Близкое – далёкое

Глава третья

Лёша Радионов умирал со скуки в своей комнате. Он хотел пойти покататься на велике, но одному глупо было идти кататься, и он остался дома играть в компьютерные игры и смотреть сериалы. Когда ничего не было, и дни проходили в безделье, Лёша страшно скучал. Однажды, совсем помешавшись от скуки, он смастерил из пол-литровой бутылки кока-колы «сухой», и выкурил остатки травы, которые с Потапычем они не осилили прошлым вечером. Курил ненасытно, втягивая раздирающий горло дым, давясь кашлем, курил в запертой комнате, оставив лишь форточку для проветривания. От жадности, а может и от плохого настроения, но ударило иначе, чем прежде – разболелась голова, и потянуло по всему нутру противной тошнотой. И долго потом Лёша рыгал желчью в пакет, а как сразу полегчало, выбросил пакет в окно.

Приближался вечер. Потапыч обещал прийти к шести, но ждал его Лёша с опозданием на минут двадцать или тридцать. В соседней комнате мама, Инна Александровна, в лёгком халатике до колен, с незажжённой сигаретой в зубах рыскала по комнате в поисках зажигалки.

– Куда ты опять её дел? – крикнула она, и Лёша выполз из своей комнаты.

Мама шарила рукой по полкам. Полку с иконами, перед которыми каждый вечер, прежде чем лечь спать, молилась бабушка, Инна Александровна пропустила. Пропустила она и полку со стеклянной вазочкой, куда бабушка складывала конфеты. Вазочка всегда была полной. Именно на той полке в глубине и лежала зажигалка.

– На. – Лёша отдал зажигалку, и проследил взглядом, как мама прошла на балкон. Не то, чтобы он не любил её, но и не то, чтобы любил. Существование матери являлось для Лёши таким же обыденным, как существование двухкомнатной «хрущёвки», где они жили. Его вырастила бабушка, и сердцем он тянулся к ней, нежели к матери. Отец развёлся с женой и сбежал от Инны на Мадагаскар развивать гостиничный бизнес. Когда Лёше исполнилось восемнадцать лет, отец прислал ему бутылку джина.

– Открой бабе, идёт она, – крикнула мать с балкона.

Не став дожидаться стука в дверь, Лёша вышел в подъезд. С первого этажа тяжко и не спеша поднималась бабушка Надя, маленькая, скукоженная, закутанная в куртку, с белым из грубой ткани платком на голове, поразительно напоминавшем о запахах ладана и тепле восковых свечей. Лёша спустился на встречу, взял сумку.

– Алёшенька, сыночек, – старое тело, спрятанное под одеждами, приобрело твёрдость.

– Проходи, ба.

Лёша и бабушка стояли в прихожей, когда Инна Александровна вернулась с балкона в квартиру.

– Ты так на улицу выходила?

Лёша не сразу понял, о чём говорит мама, но, оглядев бабушку, увидел – Надя ходила в магазин в домашних тапочках. Он помог ей подняться, донести сумку, но, узнав, что она ходила по асфальту почти босиком, ничего не почувствовал.

– Мы же купили тебе специально сандалии, – облик Инны Александровны в один миг поменялся, будто кожа её стала тусклее, а воздух вокруг женщины почернел. Она схватила с пола сандалии и потрясла ими в воздухе.

– Как так можно!

– Чего орёт, – бабушка отвернулась и прошаркала к дивану.

– Ну чего ты села. Господи, я так больше не могу. Сними куртку, мама, пожалуйста.

Лёша пошёл в свою комнату переодеться – поскорее бы уйти и оставить их со своими сандалиями. Разбирайтесь, мол, сами.

– Здрасте, – в квартире неожиданно оказался Потапыч. Лёша забыл запереть дверь, и теперь Потапыч стоял в прихожей и довольно улыбался. Приспичило же ему именно сейчас прийти вовремя! На весь дом разразился острый крик Инны Александровны:

– У нас тут что, проходной двор? Проходной двор что ли? Я в своём доме или нет?

Лёша выскочил из комнаты и бросил Потапычу:

– Жди на улице.

– У меня есть дом, в конце концов? – Щёки матери дрожали от гнева. – Скажи ему, чтоб он ушёл.

– Ба, мы гулять с Серёжей.

– Сейчас я вам что-нибудь найду, – бабушка засуетилась, из блюдца достала конфеты и силой вложила в Лёшину руку. Он, наверно, никогда не привыкнет к той силе, что таилась в старческих тонких руках.

– Сходите, погуляйте, сходите.

Лёша спускался по подъездной лестнице, а в спину ему сквозь хилые стены «хрущёвки» летели крики: «У меня дом свой есть? Может, мне на улицу пойти жить?» Рядом с пофигистом Потапычем ему стало легко. Лёша имел свою теорию: люди, когда живут вместе, обмениваются энергиями, и поэтому дома его мучила усталость, негативная энергия матери передавалась ему, а бабушкиных добрых чар недоставало, чтобы негатив развеять. Он даже нашёл подтверждение: однажды с Потапычем он жил несколько дней на квартире Жени, одной из «штанов», втроём они не бухали и не дули, но домой Лёша вернулся отдохнувшим. Тогда он ещё больше убедился в истинности своей теории.

– Что делал сегодня?

– Погулял с Мариной, потом посмотрел фильм и пошёл к тебе. Ничего особенного, всё как всегда.

– Вы вообще с Валей забили на всякие тусы. Чувак, вечером сходить в гараж дунуть, это не туса. Раньше все каждую неделю собирались, шли в клуб, бухали.

– Тебе надо бабу найти, ныть перестанешь.

– Я ною? Да ты вспомни, какие мегабухачи устраивали. Вот тогда было весело, все были такие простые, а сейчас ты заметил, что Валя каким-то пафосным стал?

– Пафосным? Не знаю. Да, он, конечно, загоняет в последнее время. Дуть с нами не ходит, может, тебя именно это обижает?

– Я хочу, чтобы как раньше, когда все собирались, никого не надо было уламывать, чтобы не было напрягов.

– Забей, сейчас придём на стройку, выпьешь водочки, и все твои грустные мысли исчезнут, – Потапыч набрал номер на мобильнике. – Ало, мам, я буду часа через три-четыре, можешь мне приготовить к этому времени яйцо и чай? Да, чай.

Увещевания Потапыча присмирили Лёшу, он разнежился и приготовился к хорошему времяпрепровождению. Осталось только заставить не выпендриваться Валю, и будет полный порядок.

Валя ждал возле «Пятачка» – магазина промтоваров и еды. «Пятачок» был их отправной точкой в еженедельном походе на стройку. Эти походы так воодушевляли Лёшу, что однажды вдохновили на сочинение песенки:

Магазин «Пятачок», вниз по горке.

Мы идём, будем пить мы на стройке.

– Ну что, куда двинем? – Валя сложил руки на груди – крепкая закрытая стойка. Он принимал вызов.

– На стройку, как обычно, – Лёша для начала атаковал слабенько.

– Мы каждый раз туда ходим, может, попробуем что-нибудь другое? – мягкая попытка контратаки, Лёша начал ощущать преимущество.

– Чел, хватит выпендриваться, каждый раз туда ходим и норм. Все вместе. Не иди против коллектива. Все хотят идти на стройку.

– Сидеть там как какие-то обрыганы и водку пить из стаканчиков?

– Ты сам всегда сидел как обрыган и ничего. Чел, идут все – значит идут все!

– Ну… да. Ладно, погнали, – капитуляция, против большинства Валя не мог пойти.

Он говорил деловым тоном, и такой тон с недавних пор стал раздражать Лёшу. Будто Валя им всем тут одолжение делал. Лёша взглянул на Потапыча, как бы говоря – вот теперь ты убедился? Потапыч не убедился, он вообще не понял подоплёки разговора.

– Или, может, мы всё-таки пойдём в какой-нибудь паб? Я знаю отличный паб в центре, там делают самые вкусные бургеры.

Подоспели Настя и Женя, одиннадцатиклассницы, которых прозвали «штаны», потому что они никогда не разлучались. Раздалось радостное их щебетание и возгласы приветствий. Начались обнимания, и никто уже не обращал внимания на Валю с его пабом.

Скинулись на водку, стаканчики, закусочку и запивончик. Заброшенная двухэтажная стройка громоздкой мрачной тенью возвышалась во дворах среди «хрущёвок». Даже старожилы позабыли, какое сооружение тут возводили.

– А если менты? – натянуто спросил Валя.

– Да, вот менты будут по заброшкам ходить, конечно, – откликнулся Потапыч. – Забей, просто отдадим им одну бутылку, у нас всё равно больше нечего взять.

– Ещё на эту бутылку и посадят, – пропищал Валя, но никто его не услышал – компания уже лезла через дыру в заборе.

«Штаны» на каблуках шагали среди кирпичей, кустарников, дыр и ям, покачивались, расставив руки, словно канатоходцы. К стенам невозможно было подойти – пахло мочой, и компания, как и прежде, расположилась на парапете хорошо проветриваемой площадки. Потапыч мигом занял свой трон – обшарпанное кресло, притащенное сюда бомжами. В кресле он сидел, по-царски расставив ноги. Потапыча давно нарекли королём стройки, и свои королевские обязанности он исполнял добросовестно – разливал по стаканчикам водку, отмеряя каждому его долю, и мог кого-то поощрить, а кого-то обделить. Отмерял долю на глаз, но всегда до капельки точно. «Рука набитая», – гордо восклицал Король и был очень собой доволен.

«А как бы Варвара ко всему этому отнеслась?» – подумал Валя. Образ Варвары никак не вязался со стройкой, безнадёжной и быдловатой. Стройка вселяла в Трухова ощущение нечистоты, и он чувствовал – Варвара способна нечистоту вытравить и посеять чистое, здоровое зерно.

Все трое, Лёша, Потапыч и Валя, учились на судовых электромехаников, но Лёша и Потапыч, прежде чем поступить в университет, одиннадцать лет провели в одном классе. Школу они окончили крепкими друзьями. На выпускном оба нажрались и, стоя на карачках на пристани, блевали в море. «Ничто так не скрепляет дружбу, как совместное блевание» – резюмировал Потапыч итоги выпускного.

Валя прицепился к ним уже в универе. В первую неделю учёбы он ходил как заблудившийся, с ужасом и отвращением глядя на одногруппников. Потом стал ходить за Лёшей и Потапычем. Поначалу преследовал их молча – то за одну парту с ними сядет, то окажется рядом в очереди в буфете. Постепенно разговорились, и Лёша втянул Валю в тусу, которую в то время сколачивал. Тогда к ним присоединились и Женя с Настей.

Вале нравилось в тусе. С ребятами время проходило весело и беззаботно, и он наслаждался новым явлением в своей жизни. Пили до утраты равновесия, и порой Настя бежала домой за палаткой, которую ставили на стройке и спали там, пока не выветрится алкоголь. Все три года Лёша держал роль заводилы, и как обиду воспринимал всякую попытку идти поперёк веселья и отличного досуга – туса стала его вотчиной, в которой меньшинство должно было подчиняться воле большинства (а воля большинства часто отожествлялось с мнением самого Лёши).

Ни Лёша, ни Потапыч никогда бы себе не признались, что Валя для них так и остался мальчиком, молчаливо преследовавшим их на студенческих переменах – не больше. И Валя кусочком сознания понимал, что он среди тусы пришлый. Это противоречие особенно усилилось, когда Лёша с Потапычем перешли на траву.

Уже не стройка стала главенствующей, а Лёшин гараж, где всегда наготове стоял «мокрый». Выкуривали раз за разом всё больше и больше, запивали пивом, и обкуренные, никого не стесняясь, танцевали на линии гаражного кооператива под музыку автомобильного магнитофона, пока разряжался аккумулятор Лёшиной Славуты. Апогеем стал Хэллоуин, когда накурились до того, что стянули с себя штаны с трусами и голозадыми дикарями дёргались под оглушающий ритм песен. «Хорошо, хоть друг друга не перетрахали», – резюмировал итоги вечера Потапыч.

После того раза Валю и переклинило. Словно он выкурил много-много травы, и его вштырило так, что он превратился в жителя другой страны, а Лёша, Потапыч, тусы, стройка и гараж – всё это оказалось чужой непонятной культурой. Валя траву больше не курил, и стал задумываться о том, зачем он ходит с тусой гулять, и нужны ли ему такие прогулки, но продолжал ходить по инерции – ничего другого в его жизни не имелось. Лёша и Потапыч не знали, о чём он думает, и какие чувства испытывает, и не хотели узнать, а если бы и узнали, то всё равно не поняли бы ни Валины мысли, ни его чувства. И сегодня на стройке никто не интересовался, чего ему хочется и каково ему быть здесь.

– Я, короче, скоро в рейс уйду, – проговорил Лёша сокровенное своё желание, о котором долго не рассказывал, не желая спугнуть удачу.

– Ага, всё время, что ты в универе, тебя это не колышило, а сейчас ты собрался в рейс. Всё, поезд ушёл, мало кому удаётся на четвёртом курсе уйти в море, – ответил Потапыч.

– Да всё реально, я тебе отвечаю. У меня уже всё разрулено. Я Бушуева разрулил.

– И когда уходишь? – спросила Настя.

– В конце августа.

– Вот это заслуживает морской пятюни, – воскликнул Потапыч.

Лёша надул щёки, лицо его сделалось притворно-серьёзным, он замахнулся пятернёй, и Потапыч замахнулся пятернёй, и смачный шлепок прозвенел в глухих стенах стройки, и туса охотно выпила за тех, кто в море.

– Ты прикинь, какие могут случиться в рейсе истории, – раскраснелся Лёша от выпитой водки, а ещё от радости за себя и за свой будущий рейс. – Столько всего можно будет рассказывать, мир посмотреть. Представь, вот мы сорокалетние мужики сидим с будущими корешами, и каждый рассказывает как он в молодости тусил, баб трахал. – Он уставился на Потапыча. – А ты что будешь рассказывать? Как дома кино чёрно-белое смотрел?

– Ничё не знаю, – развалился в кресле Потапыч. – Пойду на завод работать. Буду как настоящий мужик.

– Никуда ты не пойдёшь, тебе жопу свою вынести из дома лень.

– Похер. Нам не пора идти в «гараж»?

– Вы дуть собрались? – полюбопытствовала Женя.

– Что мы ещё можем делать вечером на стройке? Только бухать и дуть, – и без того излишне громкое восклицание Потапыча стены стройки усилили эхом.

Поднялись на второй этаж. Посреди комнаты на постаменте из кирпичей стоял «мокрый», до краёв наполненный серой мутной водицей.

– Праздничный стол накрыт, – торжественно продекларировал Потапыч, и Лёша согнулся от хохота.

– Вы из этого собрались дуть? – поморщился Валя. – Это ж для бомжей.

– Да, вот бомжи покупают у барыг траву, а потом идут сюда дуть, конечно, – продолжал угорать Потапыч. – Это оставили для нас такие же простые парни, как и мы. Простые парни, которые вечерами приходят сюда опустить баночку другую. Но пора начинать. Во, смотри, этот напёрсток зеки делали.

В пальцах он крутил напёрсток, вмонтированный в деревянный цилиндр, на котором тюремные мастера выжгли тузы всех мастей.

– Реально зеки? – удивилась Настя.

– А то, это нам с Тихоном один алкаш подарил, он говорил, что сидел и был весь в наколках. – Потапыч обратился к Лёше. – Пока я приготовлю, расскажи девушкам про своё вчерашнее приключение.

– Ты расскажи, а я приготовлю, – Леша взял из его рук напёрсток и принялся зубочисткой отчищать дырочки от пепла.

– Короче, пошли мы вчера в гараж, для начала взяли по нольпятки пива, побазарили о былом, пиво было нормальное, не «Черниговское», но норм, а вот трава полный отстой.

– Да норм трава была, – откликнулся Лёша. Он уже устроил напёрсток на горлышко бутылки и насыпал в него зелёные крупицы и веточки.

– Не гони, она была горькая и не вставляла. Ну тебя конечно вставило! Так вот, идём по домам, было уже часов одиннадцать, и тут нам навстречу, шатаясь, идёт женщина, ей было где-то лет тридцать.

– Двадцать пять!

– Утешай себя, мальчик. Короче, она угашенная просто в хлам, в такую гавнину, что я ещё никогда не видел. Слово за слово, представилась она Анжелой, начала нести какой-то бред, я быстро пошёл вперёд, мало ли что, поехавшая какая-нибудь, а когда вернулся за Лёшей, смотрю – он её уже трахает. Под забором детского садика лежит на ней, и только белая задница светится.

– Подожди, ты, что бомжиху трахнул? – Валя во все глаза вылупился на Лёшу.

– Ну, одета она была прилично, и ещё я её кошелёк подобрал, там всякие кредитки были, визитки, так что вряд ли это бомжиха, – ответил Потапыч, увлёкшись рассказом.

– Чел, это жесть. Ты не боишься что-то подхватить? – Валя сделал несколько шагов подальше от тусы.

– Что, например? – невозмутимо спросил Лёша.

– СПИД, например.

– А, – крякнул он и рядом с Потапычем присел на корточки. Потапыч зажигалкой подпалил траву в напёрстке, приподнял верх «мокрого», и Лёша втянул из горлышка дым.

Вскоре спустились на первый этаж и продолжили пить водку. Вдруг в отдалении мелькнул луч фонарика. Валя перепугался.

– Пошли отсюда.

– Подожди, это могут быть и не менты, – проговорила Женя.

Туса замерла и следила, как луч хаотично скользит в темноте. Долетали звуки шагов, скрип мусора и камней, что-то стукнуло, раздался звонкий мат, и Валя рванул так, что только пятки сверкали в темноте. Перед тусой возник молодой мужик с одутловатым грязным лицом.

– Пацаны, тут где-то «мокрый» был.

– На втором этаже, – хором ответила компания и засмеялась.

Появление мужика и лёгкий адреналин как бы вдохнули новую силу в пьянку. Пришлось бежать ещё за бутылкой. Лёша был счастлив. Домой он вернулся за полночь. В комнате на кровати спала мама, а на диване сидела бабушка и в густой темноте напоминала призрачную тень.

– Сыночек, ты вернулся.

– Да, да, ба, спи давай, – прошептан он, и услышал как с кровати доносится тяжёлый храп.

Медленно двинулся к своей комнате, нащупывая пьяными ногами пол. Накуренные мозги пытались отыскать дверь.

– Сыночек, – звучал жалобный стон.

Напротив бабушкиных икон Лёша замер. Темно, но он увидел – с иконы глядела смерть. В капюшоне, с оскаленным черепом и косой. Самая настоящая смерть. И когда он лёг в постель и укрылся одеялом, усталость обрушились на него, та самая усталость, от которой он никак не мог избавиться.

Глава четвёртая

В не столь давние времена Варвара Подьячная была активисткой «Молодых регионов», агитировала за Януковича и ходила, закутавшись в Украинский флаг, пела с особой страстью Украинский гимн, а в её комнате висела карта любимой страны, на которой по бокам красовались большой герб, малый герб, и даже портрет Тараса Шевченко, хмуро глядевшего на бурную общественную жизнь Варвары. Однако пришёл 2014 год, и карта Украины неведомо как исчезла, а на её месте появилось широкое изображение бескрайней Российской Федерации.

Опыт работы в «Молодых регионах» не прошёл для Варвары даром. Уже в новой стране девушка вступила в ряды «Волонтёров нашей Победы», где проявила себя с лучших сторон. Именно Варвара стала генератором идей для мероприятий – квесты, флешмобы, патриотические акции, воображение её не знало усталости. Она всеми правдами и неправдами старалась укрепиться в организации.

Корпус волонтёров создавался к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. После юбилея организация стала работать на постоянной основе под опекой Департамента по делам молодёжи и спорта. В Департаменте расширялся штат, им нужен был человек, который бы курировал всё волонтёрское направление в Севастополе, и если хорошенько подумать – кому как не Варваре получить эту должность? Выпускница МГУ, активистка-общественница, пассионарий, для полной красоты ей не хватало только стать руководителем какой-нибудь молодёжной организации. Но Варвара над этим работала.

У всех общественных организаций есть одна общая проблема – некому бесплатно их мероприятия фотографировать. Так было и у волонтёров, пока, неожиданно, Варвара не встретила на раскопках Валю Трухова. Бескорыстного фотографа она вознамерилась взять в оборот. У этого экземпляра имелся и собственный фотоаппарат, солидная машина, выдающая качественные снимки, и Варвара надеялась, что из юноши может получиться ценный участник волонтёрского движения. А Валя вдруг сам пригласил девушку в паб с названием «Зер Гуд», и поклялся что в пабе «Зер Гуд» наливают самое лучшее крафтовое пиво и делают самые вкусные бургеры.

За барной стойкой их встретил парень с тюбетейкой на макушке и с широкой, ровно подстриженной, точно ландшафтный куст, бородой. Он протянул руку Трухову, и Трухов охотно откликнулся на рукопожатие. Вале было хорошо в пабе, он чувствовал себя здесь комфортно. Парень на кранах всячески угождал ему – то совет подбросит в выборе пива, то польстит ненавязчиво. Можно нежиться в уютной атмосфере, слушать виниловые пластинки Deep Purple и Uriah Heep, и жевать самый вкусный бургер.

Сегодня бородатый парень разливал пиво со вкусом кокоса, со вкусом томата, и ещё множество всякой всячины, и Валя терялся в выборе.

– Можно мне кофе. Крепкого, – попросила Варвара.

– Ты точно не хочешь? Это действительно очень вкусно.

– Я предпочитаю кофе, пусть голова быстрее работает. От пива она работать быстрее не будет.

– Я тебе советую заказать здесь кесадилью с курицей, это просто божественно.

– Не люблю все эти бургеры, как-то это не солидно.

– Хм, почему несолидно?

– У меня это ассоциируется с макдональдсом, ты понимаешь, с забегаловкой, короче с фастфудом. Можешь себе представить, чтобы какой-нибудь депутат или большой чиновник шёл обедать в фастфуд? Должен быть уровень, планка, которой надо соответствовать.

– Ну, тут достойное заведение, меня всё устраивает.

– Да, но я говорю о каких-то внутренних критериях. В первую очередь для самого себя. Знаешь про ведро с крабами? Когда один краб пытается вылезти из ведра, все другие тянут его вниз. Вот те, кто тянет тебя вниз, для таких и существует фастфуд. А ты должен соответствовать чему-то более солидному. Быдло пусть питается в макдональдсе.

Валя подумал о стройке, Лёше и Потапыче. И про гараж подумал. Вспомнил отвратный день, когда отмечали Хэллоуин и танцевали со спущенными штанами. Вспомнил, как в последний раз его чуть ли не силком потащили на стройку – как в помоях вымазали. Видимо, настало время пообещать себе – никто больше не будет тащить его вниз.

– Как так получилось, что ты пошёл учиться на электромеханика? – Варвара внимательно изучила внешность Трухова и в миленькой детской рожице не увидела ничего морского.

– Надо было куда-то поступать, – Валя пожал плечами, как бы говоря – дела давние, нет смысла ворошить их, да и что сделано, то сделано.

– Тебе нравится учиться?

– Такой зашквар. Преподы просто старые маразматики, а молодых за деньги можно разрулить. Все стенды, оборудование совковое, раздолбанное, толком вообще ничему не учат, всем на всё плевать.

Валя отхлебнул пиво, а Варвара взяла его стакан и отхлебнула следом.

– Странный вкус, кокоса совсем не чувствуется. Но почему именно электромеханика? Ты ведь никогда не планировал ходить в моря?

– Там был очень маленький конкурс для бюджета. Меньше только на каком-нибудь автотранспорте. Но это совсем зашквар, этот автотранспорт. Морской факультет всё-таки престижнее звучит. А поступать надо было, тогда на Украине ещё был обязательный призыв в армию.

– И что ты планируешь делать?

– Я на вторую вышку пойду, на экономиста, но только не здесь, – Валя рассёк рукой воздух, будто отрезая себя от того, что именовал «здесь». – Я смотрел на ютубе топ университетов Европы, и у меня бомбило просто от того где я учусь.

– У нас в МГУ вроде бы ещё нормально. Но, наверное, такое везде.

– Знаешь, меня бесит этот полный беспредел. Я сюда на топике ехал, и попросил у водилы билет, он говорит, что билеты не выдаёт. Ты ведь понимаешь, что половину выручки они кладут себе в карман? Вот как ты посчитаешь, сколько пассажиров он перевёз и сколько заработал? И никакого контроля. Вот был бы безналичный расчёт в транспорте, но о таком даже думать страшно в нашем колхозе.

– Людям то же надо как-то зарабатывать. Каждый крутится как может, незачем судить людей за то, что они хитрят, чтобы положить что-нибудь себе в карман. Я могу это понять.

– Но почему мои деньги должны идти какому-то водиле?

Варвара не ответила, она решила пресечь непонятный спор, и перейти к делу. Распахнутыми глазами она глядела на Валю, рассматривая нежные черты его лица. Особенно её восхищали ресницы – пышные и длинные, всякая девушка хотела бы иметь такие. «Интересно, а покрасься он в блондина? Ему бы, наверно, подошло», – представляла Варвара.

– Слушай, я хотела попросить тебя об одной просьбе. Это насчёт волонтёров, там сейчас такая тема намечается. В общем, у нас в конце месяца отчётно-выборная конференция. Это выборы городского комитета и его председателя. Я там коалицию создаю, которая бы меня поддержала. Я боюсь, может просто не хватить голосов.

– А сейчас председатель вон тот парень с маленькой головой и большими бицепсами?

– Женя, да. Но он никакой. Он хороший парень, но не справляется с вверенными ему обязанностями. Приём минимальный, мероприятия проводятся плохо. А я знаю, как развить такую организацию, опыт у меня большой. Только боюсь, не все меня поддержат.

– Зачем вообще это военно-патриотическое воспитание? Мы с кем-то воевать собрались?

– У нас патриотическая организация, и очень широкий спектр деятельности. Мы сохраняем память о великой победе, это важно для всех нас, для всего нашего общества. Мы не должны забывать подвиги наших предков, или позволить кому-то их переписать.

– Это всё я уже слышал, я хочу знать, что ты сама об этом думаешь.

Варвара замолкла. На секунду растерялась, а потом машинально вновь сосредоточилась на разговоре. Она увидела – в детском личике Трухова теперь проглядывали грубые мужицкие черты. Такой Валя ей понравился.

– Наверное, есть какие-то святыни, о которых нельзя говорить легкомысленно. Они могут звучать пафосно, но это то, что скрепляет наше общество, помогает жить дальше и строить честную, справедливую страну.

«Надо запомнить: скрепляет наше общество, помогает строить честную, справедливую страну, – подумала Варвара, – сказать на каком-нибудь мероприятии».

– Ты поможешь? Это очень важно для меня.

– Помочь как?

– У нас хромает приём. У каждого волонтёра задание – привести в организацию друга. Так устроена система – привёл в организацию друга, тебе плюсик за активность. Главное проявлять активность!

– И скольких ты уже привела?

– Ну, да, ты не первый. Но у тебя есть фотоаппарат, и ты хорошо фотографируешь. А в городском комитете нужен фотограф и руководитель пресс-службы по совместительству.

– Я должен чем-то руководить?

– Руководить всем буду я.

– А если человек не хочет к вам вступать?

– Хочет. Я по глазам вижу, что хочет. Вижу, как ты на меня смотришь.

Валя смутился. Неужели он выдал себя?

– Вступи в организацию, пофотографируй несколько мероприятий, прояви себя как активист, потом тебя изберут в городской комитет, и ты за меня проголосуешь.

– А других людей нельзя найти? Я не совсем понимаю, зачем вести человека со стороны, если можно договориться со своими.

– А если нельзя? Это как в политике, есть две противоборствующие силы. Я прошу тебя встать на мою сторону.

– Ладно, обещаю помочь, – улыбнулся Валя. Он не сильно задумывался над ответом.

– Чем у тебя родители занимаются? – спросила Варвара.

– Отец стоматолог, но он в Одессе живёт.

– Ездишь к нему? – Валя услышал, как в голосе Варвары дрогнуло сопереживание.

– До референдума постоянно ездил. А теперь даже не знаю что там с этой границей. Люди ездят, но мне как-то стрёмно. И реже мы стали созваниваться что ли.

«Зачем я ей это сказал? Жалость к себе вызвать? А, может, и правда хочется поделиться?», – встревожился Валя.

– Мы как-то с ним на охоту ездили под Одессу.

– Ого, на охоту. Это так по-мужски.

– Охотились на фазанов. Отец учил меня стрелять, правильно целиться, спускать курок. Помню потом звон сильный стоял в ушах. Отдача била в плечо, и плечо побаливало.

В тот день Валю подстёгивал порыв безудержной смелости, и лишала всех мыслей олимпийская жажда борьбы – вперёд, бить фазанов. Но стоило Вале увидеть убитых им зверюшек, как кровожадность забурлила в его душе. Он ужаснулся этому чувству, ужаснулся себе самому. Ночью он плакал безутешно. На всхлипы пришёл отец и долго успокаивал сына, и они заснули в обнимку, и никакие ужасы Валю больше не тревожили.

– Тогда у меня было такое ощущение, не знаю…

– Что ты сопричастен с чем-то.

– Да. Да, как ты сказала – сопричастен.

– С чем-то таким далёким, но родным. Как будто ты когда-то в детстве так же с отцом охотился.

– Да. Это очень точно. Как будто это уже было в детстве. Родное такое.

– А здесь, в Крыму, ты ощущаешь сопричастность с чем-то подобным?

– Наверное, ощущаю. Я не знаю.

– Это очень хорошо, когда с отцом близкие отношения. Я рада за тебя. А мама? Тоже в Одессе?

– Они в разводе давно. Отчим капитан дальнего плавания, он мне квартиру купил, денег даёт, и теперь они с мамой вдвоём живут.

– Вы не общаетесь? Просто ты так это сказал.

– Нет, общаемся. Она-то здесь живёт.

– Капитан дальнего плавания – неслабо. А отец хорошо зарабатывает? У стоматологов должен быть приличный оклад.

– Я никогда не интересовался. Он несколько лет назад дачу вроде бы себе купил.

– Большую?

– Не знаю. Я там никогда не был. Не люблю такое. Предпочитаю цивилизацию, а не грядки копать.

После свидания с Варварой Валя вернулся домой на радостях. Вся жизнь его, и всё в ней казалось лёгким и простым. Он был воодушевлён встречей, воодушевлён общением с девушкой, которая стремится к чему-то грандиозному. А ночью ему приснился сон – Валя копает на 851-й батарее. Копает долго, уже с головой в землю ушёл. Вдруг лопата уткнулась во что-то мягкое, и Валя, упав на колени, принялся разгребать землю руками. Из земли открылось позеленевшее лицо – собственного отца раскопал Валя.