Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

И Платон уведомил зятя, что отъезду Ольги противится сама императрица, желая, чтобы сестра фаворита украшала её двор. Таким образом, Жеребцов удручённый уехал один. А Ольга осталась блистать при дворе.

Перед её прелестями в своё время не устоял и сам Павел Петрович, будучи ещё великим князем. Он влюбился в Ольгу и отчаянно домогался её! Однако она, предпочитала высоких и красивых мужчин, и не желала отвечать взаимностью цесаревичу. И только, благодаря опять-таки стараниям Платона, ей удалось избежать этой неприятной связи. Государыня Екатерина тогда лично попросила сына оставить Ольгу в покое!

По-настоящему разжечь пламя страсти в её сердце удалось только статному красавцу с тонкими чертами лица и завораживающим взглядом, Чарльзу Витворту! Он был на двенадцать лет её старше и, пленил молодую чаровницу английской сдержанностью, манерностью и загадочностью.

От этой любви Ольга была сама не своя! Она ласково звала его «Шерли» (от французского cher). Ради него была готова на любые жертвы! И, чтобы быть с ним рядом, для неё не существовало никаких преград! Так самозабвенно может любить только русская женщина. И сердце английского дипломата дрогнуло.

При жизни императрицы Екатерины жизнь семейства Зубовых была просто сказочной. Они невероятно разбогатели, приобрели огромный вес в обществе и безграничную благосклонность государыни.

Но с приходом к власти Павла, их сказочная жизнь закончилась. Имения были конфискованы, богатства отобраны, положение унижено. Николая Зубова, старшего из братьев, Павел отправил в деревню. Платона выдворил из страны за границу.

Ольга осталась в Петербурге (возможно, в память о своей прошлой любви Павел проявил к ней снисхождение), но её влияние при дворе утратилось. Дом на Английской набережной – это всё, что у неё осталось от прежней жизни. Даже возлюбленный Чарльз, боясь связи с опальной графиней, покинул её. Всеми забытая и одинокая Ольга оплакивала несчастную судьбу, лёжа на холодной кровати в своей спальне.

Разумеется, Жеребцова начала питать страшную ненависть к Павлу, из-за которого потеряла всё. Она была так отчаянно прекрасна в своём горе, что постепенно вокруг неё стали собираться сочувствующие представители столичной аристократии, такие же обиженные на новый режим и потерявшие былые привилегии.

Чтобы развеять печаль, Ольга проводила у себя в доме музыкальные вечера, назло запретам императора. И каково же было её удивление, когда три года спустя к ней явился Витворт и пожелал возобновить их отношения. И Ольга, не помня себя от счастья, бросилась с головой в прежнюю любовь!

Ослеплённая чувствами, она не сразу поняла, что Чарльз настойчиво пытается втереться не столько в её постель, сколько в круг её общения. И, не задумываясь, поддерживала просьбы любовника свести его с тем или иным влиятельным человеком. И только, спустя какое-то время, поняла, что… Витворт готовит заговор!!

Но сердце любящей женщины делает её безумной и теряющей ощущение опасности. Ольга полностью растворилась в Чарльзе и в его тайной миссии. Тем более, что интересы Сент-Джеймского кабинета, по счастью, совпадали с Ольгиными!

Зимний дворец

Покои великой княгини Елизаветы Алексеевны

Малышка Мария делала первые неуверенные шаги. Она наотрез отказывалась ползать, как это делают большинство детей. Крепко держалась за руки матери и неуклюже, но настойчиво шагала маленькими ножками.

Кстати тёмные волосы, из-за которых произошёл скандал, постепенно светлели, и к десяти месяцам головка Марии была увенчана воздушными кудрями русого цвета. А цвет глаз из чёрного стал оливково-серым. Но теперь это уже никого не интересовало! Дурная слава прокатилась по дворцу, наделала шума, покалечила кому-то карьеру и репутацию. Но признавать свои ошибки по этому поводу никто не собирался.

Александр держал супругу за руку и невольно отмечал, что материнство чудесным образом украсило Елизавету! Она немного поправилась, и эта полнота придала ей аппетитное очарование – лицо чуть округлилось, и щёки заиграли румянцем, появилась высокая соблазнительная грудь и круглые бёдра. Из стройной хрупкой тростинки с прозрачной кожей Елизавета превратилась в привлекательную молодую женщину, от которой веяло притягательной силой. И, поглаживая бархатистую кожу её руки, Александр чувствовал нарастающее желание.

Он прижался к супруге щекой и что-то заговорщически прошептал на ухо. Она смущённо порозовела:

– Сейчас?! Но Марию нужно покормить. А потом у неё дневной сон…

Александр нетерпеливо вздохнул:

– Лиз! У тебя целый штат нянек!

– Ты прав.

Она вызвала из соседней комнаты двух нянек и приказала:

– Марию следует накормить и уложить спать! – и, увлекаемая супругом, с виноватым выражением лица удалилась из покоев.

Няньки с понимающей улыбкой поглядели им вслед. Одна из них распорядилась:

– Я схожу на кухню за кашей, а ты усади принцессу за стол. И прибери игрушки.

Вторая нянька усадила малышку на стул, пододвинув к столу. Аккуратно повязала кружевную салфетку девочке на шею и, отвернувшись, стала подбирать разбросанные игрушки.

Малышка, оставшись без присмотра, ухватилась за скатерть, приподнялась и встала ножками на стул и, потеряв равновесие, полетела вниз головой! Нерадивая нянька бросилась к ребёнку, подняла, прижала к себе и начала успокаивать. Но Мария кричала так, что захлебывалась собственным криком.

Вернувшаяся с кашей нянька испугалась:

– Что стряслось?? Почему ребёнок плачет?

Но та, чтоб избежать наказания, ни в чём не призналась:

– Не знаю!! Может, голодная?

Вдвоём няньки еле-еле успокоили надрывно плачущую принцессу, с горем пополам накормили её и укачали в колыбельке.

Спустя полчаса в покои вернулась Елизавета, счастливая и румяная она склонилась над спящей дочуркой. Ничего не заподозрив, заботливо поправила ей одеяльце и погладила по русым кудряшкам.

Тот же день

покои великого князя Александра Павловича

– Ваше высочество, – доложил дежуривший у двери кавалергард, заглядывая в покои к великому князю Александру Павловичу. – Пришёл капитан-поручик Чернышёв.

– Наконец-то! – воскликнул цесаревич. – Пусть войдёт.

Удовлетворённый только что приятно проведённым временем с супругой Александр уже сменил гнев на милость и придирчиво оглядел адъютанта:

– Где тебя носит, Чернышев?!

– Простите, Ваше высочество, – искренне выдохнул Саша, склоняя голову.

Великий князь тут же брезгливо закрыл ладошкой нос, задохнувшись ударившим ему в лицо перегаром:

– Какого чёрта ты являешься во дворец в таком непристойном виде?!

– Простите, Ваше высочество…

– Чернышёв! Я тебя умоляю, не открывай рот! – Александр прижал к носу батистовый платок, – Отойди от меня на два шага. А ещё лучше ступай домой! И чтоб завтра с утра был, как огурец!

Но тот горел желанием поведать цесаревичу о таинственном разговоре в доме Жеребцовой:

– Александр Павлович, я должен Вам кое-что сказать.

– Завтра, Чернышёв! – отмахнулся цесаревич, не давая ему досказать, – Иди! И проспись!!

Тот же день

Галёрная улица, особняк Н. П. Румянцева

Спать, разумеется, он не мог. Подслушанный им разговор Витворта с Жеребцовой не давал покоя! В квартире на Вознесенской, Саша никого не застал, видимо Алексей находился в карауле. Тогда, наспех приведя себя в порядок, Чернышёв помчался на Галерную улицу к Румянцеву.

Дворецкий проводил гостя в кабинет хозяина.

– Николай Петрович! Я к Вам!! – сообщил Саша. – Пожалуйста, не говорите Анастасии, что я здесь.

– Да… Пожалуй, не буду, – согласился он, отступая от него на шаг и тут же заметил с подвохом, – Так отчаянно праздновали вчерашнее сватовство?

Чернышёв смутился:

– Вроде того…

Румянцев потёр ладони:

– Что ж, присаживайтесь, стану Вас лечить. Сейчас распоряжусь, чтоб нам принесли стерляжьей ухи, капустного рассолу и немного водочки!

– Н-не-ет… только не водку, – категорично замотал головой Саша.

– Не спорьте со старым пьяницей! Я знаю, что надо!

Прислуга сервировала им стол прямо в кабинете. Николай Петрович, манерно оттопырив мизинец, разлил в рюмочки по чуть-чуть водки из холодного запотевшего графина. Сашка, переборов себя, сделал один глоток. И, желая заглушить чувство отвращения, активно взялся за ложку.

Стерляжья уха и капустный рассол, и в правду, произвели волшебное действие на больной организм. Вскоре Чернышёв почувствовал себя бодрее, да и головная боль постепенно капитулировала.

– Николай Петрович, нас здесь никто не слышит?

– Определённо, – утвердительно кивнул тот.

– Мне нужен мудрый совет.

– Внимательно слушаю Вас, мой друг.

– Я совершенно случайно подслушал один разговор, который не даёт мне покоя.

И он пересказал подслушанный им диалог мадам Жеребцовой и Витворта, опустив лишь своё участие в этой истории. Румянцев долго молчал, хмуря лоб, и, наконец, произнёс:

– Всё это очень интересно.

– Мне кажется, тут пахнет заговором…

– Это верно, – подтвердил тот.

– Николай Петрович, я в растерянности! Что мне делать? Я должен кому-то сообщить? Великому князю Александру Павловичу? Или кому-то из его доверенных лиц? Может, военному губернатору графу Палену?

Румянцев задумчиво потёр подбородок:

– Я бы советовал Вам никому об этом не говорить.

– Почему? – не понял Саша.

– Если всё это лишь житейские сплетни, Вы рискуете выставить себя на посмешище. А, если, напротив, всё слишком серьёзно, Вы рискуете расстаться с жизнью.

– Почему?

– Ну, смотрите…, – стал терпеливо объяснять ему Румянцев. – Допустим, это заговор. Вы не знаете, о чём он, и кто в числе заговорщиков. Поэтому можете по ошибке рассказать об этом не тому человеку и… лишиться головы! Между прочим, Вы рисковали уже сейчас, когда рассказали всё мне!!

Саша побледнел:

– Вы… в заговорщиках?

– На Ваше счастье, нет. Но ведь мог бы!! Понимаете?

Чернышёв задумался. Румянцев продолжал рассуждать:

– Во всей этой истории меня больше всего смущает присутствие английского посла.

– Отчего?

– Видите ли, император нынче зол на союзников и стращает их намерением вступить в союз с Францией. Англии это явно не по душе. Боюсь, как бы Сент-Джеймский кабинет в лице Витворта не задумал бы в ответ каких-то козней в адрес Павла…

– Каких?

– Пока не знаю. Это лишь предположение… Чернышёв, Вам нужен был совет. Так вот, мой Вам совет: не лезьте в это дело!! Вы молоды, неопытны. А это, друг мой, политика. Она беспощадна к дилетантам.

Улица Вознесенская,

доходный дом купца К. Гейдемана

Но совет Николая Петровича Чернышёву показался слишком категоричным. У Саши так и свербело рассказать об этом ещё кому-нибудь. И вечером, дождавшись из караула Охотникова, он вывалил всё ему на суд.

Алексей, как и Румянцев, настойчиво стал убеждать друга не совать свой нос в это странное дело! Но Сашку распирало любопытство, он не желал отсиживаться в тени, а, напротив, загорелся идеей выведать все тайны заговорщиков. И для этого хотел свести с ними более тесное знакомство.

– Даже не вздумай! – отговаривал его Алексей. – Внедряться в ряды заговорщиков – это слишком опасно!!

– Я буду о-о-очень осторожен! Мне бы только найти предлог, чтобы затесаться в общество мадам Жеребцовой. Может, мне прикинуться, что я влюблён? Что скажешь?

– Скажу, что ты болван! – покачал головой Охотников. – Вчера ты сватал Анастасию, а сегодня хочешь крутить роман с Жеребцовой??…

Друзья и не подозревали, что Ольга Александровна сама в это время размышляла о том же. Она отлично понимала, что заговор против императора без поддержки нового претендента на престол – не заговор, а так, балаган! Конечно, присутствие в их рядах влиятельных лиц, обеспечивает их проекту определённую долю успеха. Но, если великий князь Александр Павлович откажется встать на их сторону, то, в случае разоблачения, их всех перевешают, как бешеных собак!! А подобрать ключик к цесаревичу лучше всего через его доверенных лиц. А самое доверенное лицо у Александра последнее время – это очевидно – адъютант Чернышёв!!

Таким образом, этой ночью звёздный пасьянс сошёлся, удовлетворив желания обеих сторон. Рано утром в комнату на Вознесенской явился посыльный и вручил капитану-поручику Чернышёву розовый конверт, пахнущий парфюмом.

– «Любезнейший Александр Иванович. Скучая по Вашим милым моему сердцу глазам, горю желанием видеть Вас нынче у себя в доме на музыкальном вечере. Жду Вас в семь. Ольга.»

Чернышёв перечитал на два раза письмо. Растолкал Охотникова:

– Лёшка! Вот удача-то!! Она сама меня зовёт! Сегодня!

Дом О. А. Жеребцовой

Гостиная была полна народу. Среди толпы светских барышень и офицеров, завсегдатаев столичных увеселительных собраний, Саша распознал две значительные государственные фигуры: адмирала Осипа де Рибаса и вице-канцлера Никиту Петровича Панина. Разумеется, здесь был и Витворт. А вскоре пожаловал и граф Кутайсов, и сразу вокруг него начали виться английский посол и Панин, поочерёдно наливая тому вина и вовлекая в беседу.

Кутайсов, которого, в силу его незнатного происхождения, столичная аристократия не жаловала (чаще насмешничала), был весьма польщён проявленным вниманием. Поэтому охотно пил вместе с Паниным и изо всех сил поддерживал разговор.

Саша подошёл ближе и, прислонившись к колонне, стал усиленно делать вид, что увлечён пением мадам Шевалье, а сам, растопырив уши, прислушивался к их разговору.

– Ах, как я Вас понимаю, Иван Павлович! – доверительно говорил Панин Кутайсову. – Любому отцу хочется, чтобы дети были счастливы и благополучны!! Сына к хорошему чину пристроить, дочь – замуж отдать за богатого и влиятельного человека.

– Да хоть бы и не за богатого, – вздохнул Кутайсов, – Богатства нам своего хватает! Но, чтоб человек был уважаемым. Машенька-то у меня засиделась в девках, выбираючи.

Панин с Витвортом многозначительно переглянулись:

– Да… Нынче всё так сложно, – сокрушённо подметил Панин. – Князья, что род вековыми ветвями исчисляют, уж больно кичатся! И та им невеста не по нраву, и эта не хороша!! То ли дело те, кто своей преданностью титул заслужили, и собственным усердием свой фамильный герб заработали.

– Да-да! – всколыхнулся Кутайсов, бывший пленный турок, вышедший, благодаря Павлу, из цирюльников в графы. – Это Вы верно пометили, Никита Петрович!

– Таким людям надо вместе держаться!! Они всегда друг друга поймут и в беде не оставят! Они – настоящая сила и опора государства!!

– Вот, к примеру, Платон Зубов! – как бы невзначай, вмешался в разговор Витворт.

– А что Зубов? – не понял Кутайсов.

– Он ведь тоже титул заслужил перед государыней преданностью и усердием. А влиятельность и уважение этого человека до сих пор не утратили силы, хоть он и выслан из страны. Я так хорошо знаю Платона Александровича потому, что был близок с ним.

– Хоть и понятны взгляды императора на бывшего фаворита матушки, но, между нами, Зубовы – преданнейшие поданные! – поддержал Панин, – Обласканные государем, никогда не предадут руки, их кормящей!! Верно, Иван Павлович? – обратился он к Кутайсову.

– Д-да, – заикнувшись, поддакнул тот.

– Платон Александрович в письме сообщил мне, что прискучило ему житьё за границей, – поведал Витворт. – С таким невероятным желанием бы вернулся на родину! Женился на какой-нибудь девице с достойными родителями! И жил бы, радея за Отечество.

– Да уж наслышаны все, как ему там за границей-то «прискучило»!! – фыркнул в ответ на это Кутайсов, – Сначала Платон всюду возил за собою какую-то девицу, переодетую камердинером! Потом в Теплице назойливо ухаживал за красавицей эмигранткой Ларош-Эймон! Наконец приволокнулся за молоденькими принцессами Курляндскими, сразу за обеими!! Потом якобы влюбился в старшую из них, Вильгельмину, а когда отец не согласился на брак, решил похитить её!! То-то был скандал!

– Иван Павлович, – укоризненно заметил ему Панин, – Русский человек – широкая душа! Скучно на чужбине, вот и дурачится!! А женился бы на хорошей девушке, пусть не молодой, и остепенился бы.

Кутайсов осёкся и призадумался. Кажется, зерно, зароненное собеседниками, упало—таки на благодатную почву. Спустя несколько минут глубокого размышления, бывший цирюльник растерянно проронил:

– Вы полагаете, господа, что моя Машенька могла бы составить партию такому человеку, как Платон Зубов?!

– А Вы спросите об этом Машеньку! – улыбнулся хитро Панин.

– Да, нешто Платон Александрович захочет? – забормотал Кутайсов в недоумении, – Ведь он же такой… с претензиями!!

– Люди меняются, Иван Павлович, – намекнул Витворт.

А Панин, поняв, что Кутайсов на столько туповат, что намеками не обойдёшься, выдал напрямую:

– Платон Александрович был бы счастлив! Вы с ним – одного поля ягоды! Вам и надлежит вместе держаться!! А, уж если бы Вы, Иван Павлович, похлопотали о возвращении Платона в Петербург, так он бы не то, что жениться, ноги бы Вам целовал!!

Сашка за колонной усмехнулся: обработали простака, как крестьянин брюкву!

Панин отвёл Кутайсова к столу, чтобы выпить за успех их предприятия и будущее семейное счастье девицы Марии Ивановны Кутайсовой.

К Витворту же подошёл де Рибас и поинтересовался:

– Рыбка проглотила наживку?

– Так точно.

– А во дворце сегодня был скандал, – сообщил де Рибас, потягивая вино из бокала.

– Что такое? – заинтересовался Витворт.

– Император отправил героического Суворова в отставку!

– Да что Вы?! – лицо Витворта озарилось довольной улыбкой. – А что так разгневало Павла?

– Кто-то донёс ему на фельдмаршала, будто бы тот во время командования войсками за границею, имел при себе генерала, в качестве дежурного, вопреки императорским установлениям и Высочайшему уставу.

– Полагаю, незаслуженная отставка героя вызовет волну возмущения в армии.

Осип де Рибас сморщил нос:

– Сомневаюсь… Командиры уже привыкли к безумным выходкам государя.

– Безумным?… – повторил англичанин, и лицо его застыло, озарившись какой-то не осознанной пока мыслью.

– Александр Иванович!! Вы не скучаете? – это припорхала Ольга, игриво сверкая глазами, и не дала Чернышёву подслушивать. – Простите, что оставила Вас без внимания. Но теперь – я вся Ваша!

И она прильнула к нему всем телом. Саша смущённо огляделся по сторонам:

– Осторожнее. На нас все смотрят, Ольга Александровна…

– Тогда, давай ненадолго сбежим от них, а? – подмигнула она, переходя на «ты». – Или лучше оставайся у меня на ночь!

Но тут между ними вклинился Витворт:

– Мадам! Разрешите ангажировать Вас на танец?

– Я сегодня танцую только с капитаном-поручиком Чернышёвым! – капризно заявила она.

– Тогда позвольте Вас на два слова!

Жеребцова сдержанно улыбнулась и послушно пошла за Чарльзом. Они встали у окна, и Витворт что-то долго и наставительно шептал ей на ухо. После чего Ольга вернулась к Чернышёву и сообщила:

– Увы, мой пылкий лев! Сегодня наше свидание не состоится.

– Почему? – Саша попытался изобразить разочарование.

– Потому, – она приложила пальчик к его губам, – Молчи. Значит, так надо. Я сама назначу встречу.

И, бросив ему загадочный полный томной страсти взгляд, поплыла по залу, расточая внимание другим гостям.

Улицы Петербурга

Когда за полночь гости стали расходиться, Саша внутренним чутьём определил, что музыкальным вечером всё не окончится. Раз Ольга дала ему сегодня отворот-поворот, значит, у неё встреча с кем-то поважнее. Интересно, с кем?

Чернышёв, выйдя на улицу, спрятался за фонарный столб и, провожая глазами гостей, попытался отследить, кто останется у Ольги?

Но, к его удивлению, ушли все. И Кутайсов, и де Рибас, и Панин, и даже Витворт! Саша, недоумённо почесал в затылке: ради кого же тогда она его выставила?? И вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнив о существовании тайного хода. Чернышёв скачками переместился на набережную и затаился там. Раз ушли все, рассудил он, значит, кто-то должен вернуться!!

Окна постепенно гасли. Но никто не стремился проникнуть в дом Жеребцовой. Сашка поёжился; становилось холодно.

И вдруг от дома отделилась чья-то тень и заспешила прочь. Оказывается, этот КТО-ТО всё-таки был в доме! И теперь тайным ходом спешит убраться восвояси!! Разглядеть бы его поближе… Чернышёв вытянул шею.

Человек был среднего роста, в тулупе и меховой шапке, и напоминал деревенского крестьянина. При свете луны Саша заметил у него густую клокастую бороду. И поразился:

– Вот так личности посещают спальню мадам Жеребцовой!! Неужели такая изысканная дама, как она, позволяет себе таких «кавалеров»?! …Впрочем, должно быть, это посыльный!

Мужичок тем временем осторожно огляделся по сторонам и спешно драпанул за угол. Сашка бросился следом. Выбежав на угол Сенатской площади, Чернышёв, чтоб не выдать себя, начал прятаться в тени домов и деревьев. Преследуемый вёл себя так же – усердно приседал, прижимался к стенам домов, казалось, боялся собственной тени.

Короткими перебежками они плутали по улицам Петербурга до тех пор, пока мужичок не взбежал на высокое крыльцо какого-то каменного дома. Оглянувшись предусмотрительно, он постучал в дверь. Ему быстро открыли и впустили безоговорочно, видимо ждали или знали в лицо.

Саша внимательно оглядел дом и, запомнив место расположения, понял, что дальнейшая слежка бесполезна. Поправив шляпу, он поспешил домой.

доходный дом купца Гейдемана

Лёшка Охотников, выслушав друга обо всех подробностях проведённого вечера, поморщил лоб:

– Ох, скажу тебе, страшная подбирается компания! Вице-канцлер, английский посол и адмирал!…

– На первый взгляд, вроде бы обычная светская болтовня. Вице-канцлер Панин зачем-то пытается вернуть в Петербург Платона Зубова. Де Рибас и Витвортом шушукаются о том, что кто-то донёс императору на Суворова, и тот отправил его в отставку… Но, ведь очевидно же, что они что-то замышляют! Как думаешь?

– Откуда мне знать!! – пожал плечами Алексей.

– Да ещё этот посыльный!…

– Опиши-ка подробнее дом, в котором он исчез.

– Большой, каменный. На углу Невского и Большой Морской.

– А-а… Кажется, я понял. Это доходный дом Перетца, – кивнул Лёшка, – А знаешь, кто там живёт?

– Кто?

– Военный губернатор фон дер Пален!!

Чернышёв присвистнул:

– Ого!..

– Соображаешь? Это тебе не де Рибас! И даже не Витворт! Тут в руках все сведения по обстановке в городе!! – Алексея внезапно осенило. – Слууушай, Сашка! Помнишь, ты рассказывал, как по пьяни орал на улице: «Долой императора! Спасём Отечество»? Как думаешь, почему тебя до сих пор не арестовали?

– … Сам удивляюсь, – озадачился Саша.

– А почему до сих пор не прикрыли эти подозрительные музыкальные вечера в доме Жеребцовой? – продолжал Алексей.

– Почему?

– Я думаю, потому, что государь об этих фактах просто ничего не знает!!

– Как это? Почему не знает?

– Потому, что военный губернатор, по всей видимости, фильтрует свои доклады так, как ему самому нужно!!

– Думаешь?? Ах, вот оно что…

– Граф фон дер Пален – это их прикрытие! – сделал вывод Охотников. – Это их главный козырь!

Друзья помолчали, «переваривая» эту догадку. И Алексей прошептал:

– Чернышёв, я не знаю, что они затевают, но тебе самому не страшно?

Большая Морская улица,

доходный дом А. Перетца

Военный губернатор Петербурга граф Пётр Алексеевич фон дер Пален, сидя у камина, сосредоточенно читал исписанный витиеватым почерком лист. Прочтя последнюю строчку, он хладнокровно отправил бумагу в камин и внимательно проследил, чтоб та сгорела дотла.

Потянул шнурок тяжёлого кожаного кошелька, лежащего перед ним на столе, вытянул двумя пальцами золотую английскую монету, покрутил в руках и бросил обратно. Неторопливо поднялся. С помощью тайного рычага открыл в секретере потайной ящичек, куда надёжно спрятал кошелёк. Затем вернулся в кресло, вытащил из камина тлеющий кусок дерева, раскурил трубку и погрузился в размышления…

Несмотря на привилегированность своего нынешнего положения, фон дер Пален не чувствовал уверенности в завтрашнем дне. Ведь всё решает взбалмошный нрав императора! Сегодня ты с золотыми погонами, а завтра – чьё-то одно неосторожное слово – и ты уже шагаешь босой по болотистой дороге с деревянной колодой на шее!! Да и Курляндское губернаторство он не забыл. Все четыре года вынашивал идею мести! И искал, чьими бы руками осуществить эту месть?

А тут такое везение: Павел наступил на хвост «английской гидре»!! И интересы Палена внезапно совпали с интересами Сент-Джеймского кабинета!… И вот под самым носом у Павла военный губернатор Санкт-Петербурга незримо руководит заговором, подбирает нужных людей и сводит их друг с другом. Английские золотые монеты сыплются на него дождём! Как паук, плетёт он свою паутину, медленно, не торопливо, вплетая в неё человеческие жизни, растягивая сеть всё шире и подбираясь к жертве всё ближе…

«Англичане любят говорить про себя, что Англия во все времена проигрывала все сражения, кроме последнего, – думал Пален, попыхивая трубкой, – Как раз сейчас и наступает момент „последнего сражения“. Англия будет готова пойти на всё, чтобы постараться сохранить мир с Россией. И, если основная помеха ей в этом – российский император, то она не видит причины, чтобы не устранить её, как любую другую из помех!»

В письме, что догорало сейчас в камине а Палена, Витворт предлагал план, согласно которому надлежит арестовать Павла и заставить его отречься от престола в пользу его старшего сына Александра. Условием ареста должно послужить тяжёлое состояние здоровья императора, а именно, его безумие.

Граф Пален, прочтя это, усмехнулся. Никакой фантазии у этих англичан! Идея о безумном монархе, вместо которого правит регент, была оправдана их собственным опытом; нынешний король Великобритании Георг III был душевнобольным и содержался в Вифлеемской психиатрической больнице, известной как Бедлам. А страной фактически управлял его сын. И это был не единичный случай регентства в Европе на тот момент; в Дании с 1784 года в царствование короля Христиана VII (признанного безумным) тоже правил регент.

Пален выпустил в потолок кольца дыма. «Объявить Павла сумасшедшим не составит большого труда… Уж слишком он накуролесил за короткое время правления и начудил!! – размышлял он. – И, если Сент-Джеймский кабинет готов субсидировать эту линию, то, пожалуйста! Я готов её поддержать! Хотя знаю, что Россия – совершенно отличное от других государство, и европейские штампы здесь не пройдут… Павел ни за что добровольно не отдаст власть сыну, в каком бы безумии его не обвинили!!»

Таким образом, губернатор Пален принимал английские талеры, и предпочитал иметь свой взгляд на решение данной проблемы, но пока держал его в секрете от всех.

1800 год март-апрель

Санкт-Петербург

В конце марта в Петербург вернулся великий князь Константин Павлович, а точнее, был доставлен в карете адъютантами в бессознательном состоянии от алкогольного опьянения.

Возвратившись из Дубровиц со злополучной свадьбы Варвары Николаевны в Тверскую гостиницу, цесаревич неделю беспробудно пил у себя в номере, круша посуду и мебель! Ситуация адъютантам уже была знакома, и они действовали по налаженной схеме: дождались когда Константин свалится с ног, спеленали его в простыни, как ребёнка, и погрузили в карету! По дороге в столицу цесаревич ругался, плакал, приказывал останавливаться в каждом придорожном кабаке, где вновь напивался и падал без сил…

У себя дома в Стрельне, оклемавшись, Константин Павлович во всех своих бедах обвинил жену Анну Фёдоровну и побил её так, что та со слезами бросилась в ноги к свекрови с отчаянной просьбой о разводе с опостылевшим ей супругом!

Императрица в разводе отказала категорично. Но сжалилась над снохой и, дабы не выносить сор из избы, отправила Анну в Царское село, чтоб бедняжка смогла пожить там отдельно от мужа, и в стороне от любопытных глаз залечить синяки и кровоподтёки.

Константин же имел неприятный разговор с отцом. В результате устроенной сыну хорошенькой взбучки, Павел официально приставил к нему двух конвоиров-соглядатаев, которые обязаны были всюду сопровождать цесаревича и удерживать от принятия алкоголя! И, если потребуется, применять силу!!

А, чтоб Константин не маялся дурью, император загрузил его работой, заставив ежедневно инспектировать полки и докладывать об исполнении ему лично.

Зимний дворец

Павла не покидало чувство тревоги. «Всё идёт наперекосяк! – думал он. – Вокруг меня одни разгильдяи и предатели! Сыновья, и те оболтусы! Один себе на уме – не знаешь, что от него ждать? Другой – пьяница и дебошир!»

Павел с досады поморщился. «Союзники кинули меня в войне, ободрав, как липку! А англичане, наглым образом заняли остров Мальту, участок Российской империи! И этого оскорбительного выпада я им ни за что не прощу!!… В армии бардак! Фельдмаршал Суворов, которому я безгранично доверял, оказывается за моей спиной вершил противоуставные делишки. И теперь, подписав приказ об его отставке, я ежедневно на Совете замечаю на себе косые взгляды генералов, и понимаю, что все, ВСЕ меня ненавидят!!…»

С угрюмым лицом Павел метался по покоям, как загнанный в клетку дикий зверь. К нему осторожно вошёл Растопчин. Он протянул распечатанный конверт и взволнованно прошептал:

– Ваше величество! Перехваченная депеша Витворта английскому правительству.

Павел нервно выхватил листок и пробежал его глазами. Среди строк, в которых посол описывал события при Российском императорском дворе, в глаза ему бросилась фраза «… император буквально не в своём уме». Павел сразу раскусил далеко идущий замысел этого намёка и побагровел от возмущения.

– Ах, вот, значит, как?! Это я не в своём уме?! – воскликнул он, в ярости брызжа слюной, и комкая в руке бумагу. – Ну, я им устрою! Я им покажу, кто не в своём уме!! Они у меня ещё попляшут! А этого лондонского щелкача немедленно вон России!! Выслать к чёртовой матери!! Сегодня же! Сейчас же!

Конечно, «сегодня же» Витворт не уехал из России. Он подчинялся, прежде всего, своему королю. И обязан был дождаться письменного отзыва на родину от Сент-Джеймского кабинета, куда Павел незамедлительно направил гневное письмо с требованием отозвать нынешнего посла домой, в Великобританию! И не присылать взамен НИКОГО!!

От такого резкого заявления в Лондоне все напряглись.

В Петербурге Чарльз Витворт мгновенно впал в немилость: по распоряжению Павла ему было отказано в посещении Зимнего дворца, а так же в нанесении частных визитов в дома столичной русской аристократии. От Витворта в Петербурге все шарахнулись, как от чумы, боясь быть замеченными в связи с врагом императора.

Единственное место в Петербурге, где опальный английский посол мог найти себе приют, теперь был дом на Английской набережной беззаветно преданной ему Оленьки Жеребцовой.

дом О. А. Жеребцовой

Ольга лежала на груди у Витворта с опустошённым взглядом:

– Что же теперь будет, Шерли?

– Мне придётся уехать из России.

– А как же я?! – глаза её стали прозрачными от слёз. – Что я буду делать здесь без тебя?? Как я буду жить?! Возьми меня с собой!!