С этими словами мальчишка убежал к себе в палату, чуть не сбив с ног бабушку, возвращавшуюся из столовой с пустой тарелкой в руках. Зорин встал и пошёл в ординаторскую, обгоняя поток пациентов, которые гуськом шли с обеда, медленно разбредаясь по своим палатам. Он не стал заходить, заглянул в дверь и позвал Пасечникова на перевязку. Поминки Ирины Золотавиной подошли к концу, и хирург Пасечников нацепил на лицо маску, чтоб никто из пациентов не догадался, что он пил. Впрочем, ему всё равно домой. Коллеги в процедурном кабинете немного поговорили о лице Бориса, который поблагодарил Пасечникова за проведённую операцию по спасению его лица. Тот отметил, что лучше ничего сделать бы не получилось, раны были грязными, могут загноиться. Говорить о пластике пока ещё очень рано. Месяца через два, три. На что Борис скептически заметил: «Если доживём».
Зав. отделением довёз Зорина до дома. В своей квартире Борис смог, наконец, расслабиться. Он принял душ, стараясь избегать попадания капель на лицо. С трудом вымыл правую половину головы. Оказалась, в волосах было немало запёкшейся крови, которая стекала теперь, смешавшись с шампунем, красно-голубыми струйками. Завернувшись в махровое полотенце, он решил поесть. Первый раз за два с половиной дня. В свой холодильник заглядывать было бесполезно. Он набрал номер любимой пиццерии, но никто не ответил. Ясно, не работают. Ещё несколько пиццерий не отвечали. Тогда Борис позвонил в ресторан грузинской кухни, недалеко от его дома. Услышал от голоса с кавказским акцентом, что, оказывается, в связи с тем, что город Калининск захватили «ночные монстры» (О! Новое название!), многие заведения закрылись. Борис порадовался, что не закрылись они, и сделал заказ. На что кавказский голос сказал, что доставка у них теперь не работает, сам пусть приезжает. Борис чертыхнулся и бросил трубку. Сходил в ларёк на остановке за пачкой пельменей, которые ненавидел.
По пути в магазинчик столкнулся с похоронной процессией. Показалось необычным, несли два гроба. Толпа из примерно двадцати пяти человек шла довольно быстро, многие тихо плакали, одна женщина выла в голос, от чего Борису стало неуютно. Процессия двигалась в необычной для этого часа дня тишине. Машин на проезжей части не было, слышен был лишь шелест тёмно-зелёной, кое-где выцветшей листвы, перебираемой дуновением жаркого суховея. Под ногами скорбящих людей вздымались облачка серой пыли, она оседала на штанинах и подолах платьев, сопровождающих гробы, пачкала сандалии. Вот и Борис пришёл домой потный и пыльный, пришлось снова принять душ.
Пельмени понравились, правда не понравилась смачная мясная отрыжка, беспокоившая потом Бориса до конца дня. Правда конца дня он не дождался. Уснул так крепко около шести вечера, что не слышал надрывающийся телефон. Звонили родители из Москвы, брат, жена брата, Пасечников, Маша и Яков по два раза, один раз звонила Кристина Максимовна и три раза звонила мама Саши Руденко, чтоб сообщить о том, что её сын сбежал из клиники.
Ночью Борис то и дело просыпался из-за боли. Не замечал, как во сне переворачивался то на живот, утыкаясь лицом в подушку, то на бока, травмируя свежие рубцы. Однако, к утру удалось выспаться. Настроение было хорошим, наверное, сказался приятный сон о милых Кристининых веснушках на загорелых плечах, которые во сне он нежно гладил, приспустив лямочки бирюзового сарафана. Подошёл к зеркалу, побрился с трудом. Сам себе сделал перевязку, обработал швы. Заметил, что левый глаз несколько затёк, и кожа вокруг левого рубца более красная и отёчная, чем с противоположной стороны. Гематома на лбу окрасилась сине-зелёным. Поняв, что со вчерашнего дня не принимал антибиотики, Борис поспешил исправить положение. Хорошо, что заботливые коллеги вчера сунули ему в пакете таблетки, шприцы и перевязочный материал. Как знали, что сам он нигде ничего не купит. Аптеки, как и рестораны с магазинами, позакрывались. Да и в больницу лекарства неизвестно, когда поставляться будут… Отварив себе остатки пельменей и вскользь подумав, что так не долго до несварения, Борис стал просматривать телефон. Да. Его потеряли и надо бы всех обзвонить. Блин, как не охота. Но, придётся. Первому набрал Саше Руденко. Разговор был сухим и кратким, но после беседы у Бориса «отлегло». Ведь обидел его вчера…
– Привет, Сань. Это Зорин.
– Здрасте.
– Ты это… Не дуйся на меня, окей?
– Забыли.
– Как рука? Тебя уже перевязали?
– Нет. Я дома. Сам перевяжусь.
– Так и знал, – вздохнул Борис. – Сашка-Сашка…
– Как Вы сами? Шрамы болят?
– Потерплю. Чем занимаешься?
– Тем, чем собирался. Я от своих планов не отказываюсь, как некоторые!
Борис пропустил мимо ушей упрёк в свой адрес. Так ему мальчишка симпатизировал, что ссориться снова не хотелось. Даже соскучился он по нему немного. За ночь. Он спросил с крайней степенью заинтересованности:
– Мастеришь чип?
– Пока программу пишу. Может, конечно зря. Вы ж не позволите всё это… Осуществить.
– Посмотрим. Подумать надо, я ж говорил. Кстати, нельзя ли этот твой микрочип просто ему в кепку вшить. Близко же к голове. И не травматично.
– Нет. Сигнал не пробьёт черепную коробку. Да он её скинет и всё!
– Хорошо, не кипятись. Работай, ты у меня молодец! – сказал ободряюще Зорин, сам не заметив, как своими словами сокращает дистанцию между собой и своим маленьким пациентом.
– Мне антибиотики ещё колоть? Мать больно колет.
– Колоть, Саня. До семи дней минимум. А потом можно на таблетированную форму перейти. И, пожалуйста, пусть мама свозит тебя на перевязку.
– Отец свозит. До свиданья.
Сашка отключился.
«Вот те на… Отец…» – подумал Борис. Ему стало грустно. Никогда Саша раньше не упоминал об отце. А почему, собственно, он решил, что у мальчика нет отца? Может он просто с утра до ночи работает, и сына воспитывает мама. Или, допустим, командировки. Или с ними не живёт, но теперь пришёл мальчика навестить. А он себе напридумывал, бог весть что. Привязался к пацану. Дурак. Борис решил, что всё. Хватит быть таким сантиментальным. Никто ведь не виноват, что он одинок. Что у всех остальных кто-то есть, а у него нет. Родители и брат не в счёт. Ну разве виноват он, Борис Зорин, что не создал семьи? Что влюбился в женщину, которая ему не досталась в итоге? Что приходит к нему Кристина лишь во снах? Может быть с Иринкой, царствие небесное, у него бы что-нибудь получилось? Он налил себе рюмочку коньяка, но отставил её. Утро. Мало ли… Вдруг куда-то придётся съездить? Стал вспоминать Иру, их последнюю встречу. Поймал себя на мысли, что не очень страдает по ней. Жалко, конечно. Ужасно то, что с ней произошло. Но, чёрт побери, с ума от этой потери он не сходит. Из этих дум Бориса вырвал телефонный звонок. Как обычно бывало, когда звонила Кристина Максимовна, а было это всего два раза, Зорин встрепенулся и покрылся мурашками. Это она. Сама звонит.
– Да.
– Здравствуй, Борь.
– Привет! Как дела? Чем обязан?
– Ты забыл? Сам просил меня исследовать генетический материал того парня-крысы. Ты в порядке? Дома? А то я слышала, что… Все говорят о тебе. Боялась позвонить вчера. Ты операцию перенёс.
– Я вчера домой уехал. Не могу в больнице долго лежать. Вообще не могу лежать. Мне швы на лицо и голову наложили. Как-то так. Значит, ты знаешь, про нападение.
– Знаю.
– Что, до онкодиспансера слухи дошли? Что там у вас говорят?
– Не знаю. Я уже два дня на работе не была. Муж как забрал меня тогда, так и запретил из дома выходить до отъезда. Говорит, без гистолога больница как-нибудь обойдётся. Мне подруга позвонила, о тебе сообщила.
– Надо же… И многие у вас там на работу не выходят?
– Многие. Но хирурги, гинекологи все ходят. Зав. лабораторией тоже. Да там у нас сейчас приём больных приостановлен, кстати. Операции не выполняются уже три дня, так как не работает ЦСО (прим. ЦСО- центральное стерилизационное отделение).
Борис не знал, что сказать. Он с каждым днём, с каждым часом проникался мыслью о том, что медленно, но верно, наступает апокалипсис в их городе. И никому во всём мире (да что там в мире! В родной стране!) до несчастного Калининска нет дела.
– Борь… Ты слушаешь?
– Да, прости, задумался. Ну, расскажи, что ты узнала, изучая материал Махмуда?
– По телефону?
Такого подарка Борис не ожидал, он быстро сориентировался.
– Может, встретимся где-нибудь? – спросил он.
– Приезжай ко мне. Ах, нет. Тебе, наверное, нельзя на улицу.
– А ты одна дома?
– Я-то одна. Муж со вчерашнего дня на работе. У них напряжённый этап подготовки к операции по уничтожению крыс-мутантов. Помнишь, я говорила?
– Ты как раз ничего не говорила конкретного.
– А Катюшка у свекрови. Утром отвезла её, чтоб не мешала сборам.
– Всё-таки вы с дочерью уезжаете в…
– Кемерово. На время. Завтра утром на машине до аэропорта Переднегорска, а там самолётом до Москвы. Потом пересадкой до Кемерово.
– Ладно, понял.
– Я ещё и попрощаться хотела. И рассказать тебе всё.
– Ты же говоришь, ненадолго.
– Борь, это важно.
– Кристин, не подумай, я очень хочу с тобой увидеться, но у меня сейчас такой видок. Жуть. Вчера в магазин ходил, люди на меня как на прокажённого смотрели.
– Люди?
– Ну, продавщица. Ещё я встретил похоронную процессию, тем было, конечно, не до меня.
– Я сама в шоке, Боря. Улицы опустели, словно в Чернобыле. В общем, я к тебе сама приеду.
– Нет!
– Да. Машина под окнами стоит. Не волнуйся. На меня не нападут, сейчас ведь светло. Я твой адрес забыла. Напомни.
– Улица Посадского, дом 134, квартира 48. Второй подъезд.
– Буду через полчаса. Пока.
– Стой! Кристин, мне неудобно, но у меня дома еды никакой нет. Только макароны. Ты не могла бы…
– Могу. У нас супермаркет возле дома работает. Что тебе купить?
– Любые консервы, хлеб, молоко, минералки пару бутылок и сигареты «Марко Поло». Я тебе сейчас деньги на карту переведу. У тебя карточка привязана к этому номеру телефона?
– Ну ты, Зорин, даёшь! Центральный банк со вчерашнего дня закрыт. Мне вчера свекрови не удалось перевод сделать. Я всё куплю и приеду. Не беспокойся. Пока.
Кристина отключилась, а Борис принялся спешно наводить порядок в квартире. За полчаса он успел сделать столько, сколько в иных условиях бы делал весь день. Он помыл пол, пропылесосил палас, протёр пыль и выдраил с хлорсодержащим средством унитаз. Эта бурная деятельность позволила ему унять волнение и бешенное сердцебиение, возникшее после телефонного разговора. Он яростно работал половой тряпкой, щёткой, пылесосом, что позволяло ему взять под контроль дрожащие руки. И напрочь забыть о распирающей боли в левом шве, который, видимо, собирался всё-таки нагноиться. Наконец уборка была закончена, и Борис порадовался, что имеет однокомнатную квартиру и интерьер в стиле минимализма. Когда с его подбородка на пол упала капелька пота, раздался звонок в дверь. Он вздрогнул, вытер капельку с ламината большим пальцем ноги и пошёл открывать.
– Здравствуй ещё раз, – сказал Борис, пропуская в дом её. Любимую женщину. Чужую жену.
Кристина выглядела усталой, но такой же обворожительной, как всегда. На ней были светлые льняные брюки и просторная шёлковая рубашка персикового цвета, завязанная на талии узлом. Веснушчатые плечи были скрыты от глаз Бориса, зато у рубахи был глубокий вырез, в котором на тоненькой золотой цепочке притаился маленький блестящий кулончик в виде капельки, приковавший внимание Бориса на несколько секунд. Ровно на столько, что Кристине хватило времени перехватить взгляд Бориса на своей груди и как бы невзначай запахнуть вырез рукой. Волосы девушки были собраны в пучок и заколоты заколкой на макушке, от чего лицо её казалось серьёзным и сосредоточенным. Ясно, конечно, что пришла она для серьёзного разговора. Однако Борис так растерялся от того, что вот она, перед ним, что они наедине в первый раз за много лет, что стоял и тупо улыбался и робел, как подросток.
– Ужас-то какой… Боря…
– А, ты про лицо?
– Боже мой, и голова вся! – запричитала Кристина, рассматривая внимательно лицо Бориса со всех сторон. Оно было наполовину под марлевыми наклейками. Торчал только нос, глаза, один из которых был уже другого в два раза из-за отёка, да выпуклая зелёная гематома в области переносицы. Часть головы выбрита и покрыта тоже повязкой. – Сильно болит?
– Нет, чуть-чуть.
– Ты пьёшь антибиотики?
– Да. Хорошо, что напомнила. Как раз пора пить.
С этими словами Борис отправился на кухню, принял таблетку левофлоксацина и заодно обезболивающее. Левую щёку дёргало и жгло. Но сердечный трепет был сильнее всех остальных переживаний, чёрт с ним с лицом.
– Садись на диван, Кристин. Я тут убирался, поэтому весь «в мыле», – сказал Борис, оправдываясь за свою домашнюю футболку, которая была сырой от пота, и это было видно невооружённым глазом. – Может, я быстро душ приму и переоденусь, а ты подождёшь минут пять?
– Нет, Борь. Я ненадолго к тебе. Там в коридоре пакет с продуктами стоит.
– Спасибо. Сейчас я верну…
– Оставь! Сядь и давай поговорим.
– Хорошо, – сказал Борис, пытаясь успокоиться, – давай начнём с того, что ты узнала о Махмуде.
– Сразу скажу, было нелегко. Пришлось искать по друзьям-коллегам место, где бы можно было бы изучить геном человека, и кто бы мог помочь. Сам понимаешь в нашей больничной лаборатории этого не делают. Нашла я такого доктора. Это молодой специалист, работает в частной лаборатории «БиоТех». Там, конечно, делают в основном генетическую экспертизу на отцовство, определяют хромосомные мутации, высчитывают по генам вероятность того или иного…
– Кристин, – перебил её Борис, – давай ближе к делу. Он готов был слушать её вечно и так вот рядом сидеть, рассматривая её лицо и мечтая, но боялся, что ей вдруг позвонят, и он не успеет попрощаться с ней перед отъездом, сказать ей тёплые слова.
– Хорошо. Мне пришлось доктору сразу признаться, что волосы и ногти принадлежат не совсем человеческому существу. А мутанту. Хорошо, парень-специалист оказался понятливым и лишних вопросов не задавал. Он мне показал результаты тестов. Сказал, такого раньше не видел. Его, Махмуда, молекула ДНК копируется с изменениями, мутирует, то есть, при каждом воспроизведении. Локусы меняются местами в определённом порядке. И в результате клетки приобретают более усовершенствованные свойства при каждом следующем делении. Чаще всего мутируют участки генов, в которых закодирована информация об обонянии.
Кристина ещё долго и увлечённо рассказывала о том, что и как происходит с ДНК человека-бывшего-крысы, сыпля научными терминами. Из её рассказа Борис должен быть понять, почему Махмуд эволюционирует, и чем это может закончиться. Он больше не решился перебивать Кристину, и дождался терпеливо, когда она закончила словами:
– Короче, парень-генетик сказал, что ему было бы интересно поисследовать мозговую клетку этого мутанта. И с генетическим кодом тоже не всё ясно. Нужно время для полноценного анализа. Раскодировать ДНК – это задача не из лёгких.
– Я ничего не понял, но было интересно, – многозначительно протянул Борис.
– Как не понял, Борь?!
– Я не виноват. Все эти локусы-покусы, половину слов я не слышал раньше.
– Ну и ну…
– Не, я понял, что его ДНК как-то неправильно воспроизводится, и что у него с каждым разом улучшаются разные функции, особенно обоняние, так?
– Так. Это всё, что ты услышал?
– Прости.
– Ты извини, Борис, но кажется, зря я ехала через весь город, раз эта информация была тебе не нужна!
Кристина встала и направилась к двери, продолжая негодовать, что мол, сам Борис говорил, что мы все союзники и должны разобраться что к чему и защитить наш город, а теперь его запал иссяк. Борис догнал её в коридоре и позволил себе схватить её за руку, чтоб остановить.
Глава девятнадцатая. Почти человек
Маша Кривулина проснулась сегодня раньше всех. Яков мирно спал в сенях на раскладушке, которая была куплена на первые заработанные Яковом деньги. Что значит зарабатывать, Яков узнал совсем недавно и ему это дело понравилось. В его прежнем мире, бесследно исчезнувшем, он знал лишь натуральный обмен. Сначала он, с разрешения соседей из двух домов напротив, решивших покинуть город, =собирал ягоды малины, крыжовника и смородины. Люди уехали, а садовые растения так и остались увешанными спелыми гроздьями. Жаль. На местном рынке Яков продал шесть вёдер ягод. Вырученной суммы хватило на добротную раскладушку. Хотел ещё подработать грузчиком. Многие семьи, покидающие город, нуждались в такого рода помощи. Но Маша отговорила. «Яков, ну ты же не здоровяк какой-то, чтоб коробки да мебель таскать. Не надо! А то ещё спину надорвёшь, а в городе с медицинской помощью сейчас напряжённо. Ну прошу-у…» – сказала она. Когда у Якова купили первое ведро ягод, он посмотрел на две пятисотрублёвые купюры в своих руках и не испытал радости. С непривычки. Ну, бумажки и бумажки. Хотя помнил, что говорила о деньгах Мария. О том, как хорошо зарабатывать много и как потом приятно тратить деньги. Именно во время покупок Яков постепенно осознавал, что деньги имеют реальную стоимость, что они, конечно, посредник между двумя людьми, готовыми совершить сделку купли-продажи. Но, чёрт возьми! Это, оказывается, так удобно! Естественно, Мария рассказывала что-то о социальном неравенстве, о пропасти между богатыми и бедными и о том, как страшно остаться без денег. Эти все тонкости пока не укладывались в голове у Якова, хотя Маша твердила, что это вовсе не тонкости и не ерунда. Просто он пока не понимает, какую роль деньги реально играют в жизни человека. Так и сказала Маша, его спасительница и учительница. Проводница в солнечный светлый мир, в котором Яков, благодаря этой доброй девушке, неплохо адаптировался.
Он продолжал тосковать по жене. Сара приходила к нему во снах. Часто она держала на руках их сынишку, и в каждом следующем сне малыш был разного возраста: то он был новорождённым, то ему год или два, то четыре. И, к счастью, и Сара и Евраш в этих снах всегда были весёлыми, красивыми. Иногда Сара громко смеялась, кружась с сынишкой в задорном танце. Поэтому сны о мёртвых родных вызывали у Якова чувство светлой грусти, но не тревогу. По прошествии двух месяцев после выхода из подземелья Яков чувствовал себя настоящим человеком. Один раз было такое, что он посмотрел на Машу, как на… на… (это было так мимолётно, что почти не было) сексуального партнёра. Просто она, как всегда перед сном, когда стемнело, переодетая в длинную, почти до пят ночнушку, вышла из комнаты. Она на цыпочках пошла через сени, где Яков уже засыпал, лёжа на раскладушке. Прошла на улицу мимо него полуспящего. Очень тихо, чтоб не потревожить. Но Яков открыл глаза именно в тот момент, когда с его лицом поравнялась Машина коленка, а свет Луны из окна просветил сквозь рубаху её голое тело. Яков сразу зажмурился и перевернулся на другой бок, а Маша даже не поняла, что он не спал. Она тихонько шмыгнула на улицу, умудрившись закрыть бесшумно дверь. Наверное, пошла Махмуда проверить, или в туалет. Не важно. Важно то, что от взгляда на девушку у Якова проснулось естественное желание близости с женщиной, и кровь прилила к низу живота. Была ночь, и Яков решил заставить себя заснуть. Завтра разберётся со своими ощущениями. Но в ту ночь ему снова приснилась жена, и он забыл о своём смутном ночном желании. Возможно, на время.
Не спал короткими жаркими ночами и Махмуд в своём сарае. Сарай, благодаря усилиям хозяйки и хозяина был превращён в такую же, как у людей, комнату. Жилище хозяев он видел несколько раз изнутри, когда Маша просила его что-то занести в дом. Оно было слишком ярким, пёстрым, наполненным кучей вещей, предназначения которых он не понимал, и от обилия, которых у него кружилась голова. В его жилище было всё наоборот, так, как ему нравилось. Много свободного пространства, прохлада и сумрак. Он спал на мягких матрасах, настеленных на старый, выброшенный кем-то давным-давно диван, с продавленной серединой. У него был стол, состоящий из двух ящиков с приколоченными сверху досками, на который он ставил миски с едой и водой. Это было не удобно, но очень хотелось угодить хозяевам, особенно Маше, которая так радовалась, когда он ел за столом, как человек. Поэтому он учился поглощать пищу не руками, а ложкой. Ещё у него была лампа, удивительный прибор, который мог светить, как солнце, озаряя пространство вокруг, когда нажимаешь кнопку. Долго он просто играл с лампой, поражаясь тому, как легко управлять ею всего лишь нажатием на кнопку. Включал-выключал, включал-выключал… Светил ею себе в глаза, в открытые и закрытые. Направлял свет в разные уголки сарая. У хозяев в доме тоже были такие источники света на потолке и на стенах, и отдельно. Много интересного вмещал в себе солнечный мир и быт его обитателей. Они, люди, казались ему высшими существами. Но чувствовал он, что сам, в сущности, точно такой же. Похож ведь.
Препятствием была только речь, и Махмуд это постепенно осознал. Думать он уже научился, научился понимать хозяев, глядя на их лица, на их движения, слыша их голоса. Усиленно учился он говорить. Не слушался его язык. Это удручало до слёз. Но за старание хозяйка гладила его по голове. Из её рта вылетали ласковые слова, значения которых он не понимал, но чувствовал тепло и радость, когда слышал нежную, успокаивающую речь, обращённую к нему. Хозяин Яков относился к нему по-другому. Он не говорил тёплых слов в его присутствии, он ходил за Машей по пятам, охраняя её от него, бедного Махмуда. На лице у Якова было суровое выражение, неодобрение. Всякий раз норовил он встать между ним и Машей, губы сжимал, когда та дотрагивалась до Махмуда. Вот и сегодня, сидел Яков на скамеечке во дворе подле Марии, которая учила своего подопечного человеческой речи.
– Махмуд! Ну следи же за моими губами. Ма-ша! Я-ша! М-м! М-м! – проговаривала она, делая ртом чёткие круговые движения, то сжимая, то разжимая губы, проникновенно глядя парню в глаза.
– А-а-а-м-м-ай, – повторял Махмуд старательно.
Через полчаса бесплодных усилий Мария махнула рукой и сказала, повернувшись в сторону Якова:
– Ничего не получается…
– Тебе, Маш, просто делать нечего, – ответил Яков. – Зверь – он и есть зверь.
– Мне жалко его, и никакой он не зверь.
Яков промолчал, а Маша прижала к себе Махмуда, в чёрных глазках-бусинах его стояли слёзы.
– Ну ничего, дружочек, ты всё равно у меня молодец! А давай попробуем сказать: «Ша»? Просто пошипи вот так: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш». Смотри на меня. Повторяй. Зубы вот так сожми, язык назад отодвинь и воздух выдыхай! «Ш-ш-ш-ш-ш».
– С-с-ш-с-с-щ-щ…
– Ещё разик!
– С-с-ш-ш-ш-ши…
– Ну вот! Уже лучше, – сказала Кривулина, – завтра продолжим. А теперь пойдёмте-ка на пляж!
– С ним? – не понял Яков.
– Ну, Яш, а как по-другому? Одного его не оставишь. Не сидеть же нам взаперти летом, когда такая погода хорошая, и вода в реке, как парное молоко.
– А если он сбежит?
– Да куда ему бежать? Нет.
– Знаешь, что, Маша? Я позвоню Борису, и попрошу забрать этого типа. Он осложняет жизнь нам. В первую очередь тебе. Потому, что ты постоянно в опасности.
– Успокойся, Яков. Потерпи немного. Борис Владимирович сказал, что это ненадолго. Он скоро приедет.
Яков, в который раз удивился доброте Маши. Ему ничего не оставалось, как согласиться. После пяти вечера компания из двоих молодых людей и девушки отправились на городской пляж Демьянки. Махмуд, шагая чуть сгорбившись с непривычки, боязливо озирался по сторонам. Но бояться было некого. Город был пустынным. Простояв минут пятнадцать на остановке маршрутного такси, и не дождавшись ни одного транспортного средства, товарищи поняли, что придётся идти пешком. Это минут сорок пять. Около шести часов они, наконец, расположились на песке под зонтиком, среди всего трёх таких же, как они, смельчаков. Ни для кого давно не было секретом, что по ночам в Калининске на охоту выходят из-под земли (а может быть, как раз из реки?) крысы-мутанты. И половина жителей сидят по домам, ожидая жёстких мер от правительства и армии, а вторая половина спешно покинула город и продолжает покидать. Мария не обращала внимания на Якова. Он был самостоятельным. Она всецело была поглощена Махмудом. Мудрая Маша в синем закрытом купальнике взяла парня за руку и в одежде повела к воде. Она сама закатала его штанины выше колен, обнажив худые волосатые ноги. Махмуд неуклюже переминался на маленьких кривых ступнях с неестественно длинными пальцами. Прохлада и свежесть реки манила его, но он подумал о том, что намокнет его одежда. Он растерянно посмотрел на хозяйку, смешно выпятив нижнюю губу и потупив взор. Расстроить Машу для него было самым страшным. Она его поняла и сказала:
– Ты переживаешь за свои вещи? Они высохнут, посмотри какая жара. Не бойся. Давай мне руку и пошли в воду. Ты умеешь плавать? Нет? Не важно. Просто зайдём в воду и постоим, хорошо? Яков! Иди к нам!
Когда Мария с Махмудом медленно зашли в воду по горло, парню стало плохо. То ли свело ногу судорогой от перепада температур, то ли произошёл спазм дыхательной мускулатуры. Он вырвался из Машиных рук и стал яростно бить руками по воде, делая судорожные шумные вдохи. Несмотря на то, что в воде они стояли по грудь, небольшая волна отнесла Махмуда на метр вглубь от растерявшейся девушки. Он стал уходить под воду, оставляя на поверхности разнокалиберные пузыри. Когда Кривулина сообразила, в чём дело и заорала: «Помогите!», Яков уже был рядом и бултыхался рядом с ней, подныривая под Махмуда, потерявшего ориентацию. Яков хорошо плавал, и уже через минуту он выволок на берег испуганного парня, не успевшего даже потерять сознание. Лежа на песке в окружении плачущей Маши, Якова, интенсивными рывками надавливающего на его грудную клетку, и ещё нескольких пляжников, Махмуд кашлял и рыгал. Ему было неловко, а страх отступил. Что же с ним произошло? А вот что.
Внезапно, войдя в воду, он ощутил жгучую боль внизу спины. Он резко сунул руку в штаны, схватился за хвост и… оторвал его от тела. Не специально, конечно, он сам оторвался, когда он потянул за него у основания. Так быстро, как в тот момент, он никогда прежде не думал. Что делать? Решение пришло единственно верное: надо как-то постараться незаметно, через штанину вытащить хвост и утопить навсегда. Он мечтал об этом моменте давно, хотел даже отгрызть его зубами, но было больно, и он не смог. А теперь это случилось в такой неподходящий момент.
– Он воды нахлебался, его в больницу надо! – верещали наперебой две девицы в модных купальниках, подбежавшие вместе со своими молодыми людьми к берегу.
Маша сидела на коленках в изголовье Махмуда и придерживала его голову. Она была в шоке и тихо всхлипывала.
– В больницу, срочно в больницу! В «скорую» позвоните кто-нибудь!
Махмуд сообразил, что его собираются куда-то везти, в неизвестное место. Он испугался и понял, что надо дать понять людям, что с ним всё в порядке. Он попытался сесть, но свалился на бок. Открыл глаза и замотал головой в знак протеста. Тут Яков помог:
– Не надо никуда нашего друга везти. Видите, Всё нормально. Лучше нам домой. Маша, такси надо вызвать.
– Ребят, не работает служба такси, – сказал долговязый парень, один из собравшихся возле них отдыхающих. – Я подвезу.
Через два часа за столом в комнате Машиного дома хозяева Махмуда вели беседу. Кривулина, отхлебнув горячего чая с чабрецом и мятой, после третьей чашки которого она наконец успокоилась, спросила Якова:
– Может всё-таки его Борису Владимировичу показать?
– Зачем?
– Всё-таки рана…
– Да заживёт его рана. Не волнуйся так.
– Она большая?
– Нет.
– А как ты понял, что он хвост потерял в воде?
– Когда в машину сели, он так сильно сморщился и на сиденье заёрзал. А когда выходили, кровавое пятно на его штанах заметил. Хорошо, что ещё сиденье чужой машины не запачкали. В сарай его повел, там заставил мне зад показать. Он не хотел, но я ему руку заломил, на лежбище его толкнул и насильно стянул с него штаны.
– Яков! Как ты мог?!
– Что я такого сделал?
– Ему итак больно, а ты!
– Я хотел помочь. Надо же было осмотреть его рану. А как по-другому, если он не понимает слов?
– Он только не говорит, а понимает прекрасно. Почему же ты меня не позвал?
– Зачем? Чтоб ты его начала уговаривать, песни ему петь до ночи.
– Ладно, пойду к нему схожу.
– Мария, не надо. Он поел и, наверное, зализывает свою рану языком, как любое животное. А животным тоже нужен покой.
– Не думала, что ты такой злой. Ничего не случится, если я загляну на минутку и справлюсь о его самочувствии.
Мария пошла к сараю. Сквозь щели увидела свет лампы. Открыла навесной замок, вошла. Уставший Махмуд спал, свернувшись калачиком на диване. Рядом лежала одежда Якова, которую тот оставил здесь взамен мокрых штанов и рубахи парня-бывшего-крысы. Маша несколько минут постояла, послушала его ровное дыхание. Выключила свет. К дому она направлялась с одной мыслью: «Странно, что Борис Владимирович второй день не отвечает на звонки…»