– Ну что, ведьма, радуйся! У меня есть для тебя хорошая новость! Завтра ты наконец встретишься с дьяволом, кому ты так ревностно и верно служишь! Костер ждёт тебя! Ты рада?
И недобро рассмеявшись, он вышел из камеры, с лязгом захлопнул за собой дверь. Свет померк в глазах Адели, она как будто окаменела, сидя на холодной лавке, не в силах пошевелиться. Страх полностью сковал её тело. Теперь она знала уже точно, – жить ей осталось чуть меньше суток. Прошло уже полчаса, как служитель ушел, а она за это время так ни разу и не пошевелилась. Не было слез в её глазах, она не кричала, не билась в истерике, она просто спокойно сидела на холодном камне, как будто кто-то отсоединил её тело от головы. Голова всё соображала, в ней не было ни страха, ни отчаяния, ни обиды, а тело перестало слушаться. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, только почему-то в голове крутилась одна и та же мысль. В её в комнате, в горшке стоял маленький цветок, и она подумала о том, кто же его будет теперь поливать, ведь он может без неё засохнуть. И только эта мысль сейчас занимала её больше всего на свете.
Прошло ещё немного времени, и Адель постепенно стала приходить в себя. Оцепенение постепенно отпускало её, и ему на смену пришло что-то другое, никогда ранее неизведанное ощущение. Конечно, девушка ещё за несколько дней до этого где-то в глубине души прекрасно понимала что ее ждет неминуемая смерть, и она не раз представляла себя те чувства, которые ей придётся испытать после того, как она узнает про вынесенный ей рано или поздно смертный приговор, но то, что она почувствовала, никак не ожидала ощутить. Она думала, что будет кричать, плакать, биться в истерике, но, к её удивлению, ничего такого не произошло. Странно, но, но первым её чувством было невероятное облегчение, как будто камень упал с души. Сказалось страшное напряжение последних двух недель, невероятные страдания, физические и еще более душевные, холод, голод, безысходность и отчаяние. И вот всё это закончилось. Её больше не будут мучить изнуряющими допросами, не будут морить голодом, по нескольку раз будить по ночам и не давать спать, – ничего этого больше не будет. Осталось только одна ночь, всего лишь одна ночь, и все страдания закончатся раз и навсегда. Однако кроме странного спокойствия, появились и другие, неизведанные ранее чувства. Было такое ощущение, как будто Адель долгое время находилась в темном и тесном гробу, где было темно, никаких звуков, и невозможно было даже пошевелиться. Полная тьма, тишина и неподвижность. Ну вот Адель освободили из этого гроба, и она после долгого заточения снова увидела белый свет с его яркими красками, запахами и разнообразными звуками. И вот вдруг девушка почувствовала этот мир во всей его красе. И хотя мир её был сжат до размера маленькой тюремной камеры, она с невероятной силой почувствовала всё многообразие и яркость этого мира. Она стала замечать такие мелочи, которые никогда раньше и не замечала. Адель начала жадно вдыхать свежий холодный воздух, с удовольствием и радостью глядя в маленькое окошко под потолком, в которое был виден маленький кусочек голубого неба. Как же это она раньше не замечала, что небо такое красивое? И вдруг, о чудо! В окошко заглянуло солнце, и яркий солнечный лучик упал на серую каменную стену. Она подставила под него своё лицо, и, сладко зажмурившись, с наслаждением ощущала его тепло на своей коже. А как же ей теперь стало нравиться своё собственное тело! Она с удивлением рассматривала свои руки, стёртые до крови железными тяжёлыми кандалами, свои ноги, гладкую кожу и длинные рыжие волосы, такие мягкие и красивые. Она рассматривала как шевелятся её пальцы на руках и ногах, и только сейчас задумалась о том, как она одной мыслью может заставить их делать всё что угодно. Воистину, каждый человек, который хотя бы раз побывал в такой ситуации, несомненно, намного больше ощущает и ценит всю полноту жизни, во всех, даже в самых незначительных ее проявлениях, и не пытается, как некоторые, добровольно расстаться с нею из-за пустяка, не рискует ею понапрасну, ценит жизнь как свою, так и чужую, и не тратит ее попусту, а использует каждый день, каждый час, каждую секунду этого великого чуда, которое подарила нам природа и не страдает из-за разных пустяков и мелочей, вроде недостатка денег или потерянного зонтика. На этом новые ощущения Адель не исчерпались. Кроме того, что она по-новому стала воспринимать окружающий мир и себя в нём, она совсем по-другому стала ощущать время. Совсем недавно время тянулось страшно медленно, и каждый день казался бесконечным. Постоянные допросы тянулись бесконечно долго, и от того, что Адель всё время желала, чтобы допрос поскорее закончился, от этого он продолжался еще дольше. А эти бесконечно длинные, тоскливые и мучительные ночи, во время которых очень хотелось спать, но в камере было так холодно, а стёртые запястья рук так сильно болели, что никогда не удавалось поспать хотя бы несколько часов. Да и на холодном и твердом камне особенно и не поспишь. От этого ночи казались бесконечно длинными, да и завершение ночи не приносило для девушки хоть малейшего облегчения. А теперь ощущение времени стало совсем другим. Нельзя сказать что оно тянулось, или наоборот, бежало слишком быстро. Не то, и ни другое. Она как бы физически, всей кожей стала ощущать каждую прожитую секунду. В эти последние часы жизни, после того, как она узнала, что умрет, и даже знала, когда это случится, Адель насколько полно стала ощущать окружающий её мир, что даже время как бы замедлилось. Не в прямом смысле замедлилось, просто за тот же короткий промежуток времени она стала чувствовать намного больше, чем раньше. Это можно сравнить, наверное, с тем, как разные люди ощущают время по прошествии, например, одного дня. Для человека, просидевшего в маленькой комнате, по прошествии дня и вспомнить будет нечего, а для человека, проводившего один день на отдыхе на тропическом острове, например, этот день запомнится совсем по-другому, потому что он был необычайно насыщен многочисленными событиями. Так же и с Адель. Раньше для неё день был ничем не запоминающимся и ничем не примечательным, а теперь, зная, что это последний её день, он стал для неё ярким и желанным, и каждое маленькое событие для неё, – такое, как пробивающийся в камеру лучик света, или кусочек синего неба в окошке, – наполняло каждую минуту, каждую секунду этого дня огромным смыслом…
. * * * * *
День близился к концу. Чувства Адели менялись, как в калейдоскопе. На смену облегчению, и пришедшему после этого возбуждению, на девушку нахлынула апатия и сильная усталость. В изнеможении она опустилась на холодный пол. Вдруг Адель услышала шаги в коридоре, но не обратила на них внимания, потому что еду ей уже принесли, а казней в это время не проводили. На допрос её уже не поведут, так что можно не обращать внимания на эти шаги, – это идут не по её душу. Хотя Адель всё это и понимала, но по привычке внутри вся сжалась и оцепенела от страха. Мало ли чего, а вдруг это всё-таки за ней? Она надеялась на чудо, что человек пройдет мимо её камеры, но чуда не произошло. В двери заскрежетал замок, дверь распахнулась, и на пороге возник надсмотрщик по имени Бернард. Адель знала Бернарда с детства, они постоянно бегали и играли вместе, а теперь она стала заключённой этой тюрьмы, а он служил здесь надсмотрщиком и часто водил её на допросы. Бернард хорошо относился к Адели, и в глубине души понимал, что она никакая не ведьма, как и многие из тех женщин, которых ему довелось отводить на пытки и казни, но такие мысли лучше всего было держать при себе, а то в один прекрасный день самого могут признать еретиком и отправить на костёр. В руках у Бернарда был поднос, на котором лежало что-то съестное, от запаха которого у Адели с непривычки закружилась голова.
– Здравствуй, Адель! Ну как ты? – негромко спросил Бернард. – Это тебе! Тут мясо, картошка и вино. Поешь хоть нормально, а то завтра… – Бернард запнулся и опустил глаза.