– Как нехорошо будет пропустить такой день, – сварливо заметила леди Дала.
– Ты разве правда такое умеешь? – округлила глаза леди Катрана.
– Это парень от Кроморов, – сухо оборонил Глен. – Что у тебя с ними за дела?
Валь поднялась на ноги и попросила мужа на пару слов. Несомненно, она уже видела себя виновницей испорченного дня рождения, но она бы не простила себе, если бы отказалась сейчас. Коль Рудольф прислал именно за ней, значит, дело очень серьёзное.
– Ты всё же общаешься с ним, я знаю, – пугающе прогудел Глен. Его глаза превратились в узкие щёлки, будто у плетевидки.
– Я с ним вообще не пересекаюсь, – упрямо врала Валь. Хоть они и отошли в сторонку, но за столом разговоры притихли, и все явно наблюдали за ними. – Этот человек работает помощником в следственной службе. Он всегда отвечает за срочные сообщения.
– И откуда у них уверенность в том, что секретарша должна быть компетентной в этом вопросе?
– Потому что я Видира! И если у них нет больше никого, к кому можно обратиться, значит, мой долг ответить на эту просьбу!
– Молю вас, леди Моррва, поспешите! – крикнул адъютант.
Валь потянулась за шалью и тёплым плащом, но Глен перехватил её руку и прорычал:
– Я знал, что так будет. Что что-нибудь обязательно пойдёт так, чтобы я остался идиотом дома на собственном празднике, пока моя жена, ничего мне не объясняя, скачет по якобы критически важным вопросам со своим бывшим женихом!
– Отпусти меня, прошу! – прошептала Валь, но барон уже вцепился в её вторую руку. Никто не двигался с места, лишь Сепхинор вылез из-за стола, будто думал куда-то устраниться от домашних ссор на виду у гостей из Луазов, Одо и прочих дворянских семей. Однако на деле он подошёл ближе.
– Ты совсем потеряла страх и совесть, – хватка Глена становилась всё больнее. – Ты издеваешься надо мной. И лжёшь. И пользуешься моим доверием.
– Кто бы говорил, па, – вдруг заявил маленький лорд. Он возник прямо рядом с ними, и его мрачное лицо выражало суровую решимость. Глен, кажется, впал в ступор, он разжал пальцы, и Валь вырвалась из его рук, одеваясь для выхода в снежную зиму.
– Ты, мой собственный сын, на меня наговариваешь? – глухо спросил Глен и повернулся к мальчику. Валь, уже готовая выбежать на улицу, остановилась и обернулась. Ей было жутко, и она уже не знала, можно ли оставить их теперь вдвоём.
– Я ничего не говорил и не наговаривал, – открыто ответил Сепхинор. Он не отрывал взгляд от отца, уверенный в своей правоте. – Все в чём-то врут. И ты тоже. И поэтому не обижай маму.
Наконец на ноги поднялась и леди Катрана, она остановилась между ними двумя, вознамерившись их примирить. И ободряюще посмотрела на Валь. Её взгляд говорил: «Поспеши, сейчас самое время!»
«Спасибо Богам за такую подругу», – подумала Валь и бросилась в снегопад вслед за адъютантом.
Пока они мчались в Брендам, каждый на своём коне, баронесса не раз хотела обвинить гонца в том, что тот не придумал ничего лучше, как сказать правду. Она-то была уверена, что он сможет хоть чем-то обернуть подобное известие.
Хотя что заставило бы её бросить торжество в честь мужа и рвануть в город? Наверное, больше ничто. Так что, когда они доскакали до госпиталя, Валь пришла к выводу, что адъютант выбрал самый неудобный, но действенный предлог. В конце концов, лишнего он тоже не выдал, и ещё можно было отгородиться стенами лжи про репутацию Видиров в деле змей в эти неспокойные времена, когда змееведов почти не осталось. При том, что существовало всего две сыворотки – против яда гадюк и против яда аспидов – и действовали они с переменным успехом, Валь догадывалась, что её роль в спасении будет мизерна. Скорее, Рудольфу срочно нужно понять, кто стоит за случившимся.
Днём в госпитале было полно народу, посещающих и болеющих. Кто-то, вроде тененсов, мог явиться ко врачам даже с простой простудой. Но адъютант расталкивал их быстро и безжалостно, делая то, что сделала бы и сама Валь, будь она мужчиной. Они поднялись по лестнице и этажом выше почти бегом пронеслись к отделению спасения. Ещё в начале коридора Валь казалось, что она слышит мучительные выкрики, но, когда её привели в нужную палату, они уже превратились в слабые стоны.
Укушенного терзала одышка, он часто и резко пытался вздохнуть, его глаза были выпучены так сильно, будто вот-вот выскочат наружу. Его распахнутый рот практически посинел, равно как и кромки век. На кончиках пальцев и кромках ушей уже растекался пурпурный цианоз. Ещё и кровь из разбитого носа то и дело выливалась вновь и вновь, не способная сворачиваться, и стекала по его губам вместе с потом.
Валь лишь краем глаза заметила Рудольфа. Она миновала доктора и склонилась над змеиной жертвой. На его обнажённом плече след от укуса был лишён и покраснений, и припухлости, вот только расстановка зубов сразу показалась Валь нетипично широкой.
– Госпожа Видира, мы дали ему единственную сыворотку, что есть от аспидов, но она не помогла… – негромко заговорил над ухом один из врачей, но Валь жестом попросила её не прерывать, только линейку взяла. Внешне могло показаться, что она сосредоточилась на рассматривании раны, но на самом деле она пыталась вспомнить, какие из змей, снабжённых нейротоксическим ядом, могут иметь такого размера голову.
Или просто пасть очень широкая?
– Сколько времени прошло с момента укуса? – наконец спросила она.
– Точно не известно, – быстро вмешался Рудольф. – Он отсутствовал на смене целые сутки, пока заменявший его слуга не отыскал его в дальней части сада без сознания. Но травма головы стала результатом падения и последующего обморока, а ноги уже отморожены.
Валь резко подняла голову. Слуга был Теобом, сад – замковым парком, а этот человек – молодым дворецким Беласка. Теперь она наконец узнала его. И буераки в дальней части парка тоже вспомнила: маленькой она любила там лазить, и если ей хотелось спрятаться, то именно там её найти было невозможно. И оттого холод разлился по её жилам. Но она попыталась не дать Рудольфу понять, что догадалась. Просто замерла, слушая стук крови в своих ушах.
– Человек упал на змею… – вслух протянула она и сделала глубокий вдох. Закрыла глаза. Выдохнула. И уже разомкнула губы, чтобы вынести вердикт, когда Рудольф предложил:
– Твоя книга нужна? Я прихватил её из конторы.
– Нет, – оборонила она. – Это засушливая смертельная змея или колючая змея. Их яд проявляется поздно, но сейчас налицо все признаки того, что он завершает своё дело.
– Тогда найдите хоть что-нибудь, чтобы он пришёл в сознание! – рявкнул Рудольф врачам и адъютанту, без того взмыленному. Те ринулись из палаты врассыпную, но Валь посмотрела на баронета печально и покачала головой.
– Это даже не даст вам никакой информации, сэр Рудольф. Из-за удушья он не сможет ответить на ваши вопросы.
– Но он должен был видеть того, кто вмазал ему по лицу, – прошипел Рудольф и утёр потный лоб платком. – Того, кто, вместо того чтобы свернуть ему шею, оставил его медленно умирать от холода и яда!
Пальцы Валь тоже невольно похолодели, но она видела, что Рудольф куда сильнее вложился в это расследование, и сейчас он в исступлении. Она сжала плечо сыщика и ответила тихо:
– Вы сами знаете, что просто убийство – это не по-нашему. Когда хотят что-то сказать, убивают змеиным ядом. Оставляя вот так, чтобы нашли уже тогда, когда станет поздно. И это очень ясное послание.
«Моему дяде, если я не ошибаюсь», – мрачно подумала Валь. Убийство домашнего слуги – это, можно сказать, последнее предупреждение перед переходом на саму семью.
Но она сейчас Моррва. Все знают, что она не ладит с Беласком!
А этот купец…
И этот коралловый аспид…
– Он успел сказать хоть что-то? – спросила Валь, не отрывая глаз от дворецкого. Тот уже не пытался бороться и паниковать, просто вздрагивал и сипел, отдавая последние силы на попытки дышать.
– Успел, но уже в бреду, – пробормотал Рудольф. – Он кричал, что не предавал клятв, и что… Так, Валь, – и он поднял на неё глаза, а затем снял её руку со своего плеча. – Не пытайся заставить меня рассказать тебе. Я обещаю, ты такое больше видеть не будешь. И буду платить, как и раньше, за работу в морге. Просто сейчас… сейчас я был близок к тому, чтобы понять, чьих это рук дело.
Один из врачей мелькнул в коридоре, но стало ясно, что он просто изображает деятельность. Он тоже понимал, что данное ему поручение было озвучено на эмоциях.
– Рудольф, – совсем тихо сказала Валь и взглянула ему в лихорадочно блестящие глаза. – На капище у госпожи Трудайи есть аспид?
– Есть. Только он живее всех живых, и явно не на пенсии, – так же, вполголоса, промолвил Рудольф. – Наверное, она умудрилась их развести.
– Она так сказала?
– Нет, она же не в себе. Она ничего толкового не ответила. Однако её змей совсем не похож на возрастного, как ты говорила. Я всё же могу отличить молодого аспида от едва ползающего старика.
Валь не имела понятия, правильно ли поступает, но была уверена, что Рудольф должен знать.
– В Летнем замке есть один старый. Как раз коралловый, с красными браслетами.
Глаза Рудольфа расширились. Они словно говорили то, что думала Валь: достать кораллового аспида в Брендаме не так-то просто. Что если старый «боец» был заменён на нового?
Но может ли жрица-схолитка быть причастной к умышленным убийствам, и может ли Беласк?
Или их обоих подставили?
Какая вообще может быть между ними связь, если Беласк и церковь всегда были далеки друг от друга, как уж от гадюки?
Умирающий захрипел, его глаза закатились. Бродивший снаружи врач ворвался внутрь, а Рудольф аккуратно подтолкнул Вальпургу в спину, давая понять, что она должна уходить. И Валь подчинилась. Ноги её едва двигались, как ватные, а тяжёлые думы стиснули голову мигренью. Она шла по коридору, держась за стену, и ей и самой стало труднее дышать.
«Надо вернуться домой», – только и думала она. Ничего, что там Глен со своим дурацким праздником и гонором. Сейчас он ей не страшен.
– Валь? – услышала она изумленный возглас. – Ты из палаты? Он умер, да?
Она подняла глаза и увидела дядю. Наспех облаченный в сюртук и плащ, он сидел на подоконнике большого торцевого окна коридора. И курил. И снег непрерывно валил за его спиной, заставляя тени струиться по его плечам и рукам.
Баронесса очнулась от забытья и настороженно приблизилась. Судя по удивлению на лице Беласка, он тоже не ожидал, что она будет к нему так недоверчива, что даже не подойдёт обняться.
Но ей почему-то казалось опасным даже говорить с ним. Будто невидимый убийца сразу поймёт, кто должен быть следующей целью.
– Он почти умер, – сдавленно произнесла она и уставилась в окно. Улица скрипела колёсами, звенела голосами уличных продавцов газет и булок. Сюда эти звуки долетали глухо, будто из-под толщи воды.
– А ты всерьёз восприняла мой совет сменить профессию, – протянул Беласк. Он ничуть не улыбнулся, но она понимала, что это была попытка пошутить.
Конечно, ему смешно. Он хоть что-то понимает в том, что происходит. И, возможно, играет в эту игру наравне с врагом, а не наблюдает сбоку беспомощным зрителем.
– Вас пытаются проучить, дядя. И они заходят далеко, – сказала она.
– Не стой такая бледная, дорогуша. Со мной так уже заигрывали самые разные дворяне из тех, кому ты делаешь реверансы на городских собраниях, – и равнодушно, и хмуро отозвался Беласк. В полумраке тление его сигары казалось огнём маяка. – И никто из них не добился своего.
– Но вы ведёте борьбу с людьми, которые многое понимают в змеях, а у вас даже нет ксакалы.
– Она как раз пала, защищая меня от одного из таких поползновений три года назад, – снисходительно улыбнулся герцог. – Я больше не вступаю в партии на их условиях. И разберусь с ними цивилизованно, без змей. Этим кредо я пользуюсь уже давно.
– Без… змей? – недоуменно переспросила Валь. «А как же тот аспид? Ты хочешь сказать, что твой змеятник совсем тебе не служит? Но кому он служит тогда?!»
Она отвела взгляд и уставилась в пыльный угол, заставив себя сказать твёрдое внутреннее «Пускай с этим разбираются следователи. И другие мужчины. Я не должна ничего об этом знать, чтобы оно не коснулось моей семьи».
– Да, деточка. Я не святой, как твой отец, и поэтому много кто видит себя на Чешуйчатом троне вместо меня. Но я и не беззубый уж, и только лишь потому, что мне сейчас это всё так невовремя, я не берусь за этих гнид в полную силу. Теперь, видимо, придётся… а что поделать.
Он протяжно вздохнул под осуждающим взглядом племянницы. Она не хотела думать, что Беласк действительно такой чёрствый. С другой стороны, когда он был другим?
– А вообще, раз ты всё ж не такая воображала, как я думал, я тебе передам одно приглашение, которое не хотел озвучивать, – и он поманил её пальцем. Валь склонилась, и тихий певучий голос Беласка произнёс ей на ухо.
– Послезавтра «Рогатый уж» открывается. В нём, за столиком под лимонным деревом, тебя будет ждать твой старый знакомый. Приходи обязательно. Часам к трём.
Валь посмотрела на него выразительным взглядом, и Беласк покивал:
– Не утруждай меня своими сомнениями, ладно? Да, это ужасно неприличное место, но ты придёшь. Пообещай.
Она с трудом могла догадаться, о ком речь, но уже чувствовала, что готова сказать лишь:
– Обещаю.
Когда она вернулась домой, праздник был уже окончен, Глен закрылся у себя, а Сепхинор флегматично листал похождения Легарна, сидя в гостиной. Впрочем, когда он понял, что мать дома, то выказал желание пойти раньше спать. Озадаченная и одновременно подавленная Валь последовала его примеру. Правда, в двенадцатом часу ночи у неё пересохло горло, и она решила пройтись до кухни, в чём была. И увидела, что дверь в хозяйскую спальню приоткрыта, и из щели в коридор льётся свет свеч.
Её расшатанные нервы заставили её решить, что это может быть неспроста. Поэтому она подкралась, но с облегчением увидела супруга в добром здравии. Он задумчиво сидел на краю постели, а рядом с ним лежала раскрытая в самом начале книга. Которая ему явно не пришлась по вкусу.
Впрочем, движение в коридоре он уловил моментально и встал навстречу. Валь сама приоткрыла дверь, когда поняла, что замечена.
– Тебе тоже не спится? – тихо спросил Глен и подошёл, шаркая тапочками. Валь подалась ему навстречу, позволяя взять себя за плечи, и они обнялись.
– Послушай, я не хотел, – зашептал он ей на ухо. Его пальцы взялись гладить её по спине и по заплетённым на ночь косам. – Я сорвался. Я наговорил чуши. Я тебе на самом деле верю, как никому. И ты же мне тоже доверяешь? Да?
«Мне сейчас не до того, чтобы тебе не доверять», – подумала было Валь, но вслух ответила:
– Конечно, милый.
Глен прижал её к себе крепче и продолжил:
– Мне просто иногда становится так ясно видно, что ты лучше меня. Во всём. И я боюсь, что дунет ветер, и ты улетишь из моей руки, как воздушный змей.
Сердце Валь смягчилось, и она потёрлась щекой о его плечо.
– Я уже твоя жена. И никуда не улечу, – хмыкнула она.
Барон любовно посмотрел на неё, однако снова с виноватым видом спросил:
– Ты скажи только, когда… когда придёт конец целибату?
– Сразу после Долгой Ночи, – пообещала Валь, и Глен воспрял духом. Оно и понятно; теперь ждать оставалось меньше двух недель.
– Ура, – проурчал Глен и обнял её ещё сильнее.
5. Страхи короны
В заведении оглушительно визжали скрипки и дудки, на сцене вытанцовывали разномастные тененски, высоко запрокидывающие ноги. Даже смотреть туда Валь не хотела. Только в глаза бросилось, как хлещутся вверх-вниз обрамлённые рюшами юбки и подъюбники. Чужестранцы не могли оторваться от этого похабного зрелища, и от многочисленных столиков в просторной зале кабаре слышались возгласы и свит.
Здесь не было ни одной леди и ни одного приличного мужчины. И её тоже не должно было быть! Но чем дольше она работала с Рудольфом, тем меньше она думала о приличиях и тем реже задавала вопросы. Надо – значит надо. Ведь если она пришла по делу, бесчестие не коснётся её. И всё равно она выбрала самое неброское городское платье цвета прибрежной гальки, а лицо прятала за вуалью, как вдова.
Хотела затеряться, а на деле оказалась ужом среди нарядных кобр и мамб в громадных юбках с кринолинами, бантами всех цветов радуги и открытыми декольте. Но на такую маскировку она не пошла бы никогда, кто бы её там ни ждал!
Официант услужливо подвёл её к столику под лимонным деревом. Местечко оказалось относительно отдалено от эпицентра безобразного разврата, но музыка здесь всё ещё ломилась в уши, как уличная пьянь. Томящийся под тенью цитрусового дерева незнакомец сидел с нетронутым «Старым Брендамским», коньяком производства Хернсьюгов. И, когда Валь подошла, его безразличный взгляд даже не задержался на ней.
«Я даже не знаю, кто это», – отчётливо поняла баронесса. У неё был последний шанс сейчас убежать и исчезнуть, навсегда забыв, что она вообще сюда приходила. Но внимание уцепилось за широкие, добродушные черты лица, за покров веснушек на загорелой коже, за блуждающие голубые глаза, за светлые кудри и короткую, но густую бороду.
Тененс, но…
У Валь перехватило дыхание, и, оставаясь рядом со столиком, она просто откинула вуаль. Джентльмен наконец посмотрел на неё, и их взгляды встретились.
Сердце её забилось так же часто, как и в последний раз, когда она видела его. Кажется, целую вечность назад, когда они лазили по деревьям в саду Летнего замка…
– Валюша, – прошептал он, расплываясь в широкой улыбке, такой же прекрасной и открытой, как и тогда.
Валь не могла сдвинуться с места, но он вскочил сам и обнял её. Его одежды были так просты, манеры – так непосредственны, душа – так распахнута, и всё же это был нынешний правитель Шассы и сюзерен Видиров – Его Величество Адальг Харц!
Никогда Валь не считала, что может лишиться чувств от переизбытка чувств, но теперь она буквально повисла в его руках, не в силах даже шевельнуться. Она хотела, чтобы он обнимал её вечно. Чтобы его тепло, такое близкое, никогда не покидало её.
Из бравого авантюриста, мечты всех девчонок, он превратился в надёжного и ласкового мужа – мечту всех таких, как Валь. Так что он никогда и не переставал быть идеалом.
Только она прекратила о нём вспоминать!
– Ада… – выдохнула было она, но монарх тут же приложил палец к её губам, веля не произносить его имя вслух. Ещё раз окинув взглядом мещанский камзол и желтоватую рубаху его, Валь наконец поняла, что он маскируется.
Хорошо хоть зрелище, которое они устроили своими нежностями, именно в кабаре не привлекало ничьего внимания.
«Дядя, неужели ты знал, чёрт же ты распроклятый!» – думала Валь, и её улыбка воистину сияла до ушей. И не могла никак сойти, даже когда Адальг усадил её на диван, за столик, и сам сел рядом. Ей даже казалось, что она сейчас заплачет, хотя она никогда не плакала.
С тех пор, как узнала, что он обручился с Эпонеей, конечно.
– Я тебя не узнал, – весело прошептал Адальг. Его глаза излучали неподдельное обожание и радость воссоединения со старым другом.
У него вообще было много друзей, и Валь никогда не пыталась заполучить этот свет лишь для себя. Всегда ей казалось, что кому-то достаётся больше, а кому-то и вовсе удастся пойти с ним под венец. Но теперь она улыбалась и улыбалась, и ничто не могло её остановить.
– Я тебя… я тебя тоже, – не веря своему счастью, выжала она. Хотя формальности с королевской семьёй были строже остальных, у неё язык не поворачивался обратиться на «вы». – Ты стал таким взрослым…
– Так и ты…
– А когда же мы в последний раз…?
– Да вспомнить бы… Помнится, то было лето, и твой муж был… Пикник что ль был какой у Беласка…
– …а ты был в таком сливовом плаще…
– …а у тебя был такой славный мальчишка… Сепхинор!
«Ты правда помнишь его имя?» – изумилась Валь. Её рука сама продолжала сжимать его пальцы, будто боялась, что он сейчас растворится, исчезнет на своём континенте.
Он же тененс, с ума сойти! Она никогда почему-то об этом не думала. В детстве она даже не замечала, что её обожаемый друг вовсе не змеиной породы.
– Значит, это было четыре года назад, – подвела она черту. Во рту постоянно пересыхало от слов и чувств, что просились быть озвученными. Веки даже не моргали, лишь бы не пропустить ни секунды созерцания его лица. «Да, это было четыре года назад. Сепхинор получил своё имя ровно в год, но ты ещё не сватался к Эпонее. Эпонеи вообще не было на Змеином Зубе. Были только мы».
– И за четыре года ты стала такой королевской коброй, – проурчал Адальг и положил вторую руку поверх её пальцев. И сжал. – Никогда бы не сказал, что это ты! Прямо придворная дама!
– Да ты себя-то видел, рыцарь-бакалавр? Ты теперь больше, чем тролль! И… такой взрослый.
Они оба притихли, глаза изучали лица друг друга, и вновь и вновь увиденное заставляло их сиять ярче.
Адальг оборвал это красноречивое молчание первым. Он склонил голову, уставился на переплетение их пальцев и произнёс негромко:
– Я, право, даже не думал, что ты всё же придёшь. Но я не мог с тобой увидеться нигде за пределами этого борделя…
– Это кабаре!
– …ну, то есть кабаре, да. Я прибыл тихо и уеду так же тихо, потому что… потому что вся эта идиотская история с Демоном зашла слишком далеко, и его пора остановить, а не то он и впрямь решит, что может меня одолеть.
Валь наконец сделала вдох и чуть приглушила свой восторг. Всю осень она отмахивалась от новостей о мятеже графа, а ведь Адальг, получается, имел самое прямое отношение к тому, как развивалась вся эта история.
– Ты, должно быть, должен будешь сражаться с ним? – обеспокоенно спросила она.
– Только фигурально, разумеется, – усмехнулся Адальг. – Сам я никогда не страшился доброй драки, а Демон нипочём не выйдет один на один. Он с детства хилый, в чём только душа держится! Помнится, я его как-то учил ездить в полевой посадке, он возьми, да и упади с коня, который ещё не поскакал. И сломал себе руку и ногу сразу… – король нервно хохотнул, а Валь округлила глаза:
– Так ты знал его?
– Конечно! Когда у Эльсингов сгорело поместье, он какое-то время жил в Ририи, где обычно зимовала моя семья.
– И как? Он правда похож на демона?
– Да если б я знал, – хмыкнул Адальг. – Глаза у него всегда были странные, а всё остальное он и не показывал. Зато характер дикий, это точно. Никому не удавалось с ним дружить…
– …ну, кроме тебя, конечно?
– …ну да, но я скорее просто растормошил его слегка, потому что до меня он ни с кем и не общался. То не появлялся днями, то пропадал на месяц. Помню, мне было так скучно, что я залез к нему в его очень секретный дом на дереве и увидел там кучу чертовщины: какие-то карты обитания кракенов, мышиные хвосты и всякие жуткие рисунки. Он изображал себя как приведение и, по-моему, считал, что его настоящее имя – Альб. А альб – это ж вроде дух какой-то… словом, чудак он был, это точно.
– Ну так может это и было его родительское имя?
– Да нет, он в церковной книге так и записан: Экспиравит «Демон», – фыркнул Адальг. – Экспиравит тоже означает нечто вроде «злого призрака». Но, очевидно, ему это не очень нравится.
– И давно ты последний раз с ним разговаривал?
– Да если бы! – король хохотнул и запрокинул голову, а затем откинулся назад на спинку дивана, побуждая собеседницу сделать то же самое. – Очень даже недавно! Мой «лучший» друг по переписке! С тех самых пор, как мы с Беласком ему сказали, мол, так и так, меняем помолвку на деньги, Эпонея любит короля, король любит Эпонею… с тех пор начался этот цирк. Экспир сперва вроде был не против, а потом как завёл шарманку, мол, клятву нарушать нельзя. И плевать, что уже всё решено и организовано! Он принялся отвечать на всё отказами, даже ей, моей бедняжке, принялся письма закидывать. Я ему наконец и говорю – ну ты посмотри на неё, на дикий цветок Змеиного Зуба! – и на себя. Ты же рожу, говорю, свою видел? Не сможет она с тобой, помрёт от страха, так найди себе не пугливую! А он мне говорит – а может я её тоже люблю! А я ему – ну и чёрт с тобой, она-то тебя не любит! Ну и утром прислал он мне топор войны… Вот.
С одной стороны Валь хотелось смеяться, с другой – она невольно поникла, потому что речь зашла об Эпонее. Пока она не упоминалась, казалось, что её и нет вовсе, и что не стоит перед Адальгом обязательство мужа, а перед Вальпургой – честь матери и жены.
– Странно это всё, – наконец признала она. – Но у вас же летом была свадьба, значит, удалось убедить церковников Харцига разорвать помолвку?
– Это было недёшево. Но я услышал её пение в очередной раз и решил, что для меня нет непосильных сумм для твоей сестрицы, Дикого Цветка Змеиного Зуба, «правящей дочери» Видиров, как у вас говорят, – усмехнулся Адальг и похлопал её по руке. – Конечно, удалось. Тогда-то Демон и разжёг восстание со своими головорезами. Поскольку за ним до сих пор ходит слава непобедимого командира, армия всё пополняется новыми желающими заработать… И я понял, что это не дело, так что я поеду созывать знамёна и ставить чертёнка на место. А тебя, в общем, как раз хотел кое о чём попросить. Как старого и очень надёжного друга.
«Ты знаешь, я сделаю для тебя всё», – взгляд Валь говорил сам за себя.
– Но это всё сверхсекретные сведение, такие, что… на острове об этом кроме тебя известно лишь двум людям. Строго двум!
Валь покивала, ловя каждое его слово. Адальг чуть склонился и вновь крепко сжал её пальцы. Глаза его пробежались по пёстрой толпе, убедившись, что никто не сможет разобрать ни слова из сказанного. И его голос перешёл в свистящий шёпот.
– Эпонея здесь, в мансарде этого бор… заведения. Вместо неё в Ририю с госпожой Альбертой уехала двойница. Ложная информация была дана тем каналам разведки, которые, кажется, уже давно куплены Демоном. Он решит, что обманет меня – основной фронт кинет к столице, а сам ринется в Ририю. Там-то его и встретят мои рыцари, и возьмут готовенького.
У баронессы едва не остановилось сердце. Она покрылась холодным потом, вспомнив закулисные игры, что недавно обострились на острове.
– Ну и местечко вы выбрали для этого, – прошипела она в ответ. – Эпонея хоть и родилась в Ририи, но она всё же Видира, и если вдруг недруг решит искать её здесь…
– С чего он это решит? Ему прекрасно известно, что Эпонея на Змеином Зубе бывала от силы пару раз и своей родиной считает Ририю. Кроме того, он не догадывается, что я воспринимаю его как серьёзную опасность. Полагаю, он до сих пор считает, что я ничуть не смущён происходящим и готов продолжать щеголять с ней под ручку без охраны. Ставки уже сделаны, Валь. Я возвращаюсь, чтобы, вроде как, дать ему бой к северу от Харцига; а он, как ожидается, сойдётся там со мной раз на раз. На деле же я сыграю роль «обманувшегося», а он меня «обхитрит» и будет в Ририи в день баталии. Он обожает быть хитрым, но и я не такой простак, как он мог подумать. Эпонея здесь в полной безопасности, она тоже инкогнито, и о её присутствии здесь знают лишь Беласк и Миромо Моллинз. Здесь с ней нет ни одного стражника, ни одного лица, которое могло бы выдать её. Здесь она просто постоялица с хандрой, о проживании которой никто и не подозревает. Да проще перо с голубиной головы найти на собаке, чем её здесь.
– Но один лишний человек узнает это – и всё пойдёт прахом, – одними губами прошептала Валь. Однако Адальг поглядел на неё твёрдо и заявил:
– Ты не лишняя, ты её сестра. И поэтому я прошу тебя: приходи к ней. Хотя бы раз в день. Она изнывает там одна, и, боюсь, без меня она совсем потеряет сон. Ты же можешь себе представить: она думает, что это война не из-за упрямства Демона, а из-за неё. Я так хотел бы быть рядом с нею и поддержать её, но ради её же блага я должен с нею сейчас разделиться. Однако ты – ты могла бы занять её, отвлечь от мрачных мыслей. Тем более, что… У нас с ней есть некоторые основания полагать, что… она сейчас особенно чувствительна.
«Великие Боги, да только этого мне не хватало!» – мысленно простонала Валь. Однако она не могла не признать, что план короля выглядит безукоризненным. Если соглядатаи врага начнут проверять, нет ли здесь юной королевы, они обыщут Летний замок и не более того. Никому и не придёт в голову, что в таком похабном месте может скрываться дочь Видиров.
Если она беременна, несомненно, сейчас ей нельзя переживать и даже лишний раз думать о мятежниках. Уж Вальпурге-то было известно, что такое лишиться ребёнка от нервов. Она не пожелала бы этого никому.
Хоть она всегда считала Эпонею явлением безнравственным, насмехающимся над честью принадлежать к роду Видиров, она помнила, что тот, кто вошёл в семью, навсегда остаётся её частью.
А ценнее семьи нет ничего.
– Ты можешь на меня положиться, – пообещала она и доверительно взглянула Адальгу в глаза. Их лица были совсем близко; но теперь ни он, ни она не ощущали этого странного прилива жара к груди, который заставлял их доселе льнуть друг к другу ближе.
Всё из-за Эпонеи, разумеется.
– Когда придёшь к ней, просто у Моллинза-старшего попросись навестить бродячую артистку, – напутствовал Адальг. – И обещай мне, что не будешь изводить себя мыслями об этом обо всём. Я уплываю утром, и это всё вопрос пары недель – просто будь с нею рядом. Хотя бы начиная с выходных. До этого я действительно не придавал Экспиравиту должного значения, но теперь, когда всё в моих руках, я ему лицо так сломаю, что ему совсем нечем будет показаться на людях.
Валь нервно хохотнула, и они снова обнялись. Но эти объятия не стоили ничего в сравнении с теми, которыми они обменялись в начале. Будто бледный отсвет настоящей солнечной вспышки; что, конечно, не помешало вспышке этой навсегда запечатлеться в памяти.
Теперь всё смешалось в её расписании. Она больше не могла возить Сепхинора в Летний замок, не опасаясь за него; но и учить его в рабочие дни тоже не имела возможности. Большую часть преподавательских неудобств на себя взяла Катрана, причём она наотрез отказывалась делать это в особняке Хернсьюгов; Валь могла её понять. Конечно, она не только из любви к детям занималась этими уроками, она ещё и пользовалась этим предлогом, чтобы сбегать из-под надзора немилостивой семьи. Тут уж оставалось лишь посочувствовать. В конце концов, у Вальпурги хотя бы была башня, чтобы не жить вместе с Германом и Далой под одной крышей. Поэтому Валь не переставала благодарить подругу, а сама отсчитывала дни, когда потребуется возвращаться в «Рогатого Ужа».
Свекровь, впрочем, разбушевалась не на шутку. Днём спустя очередного рабочего дня она позвала её к себе в морг, и, демонстративно омывая труп в розмариновой воде, принялась ей выговаривать, что её побег с дня рождения всё ещё волнует светское общество: Луазы высказали удивление и неодобрение, а Одо – неодобрение и возмущение. И это унижает семью Моррва. Валь резонно ответила ей, что речь действительно шла о спасении жизни человека. Однако леди Дала не хотела ничего слушать, она с искренним негодованием твердила о том, что для провинившейся баронессы Валь имеет чересчур много поблажек. Конечно, Валь ничего возражать не стала, но в итоге от переполнившего её возмущения вышла не в ту дверь – не к дороге, а на кладбище.