Storona

11

 
Не пустуют
просторы Донбасса
На опалах
Яновских открытий
Где-то Вершники
рубятся в мясо,
Дым и солнце
в порыве соитий.
И Біленко
таращит заботы —
БТР
«Світоч» чинит
запоем.
Вот потомки
страниц Третьей Роты…
«Родионофф»
мнет карту
пред боем:
«Ni razvedki,
ni texniki celoj,
Kak prikazhut
bit' vatu,
u nix tam-s
Tanki russkie,
nam zhe – ne delo
My b v Moskve byli b,
dali b
nam Abrams!^[153]»
«Май що маешь,
як кажуть^[154],
Родыну
Обязательно выбьем
в победу.
Разотрите, будь ласка^[155],
мне спину,
Вновь болит,
все никак не отъеду,
А ремонт
я закончил, примите» —
Світоч вышел
и в смех завывает:
«Всё устал,
попаду у Вайс Сити,
Как умру», —
а Євген растирает
Мазью в помощь
товарищу с прыска.
Скоро штурм.
Всё игра, но помеха —
Вспоминанья
картин из изыска
И давление
красного смеха.
Дни чернятся
намереньем штурма.
Слухи веют листву
на деревьях:
Ополченец
со свастикой – в тур на
Пленный экскурс
уходит в поверьях.
И в среде
добровольцев с тризубом
Русский клич
резал глас пропаганды.
Кто челнок,
кто «афганец»,
кто с чубом
Все – добавки
военной баланды.
Пусть арта
подготовит дороги,
По которым
войдут в этот город.
Но снабженья
хватает на вздроги
Тщетных ссор,
нужен знаковый солод.
Будто нужно
пройти
сквозь ад жизни,
Будто это
нормально, почетно.
Только нервы
как желтые слизни
Разъедают
рассудка полотна.
Первый штурм
смертной кровью окаял
Лица братьев
и сестр донельзя.
«Світоч» рядом
с Євгеном не чаял,
А спасеньем
для парня извергся.
«Родионофф»
в пылу столкновений
Далеко уходил,
он и раньше
Из немногих
видал приведений
В русском новом
простом камуфляже.
Села заняты,
город же близко.
Штурм второй
будет
не за горами.
«Ничего
я и гирши^[156] знал вздрызги,
Как в детдоме
мы брались ментами…
А сейчас,
я и сам с МВДшным
Прохожу
эту бойню нацбатом» —
В перерыве
говаривал спешно
«Світоч» тайно
с Євгеном как с братом.
«Были ж часы,
на Евро ходили
По Донецку
с тризубом улыбкой
Мы ж с ребятами
справы^[157] мутили,
Чтоб хоть как-то
скормиться под пыткой.
А сейчас мне не страшно,
лишь сумно^[158]…»
Вёсла чистят
бойцы, понимая
Перерыв для того,
чтобы шумно,
Вновь на пепел ступить
в тропы мая.
Восемнадцатый август
разлился
С двух сторон —
сине-желтых атака
Через боли
солдат укрепился
На окраинах,
движется драка.
Силы брошены
на авангарды
«A vy dumali zdes'
budet pusto!?^[159]» —
«Радионоффа» смех,
как петарды
Разростался
под минами густо,
Разгрызая
поросшие стежки
Партизанов
Приморских забытых,
Мщеньем в смыслы
без всякой издержки
За мечту
вне
– законную
выдых.
Укрепились на школе,
в цугцванге.
Здесь под боком
и мирные чалят.
«Світоч» вместе с Євгеном,
при ранге,
Им медпомощь
с укрытием дарят.
Что в глазах
у напуганных граждан?
Парень думает,
как там во Львове,
Где с отцом
разбирательству
раж дан,
Благо здесь
без вопросов, при крове
Из забот,
нервных импульсов,
тиков.
Мысль – игра,
только ссеялось тело
Разморщинистым стягом
от взбрыков
Почвы в бомбах,
что очень просела.
Только грёзы
непрожитой жизни
И родне
он звонки не осилит.
Память брата
погибшего,
вниз,
ни
Освещенья,
на дно гневом жилит.
Лоно женское
вскрылось войною
Забирая
из пришлых молоку.
Чрево вынесет
имя мечтою
О покое,
пройдя
время-склоку.
Лоно вскроется,
мчавшимся лицам
В дали смертные,
в крайность момента,
Даст в секунду
покоем напиться
Из принятья кончины,
пав кем-то.
Лоно ждет
маскулинность на жертву
Лоно выместит
чары мужские.
Вновь предложит
нам вечность оферту
Для сансар,
чтоб на грабли былые.
Школа держится.
Будут «новини»^[160].
Командир
Крымских грез,
одиозный
Унесен на гражданку
в почины,
С раной сильной,
не менее грозный.
«Nichego, pust'
na telek veshhaet,
E'to tozhe
vojna,
xot' drugaya.
Vsyo zh ni kazhdyj
ego uvazhaet
Zdes', no s nami
on byl,
pulej laya^[161]» —
Говорит «Радионофф»,
а сбоку
Глаз его
чистит «Світоч»
раствором:
«Nu i chudo, ya vizhu!^[162]» —
со скоку
Реагирует
русский напором.
«То бабуся из местных,
сказала
Мне рецепт от болячки,
когда же
По домам
наша сила рыскала» —
Объяснил
«Світоч»
каждому в страже.
А Євген
тихо в угол забился,
Разбирая
свое снаряженье.
«Знаешь, я бы
другим всё ж гордился» —
«Світоч» скромно
присел, без веленья.
«Я однажды
зробыв^[163]
хлопцям карту
Для CS^[164],
воны грали^[165] беспечно
Я всю душу отдал
и без жарту^[166]
Это было
искусство навечно»
Смутный взгляд
бросил в «Світоча», парень
С раздражением
и любопытством,
Всей трагичной
усталости камень
Вынул плачем,
сокрытым бес —
стыдством.
А внизу телефон —
сообщенье:
«Syn, probacz…
W nas babusia pomerła…^[167]»
Злость томления
в силе кипенья
Грунты разума
пеною сперла.
Игры кончились,
снова начавшись
Из остатков себя
в мясорубке.
Дни скребутся,
осколком распавшись
На бегущие строки
вне трубки.
Шлют парады
салюты по-детски.
Незалежності день
на повестке
В мутном Киеве,
в рваном Донецке
Каждый цену заплатит
в отместке.
Дезинформ,
обещанья и вздохи
Безрассудность
в жаре без отбоя.
«Mne zvonili iz tyla,
te kroxi
Iz-za russkix
uxodyat iz boya.
Prikarpat'e
otxodit i slyshno,
Chto Rossiya
utyuzhit granicy
Tam i plennyx iz Pskova
tak pyshno
Na TV pokazali,
pryam lica^[168]» —
Говорит «Радионофф»,
по-новой
Нет провизии
и подкрепленья,
«Світоч» пленных
сторожит за школой,
А Євген
их приводит,
с волненья.
Злой, голодный,
отчаянный, младый…
Вместе с «Світочем»
в рейды шагали
Тот брал ценности
в хатах наградой,
А Біленко
врагов метил,
в шали.
И сейчас
он один уже ходит
Оставляя
избитых у хижин,
Где фамильные фото,
смерть бродит
От приклада,
от страха,
что сжижен.
Вот мужчину ведет,
в подозренье
Тот попал,
грех
на ленточки,
снимки
Говорит,
что семейный, с волненья
Всех отправил
в Херсон без заминки.
Но уж это не важно.
Уловчик
Будь здоров,
шесть шпионов собралось,
А седьмой – этот —
корректировщик,
Будут рыть все окопы,
не в малость.
На отшибе,
у школы,
в подсобке
Для хозяйства орудий,
закрыли
Семь плененных
в железной коробке
Между пытками,
после – чтоб рыли.
Непонятно
могилу, траншею?
Но Євген
уж не думал напрасно,
«Світоч» только
смотрел,
сжавши шею,
«Родионофф» творил
чуть участно.
Вот раздели
двоих и побили,
Где признания,
где извиненья?
Но угрозы,
лишь ужас творили,
Без раскаянья,
без уваженья.
Пыл Євгена
утрясся со днями.
Зрак иссяклости
да пораженья
Отрезвил
и муляж под ногами
Снова стал
человеком, в мгновенья.
Трое пленных
как синяя туча.
Лишь брожение
в то, что творимо
Говорило – добить
и не мучать,
Но усталость
снесла ощутимо.
Краткий выстрел
разбил
мрак тумана
Спуск курка,
легче крепкой шнуровки
Заиграл
Вінні Пух Мірзояна^[169],
У извергшего
пар
из винтовки.
«Цей^[170] мобильник,
я взяв же у нього^[171]
И его же убил
я прям зараз^[172],
Ты ж не смог
припасти
сил для цього^[173]…
Жинка^[174] звонила…
Разволновалась…» —
Телефон
Світоч выключил
старый
И двоих застрелил,
плача краем.
«Нужно крапку^[175] поставить,
мой малый
Вы ж все начали,
мы разгребаем!
Вы мечтали войну
эту видеть —
За Эвропу, за Русь,
иль за мщенье
Я ж хочу
это кончить, не сфидить^[176]
Жить нормально.
Иметь накопленье…
Ненавижу
я це^[177] государство,
Но нам нужен порядок
простора.
По уму
бить
имперськое царство,
Не свои города
жечь до мора.
Нас николы^[178]
не выбачать^[179] люди
Котрих^[180] мы
убиваем с незнанья
Нас тут кынули
в жаркие студи
Наши наших
кыдають за званье.
Я ж побачив
в тоби щось другое^[181]
Мы тут мирным
с тобой помогали.
Бачив^[182] – тоже
не любишь больное…
Оказалось
всё гирше^[183], достали!» —
«Світоч» вышел,
а с ним пару суток
Где в прострациях
лазал Львовянин
Лишь обрывки
поступков и скруток
От событий
дальнейших испарин.
Будут сборы
в прорыв окруженья
В коем армия
вкраинской были.
«Po insajdu,
tam nashi s volnen'ya
Koridor
s Rashkoj
obgovorili.
Mol projdem bezopasno,
no znayu,
Chto nel'zya otkazat'sya
ot pushek.
Nam taranom
idti i do kraya,
Mozhet k nashim
primknem
sredi mushek^[184]» —
«Родионофф» напутствует
злобно
Начинаются
приготовленья.
Но обстрел
прерывает, подобно
Грому грозному
с грохотом мщенья.
Все в порядке,
но нескольких пало —
Вот кричит
пришлый русский
от боли,
Ослепило его
сколов жало.
Медик рядом,
играет по роли.
А Євген
ищет «Світоча»
тщетно.
Поворот головы
во все боки.
Вот лежит
его друг
незаметно,
Стал Біленко
бежать, но пороки
Ран
на правой ноге
от разрывов
Разрешают прихрамывать,
спешно
Не заметил,
увечий
с приливов
Бомб врага,
но идет
безутешно.
Вот лежит
«Світоч»
в полуизнанке,
А Євген
все пытается в дрожи
Что-то сделать,
помочь,
сгресть останки
Друг хрипит,
а парнишка не может…
«Не… Не трогай,
я ВИЧ позитивный.
Все життя^[185],
ожидал
с пули к раю.
А умру от снаряда.
Наивный,
Думал в Третью Халфу^[186]
поиграю…
Я кохаю^[187] тебя… Знаешь…»
– пальцы
Потянулись,
в них грязная пена
«Світоч» мазал
глазницы скитальца,
Создав новые
очи Євгена.
И Біленко
прижался губами
К другу страстно,
отчаянно, горько
Но тот умер
спокойно, руками
Обнимая
страну, да и только.
Что же дальше?
А дальше наскоро
Схоронил
всех,
себя подлатавши.
Пленных выпустил,
без разговора.
С лентой радуги
сел, изуставший.
 

12

 
Потолок
не раскрасило
Солнце,
Стены в отзвуках
Божьего храпа.
Здесь в подвале
Донецком питомцы
Новой власти
играют в Гестапо.
Вася прибыл сюда
за упреки.
В ночь задержан
и стал упираться,
Вместе с этим
он выдал намеки,
Что начнет по судам
обращаться.
Пара ребер
изломленных палкой
Пара пальцев
отбитых и пара
Отлетевших зубов,
стали маркой
Бес
– полезности
спора с угара.
Дни прошли
в коллективном изморе.
Чуть еды,
чуть воды и давленье.
Журналист
рядом с ним
по не воле,
Вместе с парнем бездомным —
плененье
Знает много забот
и издевок.
Электрический ток
по телесам.
И растяжки
от толстых веревок
Кровь со рта,
как послание бесам.
И главарь,
что стоит
за всем этим
В камуфляже
российских шевронов
Объяснял
всё доступно,
как детям
Что, зачем, почему,
с чьих законов.
«Кто из вас не укроп,
тот и хуже.
Потому что сидите
по норам,
В миг
когда защищаемся
в стуже
Мы воюем,
вы трусите хором.
Чё!?
В Ростов не успели смотаться!?
Годик – беженец,
дальше – гражданство,
Вы нахлебники
с чубом для братцев
Русский —
платит войной
за пространство
Кто же будет
за Родину биться?
Девяносто процентов
здесь стадо,
Жаждет мирно
от пуль сторониться
И оружием
брезговать радо.
Потому
мы по сильному праву,
Кровью жертвуем,
значит и смеем
Эту землю
и вас без уставу
Для себя же
стричь вместе с Бореем.
Все ресурсы,
весь бизнес,
хозяйство
Всё уместится
в наши мундиры.
Звезд нащелкаем —
и в ходатайство:
Вас на фронт,
ну а мы – командиры»
Вася слушал
и в страх погрузившись,
Сам не понял
бесцельной отваги
Он же, в слово
дрожаще вцепившись,
Бросил отзвук
последний в овраги:
«Вы фашисты и делом,
и словом.
Всех в измену,
кто вашим не стычны!?
Мы вас кормим,
работая хором.
Вы ж от укров
лишь внешне отличны.
Ведь и те
и другие, при мочи
Забирают,
дальнейшее руша,
Производства средства
у рабочих
Кровь – цена
корпоратного куша»
«У рабочих,
да кто здесь рабочий?
Ты – алкаш,
рядом бомж с журналистом.
Может каждый из вас,
вон, охочий
На хохлов поработать
за триста!?
Ничего,
скоро вытянешь лапки…
Журналюгу,
во время обмена
Новых пленных,
отпустим за бабки,
Там всё куплено,
та еще сцена…
Правда
если товарищ опасный
На Москву
этапируем лихо
Будет
сладкий рассказ
громогласный
О свободе,
без лишнего чиха.
Вон знакомый
туда улетучил
На работу,
сам «беркут».
При Рыжем
Псевдолевых
одесских помучил!
Эх, сюда б его…
Вот был бы выжим…
Бомж сиди,
утром примешь лопаты.
Ты – выходим,
тебя расстреляем» —
Взял Слободина стражник
под лапы
И повел,
сожаленьем сникая.
Звук шагов,
а из сердца разряды.
Глаз цепляется
в каждую частность.
Ведь сроднились
сокамерных взгляды,
А уже разорвали
в опасность.
Журналист
«шариевец» слагавший
Правды здесь,
так хотел примиренья
И люмпен-пролетарий
прознавший
Разуверие
вместо хотенья.
Но остались же
чуждые братцы
Там сидеть,
а тебя под укладку
И смирение
стало сверкаться,
Хоть, казалось бы,
должен в обратку.
Задыхаясь,
стоя на коленях.
Грудь издергалась
в такт миокарда.
Звук затвора
в невиданных тенях
За спиною,
глаза как петарда.
И в момент
осознания тайны
Скорой смерти
своей неизбежной.
Только вспомнились
виды брутальны
Шахт, забоев
и пыли неснежной.
Выстрел слышен
позднее,
трип в крике…
Пуля – мимо,
земля лишь задета.
Кожа в углях
и в пачке (тюнике) —
То Цюнык,
с ним плакат
BlackLivesMatter^[188].
И вернулся
Василий к подвалу,
На штанах
пятна
ужаса-мленья
Завтра рано
копать до отвалу.
Белый утренний луч
в наставленье.
«Что терять?» —
дума всуе,
как птаха —
«На периметре пусто,
все знают,
Что никто
не уйдет из-за страха…»
И Василия
ноги шагают.
Он уходит,
а Солнце на небе
В день воскресный,
его согревает.
Может дома
прощение в хлебе
Предоставит жена,
кто там знает?
По дороге,
случайно захожий
В христианскую церковь…
Не густо…
«Где моё и твоё —
то не гоже…» —
Коммуниста
слова Златоуста?
Эх бы свечку
поставить,
монеты
Не припас,
нужно в дом воротиться.
Белый солнечный луч
да куплеты
Расплескались
в священной водице.
Свет проходит
сквозь город стерильный.
И в квартире
Светлана запела,
Сталь сломалась,
но розой фертильной
Раскрывается жизнь
до предела.
В каждом листике,
в каждой росинке,
В каждом камушке,
в каждом протоне
И нейроне,
есть счастья песчинка
Во всеобщем
природном законе.
Отходя
от увечий,
разгадка
Все ж пришла,
обращенная к делу
Путь всей жизни
из рифмы укладка.
Света вызнала,
в радости меру.
Есть гармония —
этот порядок,
Словно ритм, в
повседневность вносила.
Помощь Васе,
средь колющих грядок
Из бурьянов судьбы,
сына жила.
Стих, как формула
данности общей.
Есть несчастье
и счастье в союзе.
Жизнь течет,
не взирая на мощи
Мглы военной,
в погибельном грузе.
Боль, для счастья
открыла наброски.
Вот оно,
всё вокруг,
всё на строфы.
Вид послаще,
помпезность прически,
На балконе листочки,
близ софы.
Сообщенья родителей,
бытность
Из уборок гнезда,
спальня
Вани
И компьютера
божая скрытность
Может там
есть просторы для длани?
Под сокрытым паролем
распашка
Самых разных
разлетов начинок…
Стук по клавишам,
цифр абрашка
Тянет в сеть
интернетных новинок.
Сквозь аккаунт
Корчагинских взоров,
В неизвестной
и маленькой группе,
Что слагается
книгой узоров
Мать великое
видела в купе.
Будто копия
мрачной личины
Близнецом,
не способным к реформе
Своей боли
в благие почины,
Появилась
на матричной норме.
Скорректировать
нужно таблицы
Ведь идея-то истинна,
надо
Градус вектора
выше и птицы
Возрожденья
взлетят без ограды.
Света стала
писать безмятежно
И отправила
в группу коллажи
Букв кольцующих
целостность нежно
Для добра,
сквозь все злые стаффажи.
Под конец,
без сети,
на блокноте
В txt-шной
уютной программе,
Многоточия
в водовороте
Прописала
в изысканной гамме.
Будто муж
должен всё же вернуться
И понять
все ошибки,
ведь жалко —
В злобе личной
ему захлебнуться
Не дано,
жизни будет раскалка.
Будто стихнуть
обязаны брани,
Прогорая
в своем же запале,
Привзнесут
возвращение Вани,
В равновесном
душистом лекале.
Лишь звонок,
скромно павший на тихость
Точки вставил,
глазами к прихожей.
Легких стоп
побежавшая лихость,
Притаила
надежды под кожей.
 

13

 
Сон травы придорожной
в пылище,
На испорченных
пастбищах – серость
Не пророчит
молочную пищу
И мечтаний
о будущем,
в зрелость.
Только стон
и немые овраги,
После стрельбища
из унижений.
Только воздух
и то,
через лаги,
Достается
сквозь боль
пробуждений.
Ноги сбиты,
застряли в текстуре,
Не хотят
шевелиться, хоть тресни…
Кровь от крови
в предсмертной халтуре
Из попыток ползти,
да без песни.
Осушенье
и черная форма
На кисти
ленты радуги
рваны.
Память сшибло,
с недавнего шторма:
«Jde kołona…
Widstaw…
Strilby…
Rany^[189]»
Что-то вспомнилось
в язвенной муке
Взгляд немытый
с разрухой в сетчатке
«Родионоффа»,
крики и стуки…
Крест с Христосом
в защитной перчатке
Да глаза
перекрыты повязкой…
Гул земли
в настоящее
ввергнул.
Вон – машина
приблизится сказкой.
Жажды бич
по сознанию стегнул.
Каждый новый
белесый платочек
Обмотал
зеркала боковые.
Надпись: «Дети» —
альбомный листочек.
Стоп огни,
вот и люди простые.
Там в салоне
две «доченьки-лапы»
Лет пятнадцать и пять —
то сестренки,
Рядом бабушка,
мама,
а папа
Крутит руль,
объезжая воронки.
Вышел быстро
глава от семейства,
Наклонился
к Євгену любезно
Тройка слов
и ни капли бездейства,
Дать воды
и помочь —
всё полезно.
Снова гром
разразился на поле
И отец
пал убитый
мгновенно.
И машина
пронзалась доколе
Решетом
не осталась забвенно.
Дождь из стёкол
осыпал солдата.
Там в салоне
крови мешанина,
Только девочка,
с редкого блата,
Что по младше
жива,
с криком: «Дина!»
Но сестра
не ответит и мама
Не сумеет
утешить…
Беззвонко
Только бабушка
телом, от шрама
Жуткой смерти,
закрыла ребенка.
А бутылка воды
покатилась?
Плачет девочка
плечико сбито.
И Біленко
всё смотрит,
ведь жилось
Как-то раньше…
Вновь
рана открыта.
Пот иль слезы
залезли на щеки?
Два рывка
от бойца,
всё на месте.
В телефоне
родителей строки,
Вот и ночь
подошла,
к битой чести.
Яко сон?
Или яко кат-сцена^[190]?
Просьбы матери:
дочь —
в упасенье.
На пределе
потуги Євгена
Документы…
малютку
с сиденья…
Проползти
с ней под сердцем
и сдаться.
Главный бой.
Выступленье финала.
Тела сбои
мешают взбираться
Нужно двигаться!
Поздно б не стало.
Лишь вдали
ветер нервы сдувает.
Вспоминания
яркие вспышки.
Оглянись,
где-то ЛЭП разъедает
Электричеством тело
на вышке…
 

14

 
Где и что
происходит
не ясно.
Просто слайдом
вернулась реальность.
Ваня смотрит
на всех непричастно
Их отряд
всё расследует дальность.
Среди прочих
«Братишка» шагает,
Очень близко,
хромая в сноровке.
Он обмазан
землей,
ибо знает
Нет уж лучше
сейчас маскировки.
«Дворянин»
будто взором
разрухи
Обошел
это поле навечно.
Забинтованный лоб,
рядом слухи
От бойцов —
гости ждут
безутечно.
Шаг за шагом
и дуло за дулом.
Механизм
человеков и стали
Впереди же
машину согнуло
От расстрела,
средь реющей пали.
Вой несчастной
и хриплой старухи
Доносился
далече машины —
Полз солдатик
как будто
без слуха
Расхрипелся в
немую трясину.
Позади
там
семья перебита…
Ваня вспомнил
родителей скоро.
Догорает
машины корыто
Ополченцы
в осмотре раздора.
И «Братишка»,
без всяких приказов,
Двинул к девочке,
спрятав оружье,
Стопарнул «Дворянин»:
«Стой зараза,
Ты же грязью обмазанъ,
причудье!»
Сам достал
от солдатика кроху,
Чтобы медик
помог бедолаге
А Слободин
от близкого вздоху,
Чуждо знанного,
сшерстил овраги.
То улыбка
бойца в полудреме,
В черной форме,
с вкраинским свеченьем.
Ошарашен Иван,
на подъеме
Зря Євгена
больным обличеньем.
 

* * *

 
Подбежав,
за затылком приказы.
Всё застыло
с понятьем процесса.
«Друже!?
Брате!?
Пробач…^[191]» – это фразы
От Слободина вышли,
с навеса
Над бледнеющим
смертью мальчишкой.
Были фото
со сборов,
со споров…
Но лицо
искорёжилось вспышкой
Нервных всхлипов
и лязгов затворов.
 

* * *

 
А Біленко
так смотрит
прозрачно,
Сквозь собрата,
на небо надеясь.
Дождь не грянет,
лишь леший
двузначно
Исхромался,
за спинами веясь.
Будто бабушка
щеки ласкает
Черствым рядом
из пальцев дрожащих
Это друг
теплотой обнимает
Друга павшего
в мире пропащих.
Только слово
обязанный молвить,
Завещает
он ленточку Ване
И последние
слоги дополнить
Он решил
и озвучил на грани:
 

* * *

 
«Я її врятував
одже дужий
Наостанок
В спокуту…
Не марно…
Помирати вже час,
Любий друже,
А над нами
Усе ж таки
хмарно…
Пам'ятаю Одесу
яскраво
Як ногами
творив на татамі…
А тепер
як в пісні
«Шао? Бао!»
Без ноги
коник видався мамі…^[192]
 

* * *

 
Ты прости меня,
брат мой
красивый,
То, что стали
друг другу
врагами,
Неразживши
мечтой Украины,
Живо гибнем
и всё
вместе с нами…» —
Теплый выдох
бессильный Євгена.
Речь закончил
и умер на дланях.
Лишь послышалась
птичья сирена
Грай дымящийся
в облачных санях.
 

* * *

 
Этот грай
видел стрелы
разгрома
Украинских
громад на Донбассе…
Этот грай
был помехой приема
Съёмок видео
в летней гримасе,
С телефона
хромого «Братишки»
Он записывал
пленных вкраинцев
Интервью
и тоскливые сдвижки
Где упрек,
где печаль соотчинцев.
 

* * *

 
«Пусть попрыгают,
если хотели!
Пусть поскачут
и крикнут
что надо» —
Ополченцы
насмешками пели
Заставляя
плененных,
в скок, радо.
 

* * *

 
Грай всё видел
и лица,
и руки
В предпоследнем
денечке от лета,
Где Ванюша
стоял,
словно в муке,
Наблюдая
отвратность балета.
Только небо
нейтрально
оценит,
Что
по правде,
Что
лживости
соки.
И перо
летописцев
заверит…
Ты простишь
эти
глупые строки?
 

 
…своё и чужое…..потоком изменность…
…на время пустое…..статичная бренность…
…не там демаркация…..в стройке извечной…
"проведена!…………………заведена!"
…на третьем прибое…..разрухи надменность…
…побег от разбоя…..не та откровенность…
…фальшивая акция…..маской беспечной…
"возведена?…………………изъедена?"
 

4. Поиск/Пошук

Трассера из мыслей разрезали небо. И казалось в прошлом больше нет веков

Бесконечность только разрасталась слепо из рабочих дланей и простых зрачков.

Полтора-два года проскрипели мутно. Зеркалом Донбасса, поездом на Львов

В перекрытых тропах слову не уютно, но оно чеканит видимость основ.

Время в этой гуще потеряло ясность. Только для живущих стало в разнобой.

Переплеты в датах, месяца как частность цельных лабиринтов, манят квест-игрой.

1

И Андрій Біленко вышел с оправданьем после разбирательств и ТВ огней

Чая предвкушенье новым разжиганьем плоти своей бренной в Киеве, скорей.

Что же предрешило это ползновенье? Похороны мамы… В камере петля.

Но пришла Марія и в седом веленьи о кончине сына выдала, скорбя.

На майдане первый и второй на поле. Вновь осиротела парочка супруг

И Марія, с криком выходящей боли, тоже захотела суицида рук.

Здесь Біленко понял – это очень просто уходить так тихо и без лишних дел.

Да не тем уж вышел, он с женою ростом, чтобы разделить с ней, то, в чем сам назрел.

Нет он выйдет громко, слишком много боли, он ее не в силах выразить, собрать

Превратить во что-то чистое по роли и не может дальше истину писать.

Нет и веса силы в разных «пост» и «мета». Эта боль насмешки кушает в присест.

Нет в макулатуре нужного ответа, лишь фантомом автор изрыгнул на текст.

Он отдал зачатки, своего творенья – женщине, что в группе выслала завет, проработав смыслы в нужные прочтенья. Пусть многовеликой вспрянет с эстафет – в лике аватара, из Островской труппы. Профиль персонажа – скрытые друзья,

Скрытые картинки, аудио, группы, но раскрытый месседж – с божеством стезя…

И он начал биться, говорить, трезвоня. Разбираться в сути замкнутых судов.

Оторвавшись взглядом от оков смартфона и своих фантазий – писанины слов.

Да, Ігнат всё видел, с высоты полета, на Олимпе новом в облаках чинов.

Утопавший резко, захотел чего-то вдруг спастись, а значит выйти он готов.

Параллельно бросил новые пунктиры в дело журналиста за решеткой муж. Разобрав законы, заключенья силы, обнаружил взяток и подлогов куш. Осознанье фактов, что и так витали в массах из народа, било как бичом – Сферы всех задатков батькивщины знали из коррупций барских переплет спрутом.

Чтобы разобраться, он учился, с тыла…Поняв – те мечтанья красные, лишь тля.

Коммунизм с нацизмом Рада запретила, нужно ж, бдеть о массах, знание им шля.

Это так легко же – боронить иль думать, что на всё найдется красный утопизм,

А гранит научный экономик хрумать, изучать и делать – суть нонконформизм.

Ведь он видел ясно – Украина в смуте истрещалась явно, в самых разных швах.

Где Донбасс, где венгр, где русин – не в сути…Где янтарь воруют, в папиных следах.

Городам меняют старые названья, но проблем насущных возрастает глушь: От цены тарифов до цены молчанья, от обмена пленных до торговли душ.

Возвелись границы между фронта линий: блокпосты, таможни, да еще хотят

Стену от России выстроить из клиний, будет контрабанде новенький наряд.

Нераздельно с этим – пропись соглашений в Минских документах: первом и втором.

Рыжий и повстанцы – подписи велений при «Нормандской фошке» в связях поделом.

Как бы перемирье, как бы прекращенье битвы в Украине – компромисс путей?

В федеральных формах мягкость возвращенья Вкраины к Донбассу и Донбассу к ней.

В новостях горланит дед Ігнат, что это временность паденья – в передышке суть,

Чтобы сил набраться – отомстить за лето, на своих раскладах всё что есть вернуть.

А Андрій увидел в этом неизбежность…Может правда можно словом все решить,

Но не спас сыночков, не дарил им нежность, как же мы с вражиной будем говорить?

Нужно просто строить развитость с прогрессом и тогда вернется нищая родня

Без признанья, банков, почты и под прессом комендантских часов – выбежит к нам вся…

Не особо Запад нам располагает: семь колец горячих, бедность и мечты. Крым – почти простил же, а за Боинг – лает…Нужно дома дело евро-высоты.

Нераздельность смыслов Родины с Державой – уроборос общий, служащий одним.

От села и града до черты – управой экономик вылез. В головах любим.

Стал Андрій Біленко в соц. сетях кататься и искать ответы с разными взаймы Просто для того же, чтобы разобраться под конец и мщенье вынести в умы. Поле боя сети интернет природы в слежке всей планеты, бизнес из цензур. Никакой свободы – всем врагам свободы! Слово гонит факты в темень амбразур.

А Ігнат, всё слышал помогая малость, чтоб возглавить силу, коль не задержать.

Богатея быстро, часа не осталось для печалей, коих накопилась рать.

Он (февраль, в пятнадц(а)том) смерть видал в раскале, в марше, в честь единства и Майдана дат

На Дворце спортивном Харьковском взорвали бомбу вместе с теми, кто хотел парад.

Целый, разозленный, он припомнил внуков и жену, и сына – должен все стерпеть,

Сохранив Андрія, преумножить звуков денежных, с лоббизмом, не в коррупций сеть.

Вот Андрій не видел казематов диких, находясь в отсеке для господ, в оброк. Там внизу сплетались массою безликих «сепарня» и «укры», что мотали срок.