К трудному опыту приступили на следующий день. Прежде всего испробовали цепь и старинный ворот; оказалось, что и то, и другое выдержат тяжесть. Поэтому Мейеру осталось только сесть на деревянную стремянку с масляной лампой в руках и захватить с собой спички и свечи, на случай, если она погаснет. Сделать это было нетрудно, так как у белых имелся большой запас того и другого.

Джекоб достаточно храбро уселся на сиденье и повис над колодцем. В эту минуту его трое помощников взялись за рукоятки ворота. Медленно начали они опускать Мейера, медленно исчезало его бледное лицо в черной глубине. Через несколько оборотов ворота работу приостанавливали, давая Мейеру время исследовать стены колодца. Когда он был уже приблизительно на глубине пятидесяти футов, Джекоб снова закричал, чтобы они остановились. Они задержали ворот, прислушиваясь к тому, как Мейер стучал по камню стены своим молотком. В этом месте, ему казалось, была пустота.

Потом он попросил опустить его ниже, они повиновались. Наконец, вся цепь развернулась, и стало ясно, что Джекоб уже подле воды.

Наклонившись над краем колодца, Бенита увидела, что светлая звездочка исчезла. Лампа погасла. Казалось, Мейер даже не пытался снова зажечь ее. Клиффорд и Бенита позвали его. Ответа не послышалось. Все трое начали вертеть ворот в обратном направлении. Они напрягали все силы и страшно утомились, когда, наконец, появился Джекоб. С первого взгляда им показалось, что Мейер умер, и не привяжи он себя к цепи, он, конечно, погиб бы. Было очевидно, что Джекоб уже давно впал в глубокий обморок. Он почти соскользнул со своего сиденья, по обеим сторонам которого его ноги бессильно висели. Он держался только на привязанных к цепи прочных ремнях, которые держали его под мышками.

Мейера вынули из колодца и обливали ему лицо водой, пока он не качал жадно глотать воздух и не пришел немного в себя. Приподняв своего товарища, Бенита и ее отец вывели его из пещеры.

– Что с вами случилось? – спросил Клиффорд.

– Я отравился газами… вероятно, – ответил Мейер и застонал, чувствуя жестокую головную боль. – В глубоких колодцах часто бывает испорченный воздух, но я ничего не чувствовал, пока не потерял сознания. Да, опасность была близка очень, очень близка.

Так как о дальнейших поисках в колодце нельзя было и думать, предстояло основательно осмотреть самую пещеру-капеллу. Они дюйм за дюймом исследовали ее стены, колотя по ним молотком, чтобы слышать, не окажется ли где-нибудь пустоты, но это не привело ни к каким результатам. Осмотрели также алтарь, но оказалось, что он высечен из целого куска.

Когда Клиффорд с фонарем в руке спускался с лесенки, которую держала Бенита, Джекоб Мейер, стоявший против алтаря, с волнением крикнул, что он нашел кое-что.

– Послушайте-ка, – сказал он и ударил тяжелой палкой справа от алтаря.

Раздался металлический звук, который всегда слышится от удара по камню.

– Нашли, – с торжеством сказал Джекоб. – Здесь вход в хранилище золота. – И остальные были готовы согласиться с ним.

Цемент сбили, очистили все пространство, но искатели увидели, что в пол вставлен большой камень (его очертания ясно виднелись). И по всей вероятности, он весил несколько тонн. Даже обладая большой силой и действуя необходимыми рычагами, поднять его было бы невозможно. Оставалось только одно, а именно – пробить проход сквозь плиту. Белые долго работали, чтобы исполнить эту задачу, но им удалось только сделать отверстие глубиной в шесть дюймов. Клиффорд, у которого болели старые кости и руки, предложил попробовать взорвать камень порохом. И вот в отверстие насыпали около фунта этого взрывчатого вещества, закрыли отверстие влажной глиной и тяжелым обломком камня, оставив маленькое отверстие, через которое проходил фитиль. Когда все было готово, фитиль подожгли и все вышли из пещеры.

Через пять минут до их слуха донесся глухой звук взрыва, однако дым и пар только через час рассеялись, дав исследователям возможность вернуться в подземелье. Тут их ждало полное разочарование. Прежде всего, оказалось, что плита только треснула, а не рассыпалась на куски: сила пороха была направлена вверх, а не вниз, как случилось бы, если бы в дело употребили динамит, которого у них не было. От удара ли тяжелого камня, положенного сверху и подброшенного порохом к потолку пещеры, или от сотрясения воздуха, – свалилось много очень тяжелых каменных осколков, образовавших множество широких и, по-видимому, опасных трещин.

Итак, оставалось лишь снова приняться работать ломом и заступом. К вечеру третьего дня, совершенно истомленные, Клиффорд и Мейер пробили отверстие в плите и удостоверились, что под нею находилась какая-то пустота.

Клиффорд, которому совершенно опротивело его дело, хотел отложить дальнейшее до утра. Но Джекоб Мейер не согласился. По его настоянию, они продолжали работать и работали почти до одиннадцати часов ночи. К этому времени отверстие сделалось достаточно велико, чтобы в него мог пройти человек. Как и при исследовании колодца, они опустили в него камень, привязанный к веревке, и таким образом узнали, что пустота под плитой имела не более восьми футов глубины. Желая узнать о состоянии воздуха, опустили зажженную свечку: в первый раз она очень скоро потухла, но позже горела хорошо. После такой предосторожности принесли лестницу и Джекоб спустился под плиту с фонарем в руках.

Через минуту до Бениты и Клиффорда донеслись горловые бранные слова и немецкие проклятия. Мистер Клиффорд спросил, в чем дело; в ответ он услышал, что это только могила, в которой лежит «проклятый мертвый монах». Бенита не могла не рассмеяться.

В конце концов, она с отцом тоже спустилась в могилу. Под плитой, действительно, лежали останки старого миссионера в клобуке и с распятием из слоновой кости на шее. На его груди лежал свиток пергамента, в котором говорилось, что он, Марко, рожденный в Лиссабоне 1438 г., умер в Бомбатце в 1503 г., проработав семнадцать лет в «империи» Мономотана, где, после тяжких испытаний, он обратил многие души ко Христу.

Мейер еле сдержал злобу. Поглядывая на свои окровавленные руки, которые он изранил, работая с таким усердием, чтобы добраться до останков миссионера, Джекоб бесцеремонно сбросил с места кости, желая удостовериться, нет ли под ним ступеней вниз.

– Право, мистер Мейер, – сказала Бенита, которая несмотря на всю торжественность окружающего, не могла сдержать чувства юмора, – если вы не сделаетесь осторожнее, призраки всех этих людей будут являться сюда.

– Пусть являются, если могут, – с бешенством ответил он. – Я не верю в призраки и всем им бросаю вызов.

В это мгновение Бенита взглянула вверх и увидела, что из темноты в кругу света бесшумно скользит какая-то фигура, так бесшумно, что ее можно было принять за один из тех призраков, которым Джекоб бросил вызов. Медленно подошла она… Но это был только старый Молимо, который всегда двигался таким образом.

– Что говорит белый человек? – спросил он Бениту, окидывая искателя клада мечтательным, точно предупреждающим о чем-то взглядом.

– Он говорит, что не верит в духов, что он вызывает их всех, – ответила она.

– Белый золотоискатель не верит в призраки, он вызывает их, – своим певучим голосом заговорил старик. – Он не верит в призраки, которые стоят вокруг меня. Это гневные души умерших, они говорят о том, где он будет лежать, о том, что случится с ним, когда он умрет, о том, как они встретят человека, потревожившего их останки, проклявшего их, когда он искал золото и богатства, которые любит. Я вижу, что перед ним стоит мертвый человек в длинном платье, вот с такой вещью на груди, – и Молимо указал на костяное распятие. – Он грозит ему, грозит столетиями печали, страданием, которое наступит, когда он сделается таким же духом, как они.

Мейер не мог дольше сдерживать ярость. Он повернулся к Молимо и осыпал его бранью на наречьи макалангов. Он прибавил, что старик отлично знает, в каком месте скрыто сокровище, что если он не укажет его, то он, Мейер, его убьет, отправив к тем духам, которые он так любит.

Лицо Джекоба приняло такое свирепое, отталкивающее выражение, что Бенита отступила от него, а мистер Клиффорд постарался успокоить своего компаньона. Хотя Джекоб схватился было за нож, висевший у него за поясом, и двинулся к старику, Мамбо не пошевелился, не отступил ни на дюйм, не выказал ни малейших признаков страха.

– Пусть себе вредит, – сказал он, когда уставший наконец Мейер замолчал. – Так иногда во время бури блистает молния, гремит гром, и вспененная вода струится по лицу скал. Однако потом выходит солнце, гора остается прежней, гроза же затихает, исчезает, теряя силу. Я – скала, он – только ветер, огонь и дождь. Не дозволено ему ранить меня.

Те души, в которые он не верит, собирают его проклятия, чтобы потом осыпать ими его голову, как осколками камней.

И, бросив на Джекоба презрительный взгляд, старик повернулся и, снова скользя, исчез в той темноте, из которой появился.

Глава XIII. Бенита задумывает бегство

На следующее утро, когда Бенита готовила завтрак, она, подняв голову, заметила Джекоба Мейера, сидевшего на каменной глыбе, с мрачным и унылым выражением лица. Он опирался подбородком на руку и пристально смотрел на нее.

В первый же вечер их знакомства Джекобу показалось, что Бенита способна внушать мысли, а Бенита почувствовала странную близость к нему. С этого дня она во что бы то ни стало старалась поставить между собою и Джекобом нравственную преграду, тем или другим способом удалить его от себя. Но ее попытки не увенчались успехом.

Сейчас, наклоняясь над костром, она испытывала страх под взглядом этих черных глаз, которые, казалось, хотели проникнуть в ее мысли. И вдруг она мысленно решила уговорить отца уехать вместе с ней.

Понятно, такая попытка могла быть весьма опасна. Хотя нигде поблизости пока матабелов не было, но, может быть, они где-то ждали своего часа. Кроме того, даже если бы было возможно собрать достаточно упряжных волов, Бенита с отцом не имели права взять фуру, она принадлежала столько же Мейеру, сколько и Клиффорду, и ее следовало оставить Джекобу. Но в крепости были две лошади, и Молимо говорил ей, что они вполне здоровы и даже потолстели.

Мейер встал и заговорил с Бенитой.

– О чем вы думаете, мисс Клиффорд? – спросил он своим мягким голосом с иностранным акцентом.

Молодая девушка вздрогнула, но быстро ответила:

– Я думаю, что топливо слишком сыро, и что козлиные котлеты будут пахнуть дымом. Вам не надоела козлятина, мистер Мейер? – продолжала она.

Он сказал только:

– Вы такая хорошая… о, я говорю то, что думаю… такая по-настоящему хорошая, что вам не следовало бы говорить неправду, даже в пустяках. Дрова совсем не сырые, я сам нарубил их из сухого дерева, и мясо не обкуривается дымом.

Главное же, вы не думали ни о том, ни о другом. Ведь вы думали обо мне, как я думал о вас! Но сейчас я не мог угадать, что было у вас в мыслях, и вот почему я вас спрашиваю об этом.

– Уверяю вас, мистер Мейер, – вспыхнув, ответила Бенита, – что мои мысли принадлежат только мне.

– Вы так полагаете? А я думаю по-другому. Я считаю, что ваш ум – моя собственность, а мой ум принадлежит вам.

Природа дала каждому из нас этот дар.

– Я не желала и не желаю такого дара, – ответила она.

– Очень жаль, потому что я дорожу им. Эта собственность кажется мне еще дороже золота, которое мы не можем найти.

Она быстро повернулась к нему, но Мейер поднял руку как бы удерживая ее, и продолжал:

– О, не сердитесь на меня и не бойтесь, что я буду смущать вас нежными речами. Я выскажусь в свое время, теперь же хочу только указать вам на одно, мисс Клиффорд. Разве не удивительно, что наши умы так согласуются, и неужели это не имеет никакого значения? Если бы я был верующим, как вы, я сказал бы, что нами руководит Небо. Нет, нет, не говорите, что на нас действуют противоположные силы, это возражение слишком банально. Я удовольствуюсь замечанием, что в вас и во мне говорит инстинкт и природа, или, если угодно, что нами руководит судьба, что она указывает путь, следуя которому мы могли бы достигнуть великой цели.

– Может быть, мистер Мейер, только, говоря откровенно, этот вопрос очень мало интересует меня.

– Но я уверен, когда-нибудь он увлечет вас. В настоящую минуту я должен извиниться перед вами. Вчера вечером я при вас вышел из себя. Прошу вас, не судите меня строго: ведь я страшно устал, а этот старый идиот раздосадовал меня своими рассказами о привидениях, в которых я не верю.

– Если не верите, почему же вы так рассердились? Вы могли бы отнестись к вопросу презрительно, и не говорить так, как говорили вы.

– Право, не знаю, но мне кажется, люди часто боятся, чтобы им не пришлось поверить в то, во что они не хотят верить. Эта древняя церковь действует на нервы, мисс Клиффорд, – и на ваши, и на мои. Я могу откровенно говорить об этом, потому что знаю, что вы угадываете мое состояние. Подумайте обо всем, что связано с этой капеллой, обо всех преступлениях, много веков совершавшихся здесь, обо всех страданиях, которые в этом месте терпели люди! Без сомнения, в пещере или близ нее приносились человеческие жертвы; большое обугленное кольцо на скале могло служить местом для жертвенных костров. Удивительно ли, что это место действует на нервы, особенно, когда не находишь того, чего ищешь – великого сокровища (его лицо засияло восторгом), которое все же будет вашим и моим, даст нам положение и счастье…

– Но которое, до поры до времени превращает меня только в судомойку и делает очень несчастной, – добрым тоном ответила Бенита, с радостью заслышав шаги своего отца. – Перестаньте говорить об этом золоте, мистер Мейер, не то мы поссоримся. Достаточно, что мы думаем о нем во время работы, когда ищем его. Дайте-ка мне лучше блюдо. Наконец мясо готово.

А между тем Бените не удалось отделаться от разговоров о золоте: после завтрака снова начались бесконечные, бесплодные поиски. Снова осмотрели всю пещеру, отыскали еще места, где по звуку под плитами, казалось, была пустота. Мейер и Клиффорд работали усердно. После бесконечных трудов три плиты были взломаны, и под ними, как и в первой могиле, оказались останки, но на этот раз это были останки древних, умерших, вероятно, до Рождества Христова. Они лежали на боку, их кости когда-то держали служебные жезлы с золотыми набалдашниками, обвитые золотом; под их черепами виднелись покрытые золотом деревянные подушки – такие, какие использовались египтянами при погребении. Золотые браслеты блестели у них на руках и на ногах; золотые слитки виднелись под костями; они выпали из истлевших кошельков, которые висели у них на талии. Кругом умерших стояли вазы из прекрасного глазированного фарфора, наполненные приношениями, а в некоторых случаях, золотым песком – для уплаты за долгое путешествие в другой мир.

В своем роде эти находки были достаточно ценны; из одной могилы вынули более ста тридцати унций золота, а об археологическом значении всех этих вещей нечего было и говорить. Между тем, не того искали белые, они жаждали великого богатства Мономотаны, принесенного португальскими беглецами и зарытого в их последней твердыне.

Бенита совершенно перестала интересоваться поисками. Она не захотела даже пойти посмотреть на третий из найденных скелетов, хотя он принадлежал почти исполину и, судя по количеству золота, унесенного мертвецом с собой в могилу, очень высокому лицу. Ей хотелось уехать из Бомбатце с его удивительными укреплениями, таинственным конусом, подземельем, с его мертвецами, а больше всего бежать от Джекоба Мейера!

Бенита стояла на стене своей тюрьмы и с тоской смотрела на тянувшиеся перед ней широкие низины. Вскоре она решилась даже подняться по ступеням, которые бежали на могучий гранитный конус, откуда как-то раз Джекоб Мейер позвал ее к себе, предлагая разделить с ним его трон. Это было страшное место, вызывавшее головокружение. Конус наклонялся в сторону реки, и его вершина выдавалась далеко, так что под ногами девушки было только воздушное пространство, а внизу, на глубине футов четырехсот, темнела вода могучей Замбези.

Сначала у Бениты закружилась голова, в глазах потемнело, неприятная дрожь пробежала по спине, и она опустилась в кубкообразную впадину, из которой не могла упасть. Однако мало-помалу молодая девушка овладела собой и стала наслаждаться чудным видом на большую реку, на болотистые луга и на горы на противоположном берегу.

Бенита спустилась с конуса и направилась к отцу, которому она еще не говорила ни слова о своих планах. Теперь представлялся отличный случай поговорить с ним; она знала, что в данную минуту старик один. Мейер пошел в нижнюю часть крепости, чтобы попытаться убедить макалангов прислать ему человек десять для помощи при раскопках.

Клиффорд, уже сильно уставший от тяжелой работы, воспользовался отсутствием своего товарища, чтобы поспать немножко в хижине, которую они выстроили для себя под раскидистыми ветвями баобаба. Когда молодая девушка подходила к этому первобытному жилищу, мистер Клиффорд, зевая, вышел из него и спросил дочь, где она была. Бенита объяснила.

– На конусе голова кружится, – сказал он. – Я никогда не решался один подняться туда. А зачем ты была на его вершине, дорогая?

– Я хотела посмотреть на реку, пока мистера Мейера не было здесь, отец. Если бы он видел меня, он угадал бы, зачем я поднялась на камень. Право, мне даже кажется, что он и теперь поймет это.

– А зачем поднималась ты туда, Бенита?

– Чтобы посмотреть, возможно ли уплыть вниз по реке в лодке. Но это невозможно. Ниже начинаются быстрины, и по обеим сторонам реки стоят горы, скалы и деревья.

– А зачем тебе это? – спросил он, пристально и с любопытством глядя на дочь.

– Я хочу бежать по многим причинам, – горячо ответила она. – Я ненавижу это место… эту тюрьму, и мне противно само слово «золото». Потом… – и она замолчала.

– Потом что, дорогая?

– А потом, – ответила она, и ее голос понизился до шепота, точно она боялась, что кто-то услышит ее, кто-то, бывший у подножия горы, – а потом я боюсь мистера Мейера…

Признание дочери, по-видимому, не удивило старика, он только кивнул головой и сказал:

– Выскажись, дитя мое.

– Отец, мне кажется, что он сходит с ума, а разве приятно быть здесь одним с безумным, особенно с тех пор, как он начал говорить со мной так, как говорит теперь?

– Неужели он дерзок с тобой? – вспыхнув, спросил старик. – Если так, то…

– Нет, нет, не дерзок, по крайней мере, до сих пор не был непочтителен. – И Бенита пересказала отцу весь свой разговор с Мейером. – Видишь, – прибавила она, – я ненавижу этого человека, мне страшно не хочется иметь с ним никакого дела, да и ни с кем больше. – И из ее груди вырвалось рыдание без слез, словно из глубины сердца. – А между тем он приобретает надо мной какую-то силу. Он повсюду следит за мной, он угадывает мои мысли. Я не могу вынести этого больше. Отец, отец, ради Бога, увези меня от этой ненавистной горы с ее золотом, с этими мертвецами… Уедем, уедем вместе на нашу ферму!

Клиффорд пристально посмотрел на дочь и ответил.

– Да, да, мы можем уехать… навстречу смерти! Представь себе, что лошади заболеют или захромают. Представь, что мы встретим матабелов, не увидим никакой дичи, которую могли бы застрелить, чтобы пропитаться. Представь себе, что кто-нибудь из нас заболеет. О, сколько случайностей могут ждать нас! Что тогда делать?

– Мне кажется, мы можем так же погибнуть там, в пустыне, как здесь, где нас ждут почти такие же опасности. Нам надо решиться и вручить жизнь Богу; может быть, Он по может нам. Послушай, отец, завтра воскресенье, мы с тобой не работаем. Мистер Мейер не обращает внимания на праздники и не любит терять ни одного часа. Ну, мы скажем ему, что я хочу спуститься к первой стене, достать платье, оставленное мной в фуре и отнести кое-какие вещи, чтобы поручить туземцам выстирать их; и что, понятно, ты пойдешь провожать меня. Может быть, он поверит мне и останется здесь, тем более, что сегодня сам был внизу. Тогда нам удастся взять лошадей, ружья, патроны и все, что мы сможем унести из пищи. Потом мы уговорим старого Молимо открыть для нас ворота… Ты ведь знаешь, что маленькие боковые ворота не видны отсюда. Значит, раньше чем мистер Мейер заметит наше отсутствие и спустится в нижнюю часть Бомбатце, отыскивая нас, мы будем уже в двадцати милях отсюда… А ведь пеший человек не в силах догнать лошадей!

– Он скажет, что мы его бросили, и это будет правда.

– Ты можешь оставить письмо у Молимо и в нем объяснить Мейеру, что я уговорила тебя бежать, что я заболела, думала, что умру, и что, по твоему мнению, ты не смел просить его уехать с нами и таким образом потерять возможность приобрести золото, которого он так жаждет. О, отец, решайся, скажи, что ты увезешь меня отсюда.

– Хорошо, пусть так и будет, – ответил Клиффорд.

В ту же минуту послышался шорох, они посмотрели вверх и увидели Джекоба.

На их счастье, Мейер был до такой степени занят своими мыслями, что не заметил смущенного и виноватого выражения их лиц, и они успели оправиться раньше, чем он поднял голову. Но все же в нем зашевелились подозрения.

– О чем это вы так усердно совещаетесь? – спросил он.

– Мы говорили, удалось ли вам убедить макалангов придти в святилище, – ответила Бенита. – Убедили вы их не бояться привидений?

– Нет, – ответил он, хмурясь. – Эти привидения – наши злейшие враги. Трусы макаланги поклялись, что они ни за что не пойдут на вершину горы, скорее умрут. Мне очень хотелось поймать их на слове и самих превратить в призраки, но, вспомнив наше положение, я удержался. Не бойтесь, мисс Клиффорд, я совсем не вышел из себя, по крайней мере, внешне. Теперь остается одно: раз они не желают помогать нам, мы должны сами усерднее работать. Я задумал новый план, и завтра же мы начнем приводить его в исполнение.

– Нет, не завтра, – с улыбкой ответила Бенита. – Завтра воскресенье, а вы знаете, что по воскресным дням мы отдыхаем.

– Извините, совсем забыл! Эти макаланги со своими привидениями и вы с вашими воскресными днями! Право, не знаю, что хуже. Что делать! Завтра я исполню мою долю работы, да и вашу тоже, вероятно.

И, пожав плечами, он пошел прочь.