Но ты не хочешь: слишком скучно.
Уже на улице твои шаги опять преследуют меня…
Внезапно зал открытого кафе.
Садимся на террасе, столик в центре. Вокруг лишь темнота кружится на ветру.
Во взгляде взгляд. Тепло растает отраженьем…
И напряжение растёт как звук на гранях тишины.
Я предлагаю всё закончить.
Но ты не хочешь: слишком это всё легко.
Тогда пройдёмся через парк…
Деревья в темноте – печальные изгибы. Шептанье ветра / снова тишина.
Ты смотришь в небо – полая луна. Нездешний свет лежит на островках полян.
Сорвёшь цветок – он тут же потеряет цвет.
Но ароматом хоть немножко будешь пьян…
Парк падает во тьму за нами.
Пустынный город здесь как будто бы влезает на холмы. Ступени-улицы. Идём под сумрачными облаками…
Все выходы, прощанья и потери: всего лишь двери мимо нас…
Мои шаги, конечно же, твои.
А город умер. Навсегда.
Тьма рассыпается под уличными фонарями…
И здесь любой свободен путь. Для нас.
Сейчас всё ещё лето…»
This puzzle's dead inside
И Эмма всё-таки глаза свои открыла.
Missing pieces growing eyes
Отчаянный вдох темноты…
Mystery
По хижине в кромешной тишине порхают чёрно-белым чьи-то перья.
Little girls severity
Little boys begging mercy
Потусторонне гаснет свет… Смешалось будущее с мёртвым настоящим.
Sticks break on me
Но Эмма только на мгновение забыла, кто ты…
Как голос призрака, из медальона Эммы родился тусклый луч.
Darkened voices plead disease
А стены хижины как будто бы исчезли…
Девчонка-экзорцист теперь одна в центральной точке бесконечной Тьмы.
(Трёхмерный голос Режиссёра: «Но если же – одна, то почему там с ней ещё и ЭТО?!»)
Introverted
А жёлто-серый бледный луч испуганно хватает что-то…
I see death coming, mowing down
Оно, похожее на мертвеца, который больше не похож ни на себя, ни на жертву случайного счастья, просто стоит {как человекообразное слизистое желе} неподалёку… Стоит до тех пор, пока не начинает приближаться.
Was it your cell or was it your tomb
И Эмма слышит, как оно «дышит». Такой, знаешь ли, морщинистый звук.
Dismembering me
С неотвратимостью судьбы самоубийцы оно каждую секунду на шаг дальше от благополучного исхода. К Эмме подбирается страх, хватает когтями за платье. Теперь она в его объятьях.
Оно теперь шепчет ей в ухо (слова скользят по щеке, как осенние листья по могильному камню):
«Дети с гвоздями, вбитыми в обугленные любовью черепа, атакуют твой дом на отшибе… Ты собирался просто позавтракать, но вместо тостов и кофе – неожиданный бой с кошмарными детьми-мертвецами… Если хватит храбрости глянуть в окно, увидишь одного мальчика в окровавленной майке доставщика пиццы… Всё-таки было бы кстати перекусить, пока время есть…
Пальцы того парнишки вырваны, а на их место вставлены острые гвозди длинной в скорость мысли среднестатистического человека… Помочь тебе никто не сможет – слишком твой дом далеко от нормального мира…
Легион мёртвых детей уже ломится в двери… Ты бежишь вверх по лестнице, хочешь укрыться в комнате на втором этаже… Резко дёргаешь ручку, но ничего не происходит… Дверь заперта… А дети гвоздеголовой толпой уже в доме…
Всё внезапно стихает…
Сейчас ты всех их увидишь… Ну вот и они…
Какая-то девочка зацепилась гвоздями в голени за край верхней ступеньки…
Безвекие глаза полны кровавых слёз (ей жаль, не сможет до тебя добраться)…
Но остальные «держат строй», не торопясь идут к тебе по коридору [гвозди остро карябают стену, оставляя дому кошмарные шрамы]… Но ничего, думаешь ты, другой жилец поклеит обои – и…
Мёртвые дети вдавили тебя в закрытую дверь… Они прибивают к ней твоё тело… Прибивают гвоздями, растущими из собственных тел… И каждый из этих детей кричит твоим криком… Они обнимают тебя…
Перед тем, как исчезнуть, ты всё вспоминаешь…
I'm just like a clock upon the wall
Ты вспоминаешь, что дверь заперта потому, что ты сам закрыл её изнутри перед смертью…»
Always moving, but never going anywhere
Оно лишь слышит тихий голос Эммы:
– Если не перестанешь, порушу всю готику…
Но только крепче ядовитые объятья.
Чтобы вырваться, ей нужно «убежать» в воспоминанья.
– Эмка, смотри, что я нашёл…
– Книжка. Где ты её откопал?
Сине-жёлтый день. На небе после дождя прозрачная радуга.
Мальчик и девочка идут по летнему лугу, любуясь полётами бабочек.
– Пошли на наше место…
Словно своя планета внутри чужой планеты, высокий холм над полумесяцем реки. На нём в лесу воспоминаний оставлен идеальный круг поляны.
«Забытый древними цивилизациями или пришельцами других миров, этот… "предмет" находится здесь со времён появления памяти.»
– Ты знаешь, рядом с ним начинаешь чувствовать, насколько существо «человек» ничего не значит.
– Для кого не значит? Для человека?
– Заметил, он опять лежит не там, где раньше…
Каждый раз зеркальный Камень менял положенье. Всегда, сколько бы раз они сюда не приходили, Камень оказывался на новом месте и вокруг него неизменно был слышен немного пугающий шум, к которому Эмма и Кори сумели привыкнуть.
Они уселись на солнышке. Кори раскрыл книжку на начале, но Эмма забрала её у него и, смеясь над озадаченным видом друга, стала листать лица страниц.
Остановилась она только там, где он сказал «хватит».
Эмма облизнула чуть пересохшие губы, улыбнулась и стала читать:
«Как только «выходные» двери, протяжно заорав от удовольствия, захлопнулись, их сразу охватила тьма, с которой Кот начал отважно сражаться, то и дело поскальзываясь, падая, натыкаясь на стены.
В пылком неистовстве битвы он призывал темноту капитулировать, угрожал кровавой расправой, запугивал вечной враждой, разводом и разрывом всех деловых отношений. Потом Кот уверенно сказал «Тихо!», после чего раздался оглушительный грохот – этот ночной боец что-то уронил. Дальше слышались недовольные окрики, видимо, поломанных растений, а затем посыпалось бряканье разбитого окна регистратуры.
Чёрно-Белая наконец-то клацнула выключателем. Свет озарил поле битвы.
Кот сидел на полу, глаза его сверкали торжеством ярости. Он улыбался улыбкой победителя. Он, как оказалось, содрал со стены единственный кусок обоев в трогательную зелёную полоску; опрокинул с газовой плиты, мирно стоявшей в центре коридора, кастрюлю пельменей, которые тут же разбежались; расколол надвое коврик для ног; раскритиковал в пух и прах учебник по демонологии; раскрошил плитку шоколада, заначенную в учебнике; потоптал зелёные насаждения на подоконниках; разжёг вспышку недовольства персоналом у насекомых обитателей больницы (пауков, тараканов, мух и так далее); сильно нагрел пластилин, доведя его до жидчайшего состояния; буквами нарисовал автопортрет; разрушил чей-то воздушный замок; разбил стекло в карточном домике регистратуры; снёс башенку из домино, возведённую на деньги налогоплательщиков; допил оставленные медсёстрами лекарства; заработал несколько монет пением и умелой игрой на гитаре; потратил все эти средства на существование, купив смешную пару бутербродов; сыграл сам с собой партию в покер; с пользой провёл время; и невероятно рассмешил Чёрно-Белую своими чёткими, своевременными действиями.
– Сейчас… я осознаю, что я сделал.»
Эмма захлопнула книжку. Кори с интересом смотрел на неё.
Девочка, весело улыбаясь, открыла последнюю страницу.
– Прочитаем конец?
Кори и слышать не хотел об этом.
Тогда Эмма захлопнула книжку и отдала её другу.
– Может, положим её вон туда? – он показал в сторону Камня.
– Мы же никогда к нему так близко не подходили! – заволновалась Эмма, но Кори уже направился к «цели».
Зеркальный Камень Кошмаров беспечно мерцал на солнце. Когда Кори приблизился к Камню ещё на несколько метров, Эмма всё-таки решилась его остановить. Она вскочила с мягкой травы и уже было побежала за ним, как вдруг что-то резко дёрнуло её сзади.
Эмма испугано обернулась…
Это всего лишь краешек платья зацепился за ветку.
Эмма попыталась быстрее высвободить непослушную ткань, но вредная ветка никак не хотела уступать. Девочка отчаянно рванула подол – и краешек оборвался.
Эмма наконец-то повернулась в сторону друга, готовая кричать, чтоб он остановился, готовая всё ЭТО прекратить…
Но Кори не было. Может, он просто спрятался? Решил её напугать?
«– Сердце! – орёт Кот, хватаясь за грудь. – У меня прихватило сердце…
Я думал – это просто несварение. А нет! Это сердце!»