Тельняшка. Автобиографическая повесть

В позе прачки за комбайном

Совхоз – сокращение от «советское хозяйство» – государственное сельскохозяйственное предприятие в СССР. В отличие от колхозов, являвшимися «добровольно-принудительными» общественными объединениями крестьян, созданными на средства самих крестьян, совхоз полностью финансировался и управлялся государством.

www. wikipedia.ru

Давным-давно мыслитель Гераклит произнёс свою сокровенную фразу: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Как в воду глядел философ!

И ведь действительно, понятие «совхоз» уже давно кануло в лету. Точнее, вошло в историю, которую изучают ученики средних и старших классов.

Вот сидят ученики на уроке, а учительница им рассказывает, что в стране СССР существовала такая форма ведения сельского хозяйства, как совхоз, а сама при этом вспоминает, как она, будучи студенткой, ездила со своими однокурсниками в «колхоз», по крайней мере, так было принято называть это полезное, а главное, обязательное мероприятие. И даже название того колхоза до сих пор помнит – «Заветы Ильича».

Рассказывает она своим ученикам про эти самые «колхозы-совхозы», нет-нет, да и вспомнит, как хорошо там было отдыхать со своими сокурсниками по филфаку.

А дети слушают и недоумевают, зачем нужно было ездить в деревню, терпеть там лишения, проживая в бараках, и абсолютно бесплатно работать на полях.

И совершенно неведома им вся эта «лагерная» романтика, воспетая в бардовских песнях КСП-шников.

К слову, в Советском Союзе лагерями называли порой кардинально противоположные по назначению учреждения – от исправительно-трудовых колоний до пионерских лагерей.

И ещё, для краткости, в советском лексиконе существовало множество различных аббревиатур:

КСП – клуб самодеятельной песни, ЛТО – лагерь труда и отдыха, ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий, ЗК – забайкальский комсомолец и т. д. и т. п.

И в этой связи происходили курьёзные случаи, которые потом переходили из уст в уста в виде анекдотов, дошедших до нашего времени как народные предания.

Вот один из них: едут в поезде откинувшийся из тюряги зек (ЗК) и пионер. Зек спрашивает пионера: «Откуда едешь, пацан?». Пионер отвечает: «Из лагеря, дядя». Зек вздыхает: «И я из лагеря». Потом интересуется: «А тебе сколько лет?» Пионер отвечает: «Двенадцать». Зек утвердительно кивает головой: «И мне двенадцать». Затем опять интересуется: «А куда едешь?» Пионер отвечает: «К бабе». Зек вздыхает: «И я к бабе». И вновь спрашивает пионера: «Ты к своей бабе едешь?» Пионер отвечает: «К своей». Тут зек восклицает с неподдельным удовольствием: «А я к чужой!»

В отличие от современных школьников, у нас не возникало вопросов о целесообразности такого священного для всех учащихся мероприятия, как поездка в «колхоз».

Ездили абсолютно все – без вопросов. Кроме того, наша мореходка, как ни крути, относилась к учебным заведениям закрытого типа. Жили мы в казармах, питались в столовой. А, как известно, картошка – это второй хлеб. Посему подшефный совхоз никогда не испытывал недостатка в рабочей силе в период уборки урожая, рассчитываясь с мореходкой картошкой.

Итак, в назначенный день наша доблестная рота выстроилась на плацу перед главным корпусом родного мореходного училища. После напутственного слова комдива, которое состояло из сплошных «недоматов», нас погрузили в грузовики и повезли на железнодорожный вокзал.

На перроне старшина провёл перекличку личного состава, и началась посадка в вагоны скорого поезда, который должен был нас доставить в подшефный совхоз с нетипичным для того времени названием – «Рассвет».

В вагоне было душно и неуютно. Места занимали не «согласно купленным билетам», как положено, а как придётся, то есть по принципу «кто не успел – тот опоздал».

В результате борьбы за место под крышей я угнездился на верхней «багажной» полке под самым потолком вагона. Умостившись на полке, я закрыл глаза и мгновенно заснул. Видимо, сказалась старая курсантская привычка засыпать при любых условиях и в любом положении.

Спал я крепко под стук колёс и снились мне диковинные сны про сказочных морских красавиц – русалок.

Проснулся я от того, что кто-то усиленно меня тряс за плечо. Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. А когда наконец стал осознавать происходящее, то уже трясся с сотоварищами в грязном кузове колхозного грузовика, который громыхал по ухабам просёлочной дороги.

Грузовик пронёсся по деревне, оставляя за собой столб пыли, и после получасовой усиленной тряски мы наконец прибыли в лагерь. Памятуя об аббревиатурах, правильнее было бы сказать, что мы прибыли в ЛТО.

ЛТО состоял из покосившихся бараков весьма мрачного вида, очень похожих на стойло для скота, и отдельно расположенного в стороне от основных строений общественного санузла, состоящего из десятка чугунных рукомойников, прибитых к длинной доске, и пары-тройки дурно пахнущих гальюнов, выполненных в виде деревянных будок с прорезями в дверях в виде «ромбиков».

Первая ночь в бараках прошла быстро и безмятежно.

А наутро началась новая, доселе невиданная мне жизнь, которая с лёгкой руки нашего командира так и отпечаталась в моей памяти фразой: «В позе прачки за комбайном».

Ах, трава ты травушка

Широко трепещет туманная нива,

Вороны спускаются с гор.

И два тракториста, напившихся пива,

Идут отдыхать на бугор.

Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане

И этим сознанием горд.

Другой же играет порой на баяне

«Santana» и «Weather Report».

Борис Гребенщиков & группа «Аквариум»,

песня «Два тракториста» из альбома «Треугольник»

Утром по команде «подъём» весь личный состав роты выбежал из бараков на утреннюю зарядку. Далее всё происходило по обычному училищному распорядку – утренний туалет, завтрак, утренняя поверка.

После проведения переклички старшина доложил командиру о том, что личный состав роты построен на работы, за исключением заступившего наряда.

Обойдя строй и тщательно осмотрев каждого курсанта, Шарапов остановился, развернулся лицом к строю и своим поставленным командирским голосом произнёс:

«Товарищи курсанты, мля! Сегодня вы в первый раз выезжаете на поля нашего, мля, горячо любимого подшефного совхоза для выполнения, мля, ответственного задания – сбора урожая. В полях, мля, нужно собирать картошку. Для тех, кто в бронепоезде, повторяю, что собирать нужно картошку, а не „траву“. Кто, мля, будет замечен за сбором „травы“, будет немедленно отчислен из училища!»

После чего он перевёл дух и многозначительно посмотрел на самых отъявленных разгильдяев, стоящих в строю. Затем он дал команду: «Разойдись». Строй мгновенно распался, и уже через минуту вся рота, расположившись на завалинке перед бараками, дымила папиросами.

Дымить пришлось недолго. К лагерю подкатили грузовики, и старшина скомандовал: «По машинам!»

Забираясь в кузов, я неожиданно для всех и самого себя процитировал вслух строчку из песни Высоцкого: «Значит так, автобусом к Тамбову подъезжаем, а там – рысцой и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, когда с сольцой её намять!»

Мы долго тряслись в грузовиках по просёлочным дорогам, глотая колхозную пыль, пока наконец прибыли в пункт назначения. Полюшко-поле, на котором нам предстояло потрудиться в «позе прачки за комбайном», простиралось до самого горизонта.

Курсанты на колхозном поле

Глядя на необъятные просторы нашей великой Родины, мне пришло на ум изречение сурового командира 2-й роты – капитана второго ранга Кукаркина: «Когда курсант работает – мозги отдыхают».

В истинности слов этого достойного мужа я имел честь убедиться собственноручно.

Ведь действительно, работа в поле не требовала абсолютно никаких интеллектуальных усилий. Всё очень просто – выкопал клубень картошки из земли, отчистил от грязи и корней и бросил его в ведро. Когда ведро наполнялось доверху, его нужно было вывалить в кузов грузовика или прицепа, который всегда находился неподалёку.

Вот так, изо дня в день, мы приезжали на совхозные поля и собирали картошку. Мне кажется, что мы собрали её столько, что этим урожаем можно было накормить добрую половину населения моего родного города.

Помимо работы в поле, пару-тройку курсантов ежедневно отправляли на разгрузку картофеля в овощехранилища.

В отличие от полевых работ, здесь нужно было работать не вилами, а деревянной абсолютно плоской лопатой, напоминающей весло для гребли на каноэ.

Поскольку ещё до мореходки я занимался этим видом спорта в школе олимпийского резерва и имел 3-й взрослый разряд, то работа с «веслом» в руках доставляла мне огромное удовольствие. Разгребая и откидывая картошку, я представлял, что нахожусь не в кузове колхозного грузовика, а в каноэ, которая плавно скользит по акватории Амурского залива.

В один из таких дней меня и троих моих сотоварищей отправили на работу в овощехранилище. Именно там мы и нарушили запрет нашего командира, собрав урожай «шишек» на местной плантации. Вот уж воистину, библейская история грехопадения!

А дело было так: разгрузив ударными темпами очередную машину с картошкой, мы отправились на перекур. Местом для курения служили деревянные ящики, которые в большом количестве были разбросаны возле хранилища. Позади нас раскинулось поле, поросшее бурьяном и полынью. А в двух шагах от «места для курения» произрастала она – «царица полей»! Начальство в тот момент отсутствовало, и мы были предоставлены самим себе.

– Мужики, а траву кто-нибудь из вас пробовал? – таинственно прошептал курсант по прозвищу Стэп.

– Я не пробовал, – лениво ответил Лэбан. – А чего её пробовать, вон она растёт. Я слышал, что курят не листья, а шишки. Сейчас шишечек подсоберём и порядок!

– А вдруг спалят нас с травой, что тогда? – прошептал Стэп. – Отчислят ведь…

Я молча наблюдал за этим нехитрым диалогом, делая вид, что мне всё равно. Хотя, на самом деле, у меня от этих речей сердце бешено застучало… Шутка ли, мы будем курить траву!

А меж тем Лэбан нехотя встал и подошёл к кусту, который так будоражил наше воображение, и, оглядевшись по сторонам, начал срывать шишки. Когда «урожай» был собран, он вытащил из нагрудного кармана голландки коробок со спичками, которые высыпал в карман брюк, а собранные шишки аккуратно уложил в пустой коробок. После чего он моментально засунул его за пазуху.

– Ну, вот и все дела! – произнёс он, прищурив левый глаз.

После перекура мы вновь принялись за работу. А о коробке до вечера никто не вспоминал.

На ужин у нас был борщ и картофельное пюре с селёдкой.

Насладившись кулинарными изысками нашего училищного повара, мы отправились к баракам, где обычно проводили свободное вечернее время, глазея сквозь забор на деревенских «тёлок».

Когда солнце скрылось за изумрудными приморскими сопками, Лэбан вытащил из-за пазухи коробок с травой…

Жили у бабуси три весёлых гуся…

– …Вы не знаете, что такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу!

Это дивная жирная птица, честное благородное слово.

Гусь! Бендер! Крылышко! Шейка! Ножка!

Вы знаете, Бендер, как я ловлю гуся? Я убиваю его, как тореадор, – одним ударом.

Это опера, когда я иду на гуся!..

Бендер! Он гуляет по дороге. Гусь!

Эта дивная птица гуляет, а я стою и делаю вид, что это меня не касается.

Он подходит. Сейчас он будет на меня шипеть.

Эти птицы думают, что они сильнее всех, и в этом их слабая сторона.

Бендер! В этом их слабая сторона!..

Теперь нарушитель конвенции почти пел:

– Он идёт на меня и шипит, как граммофон. Но я не из робкого десятка, Бендер.

Другой бы на моем месте убежал, а я стою и жду.

Вот он подходит и протягивает шею, белую гусиную шею с жёлтым клювом.

Он хочет меня укусить. Заметьте, Бендер, моральное преимущество на моей стороне.

Не я на него нападаю, он на меня нападает…

Цитата из романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой телёнок»

Жизнь в колхозе текла ни шатко и ни валко.

Днём мы работали, а вечером сидели на завалинке перед бараками и наблюдали через забор просёлочную дорогу, по которой периодически прогуливались местные жители. Особое оживление в наших рядах наблюдалось при появлении представительниц прекрасного пола.

Вот идут по дороге две деревенские дивчины, поглядывая, как бы ненароком, на наш лагерь, и когда они уже поравнялись с нашей завалинкой, как вдруг слышат: «Вон та красивая, ну та, что с краю!» Смотрят девочки друг на друга с недоумением, а из-за забора в этот самый момент раздаётся дружный курсантский хохот. Девки краснеют и в спешном порядке ретируются в сторону своей деревни.

По субботам у нас был самый настоящий «банный день». Ходили мы в общественную баню со всей её традиционной атрибутикой – шайками, мочалками и хозяйственным мылом.

А по воскресеньям отправлялись в «город».

В деревню выходили группами, чтобы избежать столкновения с местными алкашами, которые жрали самогон и жаждали набить кому-нить морду «по синеве».

В один из таких дней мы отправились на прогулку в деревню.

Поскольку папиросы у нас закончились, то первым делом мы направились в сельмаг.

Каково же было наше удивление, когда обнаружилось, что из продажи исчезли абсолютно все сигареты и папиросы. Пришлось довольствоваться махоркой, которая продавалась здесь в изрядном количестве. Набрав в магазине махорки и пряников, мы свернули с просёлочной дороги и углубились в частный сектор.

Несколько раз мы срывали яблоки, которые росли на ветках, свисающих из-за забора.

Соблазна проникнуть в чужой сад у нас не было, ибо яблоки мы уже воровали и были пойманы бдительным хозяином. Правда, в тот раз нам просто повезло, ибо хозяин сада оказался сердобольным человеком. Когда он поймал нас на воровстве, припугнул нас внушительного вида берданкой, а потом, когда разглядел, что мы заезжие «морячки», расчувствовался и отпустил нас с миром, разрешив при этом сорвать столько яблок, сколько мы сможем унести.

Рассматривая местные достопримечательности и жуя трофейную «антоновку», точь-в-точь, как хулиган Квакин из гайдаровского «Тимур и его команда», мы вышли к окраине леса.

На опушке, перед самым лесом, паслись гуси.

«Гуси-гуси! – Га, га, га! Есть хотите? – Да, да, да!»

Гуси были очень важными: с длинными шеями, белоснежными перьями и жёлтыми клювами.

Прав был старик Паниковский! Гусь – птица дивная! Крылышко! Шейка! Ножка!

Мы остановились и завороженно смотрели на гусей. А меж тем гуси приближались к нам, издавая шипящие звуки. Они явно было настроены агрессивно, давая нам понять, что мы вторглись на их территорию. Один из гусей приблизился к нам вплотную, и вдруг Лэбан схватил его за шею, прижал к себе что есть силы и вприпрыжку помчался в лес.

Не дожидаясь, когда в нас начнут палить из берданки, мы устремились вслед за ним.

Бежали мы что есть духу, до тех пор пока силы не покинули нас.

Первым на траву упал Лэбан, потом Стэп, а за ними и я. Лэбан опустил гуся на траву. Не давая птице возможности прийти в себя, Лэбан снял с себя голландку и набросил её на птицу. Лежали тихо, прислушиваясь ко всем шорохам. Мы ждали, что вот-вот из леса выскочит хозяин или хозяйка несчастного гуся и набросится на нас. Но ничего подобного не произошло. В лесу было тихо-тихо. Сквозь шелест ещё не опавшей листвы раздавалось щебетание птиц и карканье ворона.

– А на хрена ты гуся схватил? – нарушил тишину Стэп.

– Сам не знаю, представил его зажаренным на вертеле и схватил, – признался Лэбан.

– Если кто-нибудь из местных видел, что мы утащили гуся, нам конец! – повернувшись к Лэбану лицом, сказал я. – Ты это хоть понимаешь?

– Да никто не видел, не ссы! Мы его зажарим на вертеле и сожрём. А перья и кости закопаем в лесу. Никто ничего не докажет!

После чего Лэбан схватил несчастную птицу и ловким движением руки свернул ей шею…

Гусь лежал на траве бездыханный. А из моих глаз покатились слёзы.

– Зачем ты убил птицу? Что она тебе сделала?

Лэбан ничего не ответил, он молча взял бездыханного гуся и принялся его ощипывать.

Я отвернулся, чтобы не видеть, как белая птица превращается в груду из мяса и костей.

Через полчаса Стэп притащил сухие ветки, выложил из них костёр, а Лэбан, покончив с ощипыванием и разделкой птицы, соорудил что-то вроде вертела.

Затем Лэбан принялся зажаривать гуся.

Мы со Стэпом молча сидели и курили, наблюдая, как Лэбан медленно вращает вертел над костром.

Стояла чудесная осенняя погода.

Над нашими головами шумел жёлтой листвой маньчжурский орех. В синем небе медленно проплывали вечные странники – облака.

Дым от костра струился над нашими головами, и при каждом дуновении ветерка он менял своё направление, обдавая нас ароматом жареного мяса.

От запаха мяса у меня разыгрался зверский аппетит.

И вот наконец Лэбан сообщил о том, что дичь приготовлена.

К моему огромному стыду, я не смог отказаться от куска предложенного мне мяса птицы.

Поедая безвременно павшую от рук Лэбана птицу, я представлял себе, что мы – лихие разбойники, живущие в лесу, подобно Робину Гуду и его «лесному братству».

И вдруг я поймал себя на мысли, что оправдываю перед самим собой свой же безнравственный поступок по отношению к несчастной птице.

Так я съел гуся…

Покончив с трапезой, мы сгребли опавшую листву из-под деревьев. Соорудили каждый себе постель из жёлтых листьев и, удобно расположившись у костра, дружно заснули.

Полундра

Слово «полундра» (голландское) означает:

Стерегись, берегись, отойди, прочь! ожгу, убью!

Так кричат, коли что бросают или что падает сверху.

Из толкового словаря Даля

Осень в районном центре, где была расквартирована наша рота, вступила в свои права.

Лес окрасился в красно-жёлтые тона, дни оставались по-прежнему тёплыми, в вот ночи становились изо дня в день всё холоднее и холоднее.

По ночам в бараке было настолько холодно, что нам приходилось спать в полном обмундировании, накрываясь с головой шерстяными солдатскими одеялами.

Утренний моцион с умыванием в рукомойниках и утренней зарядкой превратился в сущий ад.

По утрам вода в рукомойниках покрывалась тонкой корочкой льда, отчего прежде приходилось разбивать лёд, а потом стынущими от ледяной воды руками омывать лицо.

Сбор урожая подходил к концу. Один день был похож на другой. Увольнения в «город» нам запретили из—за стычки с местными.

А дело было так: в клубе районного центра по выходным дням проводилась дискотека, на которую стекались девчонки из окрестных деревень. Нам ужасно хотелось пойти на эту дискотеку, но наш командир предупредил нас, что посещение этих мероприятий может закончиться для нас мордобоем, а хуже того – поножовщиной. Ведь далеко не секрет, что местные парни распивали на дискотеке самогон, который считался культовым напитком в деревне, и самозабвенно курили траву прямо на танцплощадке. Советская деревня жила по своим законам, а, как известно, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

Мы с приятелями оставались в расположении лагеря и по привычке, ставшей уже традицией, курили махорку на завалинке, нежась в лучах заходящего солнца, когда на просёлочной дороге заметили клубы пыли и услышали топот конских копыт.

Почуяв неладное, старшина, сидевший неподалёку, выкрикнул что есть мочи: «Полундра! Рота в ремень!»

Команда «рота в ремень» была воспринята всеми буквально. Через пару минут рота в полном составе с ремнями в руках выстроилась возле ворот лагеря.

А меж тем к лагерю по дороге бежали наши курсанты, за которыми, с каждой секундой сокращая дистанцию, на лошадях мчались местные. Зрелище было ужасающим!

Мы открыли ворота и высыпали на дорогу. Наши парни, завидев «однополчан», из последних сил сделали последний рывок и с разгону влетели в наши ряды.

Местных было немного, но они были на лошадях, а в руках у них были плётки.

Они осадили своих коней перед нашим строем, демонстрируя свою мощь.

Но, несмотря на то, что они были верхом, силы были явно неравными. Полсотни курсантов с флотскими ремнями против десятка «кавалеристов» с нагайками.

Кони ходили под всадниками, и в тишине наступившей уже ночи раздавался свист нагаек.

Местные матерились и угрожали расправой нашим товарищам, которые только что спасались от них бегством.

Я сжимал в руках свой кожаный флотский ремень с медной бляхой и готовился к самому худшему.

Воображение рисовало кровавую бойню, в которой должны были смешаться в кучу кони и люди. Как вдруг тишину ночи разорвал вой милицейской сирены. Со стороны деревни к лагерю приближался уазик участкового.

Пришпорив своих скакунов, местные, бросив парочку грязных проклятий в нашу сторону, ретировались в лес.

Я облегчённо вздохнул и опустил ремень – опасность миновала. Старшина скомандовал: «Разойдись!», строй рассыпался, и курсанты начали медленно расползаться по своим баракам.

К лагерю подскочил милицейский уазик, из которого выпрыгнул участковый, которого у входа в лагерь уже встречал командир роты и замполит. Участковый стащил с головы фуражку и стал размахивать руками, жестами указывая в сторону леса, в котором скрылись местные.

Добравшись до своего барака, мы с приятелями, расположившись на шконках, обсудили возможные последствия стычки с местными. Кто-то вспомнил, что в прошлом году курсант 2-й роты получил ножевое ранение прямо на дискотеке в местном клубе. А в нашем случае просто могли потоптать конями или покалечить нагайками.

Правда, как говорится, всё хорошо, что хорошо заканчивается, а посему после обсуждения вышеописанных событий, не дожидаясь команды «отбой», закутавшись с головой в одеяла, мы дружно отошли ко сну.

Наутро командир построил весь личный состав роты. Перед строем выступил прикомандированный к нам замполит.

В своей речи он упомянул про политическую обстановку в мире, потом плавно перешёл к событиям вчерашнего вечера. Итогом его спича был приказ, в котором значилось, что до окончания сельскохозяйственных работ в подшефном совхозе всему личному составу запрещаются увольнения в районный центр. И хотя работать на совхозных полях нам оставалось недолго, перспектива просидеть оставшиеся дни за забором в лагере показалась нам безрадостной.

Больше стычек с местными не было. Каждое утро к воротам лагеря подъезжали грузовики, которые отвозили нас на поля, а после работы эти же грузовики доставляли нас в лагерь.

Пару раз у ворот лагеря появлялись «кресты» (так мы называли местных за глаза), но после появления участкового они перестали крутиться возле нашего лагеря.

Наш «трудовой подвиг» подходил к концу, картофель с полей был убран, а посему наша миссия в совхозе «Рассвет» была успешна выполнена.