Летиция, или На осколках памяти

Глава 11 Девичья честь

Как я уже упоминала, в худеньком, тщедушном теле Лиды Макаровой рано пробудилось женское либидо. Про таких в народе говорят: – Слаба на передок. Звучит не совсем благозвучно, но по своей сути верно. Надо признать, что в те далекие 50-е годы, потеря девственности до брака у девушек, считалась делом если не греховным, то для подавляющего большинства постыдным. Девушки блюли себя, хоть некоторые и испытывали влечение к противоположному полу ничуть не меньше Лиды. Это было своего рода столпом воспитания, намертво вколоченным в девичье сознание предыдущими поколениями, но все же стоит признать, что одной из главных причин была боязнь нежелательной беременности и страх рождения ребенка без мужа, все это ставило крест на всей жизни женщины. Холостым парням до брака оставалось либо, извините, рукоблудие, либо женщины из категории разведенок и вдов, коих после войны было немало. Но все же, влюбившись в девушку, у большинства парней была одна дорога – в ЗАГС.

Лида не могла, да и не хотела противостоять зову природы. Книг она не читала совсем, считая это пустой тратой времени, а ее пять классов образования, сделали из Лиды необремененную интеллектом и размышлениями о жизни девушку, все мысли которой сводились, так или иначе, к выгоде и сексу. Ксения, материнским сердцем, почуяв это в своей средней дочери, лишь сказала ей:

– Что хочешь, а в подоле не смей принести! —

И, присматриваясь к Лиде, говорила со вздохом:

– Ладно бы Валентина! Та и постарше, и поздоровее… а эта – пигалица, соплей перешибешь, титьки, – она обоими руками делала «фиги», прикладывая их к своей груди внушительного размера. Затем, плюнув в сторону, и мрачно взглянув на Лиду, грозила пальцем, прежде чем взять ведра и пойти за водой на колонку.

А Лида влюбилась в Диму со всем жаром души своей. Частенько, в ожидании свидания с ним, по причине его занятости на аэродроме, она буквально томилась и ждала его возвращения. Одно плохо: им совсем негде было встречаться кроме как в парках, кинотеатрах и на танцах в клубе, где они иногда бывали. Жил Дима Ильин в общежитии, но заведение военное, строгих правил, девушек приглашать было категорически запрещено. А обоюдное влечение, быстро переросшее в страсть, при каждой встрече разгоралось все сильнее и сильнее.

Дошло до того, что стали прятаться по темным углам заросшего парка, но были застуканы милицией и с большим трудом отпущены после сунутой в карман милиционера денежной купюры. Напоследок молодой парень-милиционер, посветив фонариком в лица Димы и Лиды, сказал:

– Не попадайтесь в следующий раз! На первый раз прощаю и пошел дальше выискивать парочки в темных зарослях.

Дима вышел с Лидой из кустов, отряхнул с себя траву с прилипшими листьями кустарника и в сердцах выдал:

– Черт! Так и импотентом недолго стать! —

Лидка, впервые услышав это слово, спросила:

– Что это? —

Двадцатидвухлетний Дима прыснул от смеха:

– Ну, это когда мой друг упадет раз и навсегда, или будет на «пол шестого», слышала о таком, а может и видела? Признавайся. Наверняка. Даешь ты здорово, судя по всему. —

Лидка покраснела, хорошо, что было темно, а ведь Дима недалек от истины…

Все усложнилось с приходом осени. Темных дней, конечно, стало больше, но вместе с тем пришли холода, дождь, да и кусты в парках поредели, обнажив ветки и все вокруг.

Лида в этот раз ждала Диму из командировки долго, почти месяц и все это время была верна ему. Если раньше она, как бабочка, порхала от одного к другому, особо не задумываясь, то повстречав Диму Ильина, стала неожиданно для всех, и в первую очередь для себя, однолюбкой. Он! Только он! Конечно, большую роль сыграла летная форма и его оригинальный способ познакомится с ней, а также щедрое угощение в буфете кинотеатра, потому, что нет ничего противнее жадных «ухажеров», заплатить за девушку в трамвае, для них уже проблема. Дима не был мотом и кутилой, но если приглашал куда, то это было красиво. Проходя мимо торговки с цветами, покупал для Лиды букетик флоксов или сирени и не было в тот момент девушки счастливее ее. А она одаривала его крепкими поцелуями и ласками, сводящими парня с ума, темперамента и фантазии ей было не занимать. А уж ханжой Лида не была никогда. Классической литературой, с ее постоянными примерами о том, что девушка не должна уступать, иначе жди беды, Лида заморочена не была, по причине того, что книг не читала вообще.

Дожидаясь возвращения любимого из долгой командировки с Севера, Лида пребывала в приподнятом настроении и ноябрьский хмурый, холодный дождь ей не помеха. Она приготовила для Димы сюрприз! У доброй, уступчивой Нинки Кондрашовой мать куда-то уехала на несколько дней и Лиде не составило труда уговорить Нину предоставить им с Димой ночлег на время отсутствия матери. Смутившись, она дала им ключ от квартиры, а сама поехала к своей крестной в Марьину рощу.

У Лиды захватило дух! У них с Димой целых три ночи вдвоем и никто им не помешает!

Сердце девушки трепетало, когда она получила от любимого телеграмму:

«Приезжаю 4-го Белорусский прибытие 16—00 поезд №16 вагон 12».

В тот день был дождь стеной, но Лида, одетая не по погоде в модный белый пыльник, стояла под порывами осеннего ветра, дожидаясь поезда.

Тогда еще ходили паровозы с гудком, неожиданно выпускавшие пар прямо под ноги встречающих, пугая детей и собак.

И вот, вдали показался паровоз с огромной трубой. Черный с красным, сверкая колесами, он приближался к месту прибытия – на Белорусский вокзал столицы. Не так давно это было место расставаний, именно отсюда шли поезда на фронт, но с окончания войны уже прошло больше одиннадцати лет и вокзал стал местом встреч, постепенно утратив о себе грустные воспоминания.

Наконец, паровоз, дал протяжный, громкий гудок, на прощанье обдав встречающих облаком пара, затормозил и остановился. Лида побежала к вагону №12, неосторожно наступая на лужи и расталкивая на своем пути людей. Скорее, скорее успеть увидеть его! А Дмитрий уже сам бежал ей на встречу с небольшим чемоданом в руках, который бросил себе под ноги и протянул руки, чтобы крепко обнять девушку. Они стояли, прижавшись под дождем, не обращая внимания, что с промокшего матерчатого зонта Лиды вода стекает ему за воротник кожаной куртки и холодные струйки бегут вниз по телу парня. В такие моменты все это не имеет значения, но хранятся они в памяти порой всю жизнь!

Глава 12 Материнские ошибки

Сразу после вокзала они поспешили на квартиру Кондрашовых, по дороге зашли в продовольственный магазин, чтобы купить что-то к столу. Не забыл Дима и о бутылке шампанского, так любимого его Лидочкой, и о шоколадке для нее же. Сердце Лиды пело: «Нина сказала, что мать приедет только через несколько дней, у Димы после командировки три увольнения и она договорилась на работе о предоставлении ей отгулов. Пришлось, конечно, поднаврать о больной тете в другом городе, но начальницу Любовь Семеновну устраивало: срочной работы в данный момент не было, отчетность в порядке, а в будущем, она при случае не забудет напомнить Лиде об этих трех днях „отгулов“ и сумеет нагрузить ее работой по полной. Но и какое счастье, что мать Нины, Хима Георгиевна в отъезде! Как все славно сложилось!»

Все бы хорошо, но Лида сделала одну большую и непростительную ошибку, она ничего не сказала матери о том, что будет отсутствовать дома эти три дня. Странно, почему ее, не по годам изворотливому уму, не пришла мысль сказать матери о внезапной командировке или что-то еще в этом роде. Она просто не пришла и ее не было дома уже два дня. Валентина знала, что сестра жива-здорова и находится с Димой. Несмотря на природную честность и простоватую, бесхитростную натуру, чтобы успокоить мать, Валя сама придумала версию о командировке, но Ксения уже была не на шутку растревожена: – А, вдруг, дочь убили? – И она достала из ящика бумажку со служебным номером телефона Лиды. Прибежав в ближайший уличный телефон-автомат и набрав номер бухгалтерии, Ксения, на взводе, без всяких предисловий, буквально закричала в трубку:

– Где моя дочь? —

Волнение перекрыло дыхание, затуманило мозг.

Когда на другом конце провода переспросили о ком речь, мать, не сбавляя оборотов, выкрикнула в трубку:

– Как о ком? Это бухгалтерия? Речь о дочке моей, Лиде Макаровой! Она уже два дня не ночевала дома. Она на работе? Позовите ее! —

И впрямь: – «Простота хуже воровства!» Дошло и до начальства, подняли фиктивные «отгулы»… и только предусмотрительность опытной начальницы Любови Семеновны спасла Лиду Макарову от краха. Любовь Семеновна была ушлая и умела прикрывать и заметать следы. Этим она спасала не раз и не только такую мелкую сошку, как Лида, а и куда более серьезных людей. Неоценимое качество для карьеры в бухгалтерском деле во все времена. Недаром про бухгалтеров бытует старый анекдот:

«При утверждении на должность главбуха, у одного из претендентов спросили:

– Скажите, сколько будет дважды два? —

Он, не задумываясь ответил:

– А сколько надо? – и именно этого человека взяли на руководящую должность, в отличии от остальных, кто ответил согласно таблицы умножения.

Когда телефонная трубка перешла в руки начальницы отдела Любови Семеновны, она спокойным тоном ответила взволнованной матери Лиды:

– Ваша дочь на основании заявления взяла три дня отгулов. В заявлении указана причина – болезнь тети в Можайске. Думаю, она там. В крайнем случае, опросите ее подруг прежде чем звонить на работу. – и попрощавшись, положила трубку.

Ксения, немного остыв, начала обегать подружек, но все только головой качали, уверяя, что не знают где Лида, она им ничего не говорила. И мать, наконец, придя в себя и уверенная, что ее Лидку не убили, вернулась домой.

На улице уже стемнело, в ноябре рано темнеет, а Лида с Димой, после очередной порции бурной любви, расслабленно лежали на огромной кровати Химы Георгиевны, на ее пышных подушках, под ее пуховым атласным одеялом. В комнате было темно и тихо. Вдруг, среди этого спокойствия и умиротворения, Лида отчетливо услышала, как кто-то ключом открывает дверь в квартиру.

Сердце девушки упало в низ живота… По силе воздействия, так с ней бывало только во время занятия любовью с Димой, но с противоположным эффектом. Сейчас ощущение было, как будто ее сбросили с горы в пропасть, и она летит, летит и все никак не достигнет дна бездны. Если во время любви ее, после падения, резко подбрасывало вверх к облакам, то сейчас она падала в пропасть с нарастающим ужасом неминуемой гибели. Первая мысль была:

– Кто это? Может воры? Может Нинка по простоте душевной кому-то взболтнула, что мать уезжает? – и сердце Лиды объял трепет страха. Она посмотрела на лежащего рядом Диму. Он спал.

В комнате зажегся свет. На пороге стояла мать Нины – Хима Георгиевна. Дима проснулся, удивленно глядя на незнакомую женщину, а та, оценив обстановку, сказала:

– Досыпайте до утра. Я лягу в комнате Нины. —

И, погасив свет, закрыла дверь спальни.

В квартире воцарилась тишина и утомленные любовники вновь быстро заснули. На рассвете их разбудил стук в окно и голос матери:

– Хима, моя проститутка у тебя?! Лидка, б… дь, вернешься – ноги тебе выдерну!

Она что-то еще кричала под окнами, пока, разбуженная Хима, накинув на себя поверх халата пальто, не вышла на улицу к разбушевавшейся Ксении. Затем все стихло, Хима вернулась и вновь улеглась спать, а Дима с Лидой, одевшись, выскользнули из квартиры, тихо закрыв за собой дверь.

Они шли молча по пустынной улице. Стал накрапывать осенний холодный дождь. Серый, унылый рассвет. Каждый думал о своем, но с этого раннего утра между Димой и Лидой словно пробежала черная кошка, и в ушах парня долго звучали слова матери Лиды. Они били словно хлыст, обжигали его душу, как крутой кипяток. Так началось его охлаждение к девушке, он впервые почувствовал, что в нем что-то умерло. Быстро простившись и даже не поцеловав на прощание, он заскочил в трамвай, а Лида, словно побитая, побрела домой, забыв раскрыть над собой зонтик, позволяя дождю намочить ее белый пыльник.

Глава 13 Остывший ужин

Дома Лида, не раздеваясь легла на топчан, накрывшись с головой одеялом. В нетопленной комнате было холодно и сыро. Мать и сестра ушли на работу, брат в ремесленное училище. Промерзшая до костей на холодном осеннем ветру, в промокшем насквозь пыльнике, Лида никак не могла согреться, даже обложившись подушками, набитыми перьями от домашних кур. А встать и растопить печь не было сил.

– Завтра на работу. Уткнусь в оборотки с их бесконечными столбцами из цифр и на время забудусь. – Впервые Лиде захотелось выйти на работу в свой выходной. Она не заметила, как заснула, наконец, согревшись под толстой периной.

К вечеру пришла с работы мать, затопила печь, поставила на плиту чайник. Затем пришли сестра и брат. Борьке уже пятнадцатый год пошел, но он все на правах младшенького любимца матери. Евгений Петрович по-прежнему похаживает к Ксении. В семье он уже стал своим, да и подросшие дети привыкли к нему, а за Бориса он взялся всерьез. Поклялся его матери, что сделает из парня классного специалиста по ремонту бытовых холодильников, которые уже появились в домах горожан, особенно москвичей. Училище сотрудничает с саратовским СЭПО и специализируется на холодильниках «Саратов». Евгений Петрович, как и положено его еврейской натуре, человек обстоятельный и капитальный, что касается обучения. Борька из шалопая «в жопе шило» остепенился и стал, наконец, учиться делу. Как мать, Ксения была благодарна любовнику, что тот взял его под свое крыло, в отличии от родного отца, которому дела нет до старших детей, в его новой семье уже подрастают сыновья-погодки.

Валентина помогла матери собрать на стол нехитрый ужин. Когда все было готово: на столе из кастрюли шел пар от отварной картошки, на тарелке лежала порезанная чайная колбаса, недорогая, но очень вкусная, в плетенке – толстые ломти хлеба под вышитой Валей салфеткой. Отдельно стоял синий эмалированный чайник с крутым кипятком, рядом фаянсовый со свежей заваркой черного байхового чая. Мать любила крепкий, для этого ставила заварной чайник на маленький огонек газовой конфорки и томила отвар. Газ в их барак провели перед самой войной, до этого были керосинки и примусы, что часто приводило к пожарам. Подводка газа в жилые дома Москвы встречалась как манна небесная. В домах покрепче, с водопроводом немногим счастливцам устанавливали ванны с газовой горелкой – это, вообще, был предел мечтаний москвича! Остальные в свой единственный выходной – воскресенье отстаивали очереди в баню. Очереди, очереди, повсюду очереди: в ясли-сад, на получение жилья, даже зайти в переполненный общественный транспорт: автобус или трамвай, надо было отстоять очередь и часто, буквально перед носом, захлопывались двери, а водитель, прежде чем тронуться с места бурчал под нос:

– Автобус не резиновый, а они все лезут и лезут. —

И так каждый день на работу и обратно. Может поэтому Валентина и пошла работать на тот же завод «Знамя революции», где когда-то работал ее отец. Конечно, после техникума не самая лучшая работа для девушки в заводском гараже, с его вечным запахом бензина, пропитавшим насквозь одежду и даже волосы Вали, но близость к дому была решающим фактором: дневная смена начиналась в семь тридцать и можно было поспать немного подольше утром и, главное, не опоздать на смену. Это не в министерстве у Лиды, где рабочий день начинался в девять, но и заканчивался в шесть вечера, а еще и дорога на двух видах транспорта. Лида иногда жаловалась, что выходит из трамвая с оттоптанными ногами, притом, что пассажиры – почти все сплошь «белые воротнички», едущие в свои конторы и учреждения. На персональных автомобилях развозили лишь номенклатуру высокого ранга, а средние и мелкие служащие добирались самостоятельно, часто в давке и толчее. Городского транспорта не хватало, ходил он редко, а о личных автомобилях и мечтать не приходилось, для рядового инженера, врача, учителя – это запредельная роскошь, несбыточная мечта!

– Лида, вставай! Одни все съедим! – Валентина подошла к сестре, с головой накрытой одеялом и откинула его. Ее обдало жаром, Лида, казалось, не дышала. Валя потрогала пылающий лоб сестры и взглянув на брата, скомандовала:

– Беги к телефону, вызывай скорую! Поешь потом, Лидка помирает! —

Голодный Борька, схватив со стола кусок колбасы с хлебом, опрометью выскочил из дома и побежал звонить в телефон-автомат. Добежав до ближайшей будки, увидел кем-то срезанную трубку, висящую на рычаге с болтающимся проводом. Борька знал, что это дело рук местного вандала Кныша, таким образом вымещающим свою злобу на родителей-пьяниц, на парней, подсмеивающихся над его малым ростом и хилым телом, на девчонок, нос от него воротящих. Милиционера не приставишь к каждой будке, камер наблюдения тогда не было, но местные ребята знали, что это дело рук Кныша. Начинал с мелких пакостей и порчи всего вокруг: от среза телефонных трубок, ковыряния перочинным ножиком кресел в кинотеатрах, куда он, за неимением денег, незаметно пробирался одному ему известным путем, до потрошения монетоприемников с двушками в телефонных будках. Делал он это в темное время, часто по ночам с фонариком, что и помогло, в конечном счете, милиции застукать его на месте преступления. Так и пошел Кныш по этапам: сначала в колонию для несовершеннолетних, а потом по мере взросления в места более серьезные и отдаленные. Подбивал он и Борьку «ходить на дело», но тот, выросший среди женского окружения, на это был не способен, да и характер у него не таков. А мать Ксения разве, что не молилась на Евгения Петровича, который и делу научил, и от дурных поступков отгородил.

Борька побежал в отделение милиции, упросить дежурного позвонить в скорую. Ему повезло, в этот вечер дежурил Сан Саныч, который сам вызвал скорую по адресу Макаровых. Она прибыла удивительно быстро и забрала Лиду в больницу с подозрением на воспаление легких.

Когда машина скорой уехала, они, неполным составом семьи, без Лиды, наконец, сели за стол ужинать. Картошка остыла, чайник тоже. Мать Ксения, перекрестившись, со вздохом сказала:

– Что с нее взять, с детства больная, дробненькая… хотя шалава та еще! —

Глава 14 Отогнать беду

Двухстороннее воспаление легких серьезно подкосило Лиду. Высокая температура измотала ее. Нужны лекарства и хорошая еда: масло сливочное, шоколад, фрукты. Ксения, сварила курицу и отлив в банку крепкого куриного бульона, чтобы не остыл, замотала полотенцем. Половину курицы с вареными яйцами в придачу отослала с Валей в больницу. Наварила их штук пятнадцать, наказав старшей дочери:

– Скажи Лидке, чтобы все съела, иначе не подымится. Эко угораздило заболеть! Вдруг с работы выгонят, кому больные нужны… —

Валя сунула банку с бульоном, завернутую в полотенце, к себе на грудь под пальто, чтобы сохранить его горячим и в таком виде поехала на трамвае в больницу. На пятой остановке сошла, а там пешком недалеко дойти. Шла осторожно, бережно держа, как дитя, банку с бульоном на груди. Она вовсе не думала о своем новом пальто, о том, что может ненароком испортить его, пролив бульон, а за него еще и деньги должна, заняла у заведующего гаража недостающую сумму для покупки.

Когда Валентина вошла в палату, где лежала сестра, то вспомнив слова матери, и впрямь испугалась за Лиду, настолько та изменилась. Под глазами темные круги, волосы спутались, лицо бледное, ни кровинки. Усилием воли старшая сестра заставила себя не разреветься. Она помогла Лиде сесть на кровати и стала кормить ее с ложки бульоном, покрошив в него вареное яйцо. Лида покорно открывала рот навстречу ложке и глотала еще не остывший бульон. В этот момент она и впрямь стала похожа на маленькую девочку, которую в семье всегда было принято считать больной, а Валю, – всего-то старше ее на два года – ломовой лошадью.

Немного поев, Лида устало откинулась на подушки и лишь одними губами прошептала:

– Позвони Диме. Я хочу проститься. —

У Вали сердце оторвалось и слезы крупные, как горошины, покатились из глаз:

– Не смей, слышишь! Не смей! – почти выкрикнула она.

На крик открылась дверь в палату и вошел лечащий врач Михаил Егорович, который работал в этой больнице со дня открытия, больше двадцати лет. Он строго посмотрел на сестер и знаком попросил Валю подойти. Она послушно вышла вслед за врачом.

В длинном больничном коридоре рядом с боксами была мертвая тишина и пустота. Нагрузка на персонал большая, рабочих рук не хватает, нянечками работать никто не идет.

Михаил Егорович, тяжело глядя на Валю, сказал:

– Кричать не надо. Нужно достать лекарство, его нет в больнице. Я сейчас выпишу рецепт, но и в аптеках не сыскать, только по связям. На всех не хватает. Если хочешь помочь сестре и другим больным, лучше помой полы. – и он указал на стоящие в конце коридора ведро со шваброй.

– Дайте рецепт, я попробую. – тихо сказала Валя, опустив глаза, но Михаил Егорович уже пошел по палатам к своим больным, а Валя пошла к ведру и швабре с тряпкой.

Вернувшись домой, Валентина сразу сказала матери о том, что нужно срочно достать дефицитное лекарство. Мать задумалась, потом произнесла:

– Дай рецепт.

Валя достала из кармана пальто рецептурный бланк с печатью и подписью врача, и протянула его матери. Ксения пошла на кухню, поставила на плиту ведро с водой, затем достала из-за печки топор, веревку, нож и накинув телогрейку, вышла за порог. Через маленькое оконце кухни Валентина видела, что мать направилась в курятник.

Она вернулась немного погодя, держа в руках окровавленный топор и обезглавленную курицу со связанными лапками. Из куриной шеи стекала свежая яркая кровь и алые капли падали на дощатый пол кухни. Раньше, до этого случая, Ксения всегда просила соседа Федора отрубить голову курице, но сегодня Федька напился и спал в своей комнате. Пришлось Ксении самой управиться. И хоть родом она была из деревни, но резать скотину и смотреть на это не могла. А своих курей она выращивала из маленьких желтых комочков, купленных в зоомагазине на Арбате. В том самом, что прославила в своих стихах Агния Барто. Надо было видеть, как Ксения заботилась о цыплаках: помещала желтые, пищащие комочки в большой короб с лампой накаливания, кормила вареной пшенкой, куда добавляла накрошенные яйца. Как строго отслеживала и спасала цыплят-изгоев, пересаживая их в отдельную коробку, не давая другим цыплятам заклевывать до смерти свою жертву. Даже мясо своих курей, как их называла Ксения, она сама не ела, только яйца от них. Был случай, когда срочно понадобилась курица в качестве блюда для стола, Федор, как на грех, где-то отсутствовал, а попросить больше некого. Пришлось Ксюше самой… Птица долго не давалась, а Ксения, в спешке и волнении, забыла связать ей перед «казнью» лапки. Уложив «приговоренную» к варке на пенек для рубки куриных голов, Ксения замахнулась топором, рубанула, голова отскочила, а курица, забившись в конвульсиях, вырвалась из рук хозяйки и обезглавленная, на рефлексах понеслась метаться по двору, оставляя кровавый след. Поймать ее было невозможно, она размахивала крыльями, будто в надежде взлететь в первый и последний раз в своей короткой куриной жизни. Кто-то из соседей по сараям, быстро принес мешковину и набросил ее на обезглавленную бегунью, она потрепыхалась под ней и затихла навсегда. Дальше все пошло по плану: тушку опустили в ведро с кипятком, перья стали на ней дыбом и легко выщипывались, затем – обжиг на газовой горелке и после потрошения можно приготовлять пищу. Помню, когда была в Америке в гостях, солидный американец спросил у меня, тогда еще относительно молодой:

– Скажите, вам доводилось щипать кур?

Думал вопрос на засыпку, но сильно ошибся. Я ответила:

– Нет щипать не доводилось, это делала моя бабушка. Но все остальное: кормить, рвать мокрицу, собирать яйца из гнезда, ощипывать с перьев пух для перины – доводилось.

Мне потом сказали, что это не простой вопрос, а американская традиция при сватовстве. Так спрашивали невесту, чтобы убедится в ее хозяйском умении. Вот такая история с курами.

Ксения подготовила тушку, собрала целое лукошко яиц из-под своих несушек, все убрала в сумку и ушла.