– Шёл бы ты отсюда, – грозно сказала она ему и сверкнула из-под вуали густо накрашенными глазами. – Здесь недавно проползало что-то пятнистое и очень ядовитое.
– Мне нужны шипы шиповника, – огрызнулся тот. Он никогда не был с нею так учтив, как с Эпонеей.
– Хочешь умереть? – раздражённо спросила Валь и попёрла на него выпяченной грудью. – Уйди, поищи другой шиповник!
– Зачем? – спросил подмастерье. На полуслове его вопрос неожиданно рассеялся, и он зацепился взглядом за яркую розу на гербовом плаще. Она одна, неладная, была заметна среди чёрно-белых зимних зарослей.
Парень вскинул голову, округлил глаза. Уставившись прямо на Валь, он беззвучно разинул рот. До него доходило, что он видит. И что перед ним предатель.
Валь не знала, что с этим делать. У неё при себе не было ни одной змеи. Но её высокий рост подсказал ей, что противник меньше и слабее. Поэтому она без колебаний вцепилась руками ему в горло. Так рьяно, будто пыталась не удавить, а разломать его. Ученик забулькал, задрыгался, а она ощутила, что мышцы её стали практически стальными. Он бил её ногами в колени и пытался руками ударить по лицу, а затем вцепился ими в её запястья, полосуя их ногтями сквозь кружевные перчатки. Он никак не мог умереть, он испытывал её силы, и хватка её тряслась вместе с нею. Но он по крайней мере не мог и вскрикнуть. И, когда подоспели Теоб и его товарищи, один из пришедших вырвал ученика из рук Валь и довершил её дело так быстро и легко, что юноша весь посинел и превратился в тряпичную куклу в его лапищах.
Сама Валь, увидев, что свидетель мёртв, чуть не лишилась чувств там же. В ушах звенело от ужаса, и дышать было так тяжело, будто она душила сама себя. Она отшатнулась, держась за горло, и другой из островитян поддержал её. Она подняла к нему ошалевший взгляд и узнала Банди.
– Банди, – шепотом прорыдала она, и слёзы хлынули из её глаз, размывая по щекам всю краску. – Он увидел… я не знала, что делать… Он увидел, и…
– Всё верно, – твёрдо сказал Банди. Одетый в уродливый ношеный сюртук, он со своей бородой отлично походил на конюшего. Светлые волоски уже показались в основании его шевелюры.
– Что ты тут делаешь? – то ли с облегчением, то ли с негодованием спросила Валь. – Ты зачем собрался на это дело? Ты должен быть в Эдорте, с Сепхинором. Ты не должен подвергать себя такой…
– Штурм разлучил нас, – горячо прошептал Банди в ответ. Он сжимал руками её плечи, помогая ей стоять. А второй – лорд Барнабас Хенсьюг – в это время быстро переодевался в позорного стража. Здесь их было не видно, разве что какой-нибудь внеурочный дозорный пошёл бы обходить сад. Но сейчас лишь их шепотки сотрясали воздух.
– Живее, Банд, – процедил Барнабас, и Банди, похлопав Вальпургу по спине, отстранился и бросился натягивать на себя чёрный мундир.
Теоб, с блестящими от волнения глазами, подошёл к ней. И, осматриваясь, как и она, бросил:
– Надо уходить. Иначе В. будет нас считать причастными.
– А этот? – Валь даже не знала имени невинно убиенного рыжего подмастерья. Он лежал ничком на снегу, будто просто споткнулся и упал. Лицом вниз. Впрочем, почему невинного? Он был из эльсов. Она убила его, потому что эльсы убили Рудольфа, Глена, Димти и множество других. Потому что иначе Рудольф умер бы напрасно. Она убеждала себя, но всё ещё не могла поверить, что это пришлось сделать. Назойливый ученик не мог быть таким уж опасным. Он просто попался под руку. Руку, которая схватила его за горло.
Неужели она правда может, не раздумывая, впиявиться в живого человека? В тот момент у неё ни единой мысли в голове не было, только рефлекс.
– Не знаю. Змея укусила, – старый Теоб весь трясся, воровато глядя по сторонам. Но, даже боясь до глубины души, он не переставал помогать Сопротивлению.
– Для оправдания в виде змеи нужен укус, – Валь вспомнила приём, которым убили Фабиана Сульира. – Есть что-нибудь острое?
– Как зуб? – мажордом осмотрелся и нервно пробежал взглядом по её подолу. А затем, подняв к ней глаза опять, спросил:
– Шпилька какая-нибудь! У вас есть?
Валь осенило, и она вытащила из волос острую шпильку с бусиной в виде растущей луны. Склонилась над трупом, держа край подола, и недоуменно переглянулась с Теобом. Они не знали, как подступиться.
– Он тебе не любовник, чтоб с ним кокетничать. Дай сюда, дурёха, – рыкнул Барнабас из-под забрала принесённого им с собою гвардейского шлема. Единственный глаз сверкал решимостью из-под стальной решётки. Он был уже готов и выглядел точь-в-точь как настоящий позорный страж: фигурные наплечники, шлем с плавниками по бокам, длинная, похожая на чешую, кольчуга и подметающий снег гербовый плащ. Он выхватил у неё шпильку, а затем сел рядом с убитым и хладнокровно пробил две дырки в его шее. После чего вернул окровавленную заколку хозяйке и решительно выпрямился.
– Нам всем пора. Убирайтесь отсюда, а нас ещё семь минут, – скомандовал он. Хорошо, что хоть кто-то из них обладал командирскими навыками и солдатской непреклонностью. Валь беспомощно посмотрела на Банди. А тот, попытавшись успокоить её приободряющим взглядом, и сам выглядел крайне нерешительно. Но Теоб потянул её за руку, и она, беззвучно взмолившись Рендру, поплелась за ним. Её ноги путались в длинной колдовской мантии. Этот проклятый шутовской наряд довёл её до самого верха армии эльсов; почему тогда она не может убить ни одного из командиров?
В том, что пытаться сделать такое страшно, она не хотела себе признаваться. Но если получится с Валенсо, это будет торжеством её тактики. И она пойдёт дальше.
Она с трудом заставляла себя идти прямо и не виснуть на ключнике. А когда они прошли через кухню и расстались у лестницы, Вальпурге казалось, что она умрёт от страха. Теперь-то её было, в чём по-настоящему обвинить. Даже больше, чем после того инцидента с морским стражем в змеятнике. Но нельзя было дать им это почувствовать. Особенно Валенсо.
Хоть бы сдох этот Валенсо! Его не жалко!
Ноги сами понесли её мимо покоев графа, который, как она полагала, ложился спать. Но не тут-то было; он позвал её своим тихим, но отчётливым голосом.
– Мисс чародейка, не желаете ли заглянуть ко мне ненадолго? Никаких истощений ваших энергетических сил, просто хотел осведомиться кое о чём.
Она сделала долгий вздох и прошла в его гостиную. Демон явно отдыхал от своих бумажных дел, он ходил по комнате, с претенциозным видом осматривая картины на стенах. Со злорадством Валь подумала, что охота на местных жителей и насыщение невинной кровью не позволили чудовищу распрямиться или перестать опираться на трость. Он как был убогим, так и остался. Такому правителю стыдно будет показаться на глазах у своего народа. И он ещё посмел выразить своё:
– Вы что-то неважно выглядите.
«Кто бы говорил».
– Меня мучают тревожные предчувствия неясного характера, – посетовала Валь. – Я видела очень ядовитую змею. Такие по весне обычно просыпаются позже всех. Никак не в конце января. Но вполне возможно, что нас ожидает не только раннее потепление, но и…
Мерцание нескольких тусклых огней выжидательно замерло в багровых глазах.
– …ну, я не знаю, слышали ли вы о таком, – Валь перевела дух и подошла к нему ближе. Настала пора оправдать участившиеся смерти в замке. Картина перед ними называлась «Кара Рендра». Что в детстве, что сейчас Валь не могла разобрать в тёмных сплетениях тучи змей сакральный смысл. Но, конечно, он заключался в том, что всё мрачное скопище обрушивается на людей. Как бы оно ни выглядело, она очень рассчитывала, что это явление реально. – О том, что Рендр сам изгоняет чужеземцев с острова. Он пробуждает в недрах Дола Иллюзий множество ядовитых змей и посылает их, управляя их агрессией, прямо на пришельцев. Такое случалось и с брендамцами во времена правления королей Эндрю Видира и Иксидора Порочного Видира, когда Великий Змей желал наказать погрязших в грехе жителей острова.
Она замолкла на мгновение, припоминая уроки истории, и продолжила:
– С завоевателями это происходило и куда чаще. Бандиты-северяне из Лукена, различные монархи Юммира и Шассы, ририйские короли, даже одна попытка занять остров со стороны сепаратистов Тираля. Почти всем удавалось оккупировать город, но никто не мог в нём удержаться, особенно с приходом весны. Змеи делали своё дело всегда, неумолимо и жестоко. Потому что под кровом Рендра живут лишь те, кто преданы ему, – и Валь тут же смутилась, поняв, что звучит слишком вдохновенно. Но Экспиравит оставался невозмутим. Он пригляделся к картине и хмыкнул:
– Как раз это меня и интересовало. Не находите интересный парадокс: когда-то же люди пришли на остров? Когда-то они все были чужаками. Что же они, все тут же померли?
«Думает, что нашёл лазейку? Историю надо учить», – мысленно отозвалась Валь и подняла уголки губ в снисходительной улыбке.
– Нет, милорд. Божественные начала проявились не сразу. Смерть, как и Схолий, была всегда. Рендр пришёл позже. А ещё позже, многие века спустя, объявился Иан, он же Акела, защитник людей. Он заставил Схолия отказаться от притязаний на человечество и обратил его в служителя, ожидающего лишь смертного часа, а зверей Рендра убил или укротил, опустив и его тоже ниже себя. Вот только завоевания Акелы никогда не доходили до нашего острова. Рендр укоренился здесь. Он испытывал гнев на человечество и не желал говорить с теми, кто уже поселился на этих скалах. Многие века небольшое поселение на месте нынешней Эдорты представляло из себя единственный хоть насколько-то безопасный оплот. И люди рождались и умирали чужаками для Рендра.
Всё изменилось с рождением святого Ноктиса фон Морлуда. Графа из Морлудов, древнего рода бритов из ныне ририйской провинции Брит. Его матерью была женщина родом со Змеиного Зуба, и он всю жизнь чувствовал зов острова, презирая богатства своей семьи, – Валь кивнула на старинный портрет горбоносого графа-основателя. – Он хотел жить здесь. И поэтому он явился со всеми своими людьми и своей казной и пообещал острову, что отстроит тут самый красивый и самый непобедимый город – Брендам. И начал с замка. Сейчас его зовут Летним, а граф назвал его Инкул Рендрот, посвятил его Великому Аспиду. И змеи не тронули его и его строителей. Граф начал общаться с жителями Эдорты, и они поделились с ним знанием ритуалов, которыми пытались задобрить змей. Это стало догматами, законами жизни, которые граф фон Морлуд велел всем потомкам соблюдать неукоснительно. Увидев его рвение, Рендр по-настоящему одобрил его старания. Он принял и местных, давно живущих на его земле людей, и тех, что пришли вслед за графом. При том условии, что они покорялись законам острова. Так что, можно сказать, почти всякое вторжение на остров имело бы куда меньше последствий для захватчиков, если бы они отреклись от гордыни и склонились перед Богом-Змеем, отринув любого другого, – поучительно завершила Валь.
Экспиравит смерил портрет святого с ухмылкой и перевёл взгляд на чародейку. Та уже практически угадала, что тот скажет:
– А как объясняется то, что граф фон Морлуд считается и поныне живущим возле Дола Иллюзий Привратником, что превращается то в летучую мышь, то в стрекозу? Раз уж его видела ваша почтенная бабушка. Что берёт он плату кровью со всех входящих, и что иной раз его можно застать на ночной охоте, как дикого зверя.
– Я вижу, к чему вы клоните. Да, к закату своих лет граф так и не обзавёлся семьёй. Его увлекло желание побороться с порождениями тьмы бок о бок с товарищами из Брита. И Рендр позволил ему уйти, потому что знал, что тот навечно привязан к острову, что бы он ни делал. Вместе с рыцарями Брита господин Ноктис отправился на земли нынешней Цсолтиги уничтожать еретиков и тёмных созданий. И был там убит.
Я хорошо помню его житие. Согласно ему, Рендр не пожелал потерять своего любимого друга. И обратился он к Схолию, и сказал ему: «Твои тёмные твари, что топчут землю, инородны и отвратительны, нет им места на свете. Но они могут не умирать веками, коли ты поддерживаешь в них жизнь. Мои же твари – звери, опасные, но лишённые острого разума. Они родные этому миру, как трава и земля, но не так могущественны, как люди. Мы с тобою оба отброшены Человеком и по отдельности слабы. И никогда не бывать нам вместе, ибо я есть жизнь, а ты есть смерть, но мне нужен этот человек, чтобы славить меня. Пускай станет он хищником над людьми, и ты даруешь ему силу, что есть у твоих тёмных созданий, а я взамен награжу твой неживой ночной народ таким же правом зверя топтать землю под этим небом. Вместе ты и я будем владыками Змеиного Зуба – последнего укрытия, где нет власти Иана». Так появились вампиры и множество разнообразных вариаций упырей. Неумирающие нечестивые правители Цсолтиги вернули к жизни святого. И он вернулся домой, чтобы править здесь до тех пор, пока потомок рода его матери из Видиров, воспитанный им, не заменил его. Тогда он по собственному желанию ушёл на покой.
И я понимаю, что, исходя из этого вы, милорд, хотите сказать, что Змеиным Зубом органически правил хищник, превосходящий человека и неуязвимый к змеям, но фактически исполняющий их роль. Но вы упускаете тот факт, что граф Ноктис был исключением, ради которого два бога объединились, чтобы изменить законы мироздания. Равно как и то, что он отличался большим прилежанием в вопросе веры, – заявила Валь.
– А ещё он уступил правление живым, хотя Вечный Король и Вечная Королева Цсолтиги правят и поныне, – задумчиво ответил Экспиравит. – Он попросту пожелал, чтобы Схолий не имел здесь власти. Но он забыл, что Схолий есть всегда, он просто ждёт, пока не настанет его час. И если он чего-то захочет, он получает это. Он стар, как мир, и он главенствует над всем.
Валь посмотрела на него странно. И пробормотала сказанные Софи слова:
– «Сами Боги сойдутся в битве за эту землю»… – они с тех пор почти не упоминали почившую жрицу, будто каждый хотел оставить её лично для себя. Но здесь это было неизбежно.
– Нарушенный договор мог стать причиной, по которой я вообще появился на свет, – обронил Экспиравит. – Я требую сатисфакции за разрыв помолвки, что была дана моему роду Видирами. А Схолий мною делает то же самое, но уже за совсем другой уговор, ведь он должен был править Змеиным Зубом вместе с Рендром.
– Выходит, вы более чем заклятый враг острова.
– Выходит, что я и есть возмездие, которого острову не избежать, – усмехнулся Экспиравит.
Они оба укрепились в своём намерении бороться до конца, пускай и не из религиозных воззрений. Валь рассвирепела при мысли о том, что противник нашёл законное оправдание своему завоеванию, и решила, что нет ничего лучше, чем на деле доказать ему, как глубоко он заблуждается. А Экспиравит, напротив, ощутил прилив спокойствия, ведь всё шло так, как ему предвещала Софи. Не думал он, что именно этот неприютный кусок суши окажется лучшим домом. Отрезанный от мира, привыкший кичиться чужих законов, остров услышит голос своего истинного хозяина, сам научится превозносить его с присущим ему упорством. И придворная чародейка, слабый инструмент Рендра, в конечном итоге только лишь поможет ему. Потому что таково условие их существования; больше нет Схолия без Рендра и Рендра без Схолия.
Да, его дела на море неважны. Есть вероятность, что придётся отступить к острову, пока союзники Харцев не отвернутся от него, уже купленные золотом Эльсингов. Зато Высота Ольбрун далась нулевыми потерями, и скептицизм Валенсо был попран.
А верность – или хитрость – этой дамы в очередной раз подтверждена.
Рассвет начал пробиваться в женскую спальню, разрезанный тремя бойницами. Беласку не спалось. Он постоянно глядел на портрет своего брата: небольшое, но чувственное изображение. Вальтер на всех картинах отлично походил на себя. Витающий в облаках взгляд, который часто кажется неживым на полотнах, как раз его характеризовал и при жизни. Удивительное создание. Не человек, а ходячий рыцарский кодекс, да ещё и жрец Рендра впридачу. Ну и идеальный отец, конечно же.
Беласк злился бы на него за его непогрешимость, если б не был ему стольким обязан. Да он даже от правления Змеиным Зубом отказался ещё при жизни, чтобы уступить место брату. И всё равно это раздражало свергнутого герцога Видира. Смертным он был или каким-то ангелом на земле? Люди не должны быть такими. Эти святые утомляют, заставляют чувствовать всех остальных вину просто за своё существование. Хорошо хоть Валь не его прямое продолжение. Её девичьи глупости так или иначе скрашивают попытку во всём походить на Вальтера.
И всё же…
Беласк всматривался в золотые глаза почившего брата. Он сидел на полу, на шкуре, обхватив руками свои колени. И снова чувствовал себя ребёнком. Когда его впервые привели в замок, он тоже был заперт и ждал своей участи. Говорили, что его убьют. Потому что бастард представляет угрозу для власти истинного сына Видира.
А потом дверь скрипнула, он явился сам. И его кобра за ним. «Вставай, братец», – сказал он и протянул ему руку. – «Тот, кто вошёл в семью, навсегда становится её частью». Тогда Беласк пообещал себе, что подаренную жизнь не потратит зря.
Скрип отразился из памяти, он пронзил всю комнату. Беласк оторвал подбородок от колен и с изумлением увидел вошедшего внутрь позорного стража. Тот прикрыл за собой и, достав из сумки грязный сюртук, пахнущий лошадьми, швырнул его в лорда.
– Одевайтесь, да поживее, если хотите на свободу, – прошипел он. И в решительном взгляде Беласк узнал лорда Барнабаса Хернсьюга.
Удачно!
Без лишних вопросов Беласк стал влезать в маскировочный наряд. Он знал, что Сопротивление не дремлет. Тайная сеть сообщений через слуг, случайные встречи на рынке и на улицах, званые вечера и коды в переданных книжках были способна на любые свершения. Змеиные дворяне буквально рождались с навыками конспирации и железной стойкости к любым пыткам. Они без сожалений бросали друг друга в неравной борьбе с врагом, если это требовалось для достижения цели. Вот только Беласк не ожидал, что он тоже будет для них целью. Он-то полагал, что для него они и пальцем не пошевелят.
Не застегнув до конца ворот, герцог пулей вылетел на лестницу, и к Барнабасу присоединился второй заговорщик – он был одет в чёрный мундир. Они закрыли за собой дверь и повели Беласка, резво минуя основные коридоры донжона. Им попался лишь один наёмник Эльсингов. Он с сомнением почему-то уставился на сапоги Барнабаса, которые были не по форме.
– Чего вылупился? – огрызнулся Барнабас. – И ты себе такие добудь, если не хочешь завтра корчиться от змеиного укуса.
– Вот и думаю… – с сомнением протянул солдат. Но они уже прошли мимо него и спустились на кухню. Сердце замирало, не смея надеяться, что всё получится. Но быстрый их шаг провёл мимо двери в погреб и кухонной печи, а затем вывел их к конюшне. Там старый добрый мажордом Теоб подал ему поводья и для виду прорычал сварливо:
– Давай-давай, и без шафрана не возвращайся!
А затем шепнул:
– Деревня Бистр, первый дом при въезде.
Беласк беспечно кивнул и запрыгнул на костлявую спину мерина. Давно он не садился на такую кашлатку!
Двор со всех сторон просматривался позорной стражей и вороными мундирами. И тут главное было не оплошать, не поднять глаз, как в прошлый раз. Он слуга и смотрит только в землю. В свою тень, плывущую по снегу в рассеянном свете занимающегося утра. Он даже не оглянулся на своих спасителей. Они сделали своё дело. И лучше будет им раствориться в городе, если они хотят дожить до обеда.
Дыхание замерло, когда конь ступил на мост надо рвом. Копыта глухо стукнули раз, другой. Равнодушные лица стражей проплыли мимо. «Не узнали? Слишком устали на утреннем дозоре? Не иначе как Бог есть», – подумал Беласк и благополучно покинул пределы Летнего замка.
Как только он скрылся из их поля зрения, он погнал бедного коня галопом. Так, что за несколько минут домчал до Летних врат и вырвался в предместья. Где поскакал, как безумный, распугивая крестьян и простолюдинов, и разве что счастье рвалось криком из его груди.
Свободен! Свободен!
В горле бурлил надменный смех, а спина сама клонилась вперёд, чтобы побуждать мерина нестись во весь дух. Тряпичные поводья хлопали по его гнедой шее, косматая грива трепалась от каждого прыжка. По правую руку розовел вереск, по левую – мелькали приземистые домишки бедняков и мелких землевладельцев. Беласк был готов ворваться к любому из них и расцеловать каждое перепачканное лицо, одарить золотом и несметными богатствами, отменить все налоги и хоть самому пойти возделывать почву!
Он так гнал коня, что очнулся лишь тогда, когда колени его перепачкались пеной из его рта. Преданный скакун был готов помереть за человека. Прямо как Сопротивление.
«Ты мне ещё нужен, ты ещё должен дотащить меня до Бистра», – любовно подумал Беласк и потянул за поводья, замедляя его бег. – «Конечно, породы в тебе нет, но ты хоть как-то с этим справишься». Мерин успокоился, однако шагал уже с трудом. Его дыхание отдавалось хрипами под ногами седока. Но Беласк смотрел лишь вперёд, в сизый простор предгорий своего родного острова, и ветер пел для него слаще дочкиного сопрано.
Знакомые края радовали глаз. Проталины чернели в снегу конных пастбищ Умбра. Блёклый свет тёплого января пробивался поначалу, а затем померк под толстым слоем чёрных туч. И деревня Бистр, окружённая блуждающими табунами лошадей, коз и овец, встретила герцога малолюдностью и молчанием.
Он повернул коня к первому дому с крышей из тёса и бодро спрыгнул у самого крыльца. Скакуна он даже привязывать не стал – бросил так. Стучать тоже не пришлось; дверь раскрылась ему навстречу сама, и на улицу вышла целая семья златоглазых островитян. Возглавляемые сморщенными стариками, они почему-то высыпали к Беласку и остановились напротив него шагах в трёх.
– Ну, доброе утро? – выдохнул герцог Видира и упёр руки в бока, не понимая, что за церемонию они решили устроить. Их лица были ему смутно знакомы – кажется, эти люди относились к мелкому дворянству за пределами Брендама. Неужели они так счастливы его освобождению? Что там Эпонея такое наплела этим глупцам, что они так подобострастны?
Он сперва не обратил внимание на пыхтение коня за своей спиной, и напрасно. То был уже не его тощий мерин: обернувшись, Беласк нос к носу столкнулся с седым носом Лазгала. Легендарный конь былых турниров был полностью экипирован в стальную броню, и его светлая масть едва-едва просвечивала через стыки многочисленных пластин.
А всадником был он. Сэр Моркант Умбра. Известный своим гигантским ростом и великолепным рыцарским прошлым. Украшение из папье-маше на его шлеме изображало гарцующего жеребца и переходило в алый плюмаж. Начищенный турнирный доспех весь блестел завитками гербовых узоров. И глаза сулили смерть из-под опущенного забрала.
Фамильный меч его был обнажён, и он хотел крови. Лазгал ловко повернулся так, что Моркант упёр клинок в горло Беласку.
Того бросило в жар. Он уже вкусил свободу. И что, на этом всё?
– В-вы в своём уме? – заикнувшись, выдохнул он. Холодный пот тронул шею и плечи. – Вы и правда вытаскивали меня из-под самого носа оккупанта, чтоб совершить свою глупую месть?
– Именно, – скрипнул голос старухи-матери Умбра. – Иначе твоя смерть доставила бы удовольствие завоевателю, а не нам.
– Идиоты, – нервно хохотнул Беласк. – Убив меня, вы сделаете его правление ещё более устойчивым. Дадите ему все карты в руки. Послушайте, – он уже не мог обернуться к тем, кто говорил вместо немого Морканта, и ему приходилось глядеть в луку рыцарского седла. Сталь леденила шею. – Я поступил с вашим отпрыском слишком круто, это правда. Но я не дал леди Еву в обиду. Она живёт в Брендаме, как зажиточная горожанка. Она, как и я, хочет освобождения острова. Если бы нам удалось свергнуть узурпатора, я бы и так не вернулся на трон. Проклятый Демон отнял у меня всё; вам от моей смерти будет лишь вред, а живым я могу принести пользу. И в первую очередь я…
Лезвие нажало на кожу сильнее. Беласк едва не подавился своими словами и рявкнул:
– Да что вы вытворяете? Какие рыцари, какие кровные обиды? Мы что, в прошлом веке? Женщинам уже дозволено самим выбирать мужей и даже разрывать помолвки! Да, я не стал ей мужем, но я!..
– Да прекрати ты уже его визги, – свирепо крикнул один из женских голосов.
– Точно! Ни одна поганая змея на троне не была в состоянии снять ярмо безумного оброка, а тут, видите ли, гнусный завоеватель посмел дать нам головы поднять! – поддержал его гвалт других женщин.
Беласк не был так глуп, чтоб ждать милости от судьбы. Он ловко вывернулся из-под меча и прошмыгнул под брюхом Лазгала. Его руки пробежал по снегу и помогли ему оттолкнуться, чтобы вырваться и броситься в деревню. Умбра могут быть маньяками, но остальные-то жители должны быть нормальными!
Если, конечно, это не правда – то, что они говорят про налоги. Да не может быть, чтобы дворяне без поддержки своих слуг да крестьян смогли продолжать сопротивляться одни! И тем более – что чернь вообще понимает хоть что-то в налогах!
Пятки отбили несколько прыжков по земле, но рокот копыт догнал его. Чемпион турниров, мастер сшибок, сэр Моркант настиг лорда Видира со спины и, промчавшись мимо него, снёс ему голову метким ударом клинка. Она взметнулась в воздух вместе с тугой струёй яркой крови, пролетела по взмокшей земле, прокатилась и упала в десятке шагов от дёргающегося тела.
Лазгал зафыркал; он внимал давно забытому терпкому запаху. И подтрусил к отделённой башке самодура. А Моркант, лязгнув тяжёлыми пластинами, спешился и за волосы поднял свой трофей. Теперь искажённое смертью лицо не злорадствовало и не ехидствовало. Оно умерло.
Почему же тогда было так пусто на душе? Ходили слухи, что Беласк умеет проигрывать, не дав победителю чувства победы.
Или просто смерти его было мало, чтобы искупить пытки, бессилие, позор и десятилетнюю каторгу?
Он развернулся и повёл Лазгала за собой вверх по улице. Верный старый конь тепло дышал в загривок, его мерный шаг повторял шаги хозяина. Семья ожидала на крыльце сестриного дома, такая же мрачная, но, кажется, куда более удовлетворённая.
– Я счастлив, что он получил своё, – хрипло сказал старик-отец.
– Ещё бы господину графу его дочь выдать; ты же наверняка слышал, где она? – поддержала измождённая очередной беременностью сестра.
Моркант отрицательно покачал головой. Он оставался рыцарем и не стал бы вымещать свою ненависть на судьбе безвинных леди. Особенно если это могло повредить леди Моррва. И в том числе потому, что он обещал Бакару. Он жестом попросил дать ему что-нибудь, чтобы завернуть доказательство смерти лорда Видира. И закинул его уродливую башку в холщовый мешок.
– Ты не останешься с нами? – спросила мать тихонько.
Он ответил ей тяжёлым взглядом. Теперь у него была другая семья. Его братом стал полукровка Бакар, его возлюбленной – тененска Эми. Каторга изменила его, но ещё больше изменила его новая жизнь после освобождения. Теперь ему была чужда ненависть к жителям большой земли. Поэтому он уже больше не был тем достойным змеиным рыцарем, что десять лет назад, ибо предал законы породы.
Но и остров этот больше не принадлежит змеям.
Заря угасла сразу после того, как первые её брызги коснулись брендамских крыш. Сидя наверху своей башни, Валь видела, как солнце попыталось воспрять и захлебнулось в тёмных тучах. Таких тёмных, что они обратили в мглу всё небо, и дозорные на стенах не стали гасить огни.
Она не могла заставить себя сдвинуться с места. Стоило поднять голову, как ей сразу же хотелось обратно спрятать взгляд в плывущие перед глазами строки. Та дурацкая книжка, где была описана всякая нечисть, теперь пыталась послужить ей исчерпывающим справочником о вампирах, гейстах и альбах. Но спина сгорбилась похлеще, чем у нечестивого графа, и ничего не лезло в голову. Только внимание само собой отвлекалось на звуки голосов. Слишком громких. Обычно досюда они не долетали.
Хоть бы их не накрыли. Хоть бы они все успели разбежаться, прежде чем обнаружится пропажа Беласка. Хоть бы Легарн куснул проклятого Валенсо.
Сколько может длиться эта пытка?
Мягкий шорох шагов на лестнице. Это не мог быть солдат; и это действительно оказался Освальд. Схолитский жрец давно не появлялся здесь, хотя его саквояж напоминал о нём. Валь не знала, чем он занимается в городе, но выглядел он точно так же, как и в первый день их встречи. Ничего в нём не менялось: ни елейное выражение лица, ни медоточивый голос.
– Мисс чародейка, вы должны явиться во двор. Экспир созвал всех островных дворян, их слуг, родичей и приближённых, и вы, как-никак, к ним относитесь.
Валь побелела. Рука закостенела, переворачивая страницу.
– Сегодня мы увидим нечто великолепное, – слащаво улыбнулся Освальд своими тонкими губами. Его глаза превратились в провалы по обе стороны от громадного клюва-носа. И Валь знала, что не может ему противиться. Она поднялась на ноги, надела шляпу с вуалью, оправила подол и длинную мантию. И схолит предложил ей свою руку:
– Возьмитесь, милая. Это сейчас вы воротите нос от моих мощей, а минутой позже будете держаться за меня, как утопающий за ужиный хвост.
«Ты-то где нахватался наших поговорок?» – мрачно подумала Валь и взялась за его локоть. Её рука показалась ей такой полной и такой сильной в сравнении с его. Но сейчас вся её мощь покорялась ему, как и врагу, потому что душа её спряталась в маленьком, боязливом бумсланге.
Она подобрала длинный подол, чтобы не запутаться на лестнице, и последовала за ним по крутой винтовой лестнице. Освальд шагал так медленно, что сонный удав и тот справился бы быстрее. Стук сердца перегонял движения ног.
Миновала арка графских покоев, тяжёлые двери, трапезный холл и тронный зал. И тогда стало по-настоящему страшно.
Весь замковый двор охватило кольцо огней. Множество лиц мелькало в подвижном мраке. Ближе всех к портику оказались узнаваемые дворяне. Их тёмные волосы, косы и строгие наряды сливались с чёрными мундирами, что обступали их. А помимо самих дворян здесь толпились их слуги и обычные горожане, то ли пригнанные силой, то ли добровольно пришедшие поглазеть.
Валь и Освальд вышли через распахнутые двери, и в тот же момент грохот упавших наземь табуретов градом осыпался на людей. То были подставки, что вышибли из-под ног висельников. Всех островитян, кто прислуживал в замке, подвесили на раскидистом платане. Мажордом Теоб, конюшие, уборщики, кухарки, – добрых три дюжины казнённых задёргались в конвульсиях, и ноги их запутались в танце агонии. Валь едва не присела; рука её железной хваткой вцепилась в Освальда.
Не сразу она поняла, что они вышли прямо в спину к нечестивому графу. Ярость ощущалась буквально через его горб, покрытый чёрным плащом. Она хлестала из него, и каждый жест его говорил о том, что он знает о побеге Беласка.