Read the book: «Страна сумасшедших попугаев», page 3

Раньше надо было думать, за брачующимися глаз да глаз нужен. Я еще, когда в институте училась, не меньше десятка свадеб отгуляла, так вот, ни одна без происшествия не обошлась, чего только не было, помню, как Наташка Варганова сначала розочки с платья сдирала, а потом в туалете топилась…, ну не сама, фату в унитаз макала, еле в чувство привели перед регистрацией.

–Привет,–оборачиваюсь, Ленский, в строгом костюме, при галстуке, в руках букет, большие белые кипельные розы, где только такие достал,–Надо же, какая ты сегодня ажурно–вензельная,–он нежно целует меня в щеку,–Съел бы…,–целует еще раз теперь уже в шею,–Всё, всё… Обещаю, твой парадный вид останется в неприкосновенности,–и хитро подмигивает,–Пока…

***

Я тупо пялюсь в свежеотпечатанную «синьку» со схемой КМ–15 (в обиходе «кама» или «пятнашка») и героически борюсь с дремотой. Прошлой ночью уснуть мне так и не удалось…

–Кондратова!!!

Истеричный крик Рачкова приводит меня в чувство,–Да, Александр Георгиевич,–нехотя бреду в другой конец комнаты, там отгороженный шкафами от остального люда, типа в кабинете, сидит наш начлаб, сволочь редкостная,–Слушаю вас.

Бесцветные глазенки этого мелкотравчатого удава излучают повышенную ненависть, а физиономия пылает, как вареная свекла,–Слушает она меня, видите ли! Ты коррекцию к ДОЗУ делала?! Наладчики утверждают, что у них в схеме изменений нет, и…

–ДОЗУ Панченко ведет,–голос у меня громкий и решительный, иначе этого козла не остановить, ему всё равно на кого орать, манера такая.

–А, где Панченко?

–В отпуске со вчерашнего дня. Вы сами ему заявление подписали.

–Он ещё на прошлой неделе все изменения согласовал,–подал голос Кусакин–старший.

–Точно–точно. Мы потом с ним вместе на вторую площадку ездили, я в цех к Ничкову, а он на регулировку, черновую «синьку» повез,–поддержал брата Кусакин–младший.

–Мне наплевать,–взвизгнул Рачков,–кто, что возил и куда. Раз Панченко нет, ты Кондратова, поедешь и разберешься!

Я молча киваю и возвращаюсь к столу за сумкой, поездка к наладчикам–это процесс, что называется, «с концами», в смысле, что на рабочее место я сегодня не вернусь.

О ДОЗУ у меня нет ни малейшего представления, но я хорошо знаю Серегу. Не было случая, чтобы он куда–нибудь отвалил и «не зачистил концы», скорее всего техотдел с рассылкой запоздал, а наладчики по черновой копии работать не хотят, фасон давят. Понятное дело, элита, грамотный регулировщик на вес золота, на него любой разработчик молится.

Народу в служебном автобусе немного, и я с комфортом устраиваюсь у окна, дорога займет минут сорок, значит, можно подремать.

Фокус не удался, в последний момент рядом плюхнулась Зинка Шинкина из соседнего отдела,–Уф! Еле успела,–сидение жалобно скрипнуло, а Нинка затарахтела с радостным придыханием,–Ой, Ин, сейчас чего расскажу,–её просто распирало от желания поделиться с общественностью,–У Рачкова со Шмелевой роман, уже давно, а оба женаты. Ты представляешь?! Интересно, а её муж догадывается? А жена Рачкова?…

–Спохватилась, про это только ленивый не знает,–ловко я ей кайф обломала,–Они не первый год хороводятся, а как их родственники реагируют, понятия не имею,–все, Шинкина нейтрализована, хотя понятие–то у меня как раз есть.

Рачков начлабом чуть больше года, а до этого поменял в нашем «ящике» кучу мест, и все на пару со Шмелевой, типа: мы такие специалисты классные и идеи у нас новые, то память на «жидких» доменах, то источник питания с КПД одиннадцать вместо семи. У нас они около трех лет, пока начальником был Букреев, ну прямо кисоньки, лапоньки, всем чуть ли ни друзья и братья, но когда нашего Роальда Шарифовича перевели в филиал на должность зама, а Рачкова назначили на его место, вот тут и понеслось…

Все ему виноваты, постоянные нотации, если смежники, не дай бог, позвонят, неважно по какому поводу, тут же истерика. Премию режет регулярно, не забывает только себя любимого и свою «мадам», та тоже не отстает, правда, в противовес своему «милому» ходит на мягких лапах, постоянно шпионит и пытается в душу влезть, посочувствовать.

Нас они давно не стесняются, если не ежедневно, то раза два–три в неделю запираются в «чулане», якобы на совещание. «Чулан»–это комната без окон, забита она всякого рода аппаратурой и предназначена для экспериментов с «жидкими» доменами–эту идею парочка продвигает не первый год. «Эксперименты» проходят бурно: разбито два микроскопа, сломан (пополам!) паяльник, попорчен фейс у осциллографа, но это уже моя работа.

Рачков бабник жуткий и, при случае, сует свои липкие ручонки куда попало, пока начальствовал Букреев, он держался более–менее в рамках, а потом…

Кроме «мадам» в лаборатории есть ещё три женские единицы, вернее были… К Таньке Крупиной он подваливать не рискует, потому как Андрюха, муж её, на этом же этаже работает, а со мной у него осечка вышла.

Как–то по зиме этот козел зазвал меня в «чулан», предлог был так себе, но и отказаться нельзя, формально рабочий момент. Пока шли по коридору, он все про «пятнашку» расспрашивал, а как дверь закрылась, так сразу под юбку полез. Я сначала растерялась, потому что наглости такой не ожидала, толкаю его не то чтобы очень и бормочу: «…что вы…., что вы….., пустите….», а он видимо решил, что завлекаю и давай на стол заваливать… Вот тут я озверела. Врезала ему промеж ног, потом схватила лабораторный пинцет, размахнулась–хрясть… и в «морду» осциллографу, разбить не разбила, а трещина во весь экран. Рачков перепугался: «…ты чего…., ты чего….., я, мол, пошутил…», а я: «…ещё раз так пошутишь, к «Топтыгину» пойду, не постесняюсь…». Угроза подействовала, еще бы, кому с парторгом связываться охота.

А вот Натахе Филипповой туго пришлось, она девочка–одуванчик, отличница по жизни, музыкальная школа, красный диплом, воспитание соответствующие, при слове «дурак» краснеет, ну Рачков и развернулся…, не знаю, что там и как, но Натаха постоянно заплаканная ходила, начинаешь спрашивать, молчит. Плачет и молчит, в общем, месяц назад она уволилась.

…Тр–р–р–р!… Пф–ф–ф… Приехали. Я быстренько выбралась из автобуса и почти бегом направилась в здание, очень уж не хотелось, чтобы Зинка за мной «прицепом» увязалась.

Всё, как я и думала, техотдел только на сегодня рассылку назначил, значит, на регулировке документы будут, в лучшем случае, к концу дня. Пришлось поработать курьером, лично принесла их в цех и отдала наладчикам. Для профилактики устроила бэмс Витьке Баланцеву, между прочим, задушевному приятелю Панченко, ты, чего же, мол, другана подводишь? А тот: «…да я давно по «новой» схеме работаю, это Крюков (начальник участка) увидел и стал орать: права не имеешь, такой, сякой… Он и звонил». Всё тогда понятно, у «ихнего» Крюкова с «нашенским» Рачковым вражда давняя.

Все «дела» заняли час с небольшим и я, прежде чем смотаться, решила зайти в буфет, надо сказать, наш «ящик» предприятие внушительное, несколько тысяч народу, включая филиал, по этой причине по всем территориям раскиданы всякого рода столовые и буфеты. Производство «свое» и кормят где–то похуже, где–то получше, но, в общем, вполне прилично, а вот кондитерский цех просто замечательный, за периметром редко найдешь такие вкусности.

Получив стакан чаю и тарелку с плюшками, я, предвкушая несказанное удовольствие, присаживаюсь за ближайший столик и…

–Привет! А я не сразу тебя узнал.

Поднимаю глаза: Булкин, золотой мальчик, «приятель» Туанетты,–Привет,–это было так неожиданно, что я забыла, зачем пришла, а когда шок прошел, заметила у него поднос с буфетной снедью,–Присаживайся.

–Спасибо. Какими судьбами?

–К наладчикам приезжала.

–А, где работаешь?

–На «четвертой» в отделении у Кирилина, а ты где?

–Военпредом у Гарина, вот почему я ни разу тебя не видел. Вашим «хозяйством» другой отдел занимается,–делаю неопределенную мину и киваю… О чем говорить? Общих тем ноль,–А я еще у Нельки понял, что ты не начального уровня,–мои брови удивленно полезли вверх,–Особенно когда ты с Разиным про выставку Глазунова спорила, ну, и вообще…

–Надо же, какие тонкости психологии.

–Да нет, просто наблюдательность, к тому же необычно было.

–Что именно?

–Ну, понимаешь…,–замялся Булкин,–Когда Вовка с Ольгой разбежались, он заявил, что больше никаких «заумных» баб, мол, достали его образованные. Баба, говорит, должна быть в постели без комплексов, а остальное, читать умеет и ладно, после этого у него девицы были с умственным уровнем ноль, а то и минус единица, где только таких брал.

–Надо же…только мне…,–попытка прекратить Булкинские откровения провалилась, он и ухом не повел.

–В принципе понять его можно. Ольга–то два образования имеет, сначала МГУ, искусствовед, потом «Текстильный», чего–то с моделями, тканями. Публика вокруг неё соответствующая: художники, актеры, журналисты, отец вице–адмирал, мамаша, в свое время, театральный закончила… Хотя, Вовка тоже не из пролетариев и знали они друг друга давно, чуть ли не со школы, не берусь судить, была у них любовь или нет, симпатия точно была…, да и партия удачная. Сначала вроде ничего, сын родился, а потом Ольгу всё больше и больше в богему тянуло, и мамаша её руку приложила. Вовкина теща считает, что она всем пожертвовала ради семьи, загубила карьеру гениальной актрисы. Сам слышал, когда в гостях был. Дочери с детства внушалось, что общаться надо с утонченными людьми, а не с солдафонами, то, что сама замужем за военным не считается. Вовкин тесть мужик мировой был, при нем всё как–то устраивалось, а вот после его смерти ребята всего полгода продержались… Да ты, наверное, и без меня знаешь.

– Ну…, знаю,–в горле пересохло, язык к зубам прилип,–…кое–что,–то ли выплюнула, то ли промычала.

–Вот поэтому мы на тебя и пялились. Заметила, наверное?

–Заметила, но значения не придала,–господи, как бы всё это прекратить…,–Я же новенькая была, а на новеньких всегда пялятся,–срочно, срочно меняй тему,–А, что у тебя за дела были среди ночи?

–Дела?… А–а–а….. Да, ерунда разная…

***

Господи, как же душно! И ноги проклятые не идут… Раз, два, раз, два… Бамс! Ой!…

–Смотри, куда прешь!!!!–орет мне в ухо чей–то голос.

–Простите, пожалуйста,–бормочу я и оглядываюсь.

Тверской бульвар, люди…, идут, бегут, встречаются…, как я тут оказалась?… В руке два червонца… Откуда?!… Ах, да! «Ленком»…, билеты… Машинально сую деньги в карман, потом с трудом добредаю до ближайшей скамейки и словно проваливаюсь куда–то…

Пыльные деревья нехотя шевелят ветками, обнажая спрятанный за ними фасад и вывеску «Кафе «Лира». Услужливая память тут как тут: «У дверей заведенья народа скопленье…», не вижу я никакого народа, сплошной туман перед глазами, зато всплывает Вовкино лицо: «Жена позвонила…, они с сыном в июле….», а потом радостная физиономия парня: «Галя! Галя! Есть билеты…».

Лезу в сумку за носовым платком, но почему–то достаю записную книжку. Медленно переворачиваю страницы: Жмаева…, Крупина…, Люсечка…, Малявин…, Никонов….

–Красавица, вы, я вижу, скучаете, ищите, кому бы позвонить?–медленно поворачиваю голову. Рядом сидит странноватый мужик, пижонистого вида: огромные темные очки, вельветовые штаны, замшевая куртка, на груди цепочка с какими–то цацками, вот только вся его амуниция сильно потаскана, особенно обувь,–Не стоит никого беспокоить,–продолжает он вкрадчивым голосом,–Я с удовольствием составлю вам компанию. Право слово, не пожалеете,–пока он что–то плетет, про мое обаяние, про то, как впечатлен моей внешностью, я внимательно приглядываюсь к неожиданному кавалеру. Длинные до плеч волосы не мыты, как минимум, неделю, на свету аж лоснятся, истощенные синеватые пальцы замысловато переплетены меж собой, но все равно предательски дрожат. Дрожат кстати не только пальцы, ноги тоже и, для того чтобы это скрыть, он вынужден постоянно менять их положение,–Я приглашаю вас в одно шикарное место, друзья будут рады новому знакомству… А, хотите посетить «Дом актера»? У меня много знакомых в этой среде, я часто бываю на Мосфильме…,–он в очередной раз производит манипуляцию ногами, и я вижу, что подошва левого ботинка отстает, а в образовавшуюся щель тычется зеленый носок,–….Я, знаешь ли, милая,–переходит он на «ты», видимо решив, что достаточно меня обработал,–по образованию киновед. Закончил ГИТИС с отличием…

–Сними очки!–приказываю я, как ни странно, он моментально подчиняется и являет миру бесцветные глазки с сильно расширенными зрачками,–Ну, ясно…,–извлекаю из кармана десятку и протягиваю мужику,–Вот, и сделай так, чтобы я тебя долго искала.

Мужик хватает деньги и моментально испаряется, а его место занимает влюбленная парочка. Эти не видят вокруг себя ничего, счастливо улыбаются и нежно перешептываются.

Ну…, на сегодня, пожалуй, достаточно. Многовато чужого счастья. Мне такое сейчас не по здоровью… Медленно поднимаюсь и иду в сторону метро.

***

Я положила голову на спинку стула и закрыла глаза, как же хорошо…, как же хорошо, что у него такая высокая спинка, это чудо эргономики вообще больше похоже на трон.

Я ужасно устала. А кто виноват? Предлагал же Ленский никуда не ходить, тем более что соседей по квартире не было, а все необходимое, чтобы весело провести выходной, было, куда там, встречи с прекрасным мне захотелось! Потащила его в «Пушкинский», выставка, мол, новая. А сама даже точно и не знала, кого выставляют, то ли импрессионистов, то ли авангардистов. Оказалось, ни то, ни другое, временная экспозиция из запасников, немного французов, немного немцев, один испанец, тройка англичан… Весь осмотр занял меньше часа, добирались дольше, из музея вышли, погода хорошая, солнышко пригревает, ветерок ласковый, решили пройтись, и от Волхонки к Александровскому, далее Красная, ГУМ, в результате очутились на Неглинке. Мне на тот момент уже хотелось, есть, пить, спать и я стала тянуть Ленского к метро, но тот объявил, что сейчас отведет меня в одно замечательное место, где я и поем, и напьюсь, и даже, если захочу, смогу поспать, так мы оказались в ресторане «Узбекистан».

Перед входом, как водится, очередь, у двери толпа, люди только что на проезжую часть не вываливаются, а дальше тонкая струйка по улице, чуть ли не до Рахмановского переулка.

Я недовольно фыркнула,–Если сейчас в очередь встанем, то дня через два до входа доберемся.

–А кто тебе сказал, что нам нужен вход?–осадил меня Ленский,–Нам нужен выход, причем, запасной, а он есть в каждом заведении. Положено, в соответствии с правилами пожарной безопасности.

Мы обошли здание ресторана, какими–то только ему известными путями, и оказались на вытоптанном пятачке перед массивной дверью. Ленский уже протянул руку, чтобы постучать, но в этот момент из нее, пыхтя и отдуваясь, появился парень в синей спецовке, за собой он волок тележку с пустыми ящиками,–Эй, мужик!–окликнул его Вовка,–Марата позови,–и сунул парню рублевку, тот молча взял деньги и исчез.

Минут через пять появился высокий брюнет в белой рубашке, они с Ленским о чем–то пошептались, брюнет кивнул и ушел обратно.

–Сейчас все будет,–улыбнулся Вовка,–Может и не по первому разряду, но отдохнуть удастся,–не успел он это произнести, как дверь открылась, и брюнет пригласил нас внутрь.

Сначала мы двигались длинным коридором, в котором витали запахи восточной кухни и моющих средств, прошли помещение, явно бывшее перевалочным пунктом (у одной стены располагались пустые ящики, бидоны, коробки, а у другой такая же тара, но заполненная всякой всячиной). Потом попали в комнатенку непонятного назначения, присутствующая в ней публика на нас даже не отреагировала (один парень переодевался, другой курил, развалившись на стареньком диване, а двое у окна пили кофе) и, наконец, вышли в зал со стороны эстрады.

–У вас сегодня аншлаг,–кивнул Ленский в сторону столиков.

–У нас практически каждый вечер так,–откликнулся брюнет,–Пошли,–мы пересекли зал по диагонали и нырнули за бархатную штору. За шторой пряталась ниша, там стояли два небольших столика, тройка табуретов, которые, судя по всему, были когда–то стульями, и нечто вроде оттоманки с потертой спинкой,–Место для персонала, ну и, если кому–то надо «своих» пристроить, ничего лучше сегодня нет, сам, видел,–пробасил брюнет.

–А мы люди не гордые,–отозвался Ленский,–Было бы, где присесть, тем более что дама моя утомилась сильно. Немудрено,–ехидно хихикнул он,–искусством наслаждаться труд тяжелый, это вам не дрова рубить.

–Ну, даме мы сейчас организуем что–нибудь поудобнее старых табуреток,–улыбнулся брюнет.

Буквально через минуту появился тот самый парень в синей спецовке и принес мне роскошный стул с высокой резной спинкой.

…Тишина, вкусные запахи…, лепота….

–Ика! Вернись к жизни,–запахи значительно приблизились и стали еще соблазнительнее,–Кушать подано!–открываю глаза: передо мной огромная тарелка с восточным орнаментом, а на ней гора узбекского плова.

–Мне этого за неделю не съесть.

–Как получится,–Вовка разлил вино и протянул мне бокал,–Это в помощь.

Дзинь–дзинь…

Плов оказался необычайно вкусным, я прикончила его в один момент, потом откуда–то опять возник парень в синей спецовке, забрал пустую тарелку и поставил еще одну с чем–то очень соблазнительным,–Официанты заняты,–извинился он,–Марат меня прислал, если что надо будет, говорите. Я Андрей, подсобка направо, там найдете,–и исчез.

–Немногословный парнишка,–усмехнулся Ленский.

–Зато оборотистый,–услышала я знакомый голос,–За вечер не меньше двадцатки имеет, а всего лишь разнорабочий,–в проеме, слегка придерживая бархатную ткань, стоял Славка Гордеев.

–Опачки!–обрадовался Ленский,–Какая встреча!

–Привет, привет! Я вас заприметил, когда вы по залу шли,–он по–дружески обнялся с Ленским, потом поздоровался со мной,–Здравствуй, Ин! Рад тебя видеть.

–Ты один или как?–поинтересовался Вовка.

–Уже один,–улыбнулся Славка.

–Так давай к нам, веселее будет,–подмигнул Ленский.

–Ну, про тебя все понятно, а как дама?–Гордеев вопросительно посмотрел в мою сторону.

Я отреагировала моментально,–Дама не против,–Славка был приятной личностью, он мне понравился еще при первом знакомстве, тогда у Нельки.

Гордеев тот час исчез, но через минуту вернулся, в руках он держал початую бутылку коньяка,–Со своим харчем, так сказать, там,–он показал за штору,–праздник закончил. Значит, здесь можно продолжить,–и потянулся к моему бокалу. Я отрицательно замотала головой, мол, нет, у меня вино,–Как скажешь,–он налил коньяк сначала Ленскому, затем себе,–Ну, ребята, за встречу!

–За приятную встречу!–поддержал его Ленский. Мы выпили,–А, чего один? Наташка опять концерт устроила?

–Имеет право. Она женщина.

–Истеричка она и стерва, каких мало! Чего ты ее терпишь? Брось к чертовой матери!

–Это грубо. Мужчина не должен обижать женщину. Мужчина должен создать условия, чтобы она сама его бросила, при таком варианте и совесть чиста, и женская гордость не страдает, и врага не наживешь.

–Философ, прямо–таки Спиноза!–усмехнулся Ленский.

–Кстати о Спинозе, ты же мне книгу по бортовым вычислителям обещал.

–Завтра после работы заеду домой, найду тебе книгу.

–Завтра воскресенье,–влезла в разговор я.

–Как воскресенье?–удивился Вовка,–Сегодня суббота, что ли? А время сколько?

–Около шести,–откликнулся Гордеев.

–Ё–моё!–Ленский даже вскочил,–сегодня же у сестры моей, Алки, день рождения! А я, баран, забыл!–он засуетился,–Ребята, простите, мне обязательно надо там быть. Я побежал, ладно?,–Вовка чмокнул меня в щеку и полез за кошельком,–Прости, непутевого. Сама доберешься?

–Об этом не беспокойся,–успокоил его Гордеев,–и деньги убери. Мы люди не бедные.

После Вовкиного ухода повисла неловкая пауза, не зная, чем заняться, я поковырялась в тарелке,–Интересно, что это? Голубцы?

–Это долма,–проинформировал меня Славка,–очень вкусная штука. Рекомендую.

–Я уже полна по самый край, а попробовать хочется.

–А давай под коньячок, уверяю, хорошо пойдет.

–Не сомневаюсь, но закуску поделим. Мне две штуки, тебе четыре.

Мы выпили коньяк, а потом, пользуясь одной тарелкой, стали потрошить ароматные, пахнущие виноградом «колбаски».

–Вкусно?–поинтересовался Гордеев. Я утвердительно кивнула,–Ни коньяк, ни вино больше не предлагаю, а то решишь, что я тебя спаиваю с гнусными намерениями, поэтому алкогольный процесс регулируй сама. Мое дело военное, приказ есть–выполню!

–Вот что, товарищ офицер, давай еще по одной. Тарелку освободить надо,–я ткнула ножом в две оставшиеся «колбаски».

–Понял, командир

Мы весело чокнулись, выпили и с аппетитом прикончили оставшуюся закуску.

–А ты, где работаешь?–поинтересовалась я.

–Не работаю, а служу,–поправил Гордеев, на «Парке культуры» есть одна организация.

–Как Ленский военпредом?

–Нет. Я программист.

–А я думала, что программистами только гражданские бывают.

–Программисты всякие бывают, но в какой–то степени ты права, я ведь офицером быть не собирался. У меня и в семье военных никогда не было. После школы в «Бауманское» поступал, одного балла не хватило. Мне на тот момент уже восемнадцать было, следовательно, осенью в армию. Значит, учиться буду после службы. Я уже расслабился, пивко, ночные посиделки, призыва жду. А тут к соседке из Коломны сын приехал, он в тамошнем военном училище прапорщиком служил, поймал меня и говорит, чего ты парень время теряешь? У нас в училище, через две недели дополнительный набор, поступай. Не понравиться, бросишь, но если три года проучишься, тебе и армию зачтут, и незаконченное «высшее» получишь, а с таким багажом на гражданке легче устроиться. Ну, съездил я в Коломну, все разузнал, специальность вроде подходящая, подумал, какая разница, где с вычислительной техникой работать. Вот так я военным и стал.

–Не жалеешь?

–Чего жалеть–то. Учиться мне понравилось, у меня в дипломе всего две четверки, распределили хорошо, работа интересная, не вижу повода для грусти.

–И в академии тебе тоже понравилось?

–В академии я не учился. Зачем? Мне работать нравиться, а карьеру делать–нет, к пенсии майора дадут и хорошо.

– А я думала в вашей компании все «академики».

–Ничего подобного, кроме меня еще Женька Самойлов, Сашка Захаров, Ланин Олег, ну, и еще есть.

Неожиданно послышался шум, топот, звон и бархатная штора задрожала, как осиновый лист. Гордеев придержал ее рукой и выглянул в зал.

–Что там?–поинтересовалась я.

–Вроде помяли кого–то. Пора отсюда сматываться.

–И я думаю, пора.

Славка опустил штору,–Сейчас найдем нашего подсобного благодетеля, а потом на выход,–он протянул мне руку,–Пошли вместе. Одну я тебя здесь не оставлю, мало ли что.

Благодетеля искать не пришлось, объявился сам. Гордеев отдал ему три бумажки, одну бледно фиолетовую и две синих, тот тщательно их рассмотрел, потом фиолетовую и одну синюю положил в нагрудный в карман, а еще одну синюю сунул в карман брюк, буркнул что–то вроде «спасибо» и повел нас служебными коридорами на выход.

***

Солнце скрылось в один момент, тут же подоспел ветер и по асфальту запрыгали крупные дождевые кляксы. Я удивленно смотрю вверх и ежусь, а еще минуту назад было так жарко, что воздух плавился. Огромная темно–серая туча выползла невесть откуда и грозно зависла над Ленинским проспектом. Мокрые кляксы стали значительно меньше, но количество их резко возросло, похоже, надо спасаться, только где? Кручу головой, вижу булочную, до нее шагов сорок, не больше, но всё равно подмокнуть я успеваю основательно, а как только оказываюсь внутри, ливень на улице превращается в водопад. Вода бьет по стеклам с таким остервенением, что кажется еще чуть-чуть, и они лопнут.

Я тоскливо взираю на мокрые босоножки, на влажное платье и мысленно кляну себя за то, что забыла зонт…

–Не переживай! Сейчас все высохнет. Лето все–таки,–оборачиваюсь, Лелька!–Да и дождь ненадолго,–в руках у нее два объемистых целлофановых пакета с «райскими птицами», такие птицы только в «Березке» «летают»,–Ты, как здесь?

–Во «Власте» сумку хотела прикупить. Не судьба!

–Что так?

–Да ничего подходящего не нашла,–это вранье, на самом деле, у меня банально не хватило денег.

–Бывает. А сейчас куда?

–Не знаю. Загляну в пару магазинов для очистки совести и домой.

–Значит, свободна?

–Ну, да…

–Отлично! Поехали ко мне, заодно поможешь,–она протягивает мне один из пакетов, и кивает головой на окно, –Пошли, пока дождя нет.

А дождь действительно прекратился. Моментально и незаметно, вот только надолго ли? Мы выбираемся из булочной, рысцой добегаем до остановки и запрыгиваем в отъезжающий автобус.

–Уф!–облегченно вздыхает Лелька,–Не стой! Двигайся, двигайся!–дружно работая руками, кое–как протискиваемся сквозь скопившуюся у двери толпу и устраиваемся на задней площадке,–Ну, вот и ладненько.

–Далеко ехать?

–Не очень.

Плавно покачиваясь, автобус размеренно катится по проспекту, а небо опять заволакивает тучами и мелкие дождинки требовательно колотят в его окна, на ближайшей же остановке это значительно увеличивает количество пассажиров, теперь нас активно пихали и справа, и слева.

– Крепись,–подмигивает Лелька,–Еще минут пять и мы на месте.

–Тогда надо к выходу двигаться,–отзываюсь я.

–Не надо, там пол–автобуса выходит.

И действительно, как только из динамика донеслось: «Следующая остановка «Магазин «Ткани», народ в салоне зашевелился и занялся выяснениями кто, где и когда выходит, а стоило машине остановиться, как людской поток тут же устремился наружу, и мы с ним…

Кое–как отбрыкавшись от «попутчиков», я поинтересовалась,–Куда теперь?

–За «революционными» массами,–усмехается Лелька и указывает на бегущих к переходу людей,–Магазин «1000 Мелочей» знаешь?–согласно киваю,–Отлично. Вперед! Энергичненько!!!

Последний эпитет весьма актуален, непогода опять набирает обороты. Дождь уже хлещет нещадно, мокрый подол закручивается вокруг ног и максимально осложняет движение, а набитый пакет так и норовит плюхнуться на утонувший в воде асфальт, чтобы хоть как–то предотвратить катастрофу мне приходиться прижать его к груди.

Разбушевавшаяся стихия набрасывается на нас с яростью раненной тигрицы, разом отнимая способность и видеть, и слышать, функционирует только инстинкт самосохранения. Это он заставляет меня ориентироваться на маячащую впереди Лелькину спину, и все время твердит: «….. только бы не потерять ее из виду, только не потерять, не потерять…..»

…Бац!… Я утыкаюсь во что-то мягкое и слышу голос своей спутницы,–Ой! Ну, ты даешь, мать!–Поднимаю глаза. Она трет ушибленное плечо и улыбается–Сбавляй обороты. Пришли.

Мы стоим измученные и мокрые у одного из подъездов длинного кирпичного дома, еще шаг и… в этот момент дождь чудесным образом прекращается.

Квартира на втором этаже, всего–то два лестничных пролета, но сил у меня хватает только на то, чтобы кое–как доплестись до заветной двери, а в коридоре я устало плюхаюсь на что–то круглое, укрытое плюшевой накидкой, и с удовольствием вытягиваю ноги,–Фу, сил больше нет!

Лелька отбирает у меня пакет и ехидно интересуется,–Удобно устроилась? Задницу не щемит?–недоуменно моргаю глазами,–Ты же на пылесосе сидишь! Вон банкетка,–она тычет пальцем в угол и исчезает в комнате.

Я перебираюсь на банкетку и с удовольствием прислоняюсь к стене. Наконец–то сухо…

Из комнаты доносятся голоса.

–Я думал, ты сразу в ресторан,–басит осипший мужской голос.

–Как видишь, нет,–слышен скрип, потом что–то падает,–Давно проснулся?

–А я и не просыпался,–отзывается мужик,–поссать встал.

–Стой! Я не одна. Кондратова в коридоре.

–Подумаешь! Она че голых мужиков не видела? Ленский перед ней во фраке ходит, да?

–Так–то Ленский…

–Ну ладно…, не жужжи…

Через пару минут в коридоре появляется мужик в распахнутом банном халате, из которого нахально выглядывают волосатая грудь и тоскливо повисший член,–Привет, Ин!–приветствует он меня хриплым голосом и, распространяя запах перегара, исчезает в туалете.

Я провожаю его взглядом и не сразу догадываюсь, что это Юрка Корецкий, очень трудно совместить обросшее трехдневной щетиной и насквозь прокуренное чудовище с тем Юркой, которого я знаю, который всегда гладко выбрит, в костюме с иголочки, с идеально уложенными волосами и запахом заграничного парфюма.

Следом за ним в коридоре появляется Лелька, на ней трикотажные брюки и футболка,–Хватит сидеть. Пошли на кухню,–я послушно выполняю ее приказ,–Платье снимай, сейчас халат принесу.

Она забирает мое мокрое платье и отправляется за халатом.

Я остаюсь в одиночестве, из окна тянет ласковым ветерком, ленивое солнце, словно нехотя, растекается по подоконнику, даже не верится, что еще полчаса назад природа неудержимо билась в истерике.

Слышно, как хлопает дверь туалета, в кухне появляется Корецкий, на меня он даже не смотрит, направляется прямиком к плите, там стоит огромная пятилитровая кастрюля. Юрка достает из шкафчика бокал, зачерпывает что–то из кастрюли и одним махом вливает это в себя, так повторяется три раза, потом Корецкий ставит посуду в раковину и удаляется.

В коридоре опять голоса.

–А я думал, мы с тобой покувыркаемся…

–Пусти… Тихо, тихо…, ты сейчас и стоишь–то с трудом, не то чтобы… Сколько проиграл–то?

–Ерунда. Сотню с небольшим.

–Отдал?

–Еще тридцатку должен.

–Ладно. Вечером…

Дальше слышна возня и тяжелое сопение…

Мне становится неловко, я отхожу от двери как можно дальше, лезу в сумку за сигаретами и ищу глазами пепельницу…

–На холодильнике,–Лелька протягивает мне халат,–платье твое я на балконе повесила, сейчас его ветерком продует и порядок. Пить хочешь?–не дожидаясь ответа, она наливает мне в чашку из той самой кастрюли, которую так жадно опустошал Корецкий.

Я с недоверием сначала принюхиваюсь, а потом нерешительно пробую,–Ой, как вкусно! Это что компот? Я такой никогда не пила.

–Ну, еще бы! Старинный еврейский рецепт, если у Юрки «скачки» я его обязательно варю.

–Какие скачки?

–Это, когда в преф режутся.

–Он поэтому такой?

–Ну да, трое суток пульку писали, теперь отсыпается.

–Трое суток?! А как же?…

–Для жены он в командировке, а как на работе, не знаю, уверена, что порядок, с его–то связями. Дядька у него в «конторе» очень крупный чин, он, кстати, его и вырастил. Юрка сирота, родители погибли, когда он еще в школу не ходил, а у дядьки ни жены, ни детей, так что Корецкий его единственная надежда на продолжение рода. Дядюшка ему дорожку вымостил: престижная школа, военное училище, академия, даже жену подогнал, папаша её директор ЦУМа, по всей видимости, между ним и Юркиным дядькой какие–то непростые завязки.

–И чего? Корецкий так сразу и согласился? Непохоже на него.

–А чего ему фордыбачить? У них свободные отношения, левосторонние. Один налево, а другой еще левее, так что Юркиному дядюшке долго внуков придется ждать, но приличия они с женой соблюдают, где надо вместе появляются, а ежели что, «сказки» друг другу рассказывают. Ну их к богу,–она открывает холодильник и достает оттуда большую тарелку,–Пробуй. Форшмак из селедки,–есть я не хочу, но чтобы не обидеть хозяйку, послушно цепляю на вилку немного серо–желтоватой массы,–Ну, как? Съедобно?–я восхищенно трясу головой,–Ты еще мою фаршированную щуку не пробовала,–смеется Лелька,–Это меня тетя Клара научила. Я когда в Москву приехала, готовить совсем не умела, яичница, картошка вареная и прочая мура, тетка узнала и в крик: «Безобразие! Девочка из приличной еврейской семьи, а простой цимес приготовить не может!» А где его взять, умение–то? Мы же с отцом вдвоем жили?