Эта книга посвящается с благодарностью – Виктору Анатольевичу Дудко (18.02.1934–25.09.2018 г.г.) – соавтору, верному другу и любимому мужу, с которым прошли по жизни – душа в душу, плечом к плечу долгих 59 лет…

ТЕБЕ – ЛЮБИМОМУ ПОСВЯЩАЮ,

УШЕДШЕМУ В НЕБО Я ВОЗВРАЩАЮ

НАПИСАННОЕ НА ЭТИХ ЛИСТАХ —

О ДЕТСТВЕ, ЮНОСТИ И МЕЧТАХ

МОСКВА МАИ ГРУППА АП – 1–4 ВЫПУСК 1957 года

Глава 1
Детство и юность Виктора Анатольевича Дудко

Введение

Ираида Степанова и Виктор Дудко.

Это первый наш совместный снимок в 1959 год. Подмосковный посёлок имени Дзержинского, общежитие молодых специалистов. Поскольку свадебных фотографий у нас не было, этот снимок можно считать – точкой отсчёта нашей совместной жизни.

Каждый человек может написать единственную книгу – о своей жизни.

Наша семья – Ираида, Виктор и наши дети – Стэлла и Олег Дудко написали серию книг, под общим названием – «ЭНЦИКЛОПЕДИЯ НАШИХ ЖИЗНЕЙ». В Энциклопедию вошли книги:

«РОДОСЛОВНОЕ ДРЕВО СЕМЬИ ДУДКО», «ИСТОКИ», «СОЗИДАНИЕ», «ЗАКОН СИНУСОИДЫ», «ДОРОГАМИ ЖИЗНИ" и «ЖЕМЧУЖНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ».

По сути – все книги вместе являются документальной сагой, или, если сказать точнее, это – АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ХРОНИКА, охватывающая период жизни советской семьи с начала 20-го века и по настоящее время.

Книги включают в себя: родословную (с XVIII века)); военное детство; «совковый» секс; работу, связанную с наукой, и не только; взлёты и падения; автотуризм; воспоминания о друзьях; а в последние годы – наши судьбы: стариков, детей, внуков, и правнуков – в борьбе за выживание.

В книгах использованы: подлинные старинные и другие фотографии, документы, дневники и, конечно – наши личные воспоминания о прожитых нами годами и происходившими судьбоносными событиями.

Попутно вытаскиваем и публикуем из этих книг ГЛАВЫ, которые могут рассматриваться, как самостоятельные рассказы и мемуары. Такие, как -

"МИСТИКА И СНЫ", "ЧЕТВЕРОНОГИЕ ЧЛЕНЫ НАШЕЙ СЕМЬИ", "КАК МЫ САМИ СТРОИЛИ ДАЧУ", "НАШ ПРАВНУК ИЛЬЯ" и другие…

Эти повествования могут быть опубликованы самостоятельными книгами. Если хватит отпущенного Всевышним времени и здоровья.

В 2019 году мы с Виктором планировали отпраздновать 18 февраля его 85-летие, а 20 октября – нашу бриллиантовую свадьбу… Почти 60 лет совместной жизни – это не каждому удаётся. Естественно за эти долгие годы было всё: любовь и ссоры, радости и разочарования, взлёты и падения, да легче перечислить – чего не было…

Можно верить в судьбу, можно не верить, нов нашем случае наш союз был предначертан судьбой, это точно. Причём, этот процесс начинался давно и осуществлялся – медленно…Виктор родился в Ташкенте, потом жил в Фергане, позже во Фрунзе. Соответственно, его родители жили в Средней Азии.

Я родилась в Казани. Мои родители ездили на заработки в те же перечисленные места и города, но тогда дороги наших родителей не пересекались. Прошла война. Ещё до окончания войны, в 1944-ом году, когда Киев был освобождён, наша семья Степановых переехала жить в столицу Украины Киев, а мои бабушка, дедушка и две маминых сестры перебрались из Горького – тоже на Украину, в город Каменец – Подольский. Тогда же, в 44-м, из Ферганы мама Виктора Вера Николаевна Дудко с двумя детьми, проехав через Киев, обосновалась тоже в Каменец – Подольском.

На этот раз, мама Виктора и одна из моих тёток – Маргарита Николаевна Плешакова и её дети – Наталья и Володя познакомились и дружили семьями. Вера Николаевна (мама Виктора) и Наташа (моя двоюродная сестра) работали в одной школе. Виктор и Володя (мой двоюродный брат) вместе голодной весной на полях собирали мёрзлую картошку на пропитание.

Я, после Киева, меняла место жительства несколько раз. В Подмосковье для меня поочерёдно становились родными: Вельяминово, Шатура, Орехово-Зуево, ТЭЦ-22 – посёлок Дзержинский. Виктор, уехав из Каменец-Подольского, жил в Бресте, Фрунзе, учился в МАИ, в Москве. На работу после института попал в НИХТИ – в посёлок Дзержинский.

Вот так и получилось, что наши с Виктором родственники встретились и подружились ещё в 1945 году. А мы с Виктором познакомились случайно в Подмосковье – 15 лет спустя.

И встретились мы с ним, возвращаясь в одном автобусе из Москвы.

Вот так, наши дорожки по жизни бежали из разных концов страны, постепенно, медленно сближаясь. И наконец, слились в одну общую дорогу, которая вот уже – 59 лет бежит через леса, буераки, овраги, горы и пригорки, и волшебные равнины.

Так что это? Судьба или случайность?

Вот поэтому и в этой семейной саге «Энциклопедии наших жизней» мы, сначала рассказываем в разных книгах – параллельно о жизни каждого из нас – Виктора Дудко и Ираиды Степановой. И только, начиная с 1959-го года, после нашей свадьбы, мы в нашей «Энциклопедии…» переходим к воспоминаниям событий, рассказывающих о жизни семьи – нашей и наших детей. В этой 1-й книге – «ИСТОКИ», открывающей серию книг «ЭНИКЛОПЕДИИ НАШИХ ЖИЗНЕЙ» помещён рассказ о детстве и юности Виктора Анатольевича Дудко…

Часть 1
Раннее детство
Ташкент – Фергана
(1934–1944 г.г.)

ВСПОМИНАЕТ ВИКТОР

МОИ ПРЕДКИ

Вы можете представить себе дедушку, которому 18 февраля 2018 года исполнилось уже 84 года – грудным ребёнком?

Я тоже не могу, потому что не помню. Но, тем не менее, в моей жизни произошёл такой счастливый случай – я родился.

Как и у всех, на нашей грешной земле у меня были родители.

Оказалось, что имеются подробности жизни рода Дудко, начиная, аж с Ивана Михайловича Дудко – он нашим внучатам приходится пра-прапрадедом.

У Ивана Михайловича было четыре сына: Петро, Данила, Остап и Яков. Остап – мой дедушка.

Когда Остап Дудко вырос и получал паспорт, батюшка не нашёл в книге православных имени Остап. И тогда нарёк он его – Евстафием. Так и жил он с двумя именами. Родственники звали его – Остапом, а во всех документах он значился – Евстафием.

У Остап Ивановича было 10 детей: девять мальчиков и одна девочка.

На ниже приведённой фотографии (Фотография сделана в 1912 году. запечатлены три поколения ДУДКО:

В центре – мой прадед – Иван Михайлович с прабабушкой.

В верхнем ряду – справа – Ефстафий (Остап) Иванович с женой – Ефросиньей Яковлевной – мои дедушка и бабушка Дудко.

Остальные – шестеро детей Ефстафия (Остапа) Ивановича и Ефросиньи Яковлевны, в том числе и мой отец – Анатолий.

Один из них – Анатолий – мой отец.

На этой фотографии представлено три поколения семьи Дудко

Снимок сделан в 1912 году

Мой отец – Анатолий Евстафьевич Дудко

Мой отец – Анатолий Евстафьевич (Остапович) прошёл всю войну на 4-ом Украинском фронте и был награждён: – Орденом «Красная Звезда», и медалями: «За Победу над Германией» и Чехословацким – «за Храбрость».

Моя мама – Вера Николаевна Дудко (Покровская)

В семье моего деда – Николая Ананьевича (священника) и его жены – Раисы Дмитриевны было шестеро детей:

Борис – 1894 г. рождения

Павел – 1902 г. рождения

Зоя – 1904 г. рождения

Сергей – 1907 г. рождения

Дмитрий – 1908 г. рождения

Вера – 1910 г. рождения

Моя мама – Вера Николаевна Покровская была младшей в семье.

Стала учительницей географии. Преподавала сначала в Фергане, а потом до самой пенсии – в Каменец-Подольском в школе рабочей молодежи, а также в разных дневных школах.

Отец моей мамы – Покровский Николай Ананьевич

Эта фотография – НИКОЛАЯ АНАНЬЕВИЧА ПОКРОВСКОГО, (деда Виктора Дудко и всех других его внуков), хранилась в «расстрельном» деле, и была выслана по запросу внуку – Юрию Константиновичу Ермалюку. Юра Ермалюк – сын сестры Веры Николаевны – Зои.

Мой дедушка – Николай Ананьевич Покровский был священником.

До 1931 года Николай Ананьевич Покровский служил священником в с. Лоховка, Оренбургская о., Бузулукский р. Кроме того, Николай преподавал в церковно-приходской школе.

Жена его, Раиса Дмитриевна, была регентом церковного хора и учила детей пению.

1931. Аррестован в с. Лоховка, Оренбургская о., Бузулукский р.

После ареста дом о. Николая конфисковали, а жену заставили немедленно выехать из Лоховки, и она перебралась в г. Бузулук.

При осуждении о. Николай получил приговор – 3 года ссылки.

1931–1934. Находился в заключении в г. Инта, Коми АССР.

1934. Отец Николай вернулся из ссылки и стал служить священником в местной церкви в г. Бузулуке, Оренбургская о. Условия во всех этих лагерях были одинаково невыносимыми и трудновыживаемыми…

В ссылке он пробыл три года – с 1931 по 1934 г.г.

Главное, что тогда он вернулся из этой ссылки живым и снова занял должность священника в одной из церквей Бузулука, куда перебралась его жена после Ареста Николая.

Это были три последние годы жизни вместе с семьёй – женой и детьми. Был вновь арестован 17 июня 1937 года в г. Бузулуке.

У о. Николая осталось шестеро детей. На допросах о. Николай сказал, что у него только один сын. Скрыв наличие пятерых детей, о. Николай спас их и их семьи от страшного клейма – ВРАГИ НАРОДА…

Впоследствии все четыре сына о. Николая воевали, двое погибли на фронте, а двое вернулись искалеченными и прожили недолго.

В тюрьме о. Николая пытали.

14 августа 1937 года тройкой при УНКВД СССР по Оренбургской обл. Николай Ананьевич обвинен в "активном участии в фашистской контрреволюционной организации" и приговорен к высшей мере наказания – расстрелу.

Приговор приведён к исполнению 16 августа 1937 года в тюрьме г. Бузулука, Оренбургской о.

1988. Реабилитирован Оренбургским областным судом 27 июня 1988 года. Справка о реабилитации (номер 44-у-III) выдана родным 1 июля 1988 года.

Сохранился документ:

Министерство юстиции РСФСР

ОРЕНБУРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ СУД

460000 г. ОРЕНБУРГ

ул. ПУШКИНА, 31 тел. 7–59–67

1.07.88 г. № 44 – у – 111

СПРАВКА
Дело по обвинению Покровского Николая Ананьевича, 1872 года рождения, до отъезда был служителем религиозного культа, проживал в г. БУЗУЛУКЕ Оренбургской области – пересмотрено судом.

Постановление тройки УНКВД Оренбургской области от 14.08.37 г. в отношении Покровского Николая Ананьевича отменено и дело производством прекращено за отсутствием события преступления.

Покровский Николай Ананьевич по данному делу реабилитирован.

Председатель ОРЕНБУРГСКОГО
Областного суда – – – – Н. Н. ДАШУТИН.

Справка о прекращении дела Дудко Евстафия Ивановича 1937 г.

Мой дедушка со стороны отца – Дудко Евстафий (Остап) тоже был репрессирован в 1937 году. Но ему повезло. В лагерях он пробыл всего 2 года. В 1939 году его реабилитировали.

Я родился в 1934 году в Средней Азии, в Ташкенте, 18 февраля 1934 года, в центре города в роддоме Сталинского района, которого уже не было, когда я приезжал в командировку много лет спустя.

Отец, как я потом узнал, встретил мою маму, Покровскую Веру Николаевну, в школе, где работала тётя Катя, жена старшего брата отца – Миши, у которого я впоследствии во Фрунзе прожил несколько лет.

Тогда – молодая учительница, приехавшая из Бузулука, начала свою деятельность после окончания учительского института. Отец где-то служил. Они познакомились, и поженились.

Родился я ранним утром, точно никто не знает, в котором часу это было. Я пытался узнать точное время, но мама говорила, что не помнит его. Много позже, с 1990 по 1992 год мы с Ираидой обучались в астрологической академии у Михаила Левина. Мы перестали её посещать на третьем курсе, когда нужно было переходить к специализации (правда, я её закончил, но не защищал диплом). Мы в тот момент не были готовы к изучению глубинных знаний, не хватало элементарной практики. Позже мы стали покупать нужную литературу, купили кое-какую астрологическую программу для компьютера, т. е. занялись самообразованием на базе уже полученных знаний в академии.

Вот тогда-то мы и опробовали метод ректификации.

Он заключается в том, что исходными данными служат даты основных событий, происшедших в прожитой жизни. Чем точнее даты и чем больше их – этих событий, тем точнее компьютер выдаст час и минуты твоего рождения.

Я использовал такие точные даты, как даты рождения детей и даты умерших, близких для меня людей, начало и окончание разных видов учёбы и другие, памятные мне даты. Получилось, что я родился в 5 часов 47 минут утра по местному времени. Вообще, это близко к маминым упоминаниям о том, что я родился ранним утром.

У отца это был второй брак. От первого с Татьяной Григорьевной Скрынниковой родилось двое детей: мальчик и девочка.

НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ

ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР

Отдел Актов Гражданского состояния

СВИДЕТЕЛЬСТВО
О прекращении брака № 4
Брак между гражданином___ ДУДКО АНАТОЛИЕМ ЕВСТАФЬЕВИЧЕМ

и гражданкой_____________ ДУДКОВОЙ ТАТЬЯНОЙ ГРИГОРЬЕВНОЙ прекращён, о чём в книге записей актов гражданского состояния.

о прекращении брака за 14.10 1930 г. (четырнадцатого ноября тысяча девятьсот тридцатого года произведена соответствующая запись).

Фамилия после прекращения брака с ДУДКО – СКРЫННИКОВА

Печать…

Я нарочно привёл здесь документ о разводе. Дело в том, что каждая очередная жена, после того, как Анатолий Евстафьевич уходил из семьи, уверяла, что никакого развода не было, и он является многоженцем…

Сохранилось единственное письмо от Татьяны Григорьевны Скринниковой. В нём она упоминает, что Вера Николаевна – уже третья жена Анатолия. Была ещё и вторая, с которой он жил в Ташкенте и Киргизии, какая-то полячка…

Нужно заметить, что практически во всех документах ничего не говорится о семейном положении БАТИ. Тем не менее, основываясь на имеющихся документах и письмах можно сделать заключение, что Батя отличался любвиобилием.

Трижды он был официально женат. У него были в каждой семье дети.

В первом браке родились Алексей и Лидия. У моей мамы было нас двое – я и Марта. И от третьего брака родился мой младший сводный брат – Женька. Были ещё и внебрачные дети. Где-то они живут, а нам и не суждено знать своих, в общем-то, близких родственников (сводных братьев и сестёр).

Так распорядилась жизнь.

Анатолий Евстафьевич и Виктор

ФЕРГАНА

В 1935 году семья переехала в город Фергану, где отец стал работать вольнонаёмным бухгалтером в НКВД. Ему был положен пистолет, так как ещё не были окончательно подавлены басмачи. Но к истории с пистолетом я вернусь попозже.

Был я беспокойным ребёнком. Мог орать долгими часами, и никто не понимал – почему? Вроде бы ничего не болело. Когда мама уставала носить меня на руках, меня брал отец, а я продолжал орать.

В общем, им долго ещё не приходилось высыпаться.

Город, в котором мы жили, находится в долине со всех сторон окружённый горами, климат там субтропический: зима, как правило, один месяцв году, отмеченная сплошными дождями. Снег мы видели только на вершинах окружавших нас гор. А пощупать его не приходилось.

Проживали мы в домике с двумя комнатами, маленькой кухней и небольшим крылечком с навесом. Это дом по улице Горького кажется – № 15.

(Когда много лет спустя, мы были в Уч-Кургоне, мы заехали г. Фергану и посмотрели на ещё сохранившийся дом, хотя большие новые многоэтажные дома уже наступали и сюда).

Домик находился у въезда во двор, с окнами, выходящими на улицу. Во дворе проживало в разных строениях ещё несколько семей.

Сам двор был большим, задняя от улицы сплошная стена отделяла от нас, кажется, какую-то автоколонну. У забора росли несколько деревьев грецких орехов, а среди них были заросли земляных орехов. Окна одной комнаты выходили на улицу. На улице был тротуар, выложенный плиткой, но неширокий, а остальное – обычная земля. Между тротуаром и дорогой, протекал арык. С арыком связаны некоторые воспоминания. Так лет в пять или шесть я взял без спросу пятьдесят рублей и спрятал купюру в арыке под камушком. А затем вынул её и купил каких-то конфет или мороженое. Меня разоблачили, и отец провёл со мной воспитательно-разъяснительную беседу – с применением ремня для убедительности. Правда, и продавщице тоже досталось, как она могла что-то продать малышу, приняв такую большую купюру, да ещё не дать сдачу.

Был ещё второй глубокий основной арык, который протекал справа от дома. Если по нему пройти вверх, то у шлюза находилось небольшое углубление в виде огромной лужи или – небольшого пруда. Мы, ребятишки часто купались там и прыгали с каменных опор шлюза. И, когда в очередной раз я прыгнул, то мне в ногу воткнулась колючка от акации, пробив всю ступню насквозь. Ветви акации с большим количеством колючек бросали в арык, чтобы не закрывали (а, может быть, не открывали) шлюз. Почти без особых проволочек мне её вынули, хотя было очень больно, но я не плакал. Акации на юге растут очень большими, ветви и колючки тоже были большими и очень твёрдыми.

Хотелось отметить, что в долине всё давало большой урожай. Так вдоль арыков были посажены деревья, и когда мы побывали в городе во время отпуска, нас поразило то, что деревья с обеих сторон дороги выросли такими большими, что своей кроной они заслоняли дорогу от солнца, и мы ехали по улице, и всё время были в тени.

Помню – ещё до войны, когда мне было шесть лет, у меня горлом пошла кровь. Меня отвели к врачу. Сдали необходимые анализы. Врач предположил болезнь лёгких. Меня стали родители буквально носить на руках. Мне это понравилось. И, когда в следующий раз мы пошли к врачу, у меня опять – кровь: втайне от всех я высосал кровь из десны.

Врач сказал, что он не может определить – в чём дело, и посоветовал родителям поить меня горячим молоком, в которое добавлять ложку топлёного масла и через раз ложку мёда. Каждое утро я пил молоко с маслом и мёдом. Меня оберегали от всего. За год я поправился неимоверно, а кровь всё идёт. Я высасывал её из десны и сплевывал, чтобы показать, что я ещё болен. Уж больно вкусно меня лечили.

Наконец, пора и честь знать – я кончил представляться, десна укрепилась, кровь не сплёвывалась. Мои лёгкие тоже были в порядке. Я поправился и больше не болел.

Мама работала в школе, меня и Риту ей помогала воспитывать двоюродная сестра – Ираида Ананьевна Покровская и некоторое время с нами жила мамина мама – моя бабушка. У бабушки я видел Библию. Похоже, что бабушка окрестила меня и вероятно, сестрёнку. О себе я знаю точно. Фотографий бабушки (по маминой линии) не осталось кроме одной…

На фотографии – моя бабушка (Покровская – мама моей мамы), Я – Витя, моя сестрёнка – Марта, которую всю жизнь называли – Ритой, и мамина двоюродная сестра – Ираида Аристарховна Покровская, которая жила с нами, помогала маме по хозяйству и нянчиться с нами – детьми.

О детстве у меня сохранилось много воспоминаний. Они все, какие—то отрывочные. И чаще всего, особенно ярко запомнилось всё, что связано с едой.

Например, мне запомнилось то, что перед войной в магазине появился плов в железных консервных банках, он был очень вкусным. Когда его подогревали на сковороде, запах был необыкновенным, а вкус, ну просто пальчики оближешь. Вкус этого плова сохранился до сих пор, хотя плов в банках потом пропал, а после войны я его нигде не видел.

Рано или поздно, все мальчишки испытывают смущение, обнаружив, что мужчины и женщины различаются между собой по некоторым определенным признакам. Однажды, в начале войны (мне, получается, было – лет шесть), когда отца забрали в армию, мы пошли в баню. Там были огромные очереди. Мы, как и многие другие, пришли со своими тазами. Мне было только семь лет, и мама, как и некоторые другие мамы, взяла меня в женское отделение. Мы устроились в дальнем углу. Мама и сестрёнка носили воду в тазах, а я сидел на одном месте, и почему-то прятал своё достоинство между ног, чтобы не отличаться от всех. Всё остальное я практически не помню. После этого похода я больше не ходил в баню с мамой. Мы, ребята, старались попасть в баню с взрослыми дядями или не мылись совсем.

Проблема пропитания началась ещё задолго до начала войны. Но, когда началась война, эта тема стала проблемной для каждой семьи. Нужно было выживать.

Весь двор поделили под огороды, кроме того, от школы маме выделили участок, недалеко от шлюза. На нём мы посадили рассаду помидоров. Я ухаживал за ними, вовремя поливал и вырастил помидор весом около двух килограмм. На семейном совете было решено вместе с другими помидорами – продать его на базаре. Когда мы принесли помидоры, то сбежался весь базар посмотреть на чудо. Мы его продали, и на вырученные деньги купили лепёшек – с хлебом было трудно (шёл 2 или 3 год войны).

Надо заметить, что базар на юге – это что-то необыкновенное. Его не с чем сравнить: на нём можно было что угодно продать, и что угодно купить.

А вы когда-нибудь пробовали жареную саранчу? Нет? А вдыхали ли запах запечённой в огне саранчи, как в лучших ресторанах Китая? А было это так. В 42, а скорее в 43 году я видел то, что теперь можно увидеть только в фантастических фильмах. На нашу Ферганскую долину напала саранча.

И взрослых, и детей вывели за город на борьбу с саранчой: рыть канавы, жечь солому в них, давить саранчу, чем только можно, производя для этого любые действия.

Саранча двигалась: одни ползли, другие прыгали, третьи летели на крыльях. Благо они не ели людей. Проехавшая машина давила саранчу, на место раздавленной тотчас наползала масса новой – казалось с ней никак не справиться.

По обеим сторонам дороги были поля хлопчатника, разделённые на прямоугольники арыками для полива.

Вдоль арыков были посажены тутовые деревья, ветви, и листья которых использовались как пища для непарного шелкопряда. Так вот эти деревья стояли голыми: листья и ветви были съедены саранчой, а сами стволы сплошь были усыпаны ею. Всё это производило ужасающее впечатление. Младшие школьники рыли канавы, кто-то подносил солому или просто мешковину. Всё это поджигалось. В воздухе носился запах горелого мяса. Конечно, от нас помощь была небольшой. Это показало, что люди бессильны против стихии.

Говорили, что саранча пришла из-за кордона. Потом появились самолёты, которые что-то опыляли. В город саранчу не пустили, но хлопка и шёлковых тканей в конце этого года не было.

Вспоминать о болезнях не очень хочется, но и забыть то, что кошмаром запало в душу, тоже невозможно. Я переболел малярией в тяжёлой форме.

В пионерлагеря за городом я попал после 1-го класса вместе с сестрёнкой. До города и до дома было несколько километров, как считалось не очень далеко. Иногда с разрешения вожатого мы после завтрака до обеда бегали домой. Когда однажды я взял с собой сестрёнку, то на обратной дороге с ней намучился: она быстро уставала, и плакала, прося отдыха.

Перед лагерем находился аул. Дорога шла вдоль забора (дувала), и почти нигде не было тени, местные жители вдоль заборов никогда не сажали деревья. Было около 12 или 13 часов. Самая жара, пекло. Мне напекло голову. Недалеко от лагеря протекал арык. Вода в нём была ледяная с гор.

Я искупался. Спустя некоторое время, меня стала бить дрожь. В лагере я никак не мог согреться. Затем, спустя несколько дней, я заболел малярией.

При температуре воздуха 40 и выше, при наступлении приступа меня била дрожь, мне было холодно. Укрытый несколькими шерстяными одеялами я не мог никак согреться. Меня забрали домой. Лекарств не было. Когда наступал приступ – меня помещали во вторую комнату, завешивали окна, накрывали несколькими одеялами.

Я смотрел на потолок – там вырисовывались разные фантастические фигуры, которые почему-то передвигались по потолку ко мне, стараясь сделать со мной что-то нехорошее (просто никогда не удавалось плотно закрыть окна – всегда пробивался солнечный зайчик – свет).

Мне становилось страшно – я кричал, терял сознание: температура подскакивала до 42. Я дрожал, как осиновый лист, несмотря на то, что был закутан во множество одеял. Мама с огромным трудом достала таблетку хинина. Она мне помогла: сбила температуру, сняла дрожь, стало легче дышать. Таким образом, для лечения нужен хинин, а он – дефицит, достать его в то время было невозможно. На всю жизнь мне запомнился этот приступ, хотя он повторялся неоднократно. Изредка, сейчас во сне он мне нет-нет, да привидится, а я хочу стереть его из памяти навсегда.

Где и как доставала мама хинин, но после лечения малярия больше никогда не возвращалась. В то время это заболевание без лекарств было смертельно опасным. Мне в этот раз просто крупно повезло – я остался не только живым, но и, кажется, здоровым.

Из моего детства, как ностальгия, выплывают и встают перед закрытыми глазами ореховые деревья, ряд ореховых деревьев, множество деревьев. Весной с ореховых деревьев мы сбивали молодые орехи для того, чтобы съесть их. Но для этого нужно было снять верхнюю зелёную кожуру, которая ничем не счищалась и, кроме того, при чистке выделяла несмываемый ничем сок, окрашивающий руки в тёмно-коричневый цвет, так что, по цвету рук можно было узнать – кто сбивал орехи. Когда орехи поспевали, кожура съёживалась, лопалась и легко снималась. Молодые орехи мы пытались чистить в воде, но это не помогало: руки всё равно пачкались. Но до чего – же вкусными нам казались эти молодые, недоспевшие молочные ореховые ядра. Ведь нам, мальчишкам, особенно в годы войны, всегда так хотелось есть.

Запомнилось мне так же, как мы, однажды, откопали у забора земляные груши – растение похожее на картошку, есть которую можно было сырым прямо на месте. Мы перекопали большой участок нашего двора, копошась в земле, добывая её, как самое дорогое золото. Но на следующий год их не было. Мы не знали, что для воспроизводства их надо было вновь посадить весной в землю.

И что характерно для того времени: между нами никогда не возникало межнациональной или межрелигиозной и иной розни, или нам, ребятишкам, это только казалось. Местные жители: узбеки, дунгане, татары, русские и украинцы жили дружно, не было претензий и к эвакуированным людям разной национальности, не было ни тени антисемитизма – шла война. Начало войны мы, мальчишки, сначала восприняли с восторгом: думали, что она быстро кончиться, мы будем воевать на территории врага. Мы стали играть в войну.

Но по радио начали приходить тревожные новости. Мы стали отступать. Фашисты стали расстреливать мирное население. Постепенно стали прибывать беженцы. Их рассказы о войне были ужасными. Стали уходить на фронт отцы, деды, братья. Ввели карточки на продукты, большинство из которых пропало с прилавков в первые дни войны. Наступило военное время.

Несмотря на болезни, летнее пекло, начавшуюся войну, работу на огородах для того, чтобы как-то выжить – Фергана осталась в памяти как одно из самых тёплых, ласковых воспоминаний. Это всё было – моё раннее детство.

Начинал учиться я в городе Фергана в 1941 году, после начала войны. Как я учился, я не помню.