И никаких дизайнов/архитектуры,
Только юрфак, и попробуй не доучиться!
Мальчик растет адвокатом, живет в столице,
Долго и счастливо здравствует, пряча зубы.
Не вспоминает дату, когда он умер.
4
Время /ходить по трупам/ мечтать о бо́льшем.
Вечный закон вещей /бренных душ/ банален:
Выключил ламповый свет всемогущей дланью?
Свято уверовал в высшую цель и пользу? —
Нет никаких гарантий, что ты не Альма.
Трудно быть богом в клетке рожденных ползать.
Твоя футболка сухая и пахнет смертью.
Ложусь поперек живота и лакаю печень.
Вчера мы сидели у кладбища на Просвете —
детишки, сердобольные мамаши, объедки, мелочь,
березы, голуби, утро летнее.
И никто даже близко не подходил к черте.
А теперь
ты лежишь, как кот на раскатанном перекрестке
в пыли Коменды:
вроде мертвый и плоский,
а вроде —
никто не заметил
мяса из-под колес.
Твоя печень мягкая, теплая и сырая;
человеческий сок по зубам на траву стекает;
и я отчетливо не понимаю, кто же из нас издох.
Теплотрасса отличный дом:
Зимой можно согреться тем же теплом,
Что зажиточные горожане;
Престарелая ива за гаражами
Делится с нами постельным бельем.
Последним листом.
Постелим и пьем.
Тетя Зина приносит в жестянке корм
И ворчит, что воняет бомжами.
Если кто-то еще сюда заползает,
Мы не деремся. Нам веселее втроем.
Чувствую, как растворяется жалкое «мы» на кончике языка,
и снова не знаю, кто из нас жив,
и с какой стороны черта.
Ива кивает в такт
отрубленными руками.
Твой желудок упругий, пустой и жесткий;
зубы вязнут в нем, будто в смоле.
В детстве жевали битум
В гулком московском дворе,
раскаленном как домна.
У меня не было дома.
Тебя батя бил.
Пил.
Говорил: тупая псина, недоносок, дебил.
Пух залетал за ворот, ты чесал мне за у́хом, трепал бока,
я смеялся до колик, умолял, чтобы ты перестал.
В том дворе было столько любви,
что я предварительно умер.
Твое сердце ничем не лучше желудка —
пустое и жесткое.
Может, чуть более влажное.
Однажды в Самаре подра́лись из-за бродячей суки:
вдоль реки пробегала собачья свадьба,
и нам обоим захотелось участвовать.
Невеста была рыжая и облезлая,
с боками нежными,
с ржавой железной лентой
на шейных проплешинах —
карело-финская лайка.
Женихи сплелись в кровожадный клубок
не на жизнь, а на смерть,
катались по детской площадке,
парализовали движение,
бросались на женщин, лаяли,
разорвали дворничихе тулуп.
Невеста дала метису овчарки.
Тебе дали пятнадцать суток.
Меня усыпили в муниципальной ветеринарке
по рекомендации муниципального ветеринара,
потому что чиновники врут —
никто никого не возвращает обратно
в прежнюю среду обитания.
Твои легкие вкусные – мягкие и податливые,
нежные, как бока той суки.
Зарываюсь в них ртом, будто в брюхо забытой матери,
что кормила меня молоком.
Интересно, сколько нас было в помете?
И сколько живет до сих пор?