В-третьих, К.В. Быков, на основании немецких свидетельств, всё-таки сомневается, что с оборонительными рубежами в полосе 9-й армии дело обстояло так плохо, как об этом пишет И.Х. Баграмян. В частности, К.В. Быков ссылается на официальную историю 16-й танковой дивизии немцев, в которой указывается, что утром 17 мая немецкая «пехота проломала вполне обустроенные и глубоко эшелонированные русские зимние позиции…» [5; 257].

И, наконец, в-четвёртых, в отношении неоповещения командования Южного фронта о перемещении командного пункта 9-й армии российский исследователь лаконично замечает:

«Но как в такой обстановке, не имея связи, можно было это согласовать?» [5; 261].

Позволим себе и мы высказать своё мнение. Как представляется, перед нами две диаметрально противоположные точки зрения на один и тот же вопрос, а истина, как это обычно бывает, находится посередине.

Пойдём по пунктам.

Обоснованность операции. Согласитесь, К.В. Быков вносит в вопрос некоторую путаницу. Да, возврат высоты, захваченной немцами 4 мая, вполне отвечал обстановке. Но вот развивать после этого наступление на сильно укреплённые Маяки, о которые советские войска «обломали зубы» ещё в ходе Барвенково-Лозовской операции в январе-феврале 1942 года, – вряд ли отвечало обстановке, учитывая недостаток сил в 9-й армии. Понятно стремление генералов Ф.М. Харитонова и Р.Я. Малиновского расширить «горло» Барвенковского выступа. Понятно и их желание ворваться в Маяки «на плечах» выбитых с высоты немцев, что и вызвало продолжение наступления после того, как высота была возвращена. Но ворваться с ходу не удалось, наши войска явно вновь «увязли» под Маяками. Операцию надо было сразу же после этого прекратить, а её продолжали больше недели, пока «точку в ней не поставило» командование ЮЗН. И как ни крути, с 7 по 15 мая 9-я армия штурмовала Маяки «в инициативном порядке», без приказа Тимошенко об этом.

Однако хочется всё-таки акцентировать внимание на том, что если инициатива наступления и принадлежала самому генералу Ф.М. Харитонову, то она нашла поддержку у комфронта Р.Я. Малиновского, а следовательно, и последний несёт, наряду с командармом-9, полную ответственность за частную операцию, «не отвечающую обстановке».

С другой стороны, возникает вопрос и к командованию ЮЗН. Да, приказа на проведение удара по Маякам оно не отдавало. Но длилась эта операция не несколько часов, не день и даже не два. Длилась она восемь дней. И главком со своим штабом не знал о ней? Если да, то это ни С.К. Тимошенко, ни И.Х. Баграмяну не плюс: подчинённые им войска в течение восьми дней проводят безуспешную наступательную операцию, не санкционированную ими, а они – ни сном ни духом. Как же такое может быть? Что это за командующий направлением, как он командует? Что у него за штаб и что за начштаба?

Скорее всего, всё-таки, командование Юго-Западного направления было в курсе дел. Возможно, что о наступлении на Маяки оно узнало и не сразу, но, конечно же, узнало. В противном случае, приходится предполагать уж очень высокую степень халатности у С.К. Тимошенко, И.Х. Баграмяна и всех других штабных работников ЮЗН. Однако, не отдавая приказа на проведение данной частной наступательной операции, командование направления решило её не останавливать, а посмотреть, что, как говорится, из этого получится. Вот как описывает ситуацию И.Х. Баграмян в своих мемуарах:

«В штабе Юго-Западного направления о предпринятой 9-й армией частной операции мы узнали лишь после того, как началось наступление Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Весть эта была настолько неожиданной и неприятной, что мы восприняли её с большой тревогой. Надо прямо признать, что операторы-направленцы нашего штаба по Южному фронту просмотрели этот факт, а Военный совет и штаб Южного фронта почему-то не посчитали необходимым доложить Военному совету Юго-Западного направления о предпринимаемой операции.

Поняв сразу же опасные последствия действий в направлении на Маяки, я немедленно доложил об этом Военному совету направления и просил принять безотлагательное решение о прекращении наступления и возвращении всех частей и соединений резерва Южного фронта в район Барвенкова.

Главнокомандующий маршал С.К. Тимошенко и член Военного совета Н.С. Хрущёв, выслушав и обсудив моё предложение, пришли к выводу, что, поскольку операция уже ведётся и, по всей вероятности, притягивает к району Маяков оперативные резервы противника, вряд ли целесообразно её прекращать. Хрущёв при этом заметил, что нельзя ограничивать свободу действий командования войсками Южного фронта, которое возглавляют такие грамотные в военном деле и опытные боевые генералы, как Родион Яковлевич Малиновский и Алексей Иннокентьевич Антонов» [2; 107-108].

Но ничего не получилось. А поэтому 15 мая С.К. Тимошенко приостановил попытки овладения Маяками.

Представляется, что приостановку наступления на Маяки можно напрямую увязать с получаемыми командованием ЮЗН разведданными об интенсивном движении немцев перед Южным фасом Барвенковского выступа. Мы уже знаем, что, несмотря на наличие информации, заставляющей предполагать возможность скорого наступления немцев в данном районе, никаких дополнительных мер по усилению обороняющихся здесь 9-й и 57-й армий С.К. Тимошенко не принял. В то же время, совсем не обратить внимание на донесения разведки и показания пленных маршал, очевидно, не мог. Поэтому операция по взятию Маяков, в которой расходовались резервы 9-й армии и Южного фронта, т.е. те силы, которые и могли как раз пригодиться для отражения возможного удара немцев, была прекращена.

В общем, строго говоря, за «маяковскую эпопею» ответственность несёт и командование Юго-Западного направления.

Большие шансы атакующей Маяки группировки остановить наступление немцев на изюмском направлении. В этой точке зрения К.В. Быкова есть рациональное зерно. И дело тут не только в том, что армия, сил которой не хватает для создания обороны уставной плотности, а именно таковой являлась 9-я армия (см. выше), обречена на прорыв этой обороны при умелом подходе противника к данному вопросу. Дело ещё и в том, что, как верно в своих воспоминаниях отметил И.Х. Баграмян, «к началу перехода группы Клейста в наступление» силы, привлечённые к операции по овладению Маяками, «не успели перегруппироваться и занять место в оперативном построении армии для обороны» [2; 107]. Так, на левом фланге 9-й армии, в районе Маяков, 51-я стрелковая дивизия заканчивала смену 30-й кавалерийской дивизии и частей 333-й стрелковой дивизии. Один полк 333-й стрелковой дивизии (1116-й) после смены его 51-й стрелковой дивизией находился на марше и следовал в район Барвенково. Второй полк (1120-й) ещё не был сменён и занимал оборону на участке западнее Маяков. Тогда как третий полк дивизии (1118-й) уже располагался на рубеже Барвенково, Никополь, Петровка [9; 51]. От Маяков отводились 15-я и 121-я (резерв командарма-9) танковые бригады. Любой военный знает, как опасен удар противника по перегруппировывающимся войскам. В случае с 9-й армией устойчивость и без того непрочной обороны уменьшилась, можно сказать, в разы.

Если бы с утра 17 мая советская группировка, пытавшаяся взять Маяки, в составе 15, 121 тбр, 30 кд (5 кк), частей ряда пехотных дивизий и 12 тбр (резерв комфронта) нанесла удар по рвущейся на Долгенькую немецкой группировке, то эффект от этого удара, действительно, мог получиться значительным. Однако вот в чём штука: продолжать осаждать Маяки в ожидании неизвестно когда начнущегося немецкого наступления, «сжигая» в этой операции всё большее количество армейских и фронтовых резервов, всё-таки опрометчиво. Это сейчас нам, знающим свершившиеся события, легко об этом рассуждать. Тогда ситуация командованию Юго-Западного направления виделась в несколько ином свете: Маяки взять не удаётся, сил на это израсходовано много; вполне возможно, немцы скоро нанесут удар в полосе Южного фронта; следовательно, армейские и фронтовые резервы должны быть использованы для укрепления обороны, а не расходоваться в бесплодных штурмах. Другое дело, что отдан соответствующий приказ был слишком поздно. А если зрить в корень, то «Маяковская» операция вообще не должна была проводиться, её следовало прекратить сразу же после первых безуспешных попыток овладеть этим населённым пунктом.

Оборонительные позиции в полосе 9-й армии. Говоря коротко, нам не очень понятно, почему свидетельствам историописателя немецкого соединения мы должны доверять больше, чем мемуарам советского военачальника (И.Х. Баграмяна)? На том основании, что последний – лицо заинтересованное (в сваливании своих просчётов и ошибок на командующего 9-й армии)? Так и немцы – лица заинтересованные. Им куда как почётнее написать, что войска 16-й танковой дивизии «проламывали» совершенную, глубокоэшелонированную оборону русских, чем отметить, что немецкие танки и пехота быстро проскочили через «жиденькие» оборонительные рубежи.

Лично нас в описании, на которое ссылается К.В. Быков, настораживает вот какая деталь: Вольфганг Вертен, историк 16-й танковой дивизии, указывает, что немцы «проламывали» зимние русские позиции [5; 257]. Напомним, что попытки расширить Барвенковский плацдарм были прекращены только в первой декаде апреля 1942 года, и войска Южного фронта (в частности, 9-я армия) принимали в них самое активное участие. Т.е. вплотную заняться фортификационными работами войска 9-й армии раньше конца первой – начала второй декады апреля никак не могли. Недаром Р.Я. Малиновский только 6 апреля потребовал от своих командармов и командиров дивизий в директиве № 00177 создания «прочной обороны, развитой в глубину, с продуманной системой огня, ПТО, с максимальным развитием оборонительных сооружений и ПТ и ПП препятствий и широким приспособлением к обороне населённых пунктов» [5; 435-436].

Конечно, зимой советские части на отбитых у немцев территориях создавали оборонительные рубежи, использовали для своих целей и рубежи противника. Но во что должны были эти рубежи превратиться за период весеннего снеготаяния и распутицы? Характерное замечание находим в книге генерала С.П. Иванова «Штаб армейский, штаб фронтовой» (Семён Павлович в должности начальника штаба 38-й армии был непосредственным участником майских 42-го года событий под Харьковом):

«Ведь необходимо было коренным образом переоборудовать передний край обороны и подготовить промежуточный рубеж… Зима была на исходе, и все имевшиеся сооружения под воздействием обильной талой воды пришли в негодность (выделено нами – И.Д.). По указанию командарма, штаб совместно с инженерами и артиллеристами разработал план оборудования местности, расположения боевых позиций, конфигурации траншей» [16; 221].

Так было в полосе 38-й армии. Но не меньше проблем в создании новых оборонительных рубежей было и у 9-й армии. Не меньше они требовали и усилий для своего решения.

Поэтому, когда И.Х. Баграмян пишет, что в полосе 9-й армии оборона «представляла собою систему опорных пунктов и узлов сопротивления, недостаточно оборудованных в инженерном отношении» [2; 107], эшелонированную всего на 3–4 километра в глубину, у нас есть все основания ему верить. Слишком мало было времени у измотанных предыдущими боями войск 9-й армии после прекращения наступления и окончания периода снеготаяния и распутицы, чтобы выполнить качественно требования командующего Южным фронтом. К тому же, не будем забывать, что значительная часть сил левого фланга 9-й армии в течение восьми дней в мае была занята вовсе не созданием оборонительных сооружений, а наступлением на Маяки. Два же оставшихся до немецкого наступления дня были заняты перегруппировкой. 9–10 дней, выброшенных из графика строительно-фортификационных работ, – это существенно.

Конечно, на каких-то участках оборона могла быть развита лучше, на каких-то – хуже. Но в целом мощной оборонительной полосы на пути немецкого наступления, наверное, всё-таки не было.

Какая доля ответственности за это лежит на Ф.М. Харитонове? Если подойти к вопросу формально, то виноват он на все сто процентов, т.к. приказа комфронта Р.Я. Малиновского, в сущности, не выполнил. Но если рассматривать вопрос более широко, то, конечно же, надо указать и на причины подобной неисполнительности командарма-9: недостаток времени и сил при большом объёме работ (не будем забывать, что полоса обороны армии составляла свыше 90 км [5; 458]; 96 км, по более точным подсчётам А. Галушко и М. Коломийца [9; 51]).

Наверное, спрос должен быть не только с Ф.М. Харитонова, но и с Р.Я. Малиновского, который, отдав приказ, должен был проконтролировать его исполнение. Если же должный контроль со стороны командующего Южным фронтом имел место, но положение вещей радикально не изменилось, то на это имелись объективные причины, о которых, собственно, говорилось выше и наличие которых, очевидно, признал и Р.Я. Малиновский.

Наконец, самовольный, несогласованный с командованием фронта перенос командного пункта (из Долгеньки в Каменку, а из Каменки в Пески). Здесь мы полностью согласимся с К.В. Быковым: согласовать перенос при отсутствии связи было попросту невозможно. Сидеть же без связи в Каменке, находящейся на направлении немецкого удара, было более чем опрометчиво, а главное – ничего не давало. Даже озаботься генерал Ф.М. Харитонов восстановлением связи с войсками и штабом ЮФ, оставаясь в Каменке, даже завершись попытка этого восстановления успехом, то, с учётом движения на командный пункт в Каменке основных сил немцев, связь могла в любой момент быть потерянной вновь. Ф.М. Харитонов рассудил здраво, переведя КП в Пески и уже оттуда делая попытки наладить связь и управление войсками.

Другое дело, что командарму-9 может быть предъявлено обвинение в неиспользовании радиосредств для поддержания связи с войсками и вышестоящими штабами. Но, как мы уже видели из директивы Ставки ВГК № 170395 от 18 мая, это был «грех» не одного генерала Ф.М. Харитонова, но и штаба Южного фронта, а говоря ещё шире, и командования ЮЗН, и командования других советских фронтов. Директива указывала на радиобоязнь как общее для РККА явление. Достаточно сказать, что адресовалась она Военным советам всех фронтов [5; 465-466]. На это же указывает и приказ Ставки ВГК № 00107 от 30 мая 1942 года «О недооценке радиосвязи в обеспечении бесперебойного управления войсками», в котором, в частности, говорилось:

«Несмотря на неоднократные требования Ставки об улучшении использования радиосвязи для обеспечения бесперебойного управления войсками с помощью радио, опыт последних боёв (Крымский, Южный и Юго-Западный фронты) показывает, что:

Радиосвязь, являющаяся основным и очень часто единственным средством связи и управления войсками в условиях современной войны, используется крайне плохо и большинством командиров и штабов игнорируется.

Имеющиеся в распоряжении штабов фронтов и армий радиостанции часто не используются даже при отсутствии проводной связи, радиостанции отстают от штабов, отрываются от командования, не имеют при себе оперативных работников и шифровальщиков.

Командующие армиями и командиры дивизий не заботятся о том, чтобы при них всегда находились радиостанции, при помощи которых они могли бы управлять войсками и информировать о своих действиях вышестоящие штабы. Более того, многие командующие армиями и командиры дивизий из-за боязни обнаружить место нахождения своих штабов запрещают работу радиостанций.

Указанные причины, как правило, приводят к нарушению связи с высшими штабами и потере управления войсками» [5; 466-467].

Словом, война идёт уже почти как год, а отношение к радиосвязи осталось в Красной Армии на уровне лета 1941 года. Как в то время нежелание и неумение использовать рации было одной из серьёзных причин наших поражений, так и в мае 42-го, в частности, под Харьковом, это сыграло для нас роковую роль.

Так какова же степень вины генерал-майора Ф.М. Харитонова в том, что вверенная ему армия не смогла выполнить поставленную перед ней задачу? Ответственности с Ф.М. Харитонова мы не снимаем. Как командарм, он в ответе за неудачные действия своей армии. Но и делать его козлом отпущения, на наш взгляд, совершенно недопустимо. Во многом его ошибки были обусловлены недочётами и ошибками вышестоящих штабов: в планировании, использовании разведданных, реагировании на обстановку, распоряжении резервами, построении системы связи с подчинёнными войсками.

* * *

Однако вернёмся к изложению событий, имевших место под Харьковом после 19 мая.

Надо заметить, что представление командующих 21-й и 28-й армий (Гордов и Рябышев соответственно) о силах противостоящего им противника и его намерениях не соответствовало действительности. По их мнению, противник понёс в предыдущих боях громадные потери, истощён и готов прекратить свои контрудары в районе действия северной советской группировки. И тем более, здесь он не способен ни на какое решительное наступление. Это заключение командующие армиями доложили маршалу С.К. Тимошенко [9; 68].

Несколько более сдержанны в оценке ситуации были и командарм-38, и его штаб. Вот как описывает это начальник штаба 38-й армии генерал С.П. Иванов:

«Первоначальными были оптимистические высказывания: своим наступлением мы, дескать, сорвали замысел врага, и он израсходовал на оборону те силы, которые предназначались для удара. Но полковник Приходько предположил, что коль скоро гитлеровское командование замышляет крупное наступление, то, очевидно, оно имеет в достатке резервы, которые могут скоро подойти. А если так, то противник, хотя и с запозданием, но способен предпринять запланированное наступление. К.С. Москаленко и Н.Г. Кудинов согласились с этим предположением. Было решено активизировать действия войск армии, чтобы помешать замыслу гитлеровцев» [16; 235-236].

Как видим, намерения К.С. Москаленко вполне совпадали с приказами, полученными им от С.К. Тимошенко.

Впрочем, у главкома Юго-Западного направления другого выхода уже и не было. Ещё в Первую мировую генерал А.И. Деникин изрёк фразу, которая коротко передала известное положение военной теории: «Если ситуация пиковая, нужно атаковать». Ситуация в Барвенковском выступе для советских войск и так была чрезвычайно пиковой. В такой ситуации удар по северному фасу выступа, об изначальном планировании которого немцами командование ЮЗН достоверно знало из захваченных документов, неминуемо вёл к катастрофе. Значит, любыми путями данный удар надо было предотвратить. А сделать это можно было, непрерывно атакуя противника перед фронтом северной группировки наших войск. Конечно, ни о каком взятии Харькова и окружении немецких сил под ним речи уже не шло. Силы противника надо было просто сковать активными действиями. Потому-то на 20 мая соединения 28-й и 38-й армий получили приказ наступать. 21-я армия такого приказа не получила, что можно объяснить как относительной удалённостью её от северного фаса Барвенковского плацдарма, так и мощными контрударами по ней противника в предыдущие сутки, под воздействием которых левый фланг армии подался назад. Командарм-21, не получив на 20 мая указания о наступлении, решил этот день использовать для приведения своих войск в порядок, замены зимнего обмундирования летним и улучшения позиций [9; 68].

От внимания командующих 21-й и 28-й армий ускользнула перегруппировка сил, которую немцы проводили 19 мая и к исходу этого дня её завершили. Прежде всего они создали ударную группу в выступе, который образовался 19 мая вследствие отхода частей 21-й армии (между населёнными пунктами Муром и Вергелевка). В неё вошли части двух пехотных (83-й и 57-й) и одной танковой (3-й; 40 танков) дивизий [9; 68-69]. В то же время в районе села Нескучное, по которому планировался удар 28-й армии, было сосредоточено до 100 танков 23-й танковой дивизии немцев [9; 69].

С наступлением рассвета 20 мая соединения 28-й армии, за исключением 175 сд, перешли в наступление. В начале оно развивалось успешно. Но с выходом в район южнее Нескучного наступавшие части были остановлены сильным огнём танков, артиллерии и налётами авиации. В 12 часов дня противник начал контрудар, который нанёс по частям 175-й и 169-й стрелковых дивизий. Под воздействием танков и авиации противника, безраздельно господствующей над полем боя, части этих дивизий начали отход по всему фронту в восточном направлении, открывая тем самым левый фланг и тыл 21-й армии [9; 69].

В 17 часов начала наступление немецкая группировка в районе Мурома (т.н. группа Гольвитцера). Она прорвала оборону 21-й армии и овладела северо-западной частью Мурома. Левофланговые соединения 21-й армии, таким образом, оказались в «мешке». Командарм-21 начал отвод частей этих соединений (227 сд и 34 мсбр) и пытался организовать оборону на промежуточных рубежах. Но поспешный отход правофланговых соединений 28-й армии сорвал эти планы [9; 69].

Безрезультатным оказалось и наступление четырёх дивизий 38-й армии на Волхов Яр и Змиев [16; 237].

Не принёс изменения положения и день 21 мая. Все три армии северной советской группировки вынуждены были отражать удары немецких танков и пехоты, которые действовали при активнейшей поддержке авиации. Вместо планируемого наступления наши войска вынуждены были обороняться.

Между тем генерал Паулюс, измотав 21-ю, 28-ю и 38-ю советские армии, заставив их отказаться от наступательных действий и перейти к обороне, скрытно перебросил основные силы 3-й и 23-й танковых дивизий к северному фасу Барвенковского выступа. Здесь они 22 мая нанесли удар, прорвали оборону наших войск, форсировали Северский Донец, начали движение к югу и в этот же день соединились с войсками группы «Клейст» в 10 км южнее Балаклеи. Это означало полное окружение сил 6-й, 57-й армий, ряда частей 9-й армии, а также армгруппы Бобкина в Барвенковском выступе [25; 147], [4; 236-237], [13; 58], [9; 69], [16; 237-238], [5; 101, 176-178, 240-241, 267].

Что касается действий группы «Клейст» за период с 20 по 22 мая включительно, то о них очень точно сказал известный российский историк А. Исаев:

«Вообще манёвры немцев в процессе образования «котла» под Харьковом следует признать одними из наиболее замысловатых за всю войну» [17; 340].

20 мая началось наступление III моторизованного корпуса немцев под командованием генерала Маккензена на запад, почти параллельно занимаемому резервами Юго-Западного направления фронту. Этому корпусу были переданы 16-я танковая и 60-я моторизованная дивизии [17; 340]. Вот они-то и получили приказ наступать на Лозовую. Если взглянуть на карту Барвенковского выступа, то отчётливо видно, что удар с рубежа реки Береки на Лозовую – это удар вглубь ещё не успевшего образоваться «котла». Зачем он был нужен немцам? Им они «убивали сразу двух зайцев». Во-первых, они выходили в тыл оборонявшимся южнее Лозовой соединениям 57-й армии [17; 340]. Во-вторых, немцы рассекали окружаемые советские войска: 57-я и остающиеся на западном берегу Северского Донца части 9-й армии отсекались от 6-й армии и группы Бобкина [5; 268].

14-я танковая дивизия, развернувшись фронтом на северо-запад, осуществляла прикрытие с этого направления корпуса Маккензена от армии Городнянского [5; 268]. При движении вперёд она столкнулась с частями 23-го танкового корпуса генерала Е.Г. Пушкина. 21 мая состоялось сражение, оставшееся в истории как «танковая битва у Протопоповки». Советские танкисты потерпели в нём поражение [17; 340].

Дезорганизовав левый фланг 57-й армии, ударная группировка Клейста разворачивается и рано утром (в 5.30, по немецким данным) начинает движение в северо-западном направлении, т.е. назад к реке Береке [5; 269-270], [17; 341]. 22 мая 14-я танковая дивизия немцев, наступавшая справа от 16-й танковой дивизии, выйдя к Северскому Донцу в районе Петровской, установила контакт с 44-й пехотной дивизией 6-й армии Паулюса, наступавшей на северном фасе Барвенковского выступа совместно с частями 3-й и 23-й танковых дивизий [17; 341], [5; 178, 240-241], [9; 69].

Кольцо окружения вокруг советских войск замкнулось. Фронтом на восток встали 14-я танковая и 384-я пехотная дивизии немцев. Фронтом на запад, на пути прорыва наших войск из окружения, – 16-я танковая, 60-я моторизованная и 1-я горно-егерская дивизии [17; 341].

В окружение под Харьковом попали: пять стрелковых дивизий 57-й армии (14-я гвардейская, 99, 150, 317 и 351-я), восемь стрелковых дивизий 6-й армии (41, 47, 103, 248, 253, 266, 337 и 411-я), две стрелковые дивизии армейской группы генерала Л.В. Бобкина (270-я и 293-я), шесть кавалерийских дивизий 2-го и 6-го кавалерийских корпусов (38, 62, 70, 26, 28 и 49-я), два танковых корпуса, пять отдельных танковых бригад, артиллерийские, инженерные части и различные вспомогательные подразделения [17; 341]. Кроме того, есть все основания говорить о том, что в окружении оказались ряд частей и подразделений 9-й армии и Южного фронта (имеется в виду фронтовое подчинение) (в частности, 106-й стрелковой дивизии и 5-го кавалерийского корпуса) [5; 346-348, 445].

Начиная с 23 мая, командование Юго-Западного направления предпринимало неоднократные попытки деблокирования окружённой советской группировки. Кстати, заметим, что очень удивительно читать в статьях некоторых современных, с позволения сказать, исследователей вопроса утверждения о том, что, мол, командование ЮЗН бросило в окружении вверенные ему войска, село на самолёт и улетело в Москву. Подобного рода высказывания насквозь лживы и имеют в качестве своей первопричины либо незнание такими «исследователями» темы, которую они взялись освещать, либо какие-то политические мотивы.

Но вернёмся к событиям мая 1942 года.

Первая попытка прорвать кольцо окружения была предпринята уже с утра 23 мая: в районе Студёнок попытались переправиться на правый берег Северского Донца танки 3, 12 и 15-й танковых бригад. Однако переправы здесь находились под сильным артиллерийским и миномётным огнём противника. Попытка не удалась [9; 69].

Затем в составе Южного фронта был создан сводный танковый корпус под руководством заместителя командующего фронтом по автобронетанковым войскам генерал-лейтенанта И. Штевнева. В состав корпуса включались 3-я (8 танков КВ, 9 Т-34, 16 Т-60) и 15-я (20 Т-34 и 9 Т-60) танковые бригады [9; 70], [4; 237], [17; 341]. В данном случае наименование «корпус» было условным, т.к. временное соединение двух танковых бригад не имело ни артиллерии, ни мотопехоты, ни полагающихся корпусу корпусных частей, ни даже собственного штаба (для управления использовались остатки штаба 121 тбр) [9; 70], [4; 237]. 15 тбр уже принимала участие в боях, начиная с попыток штурма Маяков, побывала в окружении и вырвалась на левый берег Северского Донца практически без техники. Совершенно очевидно, что почти все свои 29 танков бригада получила на левом берегу. 3 тбр передавалась Южному фронту из состава резервов Юго-Западного направления [9; 11].

К вечеру 23 мая танки указанных бригад прибывают в район сосредоточения для осуществления деблокирующего удара. Удар этот должен был наноситься через Северский Донец с переправой в районе деревень Чистоводка и Гороховатка. Но к месту добрались только 24 танка из 29 (17 Т-34 и 7 Т-60) 15 тбр и всего 15 танков из 33 (2 Т-34 и 13 Т-60) 3 тбр [17; 341]. Остальные танки отстали вследствие поломок. К тому же для КВ отсутствовала переправа нужной грузоподъёмности [17; 341].

Поэтому уже по прибытии на место сводный танковый корпус был переформирован. Из него исключили слабую 3 тбр, а включили 64 тбр (33 танка: 11 МК-II «Матильда», 1 МК-III «Валентайн» (это английские танки) и 21 Т-60) 23-го танкового корпуса, избежавшую окружения, 114 тбр (25 танков: 2 МК-II, 2 МК-III и 21 Т-60) и 92-й отдельный танковый батальон (20 танков: 8 Т-34, 12 Т-60) [17; 342], [9;70], [4; 237]. Таким образом, сводный танковый корпус стал насчитывать 102 боевые машины.

В районе Чистоводки и Гороховатки по спешно наведённой переправе сумели переправиться только лёгкие танки. Остальным пришлось искать обходной маршрут. Новым местом сосредоточения стала деревня Ивановка. Начиная с рубежа Чистоводки, колонны советских танков находились под непрерывным воздействием немецкой авиации. Это приводило к потерям, замедляло движение и затрудняло переправу [9; 70].

Деблокирующие удары извне кольца окружения должны были сочетаться с ударами из самого кольца, осуществляемыми оказавшимися в западне советскими войсками. С этой целью приказом маршала С.К. Тимошенко из окружённых войск была создана группа «Юг» (или «Южная группа») под командованием генерал-лейтенанта Ф.Я. Костенко. Это решение было санкционировано Ставкой ВГК [9; 69].

Замысел заключался в следующем. Прикрывшись с юго-востока, группа «Юг» должна была нанести удар на Савинцы с целью планомерного выхода войск за реку Северский Донец. Навстречу частям группы «Юг» наносил удар сводный танковый корпус. Одновременно силы 38-й армии прорывали кольцо окружения в районе Чепеля [9; 69], [17; 342].

Однако из-за невозможности в срок сосредоточить ударную группировку в необходимом районе, участие в прорыве кольца 38-й армии становилось проблематичным [16; 238], [17; 342]. Первоначально нанести удар на Чепель могла лишь оперативная группа Г.И. Шерстюка. Она и предприняла атаку ещё 22-го числа. Но надо заметить, что по своему составу это была далеко не та группа, которую планировалось создать согласно приказу главкома направления № 00320 от 19 мая 1942 года. Не только две левофланговые дивизии 38-й армии, которым надлежало войти в группу, не успели подойти, но и стрелковая дивизия, и две танковые бригады резерва Ставки ВГК не прибыли. В реальности оперативная группа Г.И. Шерстюка состояла из частей 242-й стрелковой дивизии и 114-й танковой бригады (25 танков; позже бригада будет передана в состав сводного танкового корпуса) [28; 210], [16; 238]. Успешно переправившись через Северский Донец, где в неё влились некоторые разрозненные части, группа стремительным броском овладела Чепелем. Но немцы, сосредоточив против группы, не получившей никакой поддержки, превосходящие силы, выбили её из Чепеля и отбросили за реку. Более того, немцы стремились развить своё наступление, но их остановили [16; 238].

Поскольку левофланговые силы 38-й армии наступать на Чепель ранее 25-го числа не могли, то задачу овладеть им сводный танковый корпус получил также на 25 мая. Одновременный удар из кольца (из района Лозовеньки) должны были наносить две группы наших бойцов и командиров, ведомые 21-м и 23-м танковыми корпусами (точнее, тем, что от них оставалось) [9; 70], [16; 238], [17; 342-343].