– Вы что, так и поедете? – она окончательно разуверилась в разумности вампира. – Сейчас же ночь! Какая-нибудь стрекоза или летучая мышь вылетит из-за угла, и вы без уздечки будете её голосом уговаривать остановиться?
– Молчите, так вы кажетесь умнее, – усмехнулся Экспиравит. Валь насупилась, но, следя за его ногами, убедилась, что он правит одними шенкелями. И Мглуша внимает буквально каждому градусу наклона его торса.
Вдвоём они проследовали по откидному мосту вниз, в город. Подковы загремели по брусчатке. Солёный ветер повеял с украшенных флажками улочек, и Валь впервые почувствовала себя в Брендаме, который любила. Шарм его эркеров, цветных крыш и палисадников наконец заиграл при первых признаках весны. Небо прояснилось, и по нему неспешно скользила стайка маленьких облаков. А луна была большой и круглой, будто тарелка для пирога из маминого сервиза. И подумалось ей: хорошо, что мама в Эдорте. Она переживает, безумно переживает. Но сейчас ей не за что волноваться. Здесь, в Брендаме, жизнь идёт своим чередом. И если раньше это было обидно, то сейчас это казалось прекрасным без лишних оправданий.
Покачивалась голова Фиваро, звенела гладкая трусца Мглуши. Они свернули на пустующий проспект Штормов. Такой безмятежный и величавый в отсутствие людей, каким Валь его никогда не видела. Редкие окна светили уютом квартир, и это место казалось райским. Таким, каким никогда не смог бы стать Дол Иллюзий.
Мглуша замерла, поведя в сторону ухом. Экспиравит поднял глаза к небу, а затем радушно повернулся обратно к Вальпурге:
– Вольно, мисс чародейка. Я не имел в виду, чтобы вы откусили себе язык.
– Я бы так не сделала, даже если б вы приказали, – фыркнула Валь.
– Я рад, что вы столь благоразумны.
– Но как вы управляете лошадью? Вы контролируете её разум? – не выдержала она.
Экспиравит гулко хохотнул где-то в глубине груди.
– Нет, просто фельдмаршал Юлиан Тефо научил меня ездить без уздечки. И это прекрасно, скажу я вам. Если ваш скакун достаточно чуткий и готов учиться, его тоже можно приспособить к такому методу управления.
– Но, может, это просто какая-то порода, а вы и не знаете?
– Ах, Эйра-Эйра, – Экспиравит облокотился о круп и отклонился назад, обернувшись к ней. – Кровь не определяет вас от начала и до конца. Она даёт вам некую часть жизни – внешность, какие-то черты характера, ну и титул, если он у вас есть. А всё остальное делаете вы сами. И даже если вы простолюдин, как Валенсо, но в вас есть тяга к большему – судьба может улыбнуться вам и привести вас туда, куда вы желаете. Конечно, это можно считать везением. В наш век люди рождаются и умирают, не попробовав пирожное с клубникой или ни разу не потанцевав вальс. Но времена меняются. И те, кто идут во главе этих перемен, не всегда рождены с безупречной щенячьей карточкой. Уж поверьте тому, кто в крови искушён.
Его ноги чуть сжали бока Мглуши, и она устремилась дальше по улице. А Фиваро, приученный ходить в рыцарском строю, самовольно ринулся вслед за ней. Вальпурге даже не пришлось ничего делать. Она тряслась на его рыси без стремян, и оттого ей приходилось крепче держаться бёдрами за его бока, чтобы не уехать вместе с вальтрапом ему на бок. Но это было не так уж сложно. По правде говоря, она очень скучала по галопу.
– А не хотите побыстрее? – предложила она громко, чтобы её не заглушил гул в ушах.
– А вы удержитесь?
– Спрашиваете!
Фиваро всхрапнул и своим знаменитым турнирным прыжком вырвался вперёд, а затем помчал её под откос, к набережной без виселиц, к лунной дорожке на морской ряби. И вампир остался позади. Закрыв глаза, можно было представить себя на Голубке. А на холке его – Сепхинора. И замирать с каждым скачком, ловя восторг своим нутром, и невольно заливаться радостным смехом. Ретивый ветер сорвал и унёс шляпу с вуалью. Звёздный плащ захлопал, как штандарт. Ничего не нужно! Ничего! Только море, только ветер, только запах весны и брусчатка спящих улиц!
У самой пристани она замедлила скачку. Фиваро упёрся в поводья, будто не желая тормозить после стольких дней на отдыхе. Но послушался её, и, громко жуя трензель, завернул на круг перед фонтаном сплетённых кобр.
Экспиравит догнал их быстро. Мглуша мчала его, перебирая ногами в размашистой рыси, как таракан, и оттого Валь снова рассмеялась.
– Теперь я понимаю, почему вы не ведёте легионы в бой, сидя верхом! – крикнула она. – Это было бы… уморительно!
– Ну что ж, ведите эти легионы вы! – хмыкнул Экспиравит. Оказалось, что шляпку он успел поймать, но возвращать её не спешил. Он поравнялся с нею и всмотрелся в её лицо, а затем промолвил:
– Вы хороши без вуали. И ещё бы вы не красились; это вас уродует.
«Зато ни одному позорному стражу в голову не придёт, что сама Вальпурга Видира Моррва намалевала себе фиолетовые глаза, как танцовщица из “Рогатого Ужа”!»
– Я женщина и без вас разберусь, как мне себя подавать, – отрезала она. Её от баронессы всё равно отличала причёска; она хоть и не заплетала косы, как раньше, но пыталась укладывать их длинными хвостами или низкими пучками.
– Я не сомневаюсь, но иногда я вас не понимаю.
Они оба спешились и расположились на скамейке. Той самой, что Валь так любила – здесь они частенько сидели с Сепхинором после визитов в лавку Сизы.
– У вас будет жена, ей и рассказывайте, как она должна выглядеть, – Валь откровенно наслаждалась возможностью говорить без следования приличиям. Раньше ей эта черта рендриток казалась отталкивающей, отвратительной. А теперь, как выяснилось, что-то в этом есть. И роль получается куда убедительнее.
Экспиравит, зачем-то пересчитав глазами ририйские корабли в порту, задумчиво уставился на перламутр подлунной ряби.
– Будет, – вздохнул он. И Вальпурге голос его показался таким странным, что она невольно скосила на него глаза. Он был… мечтательным? Полным надежд. Экспиравит снял кулон с шеи и раскрыл его когтистой рукой, любовно рассматривая неправдоподобное изображение Эпонеи.
– Как вы находите? – спросил он по-дружески. – Разве она не самая красивая леди во всех королевствах под этим небом?
«Да вы сговорились, что ли», – подумала Валь. И фыркнула:
– Золотые волосы, золотые глаза. Я, как островитянка, этих диких помесей не понимаю. Признак змеиной крови вперемешку с обычной чертой шасситки. Ни туда, ни сюда. Какое-то дикое зрелище, будто уж в перьях.
– Ах, как я порой завидую вашей ограниченности, – снисходительно рассмеялся граф. Валь отвернулась, чтобы видеть фонтан и удары волн о набережную. Однако вампир пошёл на мировую:
– Не обижайтесь, мисс Эйра. Я сам виноват, что спросил. Конечно, для меня она будет прекраснее всех – я ведь должен так думать, даже если бы, скажем, не хотел.
– В самом деле?
– Это же закон брака. Голой правде его никогда не сделать крепче.
– Но ведь ложь недопустима, так завещали сами боги.
– Не ложь, а способность узреть своего избранника не таким, каким его видят другие. Я подготовился заранее, пускай и не видел её уже сколько лет. И постарался запомнить из наших встреч лишь самое хорошее. Хотя, признаться, я уверен, что она капризная дама. Но это аристократкам иногда бывает к лицу.
«Ой дурак», – Валь закатила глаза и снисходительно посмотрела на Экспиравита. Ну да, ему ещё предстоит – если он доживёт, конечно, – узнать, что не то, что брак по договору, а даже брак по любви – и тот может за короткий срок оказаться полной кастрюлей воды, поставленной на огонь. А молодожёны в нём – двумя лягушками, которые постепенно закипают. Она даже ощутила намёк на сочувствие в глубине своей души. Но такие вещи можно только пройти самому, чтобы стать мудрее. В конце концов, Экспиравит-то весьма твёрдо держится брачной клятвы. А подобным союзам помогают сами боги.
– Кажется, я опять завёл какую-то нетактичную беседу.
– Нет, что вы. Просто мы, чародейки, целиком и полностью отданы долгу магии. Мы не знаем ни радостей, ни горестей любви, но частенько смотрим на романы со стороны, – небрежно пояснила Валь. И даже закинула ногу на ногу. Была бы рядом мама, она бы ударила её зонтом или хлыстом – в зависимости от того, что у неё было бы под рукой. «Но я тут сама себе хозяйка, ха-ха!» – хулигански подумала Валь.
– Это запрет или просто принципы?
– Что-то вроде личной позиции. Ну и везения, что оказий не случается, – рассудила Валь. А затем укорила себя. «Хватит прохлаждаться! Ты можешь выяснить у него, что он такое, узнать его привычки или слабости, а ты языком мелешь!»
– Кстати, милорд, вы как-то хотели утолить мою жажду знаний о вампирах. Рассказать мне, как вы спите, например.
– А вы разве не успели тогда увидеть?
– Не-а.
– Ну как. Вверх ногами. Как летучая мышь.
Валь округлила глаза и обернулась к нему целиком.
– Как? В смысле? Как вы держитесь?
– Когтями. На ногах. За опору балдахина, – лаконично пояснил Экспиравит. – Я могу спать по-всякому, но так – удобнее всего.
Прижав пальцы к вискам, Валь посмотрела на него ошалело:
– Но почему? Почему не в гробу, как все нормальные вампиры?
– Какие ещё «все нормальные вампиры»? – хохотнул граф.
– Я про тех, которые в книгах.
– Не знаю. У них спросите, если встретите. Мне пока не доводилось, – он весело пожал плечами. – Кристор, например, всё ещё изволит почивать в постели. Но это дело привычки. И желания быть человечнее, разумеется.
– То есть, вы не вампир-человек. А какой-то вампир-зверь, Боже правый.
– Ну да. Будь я очень горд своей кровью – как вы – я бы сказал, что это просто черта меня как того, кто был таким уже рождён. Схолий и Рендр оба приложили ко мне руку, и поэтому я крайне живой экземпляр для вампира в классическом его понимании. Вы ведь не спрашивали никогда даты смерти моих родителей, например?
– Нет, – Валь неуверенно покачала головой. – Пока что мы не заходили в изучении судеб настолько далеко. А что?
– Ну я могу вас напугать загодя. Моя мать, леди Паула Окелани Эльсинг, почила около часу ночи десятого декабря 1620 года.
– Но вы родились тринадцатого!
– Ну вот, – он положил подбородок на скрещенные руки.
– То есть, вы появились на свет… когда она была… где-нибудь уже в фамильном склепе в ожидании погребения?
– Вы весьма проницательны, – кивнул Экспиравит. – Я прекрасно помню момент, когда впервые сделал вдох. И ужас в глазах смотрящих. Как говорила Софи, я был похож чёрти на что до первого рассвета – с косматой спиной и чёрными лапищами. Не будь мой отец, лорд Тревор Эльсинг, графом и любителем диковинок, горел бы я в тот же день на костре. Как в легендах, я три ночи до рождения провёл в охладевшей утробе, и я не удивлюсь, если над склепом ходили волки. То была весьма голодная для них зима, и они выходили ближе к имениям, не боясь людских построек, и бродили по кладбищам. А вы же знаете, что значит, если над незарытым мертвецом прошёл волк?
– Что он превращается в стригоя? Боже! Хватит! – воскликнула Валь и замотала головой. – Стригои хоть и вампиры, но они же животные, а вы-то нет!
– Ну вот. Загадка природы.
– А они ещё боятся серебра, а вы…
– А я боюсь только прогрессивного налогообложения, как в Астегаре.
Валь хотела взвыть от недоумения и бессилия, но вместо этого расхохоталась и откинулась назад на спинку скамьи. Она знала, что убить можно любого. Знала, что всё равно придётся хотя бы попробовать. У неё будет лишь одна попытка. Но сейчас ей не хотелось об этом думать. Кажется, Экспиравит желал того же – забыть об Эдорте, об остатках флота короля, о делах своей кампании за морем и обо всём, что отвлекало от волнующих надежд на будущее. Он принялся расспрашивать Вальпургу об истории города, а затем, указав на скворечник на ближайшем платане, спросил:
– Я постоянно вижу здесь эти мелкие домики. Для кого они?
Валь насмешливо фыркнула и пояснила:
– Для птичек, конечно. Зимой мы их подкармливаем…
– Надо же, как это мило.
– …чтобы по весне голодным змеям было, что есть.
Экспиравит прыснул и уткнулся лбом в свою ладонь, не в силах сдержать смех. И хохот их, будто у двух гимназистов, оглашал набережную не один час. Под синью ночи, под чарующей луной, под россыпью звёзд.
Без Валенсо в донжоне было так просторно и благодатно, что Валь наслаждалась каждой стеной, каждой картиной и каждым цветком на подоконнике. Будто солнце наконец осветило глухие коридоры. Она могла просто получить удовольствие от того, что вышла с книгой в гостиную на первом этаже и устроилась рядом с двумя комплектами рыцарской брони. Когда она решила так сделать, то наслаждение её длилось около десятка минут, пока не было варварски прервано.
– Мисс чародейка, вам срочное послание из дома Ориванз, – сообщил ей адъютант Бормер. Личный слуга графа при свете дня занимался обычными поручениями.
Валь вздохнула и захлопнула «Совместимость по гороскопу».
– Да-да?
– Леди Кее нужна ваша помощь. Акушерская, видимо.
«Боже правый!»
Валь кивнула и сразу же засобиралась. Обычно роды помогала принимать старшая из женщин в семье, но, поскольку леди Ориванз повесили, Кея осталась, вероятно, с одними слугами. Валь уже бывала на родах у других дворянок, но никогда ими не руководила. И надеялась, что в этот раз и не придётся.
Она надела амазонку, села на Фиваро и лихо проскакала по людным улицам до дома Ориванз. На гербе их, вывешенном над дверью, красовался морской змей, переплетённый с цепью. Этим он соотносился с гербом Окроморов, из которых Кея осталась последней представительницей.
В их просторном, светлом доме можно было проводить выездные курсы для хранительниц очага. Каждое полотенце было выглажено и уложено в стопку в порядке уменьшения. Каждая полка блестела, забыв, что такое пыль. Каждый коврик – недорогой, но чистенький – гармонировал с узором на бабушкиных шторах. А немодная, утомлённая временем мебель для такой старательной хозяйки старалась из последних сил выглядеть стойко и симпатично. Дворецкий, что открыл Вальпурге дверь, был крайне взволнован. Но обрадовал её известием:
– Миледи, вы поспешите, там госпожа Сиза уже давно ждёт!
Валь с облегчением вздохнула, подобрала подол и поспешила на верхний этаж. С Сизой она подружилась после своего выкидыша. Потрёпанная жизнью рендритка не всегда была учтива, но её умелые руки творили чудеса в самые тяжёлые моменты подобных дней.
В спальне Ориванзов на белых простынях леди Кея лежала, забывшись, вся покрытая испариной. Сиза подогревала воду в камине. Поэтому ворвавшаяся Валь чуть по неосторожности не нарушила повисшее тягостное молчание. Но её порывистый вдох Сиза услышала. Длинноволосая, растрёпанная, одетая в три слоя по-крестьянски простых платьев, она оторвалась от огня и обернулась.
Валь остановилась, держа в руках ридикюль, и вопросительно указала взглядом на Кею. Сиза кивнула, затем отошла от камина и настойчиво вывела Вальпургу в коридор. И вышла вслед за ней сама.
– Что она? – встревоженно прошептала Валь.
– У неё небольшой перерыв. Она уже десятый час мучится, – пробормотала Сиза.
– Почему меня не позвали раньше? Я приехала бы сразу же!
– Она велела тебя не беспокоить. И не смотри на меня так; я в ваши дела не лезу. Только сказала она, что, если не сможет тебе передать, чтобы я тебе изрекла сей ребус: вспомни историю о змее Халломоне.
– Халломоне? Начерта?! – Валь ничего не понимала. Но сдавленный стон из спальни заставил их обеих подпрыгнуть.
– Я всё равно останусь. Я помогу!
– Спасибо, – вздохнула Сиза, отбросила с лица длинные пряди тёмных волос и поспешила обратно в опочивальню. Валь бросилась за ней. Она преданно помогала ухаживать за Кеей: то просто сидела рядом и рассказывала ей всякую десятилетней давности чепуху про неподобающе красные платья, то обтирала её мокрыми полотенцами, то бегала за водой. Измученная леди Ориванз не могла выжать из себя ни одного слова. Она только смотрела иногда с подушек мокрыми от слёз глазами и будто спрашивала «Почему это так плохо?»
На исходе третьего часа, когда уже начало темнеть, Сиза и сама впала в отчаяние.
– Возможно, ребёнок обвился пуповиной или что-нибудь в этом роде, – шепнула она Вальпурге на ухо. – Нужно звать хирурга. Где лорд Оль-Одо?
– В Летнем замке или в госпитале.
– Приводи, – велела Сиза. И Валь, холодея от ужаса, на негнущихся ногах побежала обратно на улицу. Она прекрасно понимала, что чувствует Кея. Может, не полностью, но уж точно могла себе представить. По сравнению с этим любая война была детской забавой.
Себастиена не оказалось в госпитале. Он обнаружился в крыле алхимика, что-то жарко обсуждающий с только проснувшимся на закате Кристором.
– Лорд Оль-Одо! – позвала его Валь, вся взмыленная. – Леди Кее нужна ваша помощь!
– Что с ней случилось? – тут же насторожился Кристор. Со временем он стал сероватого цвета, белки его глаз жутковато потемнели, а язык заплетался об обострившиеся зубы. И почему-то хронически не приглаживалась торчащая седая прядь.
Себастиен тут же накинул на плещи плащ и поправил свой монокль.
– Подошёл срок её родов, мистер Эрмигун.
– Сиза говорит, ей плохо! – выдохнула Валь. – Давайте, живее!
– Тогда я с вами, – подскочил Кристор и тоже отбежал к крючку, с которого снял свою чёрную накидку. – Солнца уже нет. Поспешим!
Он замер, поняв, что и Себастиен, и Вальпурга глядят на него напряжённо.
– Не думаю, что вам стоит, – мягко сказал Себастиен. – Там много… крови.
Кристор подавленно вздохнул.
– Проклятье, – бросил он и повесил накидку обратно. – А ведь и правда. Но ведь я мог бы хоть чем попытаться помочь. Может из-за двери…
– Едва ли стоит рисковать своим разумом, – аккуратно сказала Валь. – Мы ценим ваш порыв, но лучше останьтесь.
– Хорошо. Но, если что, я всё равно к вашим услугам.
Они вернулись в пропитанный болью дом уже вдвоём. И там, когда лорд Оль-Одо достал большие хирургические ножницы, Валь вдруг поняла, что лишается чувств. Она схватилась за угол камина; а Сиза успела увидеть её позеленевшее лицо и выдворила её в коридор.
Сколько всего она уже успела повидать, но, как представила, что эти ножницы будут наживую резать плоть, так уже не могла держать себя в руках. Ноги отнялись, и она села на скамейку под окном. Из комнаты доносились жалобные подвывания Кеи и ругань Себастиена с Сизой между собой.
Халломон, Халломон… Пытаясь отдышаться, Валь вспоминала сказки о Халломоне. Он жил тысячу лет назад и был одним из любимых детей Рендра. Морской змей, длинный, как боевой фрегат, он очень любил греться на солнце. С этим было связано множество курьёзных историй: его можно было как-то приманить с помощью зеркал, если она правильно помнила.
Зеркала? Убить Экспира зеркалами, отразив солнце? Но солнечных дней на острове раз-два и обчёлся, и он наверняка проведёт их в своём секретном логове.
Что ещё? Халломон умер, когда подошёл к концу его змеиный век. Он забрался на самый верх гор и разлёгся там. Одна губа его задралась, и торчащий из его рта клык впитал в себя столько солнца, что, говорят, стал светиться в темноте. Согласно легенде, именно он венчает корону, что носили когда-то змеиные владыки.
Это и есть ответ? Если да, то она его не поняла. Валь призвала к себе всю свою смекалку, но шум из спальни сбивал её с толку и вызывал в нервную дрожь. Она не могла толком вернуться к своим мыслям, пока её не вырвал из оцепенения долгожданный крик новорождённого. В тот же момент она вскочила и кинулась в спальню, потому что поняла, что она там нужна.
– Бери! – заявила Сиза и вручила ей мокрый пищащий свёрток с малышкой. Это была девочка! Валь, не успев поймать глаза Кеи, ринулась к купели и вытащила оттуда мокрое полотенце, которым принялась обтирать самую юную леди Ориванз. Руки у неё уже едва не тряслись от облегчения. Обхаживать малышей она умела, но Халломон не шёл у неё из головы.
Себастиен помалкивал, не отрываясь от разреза; он зашивал его ниткой и иголкой. А Сиза присела рядом с головой Кеи и стала гладить её по слипшимся волосам. Валь хотела бы к ней присоединиться, но удержалась и прежде довела до ума своё первое знакомство с новорождённой. Затем бережно завернула её в мягкие пелёнки и уже тогда поднесла обессиленной матери. На Кею было больно смотреть, но Валь верила, что она справится. И, вложив в её объятия малышку, она наконец прозрела: клык Халломона, любимого зверя Рендра, напитанный ярким горным солнцем, – вот что может принести смерть даже такому вампиру, как Экспиравит.
«Посмотри своими глазами, это уже чересчур», – гласила служебная записка. Экспиравит смял её и бросил в огонь, проходя мимо котла в подвале. Он следовал за Валенсо. Тот и являлся автором послания; его длинный сюртук стлался за ним, как вампирский плащ, а шаг был быстрым и чеканным. Экспиравит знал, что они увидят.
Эхо падающих капель разносилось по подземельям. Летний замок был щедр на тюрьмы, камеры пыток и просто глухие каменные мешки, в которых были лишь обглоданные крысами косточки. В основном этими щедротами пользовался один Валенсо. Он запугивал подозреваемых и всячески изводил их страхом темноты. Но на деле никогда не прибегал к пыточному арсеналу Видиров: граф ему это запретил, да и не был он таким садистом, каким пытался казаться.
– Я, право слово, иногда думал о том, что за ним надлежит установить слежку, но всё как-то откладывал, – бормотал Валенсо. Пламя его факела то и дело вспыхивало трещащими искрами. – Но однажды я проходил мимо в обеденное время и услышал женский плач. Джоск Ти-Малини, мой новый помощник из местных, побывал там с помощью отмычек. И, в общем… смотри сам.
Они подошли к невысокой дверце. Плесень и мох поедали древесину со всех сторон. Крыса, попытавшаяся прошмыгнуть меж их ног, попалась какой-то невнятного вида безглазой змее, что принялась заглатывать её целиком.
– Уродливо истинное лицо этого дворянства, – натянуто промолвил Экспиравит. Валенсо повозился с ключами и открыл ему путь. Оставалось лишь склониться, и, опираясь на трость, первым проковылять внутрь по сыпучим каменным ступеням.
Лестница приводила в оформленный старинными колоннами грот. Полуразрушенные стены разделяли его на несколько помещений. Но ветхость цепей и перекладин говорили о том, что настолько глухой норой не пользовались даже извращённые палачи Беласка.
По правую руку ржавели решётки тюремных камер. И в них вампир зорким глазом уловил движение. Губа дёрнулась, отзываясь на запах запёкшейся крови, но разум остудил неутолимую жажду и заставил приблизиться. В одной из камер на соломе лежал человек, чьи одежды отдалённо напоминали форму морского стража. Он часто дышал, его глаза закатились. Во второй некий почтенный джентльмен забился в угол. На его плече виднелась нашивка со змеем, что держит в зубах монету: это был кто-то из Финнгеров. В третьей была тоже весьма немолодая, но зато сохранившая рассудок женщина из местного дворянства. Она сперва с опасением глядела на вампира, а затем, гремя цепями, ринулась к решётке и взмолилась:
– Милорд! Ради всего святого! Вы не Он! Помогите! Помогите! Там Джаур и Хек; они совсем плохи! Я Джозия, Джозия Олуаз! Я не сделала ничего дурного…
Экспиравит переглянулся с Валенсо. Вот уж воистину пример злодейского логова.
– Доставай их и в госпиталь, – велел он тайному советнику. Тот спешно стал возиться с отмычками под благодарные рыдания аристократки. А сам Экспиравит пошёл дальше.
Это давалось ему непросто. Новый рядок ступеней погрузил его в ещё более тяжёлый кровавый дух. По жилам пробежалось искристое возбуждение, даже спина стала ныть меньше, а шаг сделался быстрее. Как сочетать своё хищное нутро с человеколюбием? Как видеть в тех, кто смотрит испуганными глазами не жертву, а достойного сострадания сородича?
Он открыл кованую дверцу, ведущую ещё глубже, и оказался в холоде мясного склада. На виду болталось подвешенное под потолком тело, и кровь с него стекала в керамическую чашу. В земляных нишах хранились руки и ноги. Граф не стал туда смотреть, а прошёл ближе к единственному освещённому месту. То лунный свет проникал сквозь крошечное оконце. Он обрисовывал змеиного истукана в саду Летнего замка, и потому длинная тень бога Рендра ложилась на студёную почву.
Чутьё не обмануло Экспиравита: как только он показался, так сразу зазвучали подобострастные шаркающие шаги. Освальд вышел к нему, кутаясь в свою рясу и шерстяную шаль, и кубок с кровью подрагивал в его руках.
– Забавное зрелище, не правда ли, – бархатно проговорил жрец и указал взглядом чёрных глаз на силуэт истукана. – Днём я закрываю это окошко, чтобы не повышать здесь температуру. А ночью он будто глядит на меня. Глупый бессильный бог зверья.
Экспиравит поднял голову чуть выше и посмотрел на него из-под полуопущенных век. Он ничего не ответил, только сильнее опёрся о свою трость.
– Угоститесь, милорд, – предложил Освальд. – Выпейте за отраду, которой вы стали для города. Дворянам суждено умереть. А простолюдины и мещане уже превозносят вашу мудрость, чудовищность и силу. Таков дар Схолия. Вы перестали запрещать себе охоту, перестали цепляться за жалкие надежды стать одним из людей и стали выше них, – и оттого он принёс вам победу и поклонение. Не без моей помощи, разумеется. Но я счастлив был послужить вразумлению этих земель.
Экспиравит хранил молчание. Затянутые паутиной зрачки неотрывно глядели на схолита.
– Не хотите? – истрактовал его безмолвие Освальд. Он пожал плечами и приложился к кубку. Холодная, разжиженная змеиным ядом кровь сдобрила багрянцем его тонкие губы. И отвращение сдавило глотку вампира. Впервые, наверное, в жизни.
Жрец допил и отставил кубок в одну из земляных ниш. Затем расстегнул свой тугой воротник и взглянул на вампира взором, полным спокойствия и решимости. Повисла пауза.
– Что это значит? – сухо поинтересовался Экспиравит.
– Вы пришли меня убить, милорд. Я готов. Для меня это будет честь.
Вампир вскинул брови. При одной этой мысли ему стало омерзительно. Хотя, надо сказать, интуиция у схолита была что надо. Экспиравит вздёрнул губу и бросил:
– С чего ты взял, Освальд?
– Я неправ?
– Неправ. Ты мой проповедник, ты верный сын Схолия и человек, который сделал мою охоту правомерной. Я не вправе что-либо делать – он сам заберёт тебя, когда посчитает нужным.
Уголки губ Освальда поднялись. Он застегнулся и молвил с нотой ехидства:
– А мне почему-то начало казаться, что вы, милорд, остались всё тем же наивным гуманистом, каким и были. Освободили моих пленников и пришли по мою душу, ведь, должно быть, я нарушил ваши законы.
– Ты действительно преступил их. Тебе не дозволялось вершить правосудие.
– Но я знал, кого беру. Знал, кто заслуживает, знал, кого не будут искать. В этом моё искусство.
– Ты хорош в том, чтобы быть хищником. Я понимаю, что угощения для меня ты собирал не в высокогорных родниках. Однако теперь я охочусь сам. Один. И тебе советую поумерить аппетиты, – хрипло выговорил Экспиравит и сделал шаг назад, покидая круг лунного света.
Освальд не сходил с места. Задумчивый, он сказал вслед:
– Я доволен тем, что вы стали лучше слышать голос Бога Горя. Это очень не зря. Он ожил в далёких краях, где безымянный воин света высвободил его из-под долгой стражи. Он явится в мир, чтобы отыскать Дитя Горя… И тогда – о, тогда настанет ваше тёмное время.