это ещё не значит, что было очень хорошо.

Густые кустарники вываливались на тротуары, как бродяги, и суют свои ветки в лицо. Прохожие стараются не задеть. Женщины ему улыбаются, мужчины с интересом разглядывают.

Художник глядел чуть выше, выше видно было мало, но малость тоже значима. Взгляд начинался в обрыве, а затем взлетал к облакам! За облаками космос, а за космосом что? «Мечтатель, не балуй мир благодатью, очень тебя прошу!», – говорил сам себе, подходя к старому парку с пустыми качелями. Здесь зелено и дышится свежо, и свежесть здесь во всём, что обитает. Красиво тут…

У парка тоже своя душа. Это ведь место, а место всегда значимо!

Здесь, к сожалению, душа пустая, как качели, да и художник сожалел об этом. Ему нужны люди, чтобы душа перестала быть пустой.

Он и раньше видел душу во всём, что встречал на пути, но для этого нужны были усилия, и всё было смазано, а сейчас всё доступно для глаз. Усилия взял на себя силуэт, а художник шёл вперёд походкой лёгкой, видел всё насквозь и чуял каждый шорох мира. Ни капли это не мучило. Наоборот, он, словно снова стал уверенным в себе – настолько, что по силам было нарисовать душу этой уверенности. Стал заполненным, зачарованным, счастливым!

Хотя, что такое счастье для него? Чаще он, даже не догадывался, когда был счастлив. Узнавал позже. Человек смиряется с тем, что он, просто, живёт, а потом понимает, что не просто, и всю жизнь предстоит выбирать – просто так или не просто так.

Кто-то не счастлив лишь, потому что ни разу не подумал о том, что для него есть счастье. Мы хотим чего-то, но не знаем чего – в этом не вся беда и не пол беды, в этом лишь одна причина…

Наступила ночь, но, на удивление художника, на пушистых деревьях лежала роса. В городах деревья не росли высоко, они с рост человека, потому художник мог достать рукой до любой макушки.

Высокие деревья там, где нет людей – сразу же за городами они и начинаются, а где-то рядом или далеко два дерева и вовсе дотронулись небес…

Роса коснулась искусственных рук. Художник не ощутил её, но она удивила. Она была утренней, но сначала не поверил в это. «Снова я обманываю время, заставляю все события бежать.», – подумал он, но тут же добавил. – «Шучу, я много на себя не брал…».

Между травой и телом плед, потому лежать приятно. На траве мокро, и хоть роса хороша, её пришлось избежать…

–Что? Где взял плед?

–Спросил, не отказали.

Быть может, кого-то и вдохновляла роса на какие-то подвиги, но только не его. Ему нужно событие, ему нужен листопад или цунами, чтобы осмелиться показать миру свой собственный восторг.

Поглядывал на луну и представлял, что где-то есть такая же луна и кому-то, конечно же, светит, и кому-то, возможно, не зря. Вспышки мечтаний не имеют отношения к тому, к чему он шёл. Они, всего лишь, вспышки, без шанса на пожар.

Мольберт был установлен, полотно прилеплено. Казалось, что пальцы дрожали, но этого быть не могло.

–Струсил?

Молчит.

–Значит, струсил.

Это уже провокация на необычный день, о которых, обычно, жалеют. «Не боюсь за себя, я боялся всегда за других!».

Арлстау встал на колени. Так, это уже серьёзно. Люди вокруг лениво тыкают пальцами, но это всегда не было поводом оглядываться.

Взял в руки кисть и провёл ею по росе. Душа луны была округлой формы, как и душа его планеты, как и душа солнца, как и душа большинства людей, которых он считал обычными. Люди с необычными формами душ ему нравились больше, в них был магнит для него.

В груди была надежда, что всё будет не замечено. «Между стен безопаснее.», но неразгаданность луны не позволяла осмотреться и передумать.

Не беспокоился о любопытстве глаз и о том, что скажут потом о его деянии. Не всегда чаруют глаза, не всегда гипнотизируют. Думал не о себе, думал о других – что будет им от его поступка.

Художник с осторожностью вёл кисть по нелёгкому пути, вновь начав с конца но вокруг уже десятки глаз плюют в его осторожность, тяжело вздыхая от очарования. Слышал даже чьи-то вскрикивания.

Кисти не терпится создать шедевр, чтоб начинать другой, но не она решает, где конец.

Художник остановился, огляделся – стало темнее, оглянулся – люди насторожились. На лицах предвкушение и не уйдут ведь, досмотрят всё до кульминации, чтоб рассказать об этом всем.

Кульминацию преподнёс.

Ткнул кистью в полотно и закружил ею по бумаге со всей ловкостью, присущей губам – словно на зло кому-то. Но это не помогло, лишь усугубило задачу.

На небо набегали тучи, как иго, как война, хоть ещё не заметные для отвлечённых глаз. Конец холста не мог найти себя, и перед художником ещё не безоружен. В ушах звучала мысль, что замахнуться на такое было слишком глупо, ведь это лишь начало. Такое начало сулит поражению, но он проигрывать не собирался. Да и зачем он должен думать, что это лишь начало?

Губы начали мёрзнуть, мороз пробрался в кровь, сердце застучало раз в четыре секунды – он считал. Испугался и сдался. Не стал бороться. Представил всякого себе и отступил.

Проиграл. Не смог нарисовать луну. Она не стала шаром, ведь отсутствовала четверть, и художник не понимал, чем заполнять эту пустоту.

"Даже не точка, даже не запятая.», – пробормотал художник. Вникал в творение и рассуждал с собой, что в нём не так и почему не получается закончить. "Не чем гордиться. Зря людей только встревожил и себя подставил под объектив.».

Тучи растворились в небе, словно их и не было, были замечены лишь одной парой глаз, а луна плавала и по небу и по полотну, но на бумаге плывёт неуверенно, отстаёт от самой себя. Не нашёл окончания, дал шанс на вечность. «А жаль, ждал большего.».

«Какой толк в сиянии, если оно ничего не способно дать кроме сияния?!», – мысль убеждала, но позади собравшиеся глаза думали иначе. Для них это не было бессмысленным. Им не понять, для них и это – чудо или, что вероятнее всего, знак о приближающемся конце.

Спина не чувствовала взглядов, потому оглянулся. «Ну да, так и есть. Их взгляды в полотне.».

Недоделанная душа переливала и перемешивала в себе несколько цветов, такие эффекты привлекают взгляды. Причин смотреть было много, но все их не озвучить в одном месте. Расскажут всем, но лишь в своих местах. Живая картина не отталкивала ни один из взглядов, заставляла молчать. «Интересно, о плохом думают или о хорошем?!». Людям негде ронять слова, да и некому. Уронят – жалеют, подберут – забывают.

Лишь одна пара глаз обратила внимание на создателя мастерства. Арлстау поймал этот взгляд, придержал и отпустил. Взгляд был полон негодования, чистого восхищения и желания спросить. За всем этим располагался страх!

Заметил и другие взгляды. Испытал неловкость, смущение от них. Избыток внимания после долгой одичалости не воспринимался. Заставил, немедля, собраться, засунуть подмышку полу-шедевр и сбежать с места творческого преступления. Впрочем, никто за ним не погнался. Перед этим он тихо пробормотал: «Не говорите никому!», и был услышан всеми. Помогла тишина.

Убегая, он вернулся к первому взгляду, чтобы запомнить лицо. Волосы светлые, почти белые, с элементами дыма, глаза можно назвать зелёными, а можно и никак не называть. Высокая, стройная, в теле всё о чём-то намекает. Черты лица слишком женственны и невинны, в этом художник видел слабость и плохую координацию – о что угодно может споткнуться и упасть. Как в страшном кино, когда люди бегут, они всегда спотыкаются, а ей и страха для этого не надо. «Кому её ловить, кому дано разбиться?», – не ему об этом думать, хоть мысль и пришла.

За долю секунды «насмотрелся» и быстрыми шагами засеменил в сторону дома. Затем накрыла паранойя, и он решил «замести следы». Ну как замести – прошёлся пару кругов по более красивым улицам и направился домой.

Только, это лишь усугубило. На третьем кругу ему казалось, что кто-то следит за ним, кто-то наблюдает, но паранойю он называл воображением. Этим всё сказано. Всё, что есть – всё полезно.

Высокие эмоции – это то, что обогащает человека.

–Как?

–Не знаю. Думаю, не простой процесс. Если нет им границ, то многое получается и ни разу не перестараешься!

До дома дошёл – никто не схватил за рукав, никто не окликнул, но захлопнув за собою дверь, заснуть было мало шансов. Ночь забрала их, так как крепко дружит с луной. "Эмоции выше туч, выше космоса и даже выше звёзд, а, значит, сон придёт лишь завтра.", – отчасти был прав. Да, снова отчасти.

Впервые за не слишком долгую жизнь, неизвестное счастье стучало в окно и не давало спать. Счастью можно сопротивляться, но оно состоит из чувств и ощущений – а это повседневно. Медленно, тягуче, но всё же побеждает.

Его дар ему новое счастье, он узрел это в глазах той девчонки с дымчатыми кудрями и плюшевой улыбкой. Выглядит, как ангел, добрейшей души человек. Но в глазах было желание уметь также, как он. Раз ангелы испытывают подобные желания, то от кого этот дар? От Бога?!

До этого дня всё было иначе – болели тучи, мысли, небеса. Ворчливым слишком был и недовольным жизнью. Ещё бы. До потери рук он говорил, что: «Мало! Мало мне!» и не стеснялся воровать добавку. Банальные цели, банальная жизнь. Успех за счёт чужих глаз и ошибок других. Падающий вниз, вечно ползущий после боя и уходящий в никуда! «Потомственно! Всё это потомственно!», – кто-то внушал ему. Но как потомственно? Если вот она душа на полотне, светится и заставляет выбрать иной путь.

Всё оказалось проще, чем все думали. "Думать вредно» – следствие «Некуда смотреть», но смотреть нужно, ведь мысли могут привести, куда угодно…

Каждый печётся о своей жизни и не обязан верить в кого-то! Он желал слишком многого и нет такого человека, который бы во всё это поверил.

Ночь, заполненная мыслями, летит незаметно. «Нужно расширить дар, лишить его границ, и он воспрянет!», – люди боялись людей с подобными мыслями, с такими не говорили, на таких лишь смотрели, таких когда-то сжигали на кострах. А для него обычная мысль, ничего такого.

«Бросить всё? Или остаться? Есть ли что бросать? Разве дом это моё Всё и у меня больше ничего нет? Возможно, в дорогах увижу больше – у них нет стен, есть только двери.», – представлял, как путешествует по миру, и эмоции захлёстывали своими высокими волнами. Всё представлялось красиво и насыщенно, как во сне. «Надеюсь, в жизни будет также, как и в мечтах. Но, если бы все мечты сбывались, то ещё бы в детстве я правил всем миром со своей командой супергероев.».

Рассмеялся в ночи, взглянул на часы – четыре утра.

Перед тем, как заснуть, он думал о том, что натворил, боялся за себя и за семью, искал пути, как это всё исправить. Заснул под утро, снились клёны, бежал в далёкие края. Деревья алые, высокие, поля жёлтые, насыщенные. На дороге сумбур, море туч и море морей. Всё казалось разбросанным, с потерянными очертаниями смысла, но художник радовался сну. «Видимо, пока не отыщешь то, что, действительно, твоё, сны и не будут сниться…».

Зафиксировать в дневнике увиденное во сне получилось лишь ранним вечером, хотя проснулся поздним утром, в одиннадцать часов.

Растолкали стуки в дверь. Художник открыл сонные глаза, но не встал – ждал, когда, кто бы там ни был уйдёт. Однако, стук унимался лишь на короткие мгновения – настойчивость кому-то нравится, кого-то пугает, а чаще всего бесит. Смотря, что за человек её проявляет, что за человек её принимает.

Я солгу, если скажу, что стук в дверь звучал, как надежда, что она эхом разносилась по стенам, и художник, как бабочка, летел к двери. Нет, конечно.

Смахнул одеяло, хрустнул суставами и шёл к двери сердитый, с недовольным лицом, как медведь, отхвативший от пчёл. Вроде бы, всего лишь, стук в дверь, но с каждым шагом становился непростительным.

«Кто бы там не стоял за дверью, держись за поручни, хватай дыханьем воздух – я иду!».

Дверь была не скрипучей, открылась без шёпота, а за ней знакомые глаза вчерашнего вечера – полны милосердия, но не обделены бестактностью. Глаза сосредоточились на художнике и вникали в его полуголый образ, шаря по всему телу. Он успел одеть лишь штаны.

«Только этого не хватало.», – подумал он. – «И как же ты меня нашла? В каких местах следы свои оставил? Если скажу ей, что в своих стильных очках она похожа на журналистку, сочтёт, что мимо бью. Похожа, но чем-то другим она занимается – больше любит читать, чем писать. Душа не круглой формы, а похожа на ромб, на четыре стороны. Пока что, лишь это мне в ней интересно!».

«Сложно что-то большее сказать об этом человеке. Возможно, сама себя покажет…».

–О чём вы думаете? – спросила она, не выдержав молчания.

«О чём думаю? Позвонила в дверь и спрашивает: «О чём думаю?»? Ну как сказать, чтоб не обидеть мыслью…». – возмущался он в собственных монологах.

–О том, как закончится день, – ответил он, не найдя ничего остроумного.

–Я проследила за вами, – неожиданно призналась она.

Сразу же вспомнил весь свой вчерашний путь, места, где решал остановиться и паранойю, которую сейчас не оправдал. «Она ещё и проследила. Нечестная игра. Либо не в себе, либо что-то ищет.» – думал о ней художник.

Заметив изменения на его лице, она тут же поспешила исправиться:

–Когда вы сбежали, я отправилась домой, весь свой путь размышляла о том, что вы сделали – это невозможно вычеркнуть из памяти!

Словами задела за живое. Особенно, памятью. Но она продолжала:

–Затем вы прошли мимо моих окон, когда посмотрела в окно. Минуту думала об этом. По-детски, списала на судьбу. Выбежала, но вас не нашла. Вернулась, но вы снова прошли мимо окон. Я не то, что следила… Я хотела с вами, просто, поговорить, но пока решалась, вы зашли в этот дом. Мы оказались соседями. Я живу в пяти минутах лёгкой пробежки…

«Вдруг, кто увидит. Запущу её в дом.», – подумал он, а ей сказал с улыбкой:

–Может, чаю? Раз вас привёл спортивный интерес.

Девушка не растерялась и вошла, ответив:

–Глупо было бы отказаться.

«Действительно.» …

–Значит, вы что-то хотите от меня? – спросил её, накрыв красивый стол.

Уже смотрел на неё со всех сторон. Не только, как на душу, но и, как на женщину, как на добычу, как на соблазн, как на удовольствие и удовлетворение…

У неё красивые глаза, и они позволяют в них купаться. «Значит, открытая…».

–Какими путями шла ваша логика к такому заключению? – ответила она нежданной дерзостью.

–Пути быстро забываются. – не растерялся он.

–Боюсь, любая просьба будет слишком велика для первой встречи.

«Смелая. Уже думает о второй встречи. Зацепил её чем-то.», – пришло первым в голову, но ответил:

–Я тоже так думаю!

Ответ её разочаровал, но сама ведь нарвалась на него. Как звучит пословица, не помню?! Думаю, вы поняли, о чём я…

Чай был ароматный, персиковый. В него, обычно, добавляли сливки и мёд и пили с чем-нибудь вкусным. На вкусное – сливочный торт с клубникой. Выбор был велик, ни в чём себе не отказывал, но её решил угостить, пытаясь угадать её вкусы.

Но никакие сладости эту девушку не отвлекут от главного, и она поспешила донести ему об этом:

–Вчера вы совершили то, что не укладывается ни в глазах, ни в голове, ни в сердце! Я не журналист, я обычный житель нашей планеты, но не смогла быть равнодушной! Все кричат про особенный год, а я им всем не верю…

«Хоть в чём-то мы похожи.», – подумал он, а взгляд бросил на её ноги – «Обворожительные, и ступни, как у золушки.».

–Во что же вы верите? – спросил он в ответ.

–Конец придёт, но не сейчас.

«И ты туда же…», – выдохнул он и спросил:

–Как твоё имя?

–Моё имя Леро.

–Почему?

–Бабушка в этом что-то видела.

–У твоего имени есть история, – задумчиво промолвил он.

–Не такая уж длинная.

–Мне имя дал пророк. – удивил он её, улетая в свои облака. – Имя без истории, самому писать придётся.

Сестра дала имя, и никто не смог оспорить. Считал её пророком, другие ошибались, что, просто, каркает.

–Я жду, когда ты назовёшь имя, – сказала она, порвав возникшую тишину.

–Арлстау.

–Красиво.

«Что красивого?», – подумал он легчайшим возмущением, но не ответил.

–Расскажите о вчерашнем вечере.

–Я пытался нарисовать душу луны, но у меня ничего не получилось. – ответил он, как есть.

–Я была права, – выдохнула она так, словно для неё это было облегчением. – Это была душа. Но как? Как такое возможно? В чём ваш секрет?

–Я не знаю, – солгал он.

–А почему не получилось?

–Не знаю, – ответил правду.

–Но попытайтесь предположить. Найдя ответ, вы сможете дорисовать! – не унималась она, как дитя.

–Возможно, первым же шагом замахнулся на непосильное, потому и не получилось. – предположил он.

–Так это был ваш первый шаг?

–Второй.

–Что же было первым?

–Мой дом.

Она оглядела дом со всех видимых сторон, с таким лицом, словно оказалась в каком-то фильме. «Эх, фантазии заводят далеко, но не всегда там оставляют.». Конечно же, она сделала вид, что непременно всё поняла, оглядев его широкую прихожу. «Как же без этого! Сам так ни раз делал.».

–Ты рисовал по центру полотна, а на краях появлялись слова.

–Как это? – впервые не понял он её и взглянул на неё с другим интересом.

–Слова состояли из символов. Я не знаток языков, знаю только наш, но визуально такой письменности не встречала.

«Не зря пришла девчонка. Вот он единственный путь расширения дара, сам пришёл ко мне. Видимо, душа слышит мои мысли…».

–А ты запомнила их?

–Даже осмелюсь нарисовать некоторые из них.

–Нарисуй.

Она нарисовала, и художник, словно заново воскрес, будто пересёк новую черту своего дара и смотрел на неё с благодарностью. Не на черту, а на девушку.

–Спасибо, – прозвучала мысль вслух.

–За что?

Вместо ответа нацарапал свой корявый символ. Для неё это круг и четыре линии в нём, для него это слово.

–Такой был там ни раз? – спросил он её.

–Да, – неуверенно ответила она.

–Это мой язык.

–Как понимать?

–Я его придумал, когда потерял руки. Он состоит не из букв, а из слов. Каждому слову соответствует символ, потому мой язык расшифровать невозможно, хоть век ломай все головы.

–И что же там написано?

–Об этом не могу сказать.

–Понимаю, – ответила она с грустью и добавила. – Но ведь люди, видевшие вас, могут рассказать…

–Я об этом позабочусь. – ответит тише, чем раньше

–И всё же, если бы вы дорисовали душу, то, что бы произошло?

–Я этого не знаю, – честно ответил он и задумался, почему, всё-таки, душа луны, и, что она способна дать.

«Вот и продолжение пути, который она мне указала секундой ранее. Что-то должно происходить, когда рисуешь душу, ведь символы не просто же так отразили все его мысли.».

–Сколько вам лет?

–Я молодой.

«Вырос среди нетронутых будущим, близоруких бродяг и помешанных чудиков. Конечно, черты лица не от их влияний корректировались, но не избежать событий, проведённых вместе.». Художник не собирался расширять свой ответ, лишь взглянул на неё осмотрительным взглядом, и она всё поняла.

–Клянусь, я о вас никому не расскажу.

–Да, да, я верю.

–Я же поклялась! – вспыхнула она.

–Я верю вам. – ответил он настойчивее и добавил. – Вы, ведь, не связываете всё это с «особенным» годом?

–Мне сложно судить.

–Но всё же.

–Могу предполагать, что да. Надеюсь, что нет.

–Мой дар возник не от потери рук, если вас интересует начало! Обычно, в нём ответы, хоть душа рисуется с конца. Дар был всегда во мне, с рождения. Напомнило мне о нём… что-то, и он проснулся.

Для неё это было откровенным. Уже глядела на художника с доверием.

–Что же вы можете этим даром?

Неудобный вопрос. Вопрос, в котором у него самого миллион вопросов.

–Это мне лишь предстоит узнать.

–Здесь? В нашем городе? – с надеждой спросила она, и он это заметил.

–Видите ли, я уезжаю в путешествие, – нежданно, то ли солгал, то ли, действительно, решился он, ведь о путешествии пока, что лишь мечтал, а затем зачем-то надавил на неё. – Другого раза может и не быть, поэтому озвучь свою просьбу!

–Нам важно, как мы пахнем и, как отражаемся в зеркале. Тебе же отражение не нужно. Ты преломляешь себя в зеркалах, видя свою душу, а не тело…

Был готов прервать её слова, чтобы в порыве чувств признаться ей, что он не видит, как выглядит собственная душа, но готовность не помогла действию.

–Ты ничего не знаешь о своём даре, не честно что-то у тебя просить. – продолжила она со всей искренностью. – Секрет твоего дара любопытен, но, думаю, ты сам его ещё не пробовал на вкус, и он маячит где-то впереди. Шла к тебе с намерением кое-что попросить, что жизненно важно для меня, но теперь я вижу, что дар твой намного велик, чем я думала! Сомнения заставили попятиться…

Всё было честно.

Для него душа луны была разорванным покрывалом, для неё бархатистой простынёй. Что может быть общего между этими людьми? На первый взгляд, ничего, но любых двух людей стащить с планеты, оставить наедине, попросить их выяснить, что у них общее, и не пройдёт недели, как окажется, что общее всё…

А кто-то грезит вторыми половинками, не вспоминая, что, кого угодно можно полюбить.

Леро безвластна, но, всё же, стоит того, чтобы её берегли. У неё крутилась в мыслях просьба, а не вопрос. Просьба подразумевает действие, а не слово – слова метать каждый может. Художник молчал, словно соглашался с ней, и она, всё-таки, переступив через себя решилась!

–Нарисуй мою душу…

Она сказала эту фразу шёпотом, но шёпот заставил дрогнуть его взгляд и отдать всё внимание лишь её глазам на долгие секунды.

Во взгляде лишь одно желание – не уступить, а в мыслях: «Может, это есть моё начало?! Не случайно бриз её принёс, не с проста я предложил ей чаю! Её душу вкусно ощущаю, хоть об этом слов не произнёс…» …