Предновогодние хлопоты IV

Денисов поедал раскрасневшееся лицо жены любящим взглядом.

Она умолкла. Потом улыбнувшись, продолжила:

– У меня есть подозрение, Игорь, что там… наверху, правители сегодняшнего мира знают об этой нашей национальной черте, доброте, терпеливости и долготерпении. И пользуются этим нагло, проделывая свои меркантильные делишки, при этом ещё имея наглость обокраденному ими народу, себя преподносить, как избавителей от рабства. Я у святых отцов прочитала недавно историю, как в нелёгкие времена некие монахи ушли на заработки. Они подрядились плести корзины для торгаша-хозяина, оплату он установил сдельную, но с некоей обязательной нормой. С молитвой да с усердием один монах как-то раз перевыполнил её. А хозяин ему не стал оплачивать переработку, но корзины взял, шельма. Монах вопросил: «Почему?» А хозяин наглый: «В вашем писании написано: хлеб свой будешь добывать в поте лица». Монах на это ему возразил: «Но в нашем Писании не написано, что я твой хлеб должен добывать в поте лица». Вот такие хозяева сейчас сплошь и рядом хозяйничают, только народ молчит, пребывает в какой-то гипнотической дрёме. Люди не должны соглашаться с рабством, в которое их втягивают мерзавцы. Эх, Игорь, дружочек мой верный, суженый мой любезный, совсем скоро мы войдём в новый молоденький, только что народившийся век. Войдём со старыми болячками, постареем ещё на год. Сколько Господь нам отпустит жизни в этом новом веке? Каким он будет этот быстрый компьютерный век? Встал бы наш сынуля на ноги в новом веке – был бы для меня он самым счастливым веком. Господи, Господи, глазами всевидящими увидь слова сердца моего и спаси мою кровиночку!

Денисов обнял жену.

– Бог милостив. Я одну цыганку недавно подвозил. Не из уличных гадалок, а оседлую, образованную у неё квартира на Ленской. Её двадцатилетний сын погибает. Героин. Она мне всё рассказывала, фотографию его показывала, плакала, безумолку говорила, как она его спасает, что делает для этого и как молится и страдает. Молюсь, говорит, за него день и ночь, но пока не слышит меня Спаситель. Знаешь, говорит, почему не слышит? Сама же и ответила. Как же, говорит, ему управиться со всеми нами грешниками, с нашим воем, что к нему идёт с земли? Как ему со всеми разобраться? У него дел посерьёзней моего невпроворот. Только, говорит, услышит он меня непременно. Дойдёт и до меня очередь и поможет он мне. Молиться нужно, чтобы просьба моя не затерялась в небесах. Ни секунды не сомневалась эта женщина в том, что её молитва будет услышана. И я подумал, что помощь ей будет послана. А по поводу грехов наших и жизни в «проклятом совке», я думаю, что мы век двадцатый не испортили, не худшими были его представителями. Нас всех впутали в сегодняшнюю историю, лучше слова, кажется, и не подобрать. Да, впутали. Но невозможно прожить свою жизнь от страны отдельно. Лишних, ненужных людей много стало: так всегда в истории бывает, они появляются, когда множество людей теряет возможность выразить своё мнение, когда его никто им не позволяет высказывать, когда меньшинство правит бал. Людей загоняют в русло выживания, лишь это делая актуальной темой, а лидеры, которые могли бы за людей этих вступиться, ещё не появились, а тем, что есть – заткнули рты. Но количество этих людей будет увеличиваться, появятся яркие личности, они откроют людям глаза на варварство, в которое их ввергают. Эти люди всегда появляются, они восполняют пустоты, становятся на место ушедших и уничтоженных. Так непременно произойдёт, обязано произойти, под вой озверевших, почуявших свой конец бесов, наступят другие времена, в которых трудно будет жить лжи, где появятся светлые водители с золотыми сияющими, согревающими сердца словами-делами, которые всем будут понятны и любы. Надеюсь, что появятся лидеры, писатели, ораторы, трибуны, голоса которых станут пробуждать людей, они обязаны появиться. Гюнтер Грасс отлично сказал: «Писатели – это люди творящие историю из одних лишь слов. И они охотно плюют в суп правителям, место которым на скамье подсудимых». А история, девочка моя, всегда непредсказуема, ею не историки управляют, а это значит, что и надежда всегда есть, Господь всё управит, он управитель. Всё у нас будет хорошо, дорогая, мы ещё внуков с тобой понянчим!

– Дай-то Бог! Как ты, Игорь, можешь убеждать!

– Мария, надо ехать. Какими бы ни были эта «маман» Наташа и отец Егорки, но они тоже человеки. И ночка эта должна была быть у них развесёлая. Я пойду машину разогрею и приду за малышом. А ты одень, пожалуйста, мальчонку, и соберите с ним в пакет машинки.

Когда он вернулся, Егор сидел на кухне с грустным видом. В который раз Денисов почувствовал прилив нежности. В голову полезли какие-то ободряющее слова, но он последовал правилу, которое перенял от своего отца: тот не уставал говорить, что с детьми нельзя сюсюкать и лукаво их жалеть – с ними нужно быть предельно откровенными, они остро чувствуют фальшь и враньё.

Он присел к столу, глядя на притихшего мальчика, сказал.

– Сейчас, Егор, трудные времена у всех. Тяжело и взрослым и детям. Ты знаешь, что случилось с моим сыном?

Мальчик широко раскрыл глаза, замер и быстро покачал головой. Мария, неестественно улыбаясь, напряглась.

– Он пошёл в армию, что бы закалить себя, стать сильнее, мужественнее, хотел быть защитником Родины. Но наши политики послали его на войну, а на войне, знаешь, стреляют по-настоящему. Двенадцать ребят, его друзей погибли, трое остались калеками, а Егор … ты сам видел. В жизни людей много чего может случиться, случаются и страшные вещи, и очень важно в такие моменты, чтобы рядом были близкие любящие люди. Люди часто встречают друзей нечаянно там, где они совсем этого не ожидают. Вот и мы с тобой встретились не в кино, не в зоопарке, а скажем так, при необычных обстоятельствах. И так бывает в жизни. Ты запомни, у тебя появились добрые друзья: моя жена, я и Егор. Ты ничего не бойся, не переживай и не волнуйся, всё будет хорошо. Мы поедем к тебе, я буду с тобой рядом. В своём дневнике ты найдёшь номер нашего телефона, будем с тобой созваниваться. К тому же, я намерен к тебе приезжать, проведывать тебя, надеюсь подружиться с твоим отцом и мачехой. А эту игрушку китайскую. Как ее…

– «Тетрис»

– Да, «Тетрис». Мы прямо сейчас и купим. Две купим. Тебе и твоей сестрёнке. Ну, а теперь нам пора.

Уже с ранцем за спиной Егор быстро проговорил:

–А я с тёзкой не попрощался.

И быстро, как это могут делать только дети, лёгким ветерком исчез за дверью комнаты Егора. Появился он через минуту. Мария присела на корточки, обняла его нежно, поцеловала в щёку, поднялась с покрасневшими глазами.

– Ну, мать, мы поехали, – обнял жену Денисов.

– С Богом, мои милые, – улыбнулась Мария.

У двери она придержала мужа. Поправляя ему воротник куртки, и заглядывая в глаза, тихо сказала:

– Приезжай быстрее домой. Что-то мне тоскливо сегодня, страхи какие-то обуревают. Не надо после никуда ездить.

– Да и у меня какое-то состояние странно-тревожное. Хорошо, дорогая, – он крепко поцеловал её в губы.

Закрыв за мужем дверь, Мария подошла к кухонному окну. Приоткрыв занавеску, она смотрела, как муж, сметая с машины снег, говорит Егору что-то весёлое. Неожиданно он остановился, поднял голову и помахал ей рукой, помахал ей и мальчик.

Когда машина тронулась, она перекрестила удаляющуюся машину и замерла у окна: её охватил липкий страх, тревога и необъяснимая тоска, полезли в голову разные страшные мысли. Они бились друг о друга, дробясь на острые, впивающиеся в сердце осколки и в каждом звучало имя мужа. Неожиданно сумбурный поток мыслей иссяк, но осталась одна страшная мысль о том, что возможно сейчас она видела самого дорогого ей человека в последний раз, что он уехал и может уже никогда не вернуться.

Она задрожала. Зажмурилась и потрясла головой, будто пыталась прогнать эту дикую мысль. Но мысль не пропала, продолжала настойчиво биться в голове: «Ты хорошо знаешь – человек смертен!» Она резко повернулась к иконам, зашептала быстро и горячо:

– Господи! Господи, будь мне милостив. Защити моего мужа Игоря, Святый и Милосердный. Помилуй и огради его от беды. Знаю, Господи, что неисчислимы милости Твои. Знаю, знаю, я знаю, что миллионы вопиют к тебе о помощи и защите, прими и мой голос, не дай беде подступить опять к моему дому. Горько, мне горько. Сердце моё кровоточит, беспокойство меня охватило, страх подступил и уныние, защити моего любимого человека. Уповаю на тебя, знаю, что ты стоял за спиной моего дитяти, спасая его. Ты, который любишь нас всех, не остави нас без твоего могущественного покровительства, спаси нас. Боже, наша Истина и Слово наше. Знаю, что твоя истина – последняя инстанция, к которой обращаемся мы, грешные. Верю, что слышишь ты меня. Услышь, увидь, помоги, прости и защити Милосердный.

Она умолкла. Долго смотрела на строгие и отрешённые лики Спасителя и Богородицы, будто ожидала от них ответа. Они смотрели на неё и молчали, по лицу Марии текли слёзы, она тихо плакала и не могла остановиться. Вздёрнувшись, она судорожно проглотила комок в горле, перекрестилась на иконы, произнеся: «Прости меня Господи за этот приступ уныния. Буди мне милостив, грешной. Всё в твоих руках, на всё будет Воля твоя святая».

Мария подошла к окну и открыла форточку. У тротуара визжа колёсами и рыча, буксовала машина, у «биржи труда» мёрзли люди, день был серый, морозный. «Нужно идти к сыну, хватит хандрить. Пора, пора, пора. Уколы, массаж, сменить памперс, подмыть его, поменять бельё, накопилось много стирки, достать ёлочные игрушки, нарядить ёлку. Поставлю её в комнате Егора, чтобы он её хорошо видел», – быстро тёк в её голове список неотложных дел. Беспокойство, возникшее после отъезда мужа, немного отступило, но остался саднящий нутро осадок. Сердце продолжало горчить.

Она прошла в комнату сына. Егор спал. «Боже мой! – с любовью глядя на родное лицо, думала она. – Мальчик мой! Какое испытание выпало на твою долю! Как ты краснеешь, когда я выполняю гигиенические процедуры. Всегда закрываешь глаза и открываешь их лишь тогда, когда я сменю бельё и укрою тебя одеялом. И краска эта ещё долго не сходит с твоего лица. Уже немного, немного, сынок потерпи. Скоро, совсем скоро ты заговоришь, будешь сам одеваться, читать книги, встречаться с друзьями. Ох, и наговоримся мы с тобой, родной! Нам есть, что сказать друг другу, ты так долго молчал. Ах, как жадно мы будем смеяться, и болтать безумолку! Как ненасытно и радостно мы станем жить, ценя каждый прожитый миг! Поспи ещё, поспи ещё, дорогой мой. Солнце моё, какой же ты красивый!»

Глаза её, лучась любовью, поедали бледное лицо сына.

Достав из комода накрахмаленные и отглаженные простыни, пододеяльник, махровое полотенце, бельё для Егора, она аккуратной стопкой сложила всё на кресло; из ванной принесла бутылочку с разведённой марганцовкой, клеёнку, мыло, губку, детский крем, тазик, «утку» и вернулась в кухню доваривать борщ.

Бульон кипел, луковица, морковь и свёкла были нарезаны. Мария работала с удовольствием, начался новый день, с его тяготами, беспокойством, заботами. Работа отвлекала, заставляла сосредоточиться, но в голове вспыхивало и вспыхивало беспокойное: «Игорь, Игорь, Игорь…»

На рынке Денисов купил два ««Тетриса», апельсины и связку бананов для сестёр Егора. До дома, в котором жил Егор доехали быстро. По разбитому и заставленному машинами «карману» под руководством Егора он подъехал и остановился у последнего подъезда стандартной бетонной девятиэтажки.

– Здесь, – тихо сказал Егор и заёрзал на сиденье.

Он сидел напряжённо вглядываясь в окно, вобрав голову в плечи, синие озёрца погасли. Мальчик волновался и трусил.

– Мы о чём с тобой говорили, парень? – ласково спросил Денисов.

– Что ничего не надо бояться, да? – жадно заглянул ему в лицо Егор.

– Именно так. И начни это делать прямо сейчас. Человеку за всё надо отвечать и приходится отвечать. Нельзя спрятаться от жизни, она всегда найдёт тебя, где бы ты ни спрятался. У жизни фонарик есть волшебный, он высвечивает всех спрятавшихся. Не бойся, Егор, я с тобой. Ты, конечно, можешь сказать, что я уеду, а ты останешься, и всё в твоей жизни будет по-старому. Но, согласись, уже что-то изменилось, уже всё по-другому: новый день начался, Новый год ближе стал, новый век не за горами, новые друзья появятся. Непременно появятся! Ты уже обрёл трёх: тётю Марию, меня и тёзку Егора. Мы обязательно будем видеться. И вот, что я ещё хочу тебе сказать… ты не всегда будешь маленьким, время будет бежать быстро, не успеешь оглянуться, как станешь взрослым. Заживёшь самостоятельной жизнью, но к этому времени ты обязан накопить в себе энергию вдумчивости, хороший запас знаний, научиться ничего не делать с бухты барахты. Для этого нужно много читать, чтобы познать много нужного и полезного. Я знаю, Егорка, что тебе сейчас очень трудно, но ты должен приспособиться, должен научиться жить и выживать в этих условиях и ничего не бояться. Если ты будешь бояться, то страх может заставить тебя делать то, чего делать нельзя, что делают бесчестные, плохие и недостойные люди. Но это не значит, что нужно быть беспечным и безбашенным и рисоваться своим бесстрашием. И уж, конечно же, не нужно делать из страха такие поступки, какие ты совершил в этот раз, то есть подвергать себя опасности, уходить из дома. Это было, Егор, очень дурно с твоей стороны так поступать. И хорошо, что ты со мной встретился – люди бывают и злыми. Ты меня понимаешь?

Егор кивнул головой и тяжело вздохнул.

– Егор, сегодня твои сестрички маленькие, ябедничают, у детей это бывает. Но они тоже растут, совсем скоро станут барышнями и им не до ябедничания станет, – продолжил Денисов. – Брат твой отслужит в армии, станет жить отдельно, наверное, женится, ты в гости к нему будешь ходить, он тебе помогать будет, у него дети родятся – новые твои братья и сестрёнки. Постареют и мама Наташа с отцом, станут бабушками и дедушками, всё может повернуться по-другому. Ты живи и ничего не бойся. Твоя жизнь – это твоя жизнь, тебе нужно учиться, внимательно присматриваться к миру, постараться понять, что хорошо, а что плохо, быть честным, отзывчивым, прямым, и выбирать то, что хорошо – то есть выбирать добро, а не зло.

Неожиданная мысль пришла ему в голову.

– А ты, Егор, крещёный?

– Нет, папа хотел, а мама Наташа раскричалась: денег нет, денег нет. А сама девчонок в прошлом году покрестила. Но это бабушка заставила её, она пенсию ей свою отдаёт.

– Вот те на! – воскликнул Денисов. – Какие же это деньги? Это не день рождения, который каждый год празднуют и не свадьба. Это же один раз всего в жизни нужно сделать. Отлично! Не то отлично, что ты некрещёный, это как раз давно нужно было сделать. Отлично, потому что я с твоим папой поговорю об этом и, если твои родители будут непротив, то мы с тётей Машей станем твоими крёстными и расходы возьмём на себя. И тогда… и тогда мы будем чаще видеться, станем родственниками. Как тебе такая идея, Егор? Мне она нравиться. Ты возьмёшь нас с Машей в крёстные?

– А Егора можно в крёстные? – спросил мальчик.

– Надеюсь, что он выздоровеет к этому времени. Вот видишь, какие у нас планы наполеоновские на новый век образовались! Так что выше нос, планы нужно выполнять. Кстати, у крещёных людей есть ангел хранитель, так что ещё один крепкий защитник у тебя будет. Ну, что выходим?

– Выходим, – мальчик явно ободрился.

Денисов забрал с заднего сиденья пакеты, они двинулись к подъезду. Егор, заглядывая ему в лицо, сказал:

– Когда у папы была машина, такая же «шестёра», как у вас, он всегда снимал аккумулятор и прятал его в багажник.

– Воруют?

– Воруют, подлецы, – с серьёзным лицом ответил малыш.

Денисов рассмеялся.

Они вошли в открытую, подпёртую кирпичом входную дверь. В подъезде стоял кислый подвальный запах, краска на стенах неопределённого ядовито-зелёного цвета висела лохмотьями. Единственный лифт пришлось ждать долго. Наконец из него вывались компания подростков, четверо парней и девушка. Громко смеясь и поругиваясь, они двинулись к выходу. Девушка смеялась громче всех, визгливо и неестественно, будто её завели ключом.

Стены старого лифта были исписаны и перечёркнуты любителями настенных петроглифов. По всему молодое поколение вело между собой ожесточённую войну. Это была война любителей музыки Виктора Цоя и поклонников американского музыкального течения хеви-металл. Кнопки лифта какой-то варвар безуспешно пытался спалить. Егор нажал кнопку девятого этажа, лифт, помедлив, заскрежетал натужно и пошёл вверх

Разглядывая чьё-то творение на стене лифта, – поверх шприца, из которого вытекали капли, было написано по-английски White power, – Денисов сокрушённо покачал головой, думая: «Скорее «White death»». На лестничной площадке девятого этажа, где они вышли с Егором, на стене был тот же рисунок и та же надпись. «Подъезд неблагополучный», – заключил он.

– У нас в доме наркоту продают, – хмурясь, сказал Егор, поглядывая на него.

– Вот как. У вас тут оказывается супермаркет.

– Азеры, – хмыкнул Егор.

– Какая квартира? – взглянув ещё раз на рисунок со шприцем, спросил Денисов.

– 196-я, – Егор трусил, глаза его беспокойно бегали.

Они подошли к обшарпанной двери, обшитой вагонкой. Мальчик прижался к Денисову, на лбу у него выступили бисеринки пота, зрачки расширились. Нажав кнопку звонка, Денисов наклонился к его уху.

– Егор, мы ведь договорились…

Мальчик поспешно кивнул головой, но видно было, что сделал он это механически – глаза его напряженно смотрели на дверь. Он побледнел.

Денисов ещё раз нажал на звонок. За дверью происходило шумное сопение, поскрёбывание, беспокойные собачьи постанывания, а после грубоватый женский голос, прикрикнул: «Ну-ка, пошли вон от двери, заразы», но собаки не перестали волноваться. Послышался звук проворачиваемого замка, и мальчик юркнул за спину Денисова

За открывшейся дверью стояла женщина лет сорока в тёплом халате и шлёпанцах, черноволосая, с круглым одутловатым лицом, и рдеющими на нём красными пятнами, полные губы были недовольно сжаты. Позади неё рвались собаки и высовывались любопытные мордашки двух девочек. Женщина смотрела на Денисова недоумевающе и недовольно. Маленькая собачонка прорвалась за дверь и заскочила за его спину. Радостно повизгивая, и, сделав лужицу, она подпрыгивала почти до носа Егора. Он взял изнывающую от радости собачку на руки и вышел из-за спины Денисова.

– Ах, ах, ах! Вторая часть Марлезонского балета. Кого мы видим! К нам беженцы, – забегала глазами женщина.

Выражение недовольства испарилось с её лица, растерянности ей скрыть не удавалось

– Явился, не запылился! Где же ты был, щенок? Тебя вся питерская милиция ищет, полгорода на уши поднял, что ж ты такое вытворяешь-то?

Егор опустил собаку на пол, свесил голову на грудь, стал «рисовать» на полу носком ботинка.

– Здравствуйте, – улыбнулся Денисов, чуть не сказав, «мама Наташа». – С вашего позволения я сейчас всё вам объясню. Меня зовут Игорь Николаевич Денисов. Вы позволите мне войти?

Женщина замялась. Неохотно, настороженно разглядывая его, посторонилась. Денисов слегка подтолкнул в спину Егора, на которого напал столбняк, и они вошли в узкую прихожую.

Под густо увешанной зимней одеждой полкой-вешалкой были свалены в кучу ботинки, сапоги, тапочки. Денисов, поставил пакеты на пол, Егор стал с ним рядом. «Мама Наташа» молчала. Поняв, что его не приглашают раздеться, Денисов вздохнул:

– Если коротко, то дело обстояло так. Я проезжал на машине поздно ночью и на автобусной остановке увидел ребёнка. Он сидел на скамейке и спал. Это было в двух шагах от моего дома. Я усадил его в машину, он не просыпался, привёз его домой, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Скорую мы не стали сразу вызывать: нужно было быстро убедиться всё ли в порядке с мальчиком, ни обморожен ли он, её можно было вызвать домой, если в этом появилась бы нужда. Вы, наверное, не хуже меня знаете, что они могли бы приехать не очень скоро, а в таких случаях дорога каждая минута. После того, как мы с женой привели мальчика в чувство и убедились, что он не обморожен, я нашёл в его ранце дневник и в нём ваш домашний телефон. К сожалению, телефон ваш молчал, (губы женщины дёрнулись), я безрезультатно потратил полчаса, пытаясь дозвониться. Потом Егор крепко заснул, видимо сказалось утомление, а адреса он своего нам не назвал. Утром он нам сказал, что живёт в Весёлом посёлке и покажет свой дом… вот мы здесь. Понимаю, что вам пришлось пережить, но поверьте, я знаю не понаслышке, как сейчас работает медицина, и мне кажется, попади, мальчик, этой ночью в больницу, это могло стать для него тяжёлым стрессом. Конечно, если бы телефон ваш работал, мы бы встретились этой же ночью. Слава Богу, всё обошлось, вручаю вам Егора в целости и сохранности…

Денисов умолк, проговорив про себя: «Уф-ф! Как же долго пришлось объяснять «маме Наташе», что пасынок жив и здоров, а радость на её лице так и не прорезалась. Дар речи потеряла».

«Мама Наташа» молчала, и он неожиданно стал краснеть, стушевался, думая: «Оправдываться приходится».

Егор присел, он развязывал шнурки ботинок, поглядывая на мачеху. Когда он поднялся, Денисов погладил его по голове:

– Ну, вот ты и дома, Егор.

– Брысь в комнату, – бросила неласковый взгляд на мальчика женщина и он, опустив голову, пошёл в комнату, за ним двинулись девочки, которые всё это время стояли рядом и с любопытством глазели на неожиданного гостя. «Мама Наташа», подождав, когда за детьми закроется дверь, растянула губы в подобии улыбки:

– Вам, конечно, спасибо…

«Как это, «конечно»? В смысле – есть какие-то претензии?» – вытянулось лицо Денисова.

– Спасибо вам, – поправилась она. – Извините, что не приглашаю вас в комнату. У нас очень тесно, большая семья, беспорядок.

Она маялась, покусывала губы, шарила беспокойным взглядом по сторонам.

– Егор мне говорил, что у вас большая семья, – сказал Денисов и тут же пожалел о сказанном, подумав, что он этим мог навредить мальчику.

Женщина кривила губы, кисло страдальчески улыбалась, будто искала какие-то нужные слова и не находила их, обстановка становилась тягостной. Из комнаты, в которую вошёл Егор, вышла, худенькая, трясущаяся старушонка со слезящимися глазами. Не успел Денисов с ней поздороваться, как она низко поклонилась ему, проговорив тяжело, с присвистом дыша:

– Здравия вам, милый человек, кланяюсь вам до земли. Мы так вам благодарны за Егорку, я всю ночь плакала. Господи, Господи, он же такой глупыш, слава Богу, что всё хорошо закончилось. Наталья, пригласи человека хотя бы на кухню, чаю…

– Мама, там стирка у нас навалена на полу у стиралки, – раздражённо перебила её дочь, не дав договорить.

«То есть, пора откланяться? Да, гостеприимством здесь не пахнет. Вот оказывается, как тебе приходится жить, Егорушка! А я надеялся на разговор человеческий, на слёзы радости на лицах. Ладно, ладно. Но я обязан кое-какие детали прояснить у этой гостеприимной молчальницы, и малость технично вразумить её, не задевая её высокого чувства собственно достоинства, – думал Денисов, сохраняя на лице почтительность.

Старушка взглянула на дочь, горестно вздохнула и повернулась к нему.

– Простите, добрый человек, мне прилечь нужно. Спасибо вам, огромное спасибо, дай вам Бог всякого добра.

Неслышно ступая, опустив голову, она вернулась в комнату.

– Скажите, Егор впервые у вас уходит из дома? – не сводя глаз с дёрнувшейся нервно мачехи Егора, спросил Денисов.

– Да чего ему уходить-то?! Что за дурь на него нашла? – чуть не сорвалась она в крик. – Живёт, как у Христа за пазухой. Учиться, балбес, не хочет, лодырничает, грубит учителям, отцу. Всё для него делаем, в санатории отправляем. Бессовестный, бегать удумал, позорит родителей.

– Может, есть смысл к детскому психологу его сводить?

– Да сколько можно! Врачи говорят недоразвитый он. Он же семимесячным родился…

– Ах, вот как, – проговорил Денисов, думая: «Что-то не похоже, уважаемая «маман», что он недоразвитый, у меня глаза есть. Если очень захотеть, то диагноз нужный, конечно же, для успокоения совести всегда можно поставить человеку нелюбимому».

Разговор прервался из-за того, что из другой комнаты вышел, зевая и почёсываясь, грузный мужчина в трико и тельняшке без рукавов, с помятым от сна лицом.

Денисов оторопело на него уставился. Он не знал верить ли своим глазам, но когда мужчина сказал бесцветным голосом: «Чё тут такое, Натали?» – сомнения его вмиг испарились: это был наглец недавно ограбивший его! По всему и он узнал его, покраснел, заморгал растеряно глазами, нервно заправил майку в трико, вытащил её и опять заправил.

– Не понял я? А это кто? – уставился он на жену.

Денисову показалось, что он ей быстро подморгнул.

– Вот… Егора человек привёз. Ты бы поздоровался, Вася, – с удивлением в лице, раздражённо сказала женщина, нахмурив брови.

А он, промычав что-то невнятное, затоптался на месте, глядя куда-то поверх головы Денисова.

– Здравствуйте. Надо понимать, вы, отец Егорки? – с любопытством разглядывая нервно зачесавшегося Василия, – спросил Денисов.

Он полностью взял себя в руки, успокоился и даже улыбался.

– Отец… отец я, – пробормотал Василий, отводя глаза в сторону.

– Рад с вами познакомиться, Василий, а меня Игорем Николаевичем зовут. У вас хороший умный сынишка, – сказал Денисов и, обернувшись к женщине, продолжил:

– Ну, что ж, всё хорошо, что хорошо кончается. Понимаю, с таким обширным семейством забот у вас выше крыши. Не буду вас больше отвлекать. С наступающим Новым Годом, счастья вам и всей вашей семье, любви, здоровья, душевного спокойствия и финансового благополучия.

– Последнее нам совсем бы не помешало, – фальшиво хохотнула женщина баском, добавив, – спасибо ещё раз и извините – у меня куча дел. Вася, проводишь человека.

Она прошла в кухню, закрыв за собой дверь. Вася нервно топтался на месте босыми ногами.

– С ночной смены, Вася? Без ЧП прошло? Как ночной улов? Вот ведь какие чудеса в нашей деревне происходят. Думал ли ты когда-нибудь, Вася, что твои клиенты в гости к тебе будут захаживать? Выйди на пару минут на площадку, нам поговорить нужно. И не запирайся, когда я выйду, это было бы глупо. Нам есть о чём с тобой поговорить. Не о том… о Егорке, – тихо сказал Денисов.

Василий смотрел в пол. Из приоткрывшейся двери высунулась голова Егора.

– До свидания, дядя Игорь.

Он вышел из комнаты, опасливо косясь на угрюмо молчащего отца.

– Я на Рождество приеду вас поздравить, так что жди меня. Забери пакеты, девочек угости апельсинами и бананами. «Тетрис» сестрёнке отдай.

Егор с тревогой бегал глазами с отца на него, Василий молчал.

– Иди, Егорка, – сказал Денисов, – иди, малыш. Сестрёнки тебя, наверное, ждут.

Егор, подняв пакеты, тихо проговорил:

–Тёзке и тёте Маше передайте привет.

– Иди уже, бродяга, – недовольно проворчал Василий, и Егорка быстро юркнул за дверь.

– Я подожду тебя на площадке, – сказал Денисов и вышел за дверь.

Василий вышел через пару минут в растоптанных ботинках и солдатском бушлате, провожала его мама Наташа.

– Ты недолго, Вася, через пару минут брательник твой ментяра подскочит, он только что звонил, – выжидающе замерев в дверном проёме, сказала она, бросив на Денисова строгий взгляд.

«О, Боже, мир слетел с катушек, успели переговорить! Маман, по всему, знает о ночном промысле супруга, может даже и благословляет его перед выходом на «работу». Ловко сообразила напрячь меня, приплела на всякий случай для устрашения липового брательника, который умеет звонить на отключённый телефон. Ха-ха-ха, припугнула. А Василёк наш хорош. Осознаёт ли он, что будет с его детьми, если попадётся и его посадят, или нарвётся на пулю, сейчас у многих «бомбил» оружие есть? Дети останутся сиротами, а мама Наташа тут же сдаст Егорушку в детский дом, с глаз долой, из сердца вон», – думал Денисов, благожелательно улыбаясь мачехе Егора.

– Да, ладно, иди уже, – махнул на неё рукой Василий раздражённо.

Она прикрыла дверь, оставив небольшой просвет.

Хрустнув пальцами, Василий закурил и сразу всё расставил по местам:

– Короче. Что ты хочешь? На мне, где сядешь, там и слезешь. Денег? Денег нет, и не будет. В милицию пойдёшь? Ничего не докажешь. Я по ночам дома сижу у телевизора, прикинь? Мои подтвердят. А в драке я жестокий, если надумаешь чего такого. И весовые категории у нас разные, прикинь. За Егора спасибо, нет базара, от сердца говорю. Так, о чём говорить будем?

Они стояли у батареи. Василий затушил сигарету в консервной банке и тут же закурил новую, руки у него подрагивали. Курил он «Мальборо» и Денисов подумал, что это расточительно курить такие дорогие сигареты, когда ты безработный и у тебя столько детей.

И неожиданно, не выдержав, рассмеялся. Рассмеялся от того, что интуитивно ожидал от этого наглеца именно такого напора и поведения и угадал. Василий вздёрнулся, глянул на него подозрительно. Денисов полез в карман за сигаретами и вспомнил, что они остались в машине.

– Я дрожу от страха. Не прыгай высоко, Василёк, – падать больно будет. Дай-ка мне твоих импортных, я свои в лимузине оставил, – сказал он

Василий протянул ему пачку. Он кривил губы, глаз у него дёргался. Денисов прикурил от его сигареты, закашлялся:

– Какая гадость. Одеколон, а не сигареты. Ты чего дёргаешься-то, Вася? Пистолет потерял? Не волнуйся так сильно – это вредно. Если будешь и дальше крысятничать, когда-нибудь непременно придётся встретиться с милицией, и хорошо бы только с ней, родимой, а не с ограбленными тобой водителями – это для тебя совсем плохо и больно может кончиться. Тебе бы пошевелить мозгами не мешало, подумать о том, что мне родимая милиция сейчас поверит больше, чем тебе, ведь я ей самого тебя могу предъявить, а не писюльку о вооружённом ограблении незнакомым уродцем. Кстати, я не поленился и заяву на следующий день после ограбления написал, портрет твой нарисовал, про наколку на правой руке сказал. Как-то вот так. Обещали засветить тебя, Вася, в «Криминальных новостях», так что станешь ты, вот-вот, телевизионной звездой. Не при, не при, Вася, не бери на дешёвые понты. И я не сирота, в этом городе родился и вырос, и друзья мои живы. И насчёт наших разных с тобой весовых категорий, дорогой Майк Тайсон, не надейся, вторую щёку я тебе сейчас не подставлю. Не понтуйся. Тогда, ночью в машине, на твоей стороне было преимущество наглого вора с оружием в руках и продуманный план. Не учёл ты только одного, что деревенька наша маленькая, люди в ней иногда случайно встречаются. И думаю, бодаться тебе со мной не с руки, подумай, чем это может для тебя закончиться. Но если честно, то в рожу твою позорную так и подмывало дать, в первый миг, когда я тебя увидел. (Василий, стал красным, скривился). Ты же водитель, как ты вообще до такой гнили додумался – грабить коллег? Догадывался, наверное, о том, что у многих водил имеется оружие, и ты мог элементарно схлопотать «обратку» – трудно не попасть в такую широкую спину. Что за смелость камикадзе? Дети остались бы без отца, инвалид Вася тоже не лучший финал жизни. И главное: совесть, она, что антракт себе устроила? Это же грех так поступать – люди выезжают «бомбить» не от хорошей жизни, у них тоже семьи, и, в сущности, заработок от такой деятельности пшик – не разбогатеешь…