Что ещё надо?! Её жалеют, ею дорожат, о ней заботятся. А пузо… Да, фиг с ним. Ерунда. Зарастёт. Как на собаке.
В этой собаке было много не совсем обычных качеств. К примеру, она никогда не унижала себя лаем. Любила дворняг. Не подпускала их к себе, держала на расстоянии, но с удовольствием наблюдала, когда хозяйка кормила этих бедолаг, приговаривая:
– Понимаешь, у них ни мамы, не папы. Кто угостит их вкусным? Кто проведёт рукой ласково от носа к ушам? В лучшем случае не пнут…
Собака была согласна с хозяйкой и спокойно наблюдала, как та беседует с соплеменниками. Она не ревновала её и к тем, кто время от времени жил с ними вместе дома: к крысам, рыбкам, котам. Принимая их присутствие в доме, распространяла своё покровительство и на них. Расстраивалась, когда кто-то исчезал. Чувствовала свою вину в этом, хотя её не было. Да и быть не могло.
Неумолимое время умилялось такому положению вещей и старалось обходить стороной дом, в котором жила эта необыкновенная собака. Но не посещать его вовсе, оно права не имело. И собака стала стареть. Серебряная щетина не портила её образ. Но крупное статное некогда тело стаяло довольно скоро. Как новогодняя фигурная свеча, в одну ночь. Или в один год.
Собака перестала отзываться на имя. Перестала слышать его. Забывала о том, что её кормили и просила ещё. Иногда во время прогулки растерянно и суетливо обнюхивала руку хозяйки, чтобы убедиться в том, что рядом именно она. Но в то же самое время собака старалась доказать окружающим, что хозяйка находится под её надёжной защитой. И ей это удавалось. Быть рядом. Жить, совершенно не заботясь о себе самой. От касания к касанию, от взгляда к взгляду, от мысли к мысли… После того, как собака почти полностью утратила слух, зрение и обоняние, прикосновения и интуиция стали единственной связью меж нею и хозяйкой.
– Как собака?– писала хозяйке подруга.
– Не очень,– отвечала та.
Собака поднимала голову и переспрашивала молча:
– Так-таки и “не очень”?
– Так-таки,– так же безмолвно отвечала хозяйка, и продолжала,– а помнишь?..
– …помню,– соглашалась собака.
Честно признаться, они не очень сытно жили. И как-то раз соседка, что работала в детском саду, предложила брать для собаки остатки с детского стола. Хозяйка поначалу засомневалась, потом согласилась, но затея окончилась ничем. Собака оказалась брезгливой. Она могла есть что угодно, но только после хозяйки. Макароны, хлеб, пупочки помидоров и варёную свёклу. Всё то, чего не станет есть никакая, уважающая себя собака. Да кто разбирается в обстоятельствах этого уважения? Кто способен верно оценить его?
Кстати говоря, меж собакой и хозяйкой случился-таки однажды момент недопонимания, чуть не закончившийся трагически.
У собаки был очень жёсткий хвост. И, встряхиваясь так, как это делают обыкновенно все собачьи, хлыстом своего хвоста задела хозяйку, сильно ударив по ноге.
– Уйди отсюда!– воскликнула хозяйка, растирая ушибленное место.
Собака ушла к себе и легла, шея не могла справиться с весом вмиг потяжелевшей головы и стала мелко дрожать, глаза потеряли какое-либо выражение…
Хозяйка моментально оценила обстановку и встряхнула собаку:
– Эй! Ты чего?! Я тебе сказала отойти. Всего лишь! Ну, нельзя быть до такой степени послушной! Не маленькая уже. Соображать надо. Ты давным-давно не щенок…
Приятно любить вкусно пахнущего молоком щеночка. Дуть в его толстое пузо. Покупать резиновые мячики и пересчитывать молочные зубки, застрявшие в них. Делиться полезными конфетами и вредными сосисками. Но… это не любовь. Это милота, что ли? То, что нравится всем без исключения.
Эпилог
– Тебе не стыдно идти рядом с нею?
– Мне стыдно, что я иду рядом с тобой!
– Собака! Ты давно потеряла слух, но я знаю, ты меня слышишь, твоя душа никогда не была глуха. Я люблю тебя, собака! Спасибо, что дала время полюбить тебя. Старую, больную. Худую. Мою собаку. Собаку, появившуюся на свет, чтобы быть рядом.
Холодно и страшно там, в том мире, где нет любви. Если её нет по-отношению к собаке, то откуда взять в себе силы, чтобы полюбить человека. Со всеми его “не”.
Гадёныш
Было ярко, красиво, светло. Небо, эмалью, выпукло сияло в оправе старого золота листвы. Солнце старалось подогреть интерес к себе, а холодный ветер одёргивал его шерстяное платье, отрывал грузную полу от земли время от времени и становилось зябко, грустно, тревожно, неуютно.
На тропинке прямо передо мной лежал ребёнок ужа. Ему уже не было холодно. Замер красивой волной.
– Ха!– сосед попытался поддеть малыша ногой и зацепил-таки, потревожил, я не успела остановить его.
– Не трогай!
– Да это ж просто червяк!
– Это ужик, это мой друг!
– Червяк не может быть другом!
– Это точно,– согласилась я, многозначительно взглянув на соседа.
История нашего знакомства с ужом не примечательна ничем. Я толкала перед собой груженую глиной тачку. По привычке разглядывая дорожку, опасаясь погубить кого-либо ненароком, заметила чёрное стройное детское змеиное тело.
“Гадёныш”– подумала я, но не испугалась. Тот замер, прикрыв голову жёсткой чешуйкой кленового листа. Замер старательно, как научила мама:”…чтобы казалось, будто бы ты умер.” Ему было просто притворяться несуществующим. Солнце едва грело и не успевало разогнать даже столь малую порцию молодой крови.
Не пытаясь разочаровывать малыша в том, что его притворство разоблачено, я ушла в дом, чтобы отыскать сосуд, в который поместился бы этот змеиный ребятёнок. Хотелось перенести его в безопасное место. Кем бы он не родился, он имел право на жизнь.
Подставляя горлышко сосуда к тому месту, куда прятал голову змеёныш, несколько раз безуспешно пытаясь переместить его вовнутрь, мне стало понятно, что без помощи опытного змеелова не обойтись. И я призвала его на подмогу. Тот вышел, прихватив кочергу. На мой предостерегающий вопль коротко отозвался: “Не боись!” И решительными шагами направился к замершему от ужаса малышу.
Аккуратно откинув с его головы забрало листа, воскликнул:
– Какой же это гадёныш?! Это уж!– взял его в руку и отнёс подальше от дороги, на кусок разомлевшего от солнца железа. – Вот! Пусть греется. Давай, работать.
Казалось, что беспокоится больше не о чем и всё, что должно было произойти, случилось, но… В следующий заход с тачкой, я чуть было не переехала ужику хвост.
– Ой! Да что ж ты тут опять?! Неосторожно как. Я чуть было не раздавила тебя!
Маленький упругий, как веточка уж, озадаченно погримасничал своими румяными щёчками и остановился, пытаясь разобрать, чего я от него хочу.
– Смотри, тут тропинка, я по ней вожу тяжёлый груз. Если …– говорила я на ходу, поэтому прокатила тележку до нужного места, выгрузила глину и прогромыхала в обратном направлении. Уж всё ещё медленно продвигался к тому месту, где я увидела его впервые.
– Ну ты гляди, ты идёшь опять туда, где опасно!
Уж притормозил.
– Иди в лес! Там нет машин с огромными колёсами. Забирайся в норку и ложись спать до весны. А тогда уж и приходи, Уж! Я дам тебе кусочек рыбы и налью молока.
Ужик приподнял голову над землёй и внимательно посмотрел на меня.
– Ты погоди, я сейчас, тележку нагружу и вернусь!
Не особо рассчитывая увидеть малыша вновь, я осторожно продвигала хрустящую суставами тележку. На всякий случай! И конечно же обнаружила ужа на прежнем месте. Тот, как настоящая змея, приподнял голову довольно высоко над тропинкой и раскачивал ею из стороны в сторону. Заметив моё приближение, ужик чуть развернул голову набок и, пытаясь ощутить мои намерения, слегка распустил венчик своего языка.
– Да я это, я, не бойся! Так и не ушёл? Слушай, я -то тебе рада, но мало ли кто ещё заметит. Обидят, поймают. И кот, и ворон, и сова. Давай договоримся, когда я рядом, выходи. А когда меня нет, прячься, ладно?
Ужик качнул головкой и, чтобы показать,что понял, медленно двинулся в сторону леса.
С тех пор, стоило мне оказать вне дома, уж выбирался из кустов и полз рядом. Чуть впереди, справа. Потому, что слева обычно шла собака. Ужик сопровождал нас охотно. Как бы показывал дорогу. Он был, скорее всего, левша. Мне так казалось , ибо голова его обычно была наклонена чуть влево.
Чаще всего мы гуляли молча. Нам было о чём поговорить, но лес не любит болтунов и мы знали о том.
Прошла неделя, другая. Осень набиралась сил. Тучи ходили туда-сюда по небу. Как жалюзи. Делалось то светло и празднично, то серо и грустно. Мы понимали, что совсем скоро придёт пора расставаться.
– Ты не грусти, уж. Представь, что едешь в путешествие. На другую планету. Тебе приснится расчерченное горными вершинами небо, солёная пенка на губах моря, напряжённые ладони раковин…
– Мне наши нравятся, мягкие и круглые,– впервые за долгое время я услыхала голос ужа.– Когда улитка ползёт по тебе, то это довольно приятно. Щекотно немного, но в целом – да, приятно. Они милые и недалёкие, эти улитки. Могут ползти, в поисках другой стороны, и не догадываются, что надо двигаться не вдоль, а поперёк.
– Ну, что уж ты так строг к ним, Уж?
– Да, это я так. Грустно.
– Я смотрела прогноз погоды. Говорят, что ещё некоторое время будет тепло!
– Врут.– Коротко отозвался уж.
– Может и врут, – согласилась я. И добавила,– а может и нет.
– Может быть.– покачал головой уж.– Вам пора. Идите. Твоя собака замёрзла. Завтра разбуди, если что, ладно?
– Если что?!– не поняла я.
– Если будет прохладно, мне тяжело будет проснуться.
– А… Так может ты уже пойдёшь спать? Или, хочешь, будешь жить у нас?
– Нет, у тебя кот…
– Гм, точно…
– Ну, давай, разбудишь тогда. Доброй ночи!
– Доброй ночи, Уж!
Следующее утро оказалось ясным. Оно чем-то напоминало детство. Такое, в котором подстерегают одни радости. В котором быстро заканчиваются все краски. Кроме чёрной. Та лежит в своей ванночке, нетронутой. И засыхает, стареет, растрескивается, как пятка.
Почти вприпрыжку я отправилась на поиски ужа. И очень скоро обнаружила его. Слева от тропинки, в траве.
– Ого! Ты уже встал! Видел, какое нынче славное утро?
Уж молчал. Он не мог мне ответить. Он был раздавлен,– колесом или чьей-то подошвой, неважно. Тот, кто сделал это, не мог не заметить его.
– Кап-кап…
– Что это? Это дождь или слёзы?
– Какая разница…
Влага слишком скоро наполнила ванночку с чёрной краской, перелилась через край и затопила мир вокруг. Небо, лес, трава ,– всё стало чёрным.
Я шарю по карманам земли, пытаясь отыскать пустой. Кладу туда своего маленького друга, плачу и шепчу:
– Прости нас, людей…
Вот, собственно и всё. В напрасном ожидании хорошего, мы проводим свою жизнь. Смакуем предвкушение конца, вместо того, чтобы пестовать каждое мгновение радости, что выпадает на нашу долю.
Уж
Однажды днём довелось наступить на хвост юному ужу. Показалось, что в траве проволочка. Слегка прищемила краем ботинка. Уж взметнулся, шикнул возмущённо и замер,вместо того, чтобы бежать. Он был немного бледнее обычных ужей. Видимо, потревожили его не вовремя. Читал что-то… обдумывал. А тут – эта бесцеремонная человеческая особь… Мало ей места?!
– Малыш, прости, я не нарочно!– попыталась оправдаться я.
– Ага… не нарочно. Я теперь не чувствую хвоста! И ушибся, когда подпрыгнул…
– Ну прости, пожалуйста!– повторила я и принялась утешать, восхваляя его благородную бледность и стать…
Ужик приободрился, благосклонно выслушал, да так и остался лежать на середине тропинки, позволив себя обойти дважды, не пододвинувшись ни на микрон…
Вот так. Можно сказать, что мы разошлись, довольные друг другом. Пусть к хорошему лежит через мелкие, незначительные неприятности. Иногда.