– На данный момент интерес к научным и подобным предприятиям снижен во всём мире, говорит эксперт из графства Цидер, но при этом Ририйское общество остаётся привлекательным, поскольку имеет поддержку государства и безупречную репутацию среди аналогичных учреждений…
– Ах ты ж… – взвыл Банди и дёрнулся, грохнув сапогами по столу. Но Сепхинор быстро отвёл взгляд. Протяжный стон и бормотание сменились резким выкриком:
– Найди мне цифры, парень, цифры!
Глаза Сепхинора забегали.
– «Р»… Буква «Р»… вот, акции торгуются по цене семьдесят три ира за штуку на двадцать третье число…
– Посмотри в таблицах, не в газете! – гаркнул Банди и, кажется, прикусил язык. А Сепхинор залез в остальные бумаги, дрожащими руками перебрал их и объявил:
– Семьдесят пять иров за штуку на двадцать седьмое число! Прогнозируемый рост – семьдесят восемь к десятому января!
Банди сдавленно застонал вновь, и Сепхинор заговорил громче, заглушая его:
– За всю зиму нынешнего года это один из самых уверенно и стабильно растущих показателей!
– Ну вот и всё, делов-то, – выдохнул Себастиен и выпрямился. Его длинная рассеянная тень пала на Сепхинора, тот поднял глаза и увидел, что Банди весь покраснел, покрылся потом и, кажется, молчаливо плачет.
– Легче не стало ни разу, – всхлипнул бородач, подняв глаза на своих врачевателей.
– И не станет, – хмуро ответил лорд Финнгер. – Кровь опять хлынула. Надо промыть, зажать…
– Да хоть бы действительно нашлось чего выпить, – выдохнул Банди. Сепхинор погладил его руку и напомнил:
– Определённо, в это общество стоит вкладываться?
– А, нет, – тот отвлёкся на него вновь. Глядя в его измученное багровое лицо, Сепхинор испытывал страх перед войной. Ему казалось, он никогда не смог бы быть настолько храбрым, как Банди.
Но в то же время он ощутил ещё больше ненависти к врагу.
– Почему нет? – настойчиво спросил он и сжал его разгорячённые пальцы.
– Они привлекают финансирование, потому что у них уже кончились деньги, – процедил Банди. Он жмурился, пока лорд Оль-Одо промывал дыру в его плече, и звон в его голове, казалось, можно было расслышать в комнате. – Не надо в них ничего вкладывать, лорд Финнгер. Говорю – не надо!
– Прекрасно, прекрасно, я так и передам, – бормотал в ответ банкир и носился туда-сюда с бинтами и кипятком.
Осознав, что пулю уже вытащили, Сепхинор подавил шумный вздох облегчения. Он не знал, через что пришлось пройти Банди и что происходит за пределами захваченного города, но теперь наконец чувствовал себя полезным. И в какой-никакой безопасности. Он стоял у стола, сопереживая изо всех сил, и знал теперь: они друг с другом не разлучатся, чтобы вместе бороться с мерзавцами и вместе вернуться домой.
На кладбище Моррва с самого утра началась одна большая панихида. Из города приехали разные представители дворянских семей, которые помогали копать могилы и прощались со своими родичами и друзьями. А также клали пожертвования заунывному жрецу-схолиту, которого призвали прочитать одну заупокойную на всех. Противно хныкала Эпонея в траурной вуали; она стояла над холмиком мёрзлой земли, под которым похоронили Глена, и якобы горевала. А другие аристократы якобы её утешали; хотя по большей части им просто было интересно взглянуть в глаза той, из-за которой граф начал это кровопролитие. Не было почему-то только ни Окроморов, ни Олуазов. Но у Вальпурги не осталось ни сил думать о них, ни сочувствия, чтобы им сопереживать.
Она стояла чуть поодаль, меж заледеневших кустов вереска, закутанная в шерстяную накидку и шаль, и безжизненно глядела на захоронения семьи Моррва. Всю ночь она вздрагивала от неясного страха. Ей казалось, что не солдаты ходят по крыше, а что-то громадное, тёмное, скрежещет когтями по каменной кладке. К рассвету она была так обессилена, что не чувствовала толком ничего. Уже успела покрыться снегом могила леди Далы, ещё совсем недавно живой. Вот и Глен тоже, кажется, не способный никуда деться со своей назойливостью, оказался здесь.
Они ведь даже не попрощались друг с другом, так и расставшись в ссоре. Он остался у себя в комнате, когда она уезжала в «Рогатого Ужа». Кажется, это было целую вечность назад.
Жгучее раскаяние стискивало горло. Беззвучное, ничем не похожее на траур вокруг. Даже черное нельзя надеть, ведь она больше не баронесса. А так, неприкаянная дура-чародейка. Большего она и не заслужила. И дальний верхний зуб разболелся сильнее в назидание.
Сколькие здесь знают, что это она посоветовала взять Амарант?
На рассвете, когда пришла Сиза и передала ей сведения про акции распроклятого ририйского общества, она также объяснила ей, что к обороне Амаранта пытались подготовиться. Именно поэтому Луазы попросили помощи у Хернсьюгов, где был также и Глен. Многие откликнулись и явились в качестве ополчения. Но розовую усадьбу взяли штурмом за три часа, и надежда отстоять остатки острова без помощи короля стала стремительно таять.
Эдорта встала последним бастионом перед окончательным поражением Змеиного Зуба. Впрочем, кажется, захватчик и не спешил продвигаться дальше. Эдорта всё-таки была куда меньшим городом, чем Брендам, и, если рассуждать здраво, не представляла особого интереса для стратегов. У неё даже не было выхода к морю.
Однако если б туда смог добраться Адальг вместе со своим войском…
Но сейчас всё зависело от того, сумеет ли он прорвать блокаду, которую устроила флотилия графа и его союзников. И сколькие останутся живыми свидетелями этому событию. Не война – так потрясения забирали людей. И ещё Софи.
Её последнее пристанище Валь обнаружила, когда пришла к святилищу на рассвете. Холмик свежей земли расположился ровно посередине низины, чётко вписанный в круг черепов, перьев и амулетов, натянутых на верёвки по периметру. Её могилу щедро украсил пышный венец пушистых снежноцветов и контрастных остролистов.
Этот граф даже не потрудился позвать её, Вальпургу. Что ж, ему недолго оставалось. Судя по слухам, его шансы против флотилии короля оставляли желать лучшего.
По крайней мере, об этом жарко дискутировали другие змеиные дворяне, мало смущаясь наблюдающих похороны солдат в тёмных мундирах. Ещё не отзвучали молитвы жреца, а голоса уже нарастали, галдя о соотношении сил.
Валь была не в состоянии воспринимать их разговоры. Услышала только негромкую беседу леди Нур Риванз Одо и Германа.
– Если не носить чёрное по тем, кого не стало, можно навсегда навлечь их гнев на свой род. Но мы бессильны, – с холодным осуждением говорила старуха.
– Какое ей чёрное, – сплюнул Герман. – Она только и ждала. Она и её стервятник.
– Но если б она хотя бы накинула вуаль…
«…это бы всё изменило, не иначе», – мрачно закончила за ней Валь и поняла, что пора уходить.
Никто не хотел выражать своё несогласие открыто, потому что о её делах с графом, кажется, было осведомлено большинство. Однако безумный факт того, чтобы не облачиться ради погибшего мужа в чёрное, будоражил аристократов настолько, что она ощущала напряжённые взгляды со стороны почти что каждого. Да ещё и слух про Рудольфа, несомненно, набирал обороты.
Только Сизе, теперь такой похожей на неё пожилой рендритке, кажется, всё было безразлично. Валь как раз хотела узнать у неё некоторые премудрости, когда её остановил на полпути уже знакомый ей подпоручик.
– Мисс, за вами гонец приезжал, – несколько взволнованно сообщил ей молодой человек. – Велел, как только вас увижу, доставить вас господину Валенсо. И он попросил взять книгу, которую вам передали… несколькими днями ранее. Кажется, так.
Валь растерялась. «Охотник», – подумала она в бессильной злобе. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, о чём речь. – «Что ещё за книга? Неужели мне аукнулись мои слова в приёмной следственной службы, когда я поприветствовала Рудольфа?»
Иными словами, проклятый Охотник охотится на Сопротивление. И охота его успешна.
– Сейчас я её прихвачу, подождите немного, – попросила она и ещё быстрее устремилась к Сизе, что обреталась возле крыльца Девичьей башни. Жрица уже искала себе попутчиков обратно до города, и её усталый лимонный взгляд отражал пасмурное небо.
– Послушай, – взмолилась Валь полушёпотом. – Не знаешь ли ты, какая из книг может описывать… связь видов змей и созвездий? За авторством какого-нибудь змееведа? Мне это сейчас ужасно надо.
Она пыталась вспомнить, как называла автора. По-моему, она упомянула как раз-таки отца Рудольфа. Но могло ли это иметь критическое значение? Хотя, если речь шла про Охотника, смысл имела каждая деталь.
– Ну, если тебя интересует эта тема, то «Рендр Звёздный» и «Отражение материи земной», наверное, подойдёт, – монотонно протянула Сиза. Она витала в облаках, возможно, вспоминая кого-то из недавно похороненных.
«Рендр Звёздный» был у Глена!
Валь поблагодарила, ринулась в башню, взбежала вверх по ступеням и принялась копаться в стеллажах. Тонны литературы о самопознании, космосе и мистике она безжалостно скидывала на пол в поисках нужного корешка. Пока наконец не нашла нужный том: новенький, ни разу не открытый. Как, впрочем, и большинство здесь имевшихся.
Теперь настал час ехать к Охотнику.
То, что шутки кончены, стало ясно, когда подпоручик высадил её у здания следственной службы. Вместо нарядного палисадника вдоль дорожки расположились помосты с висельниками. Двоих Валь не знала, а остальными четырьмя были адъютант Рудольфа в конторе, почтальон Димти Олуаз, жених леди Фины Луаз —баронет Тристольф Окромор, а также мать семейства Ориванзов. Их измученные удушенные лица было сложно узнать.
Рядом с ними болтались «вакантные» петли.
Нога сэра Димти ещё немного вздрагивала. Или так казалось.
Валь остолбенела и остановилась у основания этого пути меж повешенных. Будто памятники Сопротивлению, они встречали её, покачиваясь. «Проходи, Вальпурга», – говорили они. – «Мы здесь потому, что ты так решила».
Все мышцы заледенели, плечи стиснуло невидимой рукой. Но нога сама сделала шаг вперёд.
Рудольфа тут ещё нет. Поэтому надо сделать всё, чтобы не было.
В приёмной был усилен дозор чёрной морской стражи. Они стерегли лорда Венкиля Одо; тот даже не поднял на Вальпургу глаз. Судя по тому, как держалась его жена на похоронах, она понятия не имела, что, вернувшись, не застанет супруга дома.
Неужели и он умрёт? Старый доблестный врач всего змеиного дворянства.
– Вас дожидаются, – бросил ей один из стражей и проводил её в начальственный кабинет.
Бледный дневной свет рассеивался сквозь занавески и обрисовывал фигуру Охотника. Тот занимал место главы следственной службы; его левая ладонь была перевязана, под глазом синел фингал, а пальцы скользили по многочисленным бумагам. Особо задерживались они на его толстом блокноте, исписанном вдоль и поперёк. Нижняя часть лица его вновь скрывалась за шейным платком, зато на сей раз он не носил капюшона, и оттого были видны короткие каштановые волосы. Теперь Валь затруднилась бы сказать, сколько ему лет; точно не меньше двадцати пяти, но наверняка не больше сорока. Неблагородная загорелая кожа ещё больше спутывала карты, ведь она чаще добавляла лет на вид. А шрамы вокруг левой глазницы явно были получены много лет назад.
Он поднял на неё свои бледные глаза цвета грозы и изогнул бровь, заменив этим приветствие. И указал взглядом на стул напротив.
Не сразу Валь поняла, что здесь присутствует и Рудольф. Он неслышно сидел на табурете возле шкафа, в котором была скрыта фальшпанель, и перебирал в руках чётки. Его сюртук был запачкан дорожной грязью, а глаза совсем потускнели. Лишь рука заученным движением двигала бусины. Похоже, он читал себе отходную.
«Ну уж нет», – подумала Валь с решительной злобой и уселась на место подозреваемой. А затем ударила книжкой по столу, так что Охотник аж отдёрнул руки. Нудящий зуб распалял.
– Добрый день, – заявила она резко. Краем глаза она заприметила отчаяние в чертах Рудольфа, но не хотела на этом фокусироваться. У неё был враг здесь, в комнате, и он решил посягнуть на последнего друга, что у неё остался среди змеиных дворян.
– Я принесла книгу, как вы хотели. И я надеюсь, что, оторвав меня от поминовения погибших солдат, вы понимаете, как это навредит и вашей душе, и вашему энергетическому полю. Это очень. Очень! Жаль, – она говорила отрывисто и дерзко, так, как от себя сама не ожидала.
Но ни одна жилка на хищном лице Валенсо не дрогнула. Он лишь ответил вежливо, и голос его был жёстким и колким, как мёрзлые листья на зимнем кладбище:
– Я человек настолько грешный, что уже и не чаю обрести покой после смерти, – и тут его речь сделалась холоднее, будто бы наполнилась скрытой ненавистью:
– Но я ищу его для своих товарищей. В городе каждую ночь умирает в среднем восемь солдат и прибывших с нашим походом людей. Причины одни и те же – змеи, пули и ножи; иными словами – ваши сограждане. Я приговариваю всех, кто имеет к этому отношение, именем графа Эльсинга. Поэтому расскажите мне, чародейка, что вы делали на встрече с сэром Рудольфом в обеденное время двадцать третьего числа, когда пришли получить от него книгу… – он покосился в блокнот, – …о связи видов и созвездий за авторством змееведа Роберта.
Он притянул том к себе и тут же указал пальцем на автора: Гиз Биссет. И отметил:
– Это не то же самое.
Страх Валь пыталась выдать за задетую гордость. И что лучше всего, подмена органично происходила не только вне её, но и внутри, пускай и постепенно.
– Выходит, у вас повсюду наушники, – ледяным от ненависти голосом проговорила она. – Что ж. Да, это книга за авторством уважаемого Г. Биссета. Потому что, когда я пришла к сэру Рудольфу и имела неосторожность произнести эти слова вслух перед вашим соглядатаем в приёмной, я имела в виду, что этот экземпляр хранился у господина Роберта Кромора, известного змееведа и в частности отца сэра Рудольфа!
– То есть, это не манускрипт и не эксклюзив, за которым имело смысл приезжать непосредственно к сэру Рудольфу, – уточнил Валенсо.
– Именно, – сухо ответила Валь.
Повисло недолгое молчание, и Охотник побудительно поднял свои брови.
– Значит, вы использовали передачу книги как формальный повод. И провели более часа в этом кабинете и, вероятно, обсуждали что-то ещё?
«Знает ли он про тайный ход?» – подумала Валь. Но теперь было никак не выяснить. Валенсо плавно вёл к тому, что они оба присутствовали на собрании.
А вот шиш!
– Вероятно, – ответила она жеманно. – Скажите, эти боевые травмы вы получили при осаде Амаранта или на сегодняшних допросах?
– Сегодня, – кивнул он невозмутимо. – Это пожилая леди, леди Ориванз. Я готов был пощадить её с оглядкой на её пол и возраст и ограничиться тюрьмой, но она проявила известное островное упрямство. Так вот, чем вы занимались с сэром Рудольфом столько времени?
– Просто говорили обо всём.
– У меня нет никаких оснований считать, что вы непричастны к делу так называемого Сопротивления, если, конечно, вы ничего не добавите, – изрёк Охотник.
Рука Рудольфа до боли стиснула чётки. Валь посмотрела на него с раскаянием. И вновь уставилась на Валенсо смиренно, сокрушенно.
– Похоже, ради жизни я должна сказать то, что сэр Рудольф мне никогда не простит, – глухо молвила она. – Прости меня.
Тот чуть склонил голову, давая понять, что принимает свою судьбу. Взгляд его погас.
– Мы с сэром Рудольфом провели этот час так, как его, чёрт подери, проводят бесчестные мужчина и женщина, когда остаются наедине под благовидным предлогом, – процедила Валь.
Рудольф округлил глаза и затаил дыхание. Охотник недоуменно отклонился к спинке кресла. Валь только теперь поняла, что она-то в гриме. Морщины и тени под глазами добавляют ей ещё лет двадцать. Эдак она годится баронету в матери.
«Катастрофа», – подумала она и попыталась скрыть жар, что принялся разливаться по щекам.
– Если вы допросили немало людей перед тем, как отправить их висеть при входе, вы знаете, что слухи про нас ходят с тех пор, как баронесса помогала сэру Рудольфу определять змей в интересах следствия, – продолжала она. – Когда-то сэр Рудольф был её женихом, но баронесса никогда не изменяла своему выбору. Однако она частенько не справлялась, и её функции на себя брала я. Мы с сэром Рудольфом уже достаточно хорошо знакомы, чтобы не заниматься юношескими придумками алиби. Эта книжка – глупая формальность, которой никого не обманешь, скорее даже весёлая традиция. Но нам и не надо, чтобы кто-то верил в этот предлог. Осуждайте сколько хотите, но раз уж выбор стоит между петлёй и абсолютным позором, я, не будучи леди, предпочту позор. Это конец для Рудольфа и для его положения, но по крайней мере конец не физический. Кроме того, его многие считали странным. И теперь вы знаете, почему.
Даже человек с большой земли не мог опуститься до такой степени, чтобы требовать более грязного и более открытого признания. Несомненно, это могло спасти Рудольфу жизнь. Но будет ли он за такую жизнь благодарен – большой вопрос. Для змеиного общества умереть было бы и то легче, чем открыто признаться в чём-то подобном. Это стало бы причиной и осуждения, и презрения, и прямым свидетельством неуважения к законам Рендра. Учение Великого Аспида жёстко запрещало отношения со вдовами, и это был тот редкий случай, когда наказывали не только женщину. Змея должна приползти и увиться вокруг убитой змеи, а не искать себе новую пару сей же час.
Конечно, дворяне знают, чем они на самом деле занимались в тот день. Но ведь они тоже уверены, что между вдовствующей баронессой и баронетом завязался роман. Хорошо, что хотя бы для эльсов шашни молодого следователя с побитой жизнью рендриткой – смех, да и только.
Но ведь Рудольф был чем-то большим, чем все эти любители полаять на приёмах и балах.
– Откровенно… – пробормотал Валенсо. Он явно стушевался, хоть и пытался не подать виду.
– Вам нужно что-нибудь ещё, чтобы вы оставили нас в покое? – с вызовом поинтересовалась Валь. – Какие вопросы вас интересуют? Может быть, то, что видел этот стол? Или этот ковёр?
– Увольте, – мотнул головой Охотник и уставился в сторону. А затем, окинув презрительным взором их обоих, бросил:
– Тогда я понял, что с вами не так, сэр Рудольф. Будь эта женщина так же благородна, как вы, вы унесли бы эту тайну с собой в могилу. Так ведь вы делаете на Змеином Зубе? Вам проще помереть, чем допустить хотя бы малейший повод для насмешек над своей персоной. Но ваша гибель была бы прискорбной, потому что я всё ещё уверен, что вы хорошо послужили бы мне, как мы и договаривались.
Рудольф был так поражён, что на его лице рисовалась лишь полнейшая растерянность. Он ответил только:
– Я всегда был честен с вами, господин Валенсо. И эта контора – моя жизнь. Если вам будет угодно, я… буду продолжать.
– Посмотрим. Теперь мне угодно, чтобы вы ушли отсюда оба. А книжку оставьте мне.
Баронет неуверенно поднялся на ноги, зачем-то держа себя за края сюртука. А Валь встала порывисто и быстро, после чего подобрала подол и заявила Охотнику через плечо:
– И передайте дражайшему господину графу, что акции Ририйского Исследовательского Общества покупать не стоит – сейчас они растут в цене, а потом возьмут и обвалятся.
В ответ Валенсо чуть покривил губы, давая понять, что он презирает игры на бирже с участием гадалок. Но это было Вальпурге безразлично: она праздновала победу. Даже возможность того, что её выдадут другие островные дворяне, которые попадут на допрос, уже не приходила ей в голову. Разум её устал жить в панике, и сегодня он хотел быть на свободе.
Один из чёрных мундиров конвоировал их до выхода, и лорд Одо мрачно проводил взглядом их безнравственный тандем.
Рудольф всегда был из тихих, неприметных членов змеиного общества. В известной мере Кроморы вызывали у самых знатных семей напряжение, поскольку по долгу службы могли знать изрядно много грязных подробностей дворянских склок. Мать Рудольфа, родом из Эдорты, никогда не блистала на приёмах и балах, а его отец слыл человеком достаточно приятным, но всё же закрытым. Сам Рудольф вроде и не был начитан, как учёный, всё равно не появлялся в своё время на мальчишечьих играх и шуточных скачках. Где-то в полумраке библиотек и отцовских кабинетов прошло его детство; и только лишь леди Сепхинорис, хорошо знакомая с его матерью, уверяла, что это один из лучших кандидатов в женихи. «Ты сейчас не понимаешь, милая, но ведь ты поймёшь», – сокрушалась она когда-то.
И вот она поняла.
Своего тогдашнего «лучшего кандидата» она чуть ли не силком провела мимо помостов с мертвецами. Засмотревшись на них, он будет лишь винить себя, как и она.
Они зашли за угол и остановились у чьего-то палисадника. Отсюда до дома Кроморов было рукой подать, на соседней улице. Но Рудольф, кажется, не хотел прошагать даже такое расстояние. Он опёрся локтем о фонарный столб и уставился куда-то в каменную кладку особняка напротив.
– Даже если мы останемся в живых ко грядущей неделе, – протянул он безучастно, – можно будет забыть о доверии наших товарищей. Подобное бесчестие вычеркнуло нас из змеиного дворянства.
– Как-то удавалось многим другим аристократам и не такое вытворять, и всё ещё оставаться на плаву, – проворчала Валь (хотя и не знала ни одного примера, но надо же было что-то сказать). Стоя рядом с ним, она по-прежнему не подходила ближе, чем на полшага. И всё же они были вместе. И не скрывались, зная, что их видно из окон, из лавок и экипажей.
– Да, но, видимо, мы напрашивались уже давно, – баронет опустил глаза в припорошенную снегом брусчатку. Валь сделала так же. После временной победы пришло исступление, а затем такое же опустошение.
Сейчас там Охотник допрашивает лорда Одо; несомненно, он спросит что-нибудь про них с Рудольфом. И если после этого разговора старый врач выживет, то даже в его глазах они точно будут омерзительны. Ну а если нет…
– С чего это вообще началось? – тихонько спросила она.
– Понятия не имею, как, но враг, по всей видимости, получил где-то часть схемы подземных путей. И, хуже того, узнал, что можно войти туда через уборную в замковой кордегардии. Там они отыскали запасы оружия и провианта, а также пятёрку прячущихся морских стражей. И трое из них, что выжили при задержании, отправились в тюрьму. Возможно, что-то рассказали тоже… но я верю, что они молчали до конца.
Сердце заледенело. Так вот что граф нашёл в Амаранте.
– А где… дядя? – практически прошептала она после того, как убедилась, что никто не может это услышать.
– Должен быть как раз где-то там, – так же тихо оборонил Рудольф. А затем зажмурился и потряс головой. Он не хотел об этом говорить на улице.
Оба замолкли. Тяжесть в груди тянула их к земле. Неизвестность, война, занесённый над ними топор палача с серыми глазами. Виселицы с товарищами и соглядатаи на каждом шагу. Уничтоженное доброе имя… А город живёт, как ни в чём не бывало. Только это уже не тот город.
– Знаешь, – обратился к ней Рудольф вполголоса. Глаза его жутко, но упрямо заблестели. – Я верю, что в этом сила Змеиного Зуба. Даже расставшись с честью в глазах товарищей, мы не изменим своего пути. Мы пойдём дальше. И позор станет нашим преимуществом. Какими бы ни были средства, и мы, и все остальные в глубине души хранят нашу правду: Змеиный Зуб – это всё. И пускай нам из глубины веков завещаны непреложные законы, на деле можно пасть сколь угодно низко, пока мы боремся за остров. Люди не должны всё понимать, но Рендр рассудит нас.
Его мудрая речь согрела Вальпургу и разгорячила её изнутри. Мысли её пели с ним в унисон; но она не могла облечь их в слова так, чтобы донести этот смысл. Она слабо улыбнулась ему в ответ и расправила плечи, молчаливо выражая согласие.
– Ну раз такое дело, может, пригласишь на чай? – хмыкнула она.
Они вошли в узкий домик с чёрным эркером, практически не скрываясь. Жилище семейства Ти-Малини наблюдало за ними своим мезонином. Какая, право слово, разница?
Помещения окутывал привычный полумрак, пронизанный пылью. Запах стоял, правда, странноватый, неприятный. Запустение и тьма от закрытых ставен внушали бы страх, но, конечно, не с Рудольфом. Он вновь проявлял галантность, помогая ей снять верхний плащ. Золотце, рыжая собачка, выбежала им навстречу и стала радостно подвывать, встречая хозяина. Рудольф нежно взял её на руки, прежде чем пошёл внутрь.
– Пока прохладно, но не волнуйся, я сейчас разожгу камин, и тут всё быстро нагреется, – пообещал он. Дыхание превращалось в пар. Валь простучала сапожками вслед за ним в гостиную и смотрела, как он закидывает поленья в пока ещё робкий огонёк.
– А где же слуги? – спросила она полушёпотом. Слова её отлетели от стен. Вроде всё было так же, как и до этого: стёкла не побили, картины не вынесли. Но всё же что-то неуловимо поменялось, будто бы дом умер.
– Разбежались.
– А твои родители?
– Мама успела уехать в Эдорту. Отец уже почил.
Валь потёрла плечи и пробормотала:
– Сочувствую, друг. Ты успел… отдать последние почести?
– Да только недавно закопал, – суховато сказал Рудольф. – На заднем дворе. Он умер уже тогда, в Долгую Ночь, и ещё неделю пролежал, прикрывая матрасом ружья. Так что, когда нас пришли шерстить, я просто сказал, что там заразнобольной, и они туда не полезли. Свою роль это сыграло, но теперь эта вонь… её никуда не деть.
Отвращение и одновременно жуть охватили Вальпургу.
– Мы бы похоронили бесплатно, глупый, – выдохнула она. – Не жить же с… телом собственного отца в одном доме!
– Да, но вы испортили бы мне конспирацию. Не хотелось бы, чтобы Валенсо узнал, какие ещё у меня есть от него тайны. Не думай об этом. Отец не обиделся, я знаю.
Огонь затрещал громко, как хворост под ногами. Искры вспыхнули и разлетелись в разные стороны, и Рудольф выпрямился. И снова посмотрел на Валь. Золотце перестала облизывать его лицо и тоже повернулась к ней своим длинным носом. В пляске алеющего пламени баронет – вернее, уже барон – снова внушал странный страх, нежелание оставаться с ним наедине.
Но Вальпурге надоело слушать свои страхи. И тем более у неё свербел зуб. Поэтому она не посторонилась, однако и не смогла заставить себя коснуться его плеча. Будто бы при самой мысли о сближении с ним все волосы вставали дыбом.
– У меня есть отличный чай, – негромко предложил Рудольф. – Выдержанный, пятилетний. А есть ещё семилетний, но там буквально полбутылки.
– Мы только вчера пили…
– И только сегодня тоже выпьем. Если я завтра умру, сегодняшнее воздержание станет моим самым ярким сожалением о жизни.
Оставалось лишь согласиться лёгким кивком головы. Валь аккуратно опустилась на край софы, поближе к теплу, и взглядом проводила баронета до лестницы в погреб. И почему он такой отважный, такой сочувствующий, такой героический, но вблизи внушает желание отодвинуться подальше? Реально ли это чувство или лишь навеяно впечатлением из детства, когда он казался таким из-за своей холодности? Теперь-то они взрослые люди.
Он вернулся и сделал то, что в последнее время делал так часто: разлил по стаканам «Старого Брендамского». Марка стала слишком известной, чтобы сохранять качество, но джентльмены вроде Рудольфа умели выбрать среди них выдержанные бордери – изготовленные на самом тёплом побережье острова, куда чаще всего заглядывало солнце.
– За жизнь? – предложила Валь с вымученной улыбкой.
– За Змеиный Зуб, – поправил Рудольф. Они оба подняли стаканы выше, сопровождая тост, и осушили их. Приятный жар задурманил разум. Это то, что требовалось. Вот только десна стала саднить сильнее, и Валь поморщилась, потёрла щёку.
– Как невовремя донимает зуб, – пожаловалась она. – Сейчас ведь и не обратишься ни к кому.
– А что у тебя с ним?
– Я сама не пойму. Вроде как болит самый задний, но он не чернеет, и…
– Покажешь?
Валь укоризненно посмотрела на него, но Рудольф ответил ей выражением полнейшей невозмутимости:
– Валь, брось. Ну к кому ты ещё теперь с этим пойдёшь? А я, как-никак, хоть чем попробую помочь.
– Ладно, – вздохнула она и позволила ему приставить к её нижним зубам маленькое косметическое зеркало. Он всмотрелся в отражение, а потом быстро вынес вердикт:
– Да это же зуб мудрости, как пить дать.
– Что ещё за зуб мудрости? – возмутилась Валь. – Мне уже не шесть лет, чтобы у меня ещё что-то росло.
– Да как же ты не знаешь; нет, зубы мудрости как раз к твоим годам и начинают появляться. Это неприятно, я согласен. Так что давай-ка я тебе принесу сребролунки. Отличная трава, отец только ею и спасался, пока терзала его болезнь, – он, так и не присев, пошёл скрипеть ступенями на второй этаж. А Валь украдкой подлила себе ещё немного коньяку.
Интересно, значит ли это, что она теперь будет «мудрее».
Рудольф вернулся с пучком серо-синей травы. Сребролунка даже в высушенном виде всегда казалась влажной, пропитанной росой. Её узорные листочки с одной стороны серебрились пухом, а с изнанки синели гладкими прожилками. Но что было самым знакомым, так это её запах. Свежий, практически мятный, он напоминал дух морозного дня.
И того курева, которым себе набивал трубку Демон.
– Пожуй той стороной, с которой болит, и не пей пока, – велел Рудольф и передал ей связку. Валь вытащила несколько мягких стебельков и послушно сделала, как он сказал. Тут же приятный холодок ослабил боль, а горьковатый сок завязал язык.
– Такую теперь уже нынче нигде не достать, наверное, – невнятно пробормотала она. – Вся в госпиталях, небось.
– Да, но, к счастью, её уже лет пять как научились выращивать в аптекарских огородах, что в пригороде. И Умбра, и Уизмары, и даже крестьяне.
Они примолкли оба. Протяжно вздохнула унявшая свой восторг маленькая колли. За окном отдалённо шумел центр старого города. Бледный свет пронизывал пыльную гостиную. Жар камина и жар алкоголя вскоре растопили их сердца. Боль прекратилась, они выпили вновь и принялись говорить. Валь сперва изливала душу, рассказывая о том, сколько ей приходится городить ерунды для графа, а главное – сколько ерунды для этого потребовалось прочесть. Потом она гневалась на высокомерие змеиного общества, затем – на саму себя за несдержанность. После распереживалась о том, как же малютка Сепхинор вдали от дома, и затем вновь вернулась к Глену. Рудольф долго слушал её всхлипы с мрачным безразличием, а затем прервал её:
– Он не заслуживает такого траура, Валь.
– Почему ты так говоришь? – хныкая в своё запястье, возмутилась она. – Ты же выше этого, Рудольф! Зачем тебе… зачем тебе… ну зачем сейчас пытаться стать лучше него?
– Я лишь хочу справедливости.
– И чем он был так плох? Тем, что он тогда сказанул в Амаранте? Я даже не знаю, что это было!
– И не узнаешь. О мёртвых или хорошо, или не нужно вспоминать вовсе. Он, да и не только он… Весь Змеиный Зуб – это совсем не то, что ты себе представляешь.