Она городила всякую чушь, но с линейкой всё выглядело так убедительно, что поверила бы и сама. И воскликнула:
– Альб! Смотрите, буква в букву с белым призраком! Ну и ну, – покачала она головой. И сделала вид, что не замечает искреннего изумления в омерзительных багряных глазах. Экспиравит чуть выпрямился, и его взор встревоженно заблестел. Кажется, вот это его уже по-настоящему впечатлило.
– Кто бы мог подумать, мисс Эйра, – негромко молвил он. – Я действительно думал об этом имени в детстве.
«Вперёд, в наступление!» – скомандовала себе Валь.
– В детстве мы по-настоящему открыты космосу, лучше доверяем интуиции и меньше закостенели в законах материального, – заговорила она убедительно. – Один из методов познания, единения с эфирным началом – это возвращение к детской силе воображения и непосредственности…
Громкий стук в дверь заставил её аж подпрыгнуть и тут же вновь схватиться за голову.
– Прочь! Мы заняты! – прошипела она.
– Мисс Эйра, это важно! Я прошу вас! Баронесса просила немедля передать! – заюлил снаружи голосок Эми.
Валь закатила глаза, а затем пробормотала Экспиравиту:
– Несносная девчонка… Простите, милорд, я буквально на минутку – выслушаю её, чтобы она не устраивала мне потом истерик.
Она поднялась, на удивление сильно пошатнулась на одной ноге, но затем сделала вид, что так и должно быть, и вышла к лестнице. Эми притянула её к себе за рукав и зашептала:
– Я вас умоляю, пожалуйста, уведите его отсюда! Прямо сейчас! Лорд Моррва грозился убить его, он вышел с заряженным револьвером, и пришлось мистеру М. выбежать и остановить его; но тот едва не выстрелил, поднялся шум, к нам стали стучать солдаты снаружи, и я насилу убедила их, что всё в порядке! Виконт хочет мести, он сходит с ума при мысли о том, что вы здесь разговариваете; мы его удержим сейчас, но это будет недолго, и лучше вам уйти… прошу… прошу!
«Стоит делам пойти хорошо, какой-нибудь пьяница обязательно решит иначе».
Валь хмуро уставилась на служанку, размышляя, как это можно сделать.
– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пробормотала она. – Только пообещай мне, что он не выпрыгнет на гостя, когда мы будем проходить мимо.
– Мы сделаем, – покивала Эми. – Но мы с мистером М.; он не позволит лорду Моррва совершить начатое, но выдаст себя!
– Я поняла, – ответила Валь и вернулась обратно. Хорошо хоть Эпонея сидела смирно и не доставляла проблем.
Теперь ей на больную голову ещё выдумывать предлог, чтобы завершить всё поскорее. И что самое обидное – как раз тогда, когда Демон сам готов вестись на её россказни!
Она вернулась, поджав губы, но устроилась на месте Глена как ни в чём не бывало. Граф не молвил ни слова, только закурил вновь. Кабинет наполнился знакомым морозным запахом.
– Так вот, милорд, я рада предложить вам своё содействие на пути к дальнейшему самопознанию, – она вернулась к прежней теме. И выдвинула ящик бюро. Там у неё был гадальный шар, циркули, разные колоды карт, спиритическая доска, настольная книга по нумерологии… Ничто не давало идей.
Экспиравит выдохнул в сторону струю дыма и спросил тихо:
– Мисс Эйра, вы можете сказать, как вы это делаете? Как видите то, что недоступно человеческому глазу?
– О, я… не знаю, как вам сказать, – замялась было Валь, но фантазия уже разыгралась. – Как если вы видите по глазам женщины, что она несчастлива в браке и мечтает о молодом любовнике; вы можете лишь догадываться, а я к этой догадке получаю буквально в свой разум образы, имена, числа. Почти так же, как вы сказали бы, что женщине тридцать три, и у неё четверо нерадивых детей. Вы можете предположить это, а я предполагаю и одновременно знаю, что первое возникшее в моём уме предположение и есть правда. В моём искусстве просто ошибиться, но для этого мне и даны маленькие подсказки. Например, ещё не выстроив ваш квадрат Гвигора, я сразу увидела шесть единиц в вашей психоматрице и ни одной четвёрки. Четвёрки отвечают за здоровье, но тут, как вы понимаете, гадалкой быть не надо; а вот ровно шесть единиц уже сходу на человеке не написаны.
– Что означают шесть единиц?
– О, это… – Валь скосила глаза на книгу, но поняла, что не может себе позволить ей воспользоваться. Однако, как она помнила, больше пяти единиц принадлежали людям уже не столько сильным и властным, сколько тем, кому такая сила и власть уже не в радость. – Это перегруженный деспотичный характер. Не волнуйтесь, что так плохо звучит; тут ваши пеламидские амбиции просто подвергнуты жёсткой критике изнутри, ведь вы нередко сомневаетесь, стоило ли ввергать весь мир в войну из-за женщины. Но… – всё внутри неё кричало: «Естественно, ты не имел никакого на это права!», однако она должна была держать своё мнение при себе. – …при этом вы понимаете, что иначе не могли. В конце концов, через вас теперь вершится судьба отступившего от клятвы Змеиного Зуба. Давайте попробуем снова послушать, что он говорит вам. Куда направляет вас теперь?
– С удовольствием, – оживился тот. – За этим я и пришёл.
Валь извлекла колоду, перетасовала её и выразительно задала вопрос:
– Куда ты указываешь графу, о Великий Змей?
Уже наученный ею, Экспиравит вытащил одну карту рукой в кожаной перчатке. Глядя на него, Валь неожиданно почувствовала себя странно. Он стал ей доверять? Хотя… она выглядит так немолодо и так убедительно. Кто заподозрил бы столь отзывчивую пожилую женщину?
«Буду называть тебя внучком», – пошутила она мысленно и поймала взглядом эльфа в серебряных башмачках. Карта, которая означала что-то там хорошее.
– Свет, тепло, юг… юго-запад… – пробормотала она. – Не очень конкретно. Давайте я ещё раз перемешаю, и… когда должен граф явиться туда?
Жрица, увитая коброй. «Да не помню я, что это значит!»
– Сейчас! – сыграла изумление Валь. В голове лихорадочно роились идеи. Куда его можно деть? А что, если на кладбище? Там же капище Схолия!
– Я поняла! – «дошло» до неё. – Вас призывает тот, кто избрал! Бог Горя, которому посвящено святилище, что тут, в двух шагах!
Приязнь графа как-то померкла, он посмотрел волком.
– Вы сможете взять с собой солдат из штаба на случай, если это вам кажется не лучшим предприятием, – предложила ему Валь. «Ведь мне всё равно, главное, чтоб Герман не учинил здесь безумие». – Но я вам обещаю, что это будет исключительно полезная для нас обоих прогулка.
– Знать бы, зачем избрал он меня для этих променадов… – пробормотал Экспиравит, но послушно поднялся на ноги и тут же согнулся на треть, оперся о трость. – …для того ли, что хотел поделиться частью «горя»?
– Схолий – тёмная лошадка, – принялась заговаривать его Валь. Она тоже встала, прошла мимо него и открыла дверь. – Если он чего-то хочет, даже сам остров иногда не может угадать его желание.
Вместе они отправились вниз, и казалось ей, что она слышит грохот и отголоски ругани в погребе. Или это были лишь галлюцинации расшатанного разума. Экспиравит шагал так неспешно, прихрамывая, что казался ей медленнее сонного ужа. Они вышли из башни. Штабные даже не обращали на них внимание; видимо, они не знали, как выглядит их наймодатель. Но, как ни странно, вызывать их с собой граф не стал; он лишь сказал что-то штабс-капитану Нуллерду, который в ответ отдал честь и приложил руку к груди. Валь, кутаясь в шерстяную шаль, ждала его у выхода из морга.
Туда, где до этого лежали мертвецы, она даже смотреть не могла. Раскаяние, будто тупой нож, что непрерывно ворочается в сердце, истязало её. Но холодный воздух несколько освежил голову. Было морозно, однако она не пожелала надеть даже муфту – так ей было легче, будто она получала по заслугам.
Экспиравит проковылял к ней, закрыв за собой столп яркого штабного света. И взгляды их обратились в вечную тишину кладбища. Синяя ночь лазурью струилась по сугробам; тихо мигали звёзды над головами, предвещая новые январские заморозки. Они пошли вместе. Она вела его и то и дело заставляла себя сбавлять шаг. А он влачился следом, время от времени задерживаясь, чтобы сделать мучительный вздох.
– Слышали ли вы, мисс Эйра, – вкрадчиво обратился он, – в чём заключается моя «избранность» Схолием? Или, может, вы это могли почувствовать?
«Только этого не хватало», – подумала Валь хмуро. Когда они уже порядочно отдалились от штаба, она принялась тереть свои плечи и сильно корить себя за нежелание взять хоть что-то тёплое с собой. Изморозь поскрипывала под ногами, направляя ход её мыслей.
– Я думала, вам самому это открыто, милорд.
– Напротив; я могу предположить, что я из себя представляю, но не могу уяснить, зачем.
– Возможно, беседа со жрицей Трудайей вам как раз и нужна, чтобы это понять, – Валь не упускала случая свести свои выдуманные пророчества с реальностью. – Она отшельница, и в Брендаме её очень уважают.
Она говорила это, а мысли её были далеко. Где-то в этой мёрзлой земле скоро будет лежать Глен. Рядом с леди Миной Оллана Моррва, которая не прожила с ним и двух лет, но, может быть, очень его любила.
Раз так, она заслужила его больше!
Можно было бесконечно считать его алкоголиком, эгоистом или артистом, любящим драму, но он умер в бою за остров, и это делало честь его роду.
А бедный Сепхинор остался там без него. Где-то в тылу, среди беженцев. Но вера в то, что друзья из дворянства помогут ему отыскать леди Сепхинорис, позволяла Вальпурге жить дальше. Иначе бы она просто погибла, зная, что из-за неё это всё случилось.
Что он вообще делал в Амаранте, если должен был быть в Хернсьюге?..
Задумчивый перезвон колокольчиков и перестук костяшек обозначили святилище Схолия. Под козлиным черепом с двумя парами рогов горел дежурный ночной костёр, и языки пламени бросали на провалы глазниц его тени, будто он ворочал очами. Обтянутая цветастыми трофеями и амулетами низинка казалась практически уютной в морозном просторе кладбища. В палатке слышалось пыхтение и бормотание. Трудайя на месте! И на том спасибо.
– Можете поздороваться со жрицей, милорд, – монотонно предложила Валь. – Она, похоже, тоже не спит.
«И у неё будет много работы по отпеванию завтра».
Экспиравит захромал вперёд, а она неспешно последовала за ним. И они увидели жрицу на лежанке из шкур и соломы.
Она была, как и всегда, просто одета. Её испачканный подол год от года делался всё грязнее, а медвежья шкура на плечах – всё растрёпаннее. Всё лицо скрывали сплошные мелкие узоры чёрных татуировок, что формировали череп, а из волос торчали птичьи перья и стрекозиные крылья. Натруженными, но вовсе не сморщенными руками она подтягивала на себя пуховое одеяло. А горчичные глаза её не отрывались от входа.
Граф даже не успел в своей обходительной манере поздороваться, когда она заговорила надломленным голосом:
– Вот и вы наконец… А я-то вас всё жду, жду, всё прошу его не забирать меня… И вы пришли… самый отважный на свете полководец, самая искусная в мире чародейка…
Оба гостя остолбенели, и Валь успела лишь подумать, поражённая, а граф выдохнул:
– Софи?
«Как Софи? Почему Софи? Почему, она ведь давно ушла в Дол? Я что, не узнала бы Софи?!» – обомлела Валь. Она не могла вымолвить ни слова, только округлила глаза и замерла у ног жрицы; на покрывале её свернулся кольцом старый коралловый аспид. Теперь, только теперь она видела свою кормилицу за этим помрачневшим татуированным лицом. Экспиравит же отложил свою трубку и бросился к пожилой женщине, которая с материнским восторгом протянула к нему дрожащие руки.
– Я думал, ты мертва, Софи; много лет уже так думал! – зашептал граф и встал на колени рядом с лежанкой. Его перчатки переплелись с её пальцами, они глядели друг на друга, не отрывая обожающих глаз. От такого зрелища Вальпургу обуяла ревность, она быстро шагнула навстречу, чтобы тоже оказаться рядом. Изумление, возмущение на себя и на чужеземца, посмевшего встать между ней и Софи, страх раскрытия перед врагом и просто детское желание сесть на пол и разреветься захлестнули её с головой.
– И ты подойди, моя хорошая, и ты, – подозвала её Софи надломленным голосом. Валь не стала садиться, но склонилась, оказавшись плечом плечу с Демоном.
Действительно, это была она. Вот уж кто воистину перевоплотился! В этой неухоженной, нелюдимой женщине было не узнать ту энергичную, человеколюбивую гадалку и добродушную няньку. Она просто перестала ощущаться как Софи, и потому Вальпурге никогда не пришло бы в голову, что это она.
И ведь она до неё нянчила проклятого Экспиравита и могла теперь ему всё рассказать!
Недоумение сменилось леденящим ужасом. Но Софи уверенно взяла её пальцы второй рукой и продолжила говорить:
– Я и правда была мертва, милые мои, – слова клекотали в её горле. – Великий Змей воззвал ко мне, но Владыка Горя повелел вернуться. Я надела чёрное, чтобы продолжать служить людям, но это была уже не я. И лишь сейчас, перед моим последним путём, он позволил мне – именно мне – повидаться с вами. Я сделала всё, для того чтобы ты мог прийти.
– Софи, – одними губами прошептал граф и трепетно поцеловал её руку. – Почему?..
– Иногда так бывает, мой маленький демон, – утешительно сказала она ему. – Мы должны уйти ради чего-то большего. Но я не могла забыть ни тебя, ни мою верную ученицу. Я всегда была рядом с вами, хоть вы и не знали этого…
«Ученица? Почему ученица? Ты учила меня разве что косы заплетать, но… может быть, ты действительно знаешь, кого надо изобразить ради меня? Как настоящая чародейка?» – сбивчиво думала Валь.
Не раз она видела последние часы умирающих в постели людей. Долг змеиных дворян был прощаться друг с другом, присутствуя рядом с покидающим мир стариком. Она узнавала этот лихорадочный пот, это угасающее сознание. Эту пришедшую проводить в мир иной змею.
Как она могла знать?
– Софи, – жалобно выжала из себя Валь. – Зачем ты?..
– Вы всё обязательно поймёте, – пообещала жрица и вздохнула. Затем притянула к себе голову Экспиравита и что-то прошептала ему на ухо. Тот выслушал, отстранился и в смятении уставился на неё. А она жестом велела ему отвернуться и поманила к себе уже Вальпургу.
Валь встала коленями на холодную землю, в которую втопталось немало соломы. И тоже склонилась ухом к Софи.
– Не переживай, моя милая, – проскрежетала ей жрица. – Мальчик в самых надёжных руках, и ему уготована ещё долгая и славная жизнь. Скоро он вернётся к тебе, а ты… не забывай, что у тебя тоже есть родители.
Она похлопала её по плечу, отодвигая от себя. Секреты закончились, и они с графом снова склонились к ней вдвоём.
– Ну вот… вот я и увидела вас, – по-старушечьи проскрипела Софи вновь. – Не так, как хотела бы, но мне уже не дождаться. Мне пора, а вы… ты, милая, слушайся Экспиравита: он никогда не теряет своих ориентиров, никогда не предаёт себя. А ты, Демон, слушайся её тоже; она видит дальше, видит многое, и её советы ценнее, чем всё золото мира. Тяжело здесь будет, сами Боги сойдутся в битве за эту землю. Но вы справитесь. Вот и всё, вот и всё; теперь мне пора, но я хоть увидела вас.
Всё в Вальпурге восстало, она заметалась в душе, а внешне оставалась просто растерянной. Граф же скрючился над Софи, продолжая держать её руку.
– Неужели ты прогонишь? – пробормотал он. – Не дашь даже?..
– Нет, не дам, – хмыкнула та. – Наглядитесь ещё на то, как люди испускают дух, если вам ещё мало. Уходите, а мы с моим Хитрецом встретим Схолия. Вам тут быть ни к чему.
– Мы не согласны, – уже упрямее встряла Валь.
– А я вас не спрашиваю, – непреклонно ответила Софи. – Я хочу встретить Бога Горя лицом к лицу, наедине. Уходите и приходите завтра. Пускай меня похоронят, как всех. А для ритуала придётся позвать схолита из города… О чём бишь я? Уходите, иначе я обижусь на вас. Смертельно.
– Встретить тебя, чтобы тут же потерять вновь… – пробормотал Экспиравит.
Но Валь чувствовала себя куда менее подавленной в сравнении с ним. Казалось, что больше, чем сегодня, её уже ничего не пошатнёт.
– В добрый путь, – озвучила она напутствие и первой вышла обратно в морозную ночь. Только теперь она почувствовала, что пальцы заледенели, и принялась обогревать их своим дыханием.
Она специально не оглядывалась. Не хотела терять Софи. Не хотела расставаться с кормилицей, которую знала; которая не обнималась с врагом, не пыталась его побратать с нею, Вальпургой. Не носила на лице чёрные татуировки и…
Не имела отношения к убийствам с коралловым аспидом.
Как она это делала? Конечно, она пользовалась молодым аспидом из змеятника Летнего замка. А затем меняла его на своего старика, чтобы отвести подозрения. Раз уж ей было так надо поддержать интервентов и их отвратительные диверсии.
Экспиравит выполз следом не сразу, медленно. Вот уж кому было по-настоящему жаль. И злорадство поневоле раззадорило Вальпургу изнутри. Она потеряла близкого человека, пускай потеряет и он. Он тоже виноват. Она, по крайней мере, не одна держит на себе весь этот грех.
Спиной ощутив его взгляд, она мысленно съехидничала: «Будь я без грима, ты наверняка предложил бы мне, как несчастной юной леди, что-нибудь из своих одежд. Хотя, раньше мне его «предложили» бы солдаты штаба». Однако она оказалась неправа.
– Вы, кажется, совсем замёрзли, – прошелестел он у неё за плечом. – Может, вы примете мой плащ?
Обернувшись, Валь смерила его мрачным взглядом. Нет, она не испытывает к этому горбатому долговязому зверю ни капли симпатии. Или хотя бы сочувствия.
– Нет, спасибо, – сухо ответила она и указала взглядом в сторону приземистой башни. Пора было возвращаться. И она не желала говорить с графом, даже если сейчас он явно был готов побеседовать с ней. Пускай с генералами своими толкует – его есть, кому пожалеть. А она опустошена окончательно.
10. Первый день траура
Всю ночь Сепхинор бродил по портовому району. Он не замёрз только лишь потому, что кутался в бобровый полушубок, данный леди Джозией Олуаз. Полушубок был великоват, он болтался почти до самых сапог, но это помогало заворачиваться в него, если удавалось присесть.
А удавалось нечасто. Он боялся, что его заметят патрульные в чёрных мундирах. Как ему объяснила тётя Джозия, ночью в Брендаме комендантский час из-за убийств эльсов, и на улицу выходить нельзя. Но вечером того же дня, когда войска графа штурмом взяли Амарант, новая морская стража – предатели во врановых плащах – постучались и в дом Олуазов. Тётя Джозия велела Сепхинору бежать через заднее окно, а сама пошла открывать дверь.
Улицу за задним двором тоже оцепили, но Сепхинор прошмыгнул через голубятню и был таков. Будь он хоть чуть побольше, он бы не пролез в щель между крышами. Он не знал, правда, сочтут ли его тоже преступником только потому, что он является дворянином, но страх перед тёмными мундирами въелся в его душу.
Он ходил туда да сюда, то и дело забредая на задворки отеля Луазов. К леди Фине Луаз он мог бы попытаться обратиться, но боялся подставить и её. Каждый из друзей семьи теперь был в опасности. Весь город притих, прислушиваясь, не раздадутся ли где предсмертные хрипы застигнутого диверсантами наёмника. Всюду царила тихая, злая война; окна знакомых домов были погашены, и он не знал, куда деться. Страшнее всего были шорохи в ночи. Иногда над улицами будто проносилось нечто, как громадная хищная птица, и Сепхинор долго не мог понять, правда ли это, или он уже сошёл с ума от испуга.
К Олуазам его отправили сэр Фиор Малини и сэр Рудольф. Последний сам отвёл его к леди Джозии Олуаз и сэру Димти, и объяснил ему потом, что леди Моррва, несомненно, была бы счастлива вновь его видеть. Но она сейчас выполняет очень важное задание, помогая всему Брендаму, и будет слишком переживать, если ей придётся думать ещё и за него, Сепхинора.
И Сепхинор прекрасно это понял. Если он чем и мог теперь помочь – так это тем, чтобы никому не мешать. Он придумал себе другое имя и назвался Виль Крабренд. И даже пытался говорить попроще, чтобы не выглядеть так знатно.
Но вот сэр Димти ушёл поутру, и леди Олуаз стала сама не своя. А потом явились они, проклятые ищейки графа. Сепихнору не нужно было быть вундеркиндом, чтобы догадаться, что эти псы выискивают всех, кто противится захватчику. И могут когда-нибудь так же постучаться и к маме.
Так что он не будет вынуждать её волноваться ещё более того. Ах, если бы он мог тоже что-то сделать!
Вот он и плутал до самого утра. К Олуазам возвращаться было боязно, а бегать туда-сюда по проспекту Штормов – слишком заметно. К рассвету он уже задубел. А потом, когда на рынке и на набережной появились люди, наконец вылез в толпу.
Хотелось есть. И согреться. Но денег у него при себе не было ни гроша. Поэтому он сделал круг по рынку, ища знакомые лица, и в итоге ушёл на набережную.
Вдоль порта тянулся никогда не пустеющий помост с висельниками. То насильники, то мародёры, то бандиты; как их ни обзови, кажется, главное, что они натворили – это нарушили новый порядок в Брендаме. Тётя Джозия говорила, что установленные захватчиком законы возмутительны. Например, дворянам разрешено сохранить свои дома, если они заплатят половину их стоимости в казну. При этом немалая часть змеиного дворянства далеко не являлась зажиточной. Многие, как Глен, работали на предприятиях своими руками. И грабительская сумма была придумана специально для того, чтобы легально изгнать дворян из их домов, а на место их поселить отвратительных эльсов.
Сепхинор бездумно шатался, заглядывая людям в глаза и тщетно надеясь увидеть друзей или хотя бы островитян. Но теперь тененсы и эльсы буквально заполонили улицы.
Наверное, надо вернуться к Олуазам. Но лучше потом. Лучше всё же вечером.
Он устал и сел на скамейку на набережной рядом с фонтаном из двух сплетённых кобр. Вид на фонтан перекрывали болтающиеся повешенные; отсюда также была видна лавка травницы Сизы, разгромленная бандитами. Даже корабли, стоящие в гавани, – и те выглядели чуждо, блестели иноземными гербовыми цветами. Сепхинор рассматривал стяги с перекрещенными мечами, русалками и рыбами-парусниками. А затем снова и снова оглядывался на знакомую улицу.
На исходе первого часа он увидел рядом с магазином Сизы человека. Человек этот внешне ничем не отличался от остальных островитян, но Сепхинор моментально почувствовал, что тот кого-то ждёт, и распознал в нём нечто узнаваемое. Поэтому мальчик поднялся на ноги, но осёкся, когда один из морских стражей приблизился к этому господину и отогнал его на проспект. Тому осталось лишь медленно брести по направлению к порту, а Сепхинор наблюдал издалека.
Когда тот свернул за угол и перестал быть на виду у немилостивых блюстителей порядка, Сепхинор поспешил его догнать. Он настиг его как раз у ступеней Банка Змеиного Дворянства, где тот пересёкся с курящим на крыльце лордом Татлифом Финнгером.
– Не найдётся задымить? – хрипло спросил этот бродяга у банкира. Тот напряженно посмотрел на него, а затем кивнул и поманил за собой внутрь. И тут Сепхинор буквально вклинился между ними; он не знал, что сказать, но буквально кричал взглядом: «Это я!»
Человек тоже обернулся к Сепхинору, и тот узнал в нём Банди. Его пышная чёрная борода была испачкана в грязи и запекшейся крови, а раскрасневшиеся глаза выражали боль. Пальцы посинели, привычный рабочий сюртук растрепался, накинутый на плечи шерстяной плащ оказался порван так, что целой частью едва доходил ему до пояса. Сепхинор испугался было, но Банди неожиданно заулыбался с облегчением. И воскликнул:
– Опять ты увязался за мной вместо того, чтобы учить уроки, непоседа? Ну что поделать!..
Сепхинор нервно сглотнул и натянул улыбку, и тоже закивал. Морская стража не должна знать, кем они друг другу приходятся. Банди взял его за руку и заковылял вслед за лордом Финнгером, а тот был весь как на иголках.
Они прошли внутрь банка, отразились во всей своей неухоженности на мраморном полу. Теперь их шаги громовым эхом отражались от колонн и стен. Никого в банке не было, потому что не было больше змеиного дворянства. И лорд Финнгер, и Банди тягостно молчали, и Банди ещё вдобавок мучительно дышал, как больная лошадь. Сепхинор даже угадывать не стал – ясное дело, что Банди был ранен.
Его привели в кабинет к, должно быть, каким-то счетоводам. Бумаги, печати, папки, цветные счёты. Лорд Финнгер скинул их на пол, а Банди указал на стол.
– Укладывайся, сейчас придёт врач, – бросил он и обернулся к Сепхинору. – А ты, парень, пойдёшь в кафетерий.
– Я не боюсь мертвецов и больных, – ответил Сепхинор резонно. – Я больше не уйду от Банди.
– Да уж, я уже и не чаял тебя отыскать; а ведь твоя мать строго-настрого велела мне за тобой следить, – сдавленно проговорил Банди. Он скинул сюртук, расстегнул рубашку, и на его плече стала видная мокрая кровавая рана. Едва-едва её перехватывали обмотки хлопкового тряпья. Сепхинор взял его за пальцы, догадываясь, что из него будут доставать пулю. – И тут ты сам приходишь в руки, как счастливая облигация…
Лорд Финнгер, который до этого хмурился, выглядывая в коридор, вдруг подскочил и обернулся:
– Банди, Банди… Слушай, так ты и есть Бронгиль Банд? Твоё лицо уже примелькалось на субботних торгах. А ещё видел твой счёт в банке Диабазов и твои подписи на бирже. Ты в этих играх специалист, так? Так? Ответь!
– Самое время поговорить о работе по найму, – прохрипел Банди и чуть сжал своими мокрыми пальцами руку Сепхинора.
– Нет, я не шучу, – прошипел лорд Финнгер. В глубине банка хлопнула дверь и начался отдалённый перестук шагов. – Так, это он. Мне нужно от вас, мистер Банд, позарез нужно знать, будут ли расти в цене акции Ририйского Исследовательского Общества.
– Вы шутите что ль? – округлил глаза Банди. Сепхинор с осуждением уставился на банкира, но тот замахал руками и зашипел:
– Нет, мне и впрямь нужно! Для дела! Для баронессы! Это вопрос жизни и смерти! Не для выгоды! Если скажете сейчас, я ещё успею сегодня ей сообщить!
Банди уставился своим страдальческим взглядом в потолок и притих. А Сепхинор стиснул его большой палец крепче. Он не хотел мучить Банди, но раз это требуется для мамы…
– Ририйцы, ририйцы… никогда в них не вкладывался, там нужно понимать, что именно они исследуют. Если они устраивают экспедицию, чтоб откопать кости драконов, это одно дело; а если просто переводят золото, пытаясь трансмутировать его во что-нибудь, то это чистая потеря вложений. Мне нужно что-нибудь… сводки какие-нибудь, новости…
– Я принесу, а ты будь тут, – наказал лорд Финнгер Сепхинору и быстро вышел.
На смену ему явился человек, которого Сепхинор иногда видел в приёмной следственной службы. И оттого сказал ему изумлённо:
– Но вы не врач же, милорд!
– Это смотря как поглядеть, – усмехнулся явившийся лорд Себастиен Оль-Одо. Он принёс с собой небольшой саквояж, который раскрыл на стуле и принялся противно звенеть хирургическими инструментами. Даже невзирая на свою стойкость, Сепхинор нервно поджал губы и принялся переводить взгляд с лёгких штор вокруг окна на стеллажи с учётными книгами, а оттуда на разводы дубового среза, которые рябили на ножках стола.
– Когда мне сказали, что кто-то из Амаранта сумел ускользнуть от Валенсо, я сперва не поверил, – бормотал вроде и бодрый, а вроде и сам какой-то бледный долговязый Себастиен. – Он отловил всех. Лорда Маркуса Хернсьюга на месте пришил, а его племянник, Петрус, тогда передал нам весточку, что дюжина вас не сдалась и не погибла.
– Да только Петрус тоже попался, – скривился Банди. – Дошли лишь я и один из их стражей. Но он велел мне его оставить буквально у Люпинового кладбища, и, если честно, ежели его и нашли, то уже мёртвым. Из него хлестало, не переставая, не один час. Лучше б в плен сдался, тогда бы спасли.
– Значит, ты последний живой и не пленённый свидетель падения Луазов, – покачал головой Себастиен. – Почётно. Сегодня многие из нас получили известия от Моррва о том, что можем явиться на завтрашние похороны.
– Как мило со стороны эльсов так переживать о наших мертвецах, – морщась, вздохнул Банди. Но тут уже и лорд Финнгер вернулся с газетами и какими-то бумагами. И заявил ему:
– На, посмотри!
– А вы, милорд, поторопитесь организовать нам побольше кипятка, – велел банкиру Себастиен. Сепхинор следил за тем, как Себастиен подошёл и склонился над плечом Банди. Тот здоровой рукой попытался развернуть газету, и Сепхинор спешно помог ему, а затем забрал её у него и раскрыл перед его лицом. Так Банди пришлось отвернуться от своей раны, к которой склонился, даже не покривившись, Себастиен.
– Ничего не могу разобрать, – наконец пробормотал Банди. – Ладно, там есть страница, ближе к концу, где описано нынешнее положение этого Общества. Прочитай мне, как нынче оценивается их стоимость, нет ли долгов перед инвесторами… хорошо?
– Конечно! – воскликнул Сепхинор и с удовольствием уткнулся в ряды текстов и графиков. Раньше он и частенько приходил в морг к дедушке с бабушкой, и глядел, как змеи едят цыплят. Но трупы ему были безразличны, равно как и желтопёрые птенцы. А вот Банди он всё же сочувствовал – и невольно ощутил дрожь в коленях.
– Значит так, Ририйское Исследовательское Общество, – старательно стал зачитывать Сепхинор. Уж это он умел – выразительно и чётко. – Стоимость компании оценивается в двадцать семь тысяч иров на двадцать третье декабря. Задолженности на текущий момент перед инвесторами нет. Дивиденды повышены с одного процента до полутора в минувшем полугодии.
Скрипнула дверь, вернулся лорд Финнгер с плошкой и дымящимся чайником, а также полотенцем, перекинутым через плечо.
– Привлекают финансирование, значит… – пробормотал Банди. – Проверь, говорят ли эксперты в них вкладываться. Это в середине.
Сепхинор принялся листать. Себастиен положил в кипячёную воду щипцы и (о, лучше б этого было не видеть) пассатижи.
– Финансовые эксперты Астегара ничего не говорят. Союз Инвесторов Шассы утверждает, что сейчас это общество ведёт сразу три очень значимых проекта, один из которых связан с поиском лекарств из ядов, открытых в Цсолтиге…
– Парень, у тебя последний шанс отсюда уйти, – оборвал его лорд Финнгер, когда Себастиен вернулся к плечу Банди и склонился над ним уже со щипцами.
– Я останусь с Банди, – твёрдо ответил Сепхинор. Он поймал взгляд товарища и постарался смотреть веселее.
– Тогда отвлекай его как следует, – буркнул банкир и подошёл к столу с другой стороны, чтобы навалиться на Банди и прижать обе его руки к столу. – У меня кончился весь виски, будет неприятно.
– …и в связи с этим главный эксперт по делам внешних инвестиций рекомендует рассмотреть Ририйское Исследовательское Общество для пополнения портфолио…
– Неглубоко вошла, упёрлась в кость, сейчас достану, – пробормотал Себастиен, и за этим последовал сдавленный рык Банди. Сепхинор вздрогнул было сначала, но затем спешно отыскал другие исследовательские общества и принялся тараторить: