ВВП в полном смятении чувств. Еще недавно ему казалось, что Алекс Куршин, замышленный как конфидент или посредник, близкий по духу, строю мыслей и хорошо изученный человек. Ведь полгода он пристально следит за текстами этого публициста, практикующего, считал ВВП, разноплановый, но главное, до предела честный подход в осмыслении личности российского президента.
От корки до корки прочитаны романы Куршина, на взгляд ВВП, гимн русскому духу и отваге. Собственно, их сюжеты, обыгрывающие особость русских, и взбаламутили внутренний мир ВВП. Да так, что Алекс сделался, нет, не моральным авторитетом и не носителем созвучной идеологии, а чуть ли единственным на свете индивидуумом, которому можно доверить его Проблему… Что с учетом огромной удаленности персонажей друг от друга – статусной, имущественной, этногеографической – звало к прогнозам, скорее, в терминах психиатрии, нежели прикладной психоаналитики…
В чем же конфуз президента, который прочитал тысячи страниц творений Куршина и не один стенографический отчет о его беседах, и будто знал о нем все?
Как ни диво, ВВП, увидев Алекса вживую, испытал разочарование. То был не оптический обман при оценке масштаба персоналии, вдруг обнажившийся (от находчивости и адаптируемости Алекса президент присвистывал даже порой), а личное, на уровне ощущений, неприятие имиджа недавнего любимца. Оказалось, отнюдь не своего парня, пусть не лишенного претенциозности продвинутой личности, а лощеного, высокомерного западника, поглядывающего на якобы нерациональных и взбалмошных славян свысока. То, что ВВП у европейцев и рядящихся под них дико бесило, подтолкнув даже бросить их порядкам дерзкий вызов.
При этом никуда не делось и при просмотре даже окрепло ощущение, что Куршин именно та фигура, средоточие качеств которой если не залог, то предпосылка к решению Проблемы-2024. Уникум Алекса Куршина, считал президент, был в том, что обеспечив себе «походный минимум», к материальным ценностям он проявлял редкое равнодушие, как и являлся человеком из ниоткуда, сторонившимся любых альянсов, группировок и интриг. И, несомненно, испытывал к объекту своих исследований некоторую симпатию, презрев насмешки и даже травлю либеральной тусовки, к которой принадлежал.
Между тем сумятица умонастроения ВВП, сколько бы органичной она ни была, весьма похоже, имела внешний источник. Ведь Бондарев и Нарышкин, разработчики проекта «Алекс Куршин», узнав о причине «реабилитации» потсдамской агентуры, буквально встали на дыбы, требуя немедленной высылки фигуранта. Поскольку, на их взгляд, даже позорное увольнение – предпочтительнее неизбежных обвинений в государственной измене, сыграй они в навязываемую ЦРУ партию.
Бунт лоялистов, многократно отфильтрованных, уязвил эго президента, но ничего не оставалось, как этот афронт проглотить. Не продвигать же интересы, пусть невнятные, злейших недругов – американцев, севших на хвост конфиденту? Да еще после глумливого щелчка по носу, нанесенного Службе внешней разведки в Берлине. И, возможно, никогда бы не разгаданном, не внеси ясность в кейс Куршин, умудряющийся держаться на поверхности проекта, то рубя правду-матку, то извиваясь как уж.
Тут ВВП осознал, что со своим капризом-самоуправством он зашел слишком далеко и, просочись эта тайна из тайн во властную надстройку, опрокидывая имидж Патриота №1, то риски Проблемы-2024 могут показаться легкой простудой, по сравнению с угрозой импичмента, а то и антипрезидентского заговора, обретающие вследствие такой утечки реальные очертания. И, перемежая мимику с кивками, президент дал понять, что позицию Нарышкина-Бондарева принимает. При этом запросил видео и прочие материалы на фигуранта – якобы для анализа проекта и задействованных в нем технологий. Для Нарышкина посыл был очевиден: проект в лучшем случае поставлен на паузу, и ВВП с кураторами стартапа рано или поздно поквитается, раскопав настоящие и высосанные из пальца прегрешения.
Между тем, если ВВП при просмотре с чем-то и разбирался, так это с самим собой и с магией Алекса Куршина, сей момент не то чтобы померкнувшей, а претерпевшей турбулентность. К чему-либо путному он не пришел, но в одном определился: самоуверенный пижон Куршин – надежнее всех сподвижников президента вместе взятых, пусть его основной мотив – прикрыть свою задницу. И, как это при мятеже чувств не раз случалось, ВВП забурился в фитнес-комнату, все аудиенции на сегодня отменив.
***
Израиль, торговый центр «Билу», через два дня
Виктор Куршин, директор магазина обуви, сновал по торговому залу в общем порыве с подчиненным ему персоналом. Час пик. На кону месячная премия, не зевай!
Зал полон, жужжа Вавилоном акцентов и интонаций – микро-копия Израиля – пристанище выходцев со всех континентов, обретших смысл существования в национальном очаге.
Виктор знает свое дело крепко, разом ведя сеанс сбыта на многих «досках» и управляя командой продавцов, как и он, выкладывающихся по максимуму. При этом безошибочно отделяет «экскурсантов» от потенциальных покупателей, сразу беря последних в оборот.
Между тем взгляд Виктора то и дело цепляется за мужчину средних лет. Будто зевака, но необычный. По ощущениям, с неким немаловажным делом, хоть и не профилю заведения. Судя по его семитской, но с легкой примесью «СССР» внешности, не исключено, к самому Виктору, единственному носителю русского языка в коллективе. Но, так или иначе, в шкале приоритетов момента «Money Time» его не существует.
Тут «зевака» устремляется к Виктору, только что сбагрившему пару дешевой обуви и на пути к очередной жертве халявных распродаж. И на чистейшем иврите обращается:
– Я от человека, который когда-то сказал: «Хаим Ревиво – самый известный ашдодец в мире» (Хаим Ревиво – футболист сборной Израиля, испанской «Сельты», турецких «Фенербахче», «Галатасарай»; ашдодец – житель Ашдода)
Виктор застыл, как бы переваривая сказанное. Будто слова – яснее ясного, но связать их воедино не выходит.
– Не понимаю, о чем ты, – пожал плечами Виктор, одновременно пытаясь нечто вспомнить. – Ну да, Хаим, наверное, лучший наш футболист…
– Тот человек сказал – самый известный, не лучший. Причем не футболист, а ашдодец. Вспоминай, – давил на семантику будто раскованный, при этом крепкого стержня посетитель.
– Ты кто, агент, работающий на конкурентов? Развести меня захотел? – сквозь зубы процедил Виктор, похоже, сторонясь огласки возможной коллизии.
– Я здесь по делу, Виктор. Дело для тебя приятное и нужное. Но если ты не соберешься и не поможешь мне и себе, я через минуту уйду. Без вреда для тебя, но и без пользы, за которую, поверь, меня ты меня будешь благодарить…
– Сдался я тебе зачем? Объясни… – с трудом выдавил из одеревеневшей глотки Виктор.
– Слушай меня внимательно: идешь в подсобку и достаешь любую пару туфель сорок третьего размера…
– У тебя сорок второй, – перебил Виктор.
– Повторяю, сорок третьего, – невозмутимо продолжил собеседник, – при этом в подсобке остаешься на виду – в пределах сквозного обозрения. Там свой мобильный прячешь – экраном к спине за ремнем. Несешь сюда коробку, открываешь и будто выясняешь, та ли пара туфель. Подтверждаю и вынимаю обувь из коробки. Коробку из рук ты не выпускаешь до тех пор, пока я не закончу примерку. Вынимая туфли, я протолкну в коробку гаджет и запускаю видеофайл. Он на две минуты, содержание для тебя приятное, но главное, полезное. Не улыбайся и контролируй эмоции. Более того, смотри куда угодно, только не в коробку, хоть и можешь посматривать иногда. После примерки я кладу в коробку туфли, извлекаю устройство и иду в кассу. Если все пройдет по плану, я, возможно, задам тебе вопрос. Это все. Вперед.
К концу инструктажа Виктор вспомнил, что озвученный «пароль» – один из давних умственных изысков отца, который, судя по тону сообщения, жив-здоров, но, похоже, попал в переплет, заваренный крутыми интересантами. Их потенциал прочитывался хотя бы по человеку-программе, который за секунды скрутил его, парня неробкого десятка, в бараний рог, эксплуатируя гибрид железной воли, красноречия и иносказаний. Впрочем, в день отъезда отец недвусмысленно отсылал к перспективе нешуточных для него обременений.
Между тем вторжение гонца пришлось весьма кстати, покончив с тревожной неопределенностью, досаждавшей Виктору с недавних пор. Уже неделю его терроризировали верткие, пренеприятные типы в личине то страховых агентов, то судебных приставов, налегавшие выяснить отцовские координаты.
Домогаться его начинали спозаранку, притом что раньше двенадцати Виктор не вставал. При этом ублажение себя любимого – религия, в которую он свято верил, и культы которой скрупулезно исполнял…
Между тем Виктор своего отца искренне любил, как это в мире нерациональных чувств водится, не вникая в причину. Потому виртуальный лик отца на дне коробки толкал к нему прикоснуться – месяц-то не виделись! Но предостережение курьера – держать себя в руках – его руку остановило.
Видеофайл – двухдневной давности. Сомнений в дате выпуска не было: после приветствия отец упомянул иерусалимский теракт, прогремевший днем ранее. Ясно почему: так устранялся фактор искаженного таймера. Отец чуть волновался, но, судя по множеству наставлений, не за себя, а за помешавшееся на криптовалютах чадо, в свои тридцать четыре неженатое и, если в чем-то преуспевшее, так это в охмурении средней доверчивости потребителя. Впрочем, вполне себе, не без выдумки, профессия. Биткойн переживет.
Свое выпадение из родной среды отец назвал командировкой, и по его настроению замечалось, что он верит в то, что говорит. Обозначил даже ее временные рамки – год, а может, более. Его средства связи – пока в стадии становления, адрес – «привычный климат», оставалось догадываться какой… В деньгах он пока не нуждается, но, не исключено, доход от недвижимости придется переадресовать. Пока же бенефициар аренды – Виктор Куршин, о чем европейские контрагенты оповещены. По поступлению ежемесячного транша, половину передавать Свете, остальное – себе. Более того, принимать в жизни такой же непутевой, как и сын, Светы посильное участие. Ведь она – единственная женщина, которая в Алексе Куршине искала не кошелек, а спутника, да, нередко по застолью… И как-то ей объяснить, что в их некогда бурном, но со временем минимизированном романе – вынужденный, продиктованный форс-мажором перерыв. И главное, о ролике никому ни слова, если сын не хочет отцу и, не дай бог, самому себе навредить. Даже когда менты или кто-то с их подачи хватать за горло станут…
– Коробку давай, – потребовал курьер, вставая. Упаковав туфли, задал тот самый обусловленный то ли поведением, то ли обстановкой вопрос: – Знаешь, что тебя пасут? И не только дома, но и здесь на работе. Красный джип на стоянке слева. Не дергайся только…
– Нет, – изумленно протянул гласную Виктор.
– Пасут не только тебя, но и Свету, папину подругу, – продолжил лупить хлыстом откровений курьер.
– И Свету? Ее-то зачем? – не верил своим ушам Виктор.
– Говорил же – контролируй эмоции. И улыбайся – сделку-то закрыл, – учил азам конспирации почтальон пропавших без вести душ. После краткой паузы продолжил: – Слежка не оставляет сомнений, что твой и Светин телефон прослушиваются. Вполне вероятна прослушка и в самих квартирах. Следовательно, любые упоминания внутри стен и онлайн имени отца исключены. Кроме того, если ты балуешься чем-либо незаконным, то немедленно сворачивайся – слежка это выявит, если не выявила уже. Так что зачищай хвосты. Но без паники и лишних телодвижений. К Свете пока не суйся, с ней переговорят… Последнее. Если слежка продолжится, то через неделю подашь в полицию жалобу, прежде аккуратно сфотографировав машину с торчащим дозором – обычно это двое, как в джипе напротив. И без комментариев, мол, заметил и все. Ты меня больше не увидишь. Придет кто-нибудь другой. Продолжай работать, как ни в чем, ни бывало. В своем деле ты, ничего не скажешь, канонир (ивритская метафора, передающая особое мастерство и производительность). У меня все.
Оплатив в кассе элегантные, хоть и из кожзаменителя туфли, гонец перешел с обновкой в соседний магазин – мужской верхней одежды. Примерив несколько курток, остановил выбор на самой легкой, под стать израильскому климату – плюс пятнадцать-двадцать в январе. Вызвал такси и был таков.
Глава 14
Москва, ноябрь 2018 г.
Марину пытали лишением сна, допрашивая четвертые сутки кряду. Четыре дознавателя, менявшиеся каждые два часа, слились в безликое чудовище, высасывавшее остатки ее воли и достоинства. Следакам ассистировала дюжина надзирательниц со схожим вахтенным режимом работы. Все, что Марина была в состоянии испытывать, это – путаные чувства к ним, ей казалось, ущемленным убогой внешностью и безнадегой российской глубинки. Дознаватели-то к ней не прикасались и даже не повышали голоса. К мукам дознания ее, валившуюся на стол или ниц, возвращали товарки по полу – хватали за волосы или окатывали ушатом ледяной воды, как ни диво, протеста у жертвы не вызывая. Напротив, вместо ненависти – снисходительные улыбки, сбивавшие с толку пыточную бригаду.
В конце концов, Марина функцию речи утеряла и… завыла, но не белугой, брызжа слезами, а по-волчьи. В результате в бригаде дознания возник переполох: не расколовшись, подопечная ускользнула в нишу безумия, в лучшем случае – от начальства нагоняй.
Между тем вызванный по тревоге врач быстро поставил диагноз, в переводе на простой язык – коллапс нервной системы. Запротоколировал и заключение: во избежание необратимых осложнений допросы прекратить. Что было исполнено без проволочек. Сделав инъекцию успокоительного, предписал Марине покой, бывший нарами в боксе арестантов при управлении собственной безопасности СВР. Гриф секретности проекта «Алекс Куршин» не только исключал вовлеченность в него контрразведки, но и раскрытие личности заказчика функционерам самой службы. Посвящен был один директор и опосредственно – глава проекта полковник Селиванов, догадывавшийся, кто кукловод.
Понятное дело, не знала бенефициара проекта и Марина, иначе одно упоминание его имени, по меньшей мере, истязание бы приостановило. Кстати, проведай бенефициар об этом эксцессе, его реакция предсказывалась с трудом. Ведь следственная бригада, включая надзирательниц, – угроза утечки его едва произносимой тайны, хоть и непрямая. Следовательно, Нарышкин, некогда верный оруженосец, будто не в открытую, но настойчиво к ее разглашению ведет, требуя то высылки конфидента как опаснейшего крота, то создавая вокруг его статуса взрывоопасную атмосферу. При этом все незадачи кейса «Алекс Куршин» – продукт его недоработок, если не прямая диверсия…
Между тем Нарышкина заподозрить в ничем подобном было нельзя, ибо подряд «Global Liaisons Limited» в качестве первичного агента разработки был инициирован самим президентом, в вопросах безопасности человеком весьма осведомленным. Услугами мега-сыщика пользовались многие сильные мира сего, в том числе и СВР в некоторых особо деликатных начинаниях. Но то, что мохнатую руку Лэнгли в кейсе Алекса «Global Liaisons Limited» проморгает, руша свой главный актив – репутацию, в СВР подумать никто не мог. Ведь подрядчик Самим рекомендован…
В итоге расклад расстелился так, что глава разведки ныне был озабочен одним – отодвинуть перспективу своего провала как можно дальше. Ведь Лэнгли в ипостаси, оказалось, соучредителя проекта «Алекс Куршин» делало Нарышкина лицом, которое, как минимум, мирится с инфильтрацией злейшего врага в святая святых России. И, выйди вся гниль предприятия наружу, костей было не собрать, какая бы власть ни была на дворе. В первую очередь нынешняя, для самосохранения готовая скормить любого. Массовый забор коррупционеров в чрево пенитенциарной системы, вопреки ярлыкам на княжение, некогда им выданным, красноречивая тому иллюстрация.
Так или иначе, Нарышкин заблуждался, посчитав Марину Фокину двойным агентом, задействованным для хитроумного внедрения Алекса Куршина в российский топ. Не отрезвили его и аргументы Селиванова, выгораживавшего Марину как всего лишь нарушителя должностной инструкции – личные пристрастия хранить в домашнем сейфе, вменена близость с объектом разработки или нет. Оттого ее якобы предательство – вернуть Алекса в стартап без однозначной визы Москвы, как и ее случайный «разъезд» с арестом – причудливый выверт дел сердечных, и американцы с немцами здесь ни при чем.
В глубине души Нарышкин понимал, что полковник, скорее всего, прав, но директором верховодила паника, подбивавшая: чем больше скальпов кинуть президенту к ногам, тем выше шансы закончить жизнь в своей кровати, а не в тюремном лазарете. Не выходило понять, что его роль в проекте с точностью до наоборот: гнать волну как можно меньше, правдами и неправдами оберегая неприкосновенность президентской тайны. Проблема не в Алексе Куршине, классически спорном персонаже, подхватившем целый букет «вирусов», а во втором дне ВВП, толкающем президента к нерациональным, а то и к безумным поступкам.
В результате подозреваемая чуть не съехала с катушек и, помимо своей одержимости Куршиным, с ее слов, эталон порядочности и мудрого партнерства, не сообщила ничего. Единственно, о чем просила, это – вызвать Алекса на очную ставку, поволокой глаз, казалось, передавая: не спасения ради, а дабы в последний раз пересечься с ним.
Между тем Мариной, скорее всего, двигало шестое чувство, пробуждаемое в минуты опасности. И правда, если кто-либо мог ей помочь, так это Алекс Куршин. Прокрути ему, человеку принципов, хоть один эпизод ее истязаний, как он тут же предложил бы сделку: полное, сопровождаемое комментариями признание о его вербовке ЦРУ, пусть формальной, в обмен на оправдание Марины Фокиной, его «стараниями» угодившей промеж шестеренок шпионского скандала. Ну и, наверное, придумал бы, как не подставиться самому, избегая аудиозаписи признания.
Однако, нельзя не заметить, развернутая покаянная в раскладе Алекса мало что меняла, о чем он Бондареву не преминул сообщить. Ведь главное он сказал, а подробности – для достоверности изложенного.
Разумеется, тандем Нарышкин-Бондарев Алексу не поверил, доверие – это не про них, манипуляторов людских слабостей и пороков. Зато за чистую монету принял конспективность повинной полковник Селиванов, который изумлялся обезоруживающей простоте и смелости решений фигуранта, на его взгляд, внесшего в становление проекта куда больший вклад, чем все разработчики вместе взятые, пусть свою шкуру оберегая.
Самому кукловоду на шпионские страсти-мордасти было наплевать. Своей интуиции, унюхавшей полезного попутчика в лице Алекса, он доверял. Это все, что имело значение, наряду с герметикой проекта, разумеется.
Не в ситуации президента было перебирать. С две тысячи восьмого он жил под отсроченным приговором, который, он понимал, случись мятеж системы, еще до истечения каденции может вступить в силу. Следовательно, для иммунитета напрашивалась сделка с Западом – и не частная, а калибра ялтинской. Та, о которой он многие годы для возрождаемой России мечтал. Однако нынешний лот – не долговременные интересы отчизны, а собственная задница. Пока еще в цене. Геополитической.
Причудой обстоятельств в камере Марина провела только трое суток. Вытащил ее оттуда не полковник Селиванов, ее духовник и куратор проекта, и не Алекс Куршин, потенциальный спаситель, а, сам того не ведая, журналист «Берлинер Цайтунг» Конрад Клюге, раскопавший уникальный материал. Впрочем, сенсация давно стала его средним именем – прочные связи в высших слоях немецких силовиков были тому порукой.
Если сделку между ЦРУ и немецкой контрразведкой, освященную обоими правительствами, удалось сохранить в тайне, то указ на арест Марины Фокиной, изданный в день разгрома потсдамской ячейки, не только оставил след в правительственных базах данных, но и преспокойно продолжал функционировать. Не оттого что сделка ограничивалась ее подельниками, а потому что о Марине как о неплатежеспособном банкроте за ненадобностью забыли. До поры до времени, разумеется.
В какой-то момент один из источников журналиста обратил на файл Фокиной внимание, рассмотрев в нем нешуточную интригу. Истец-то задержания Федеральное ведомство по защите конституции Германии – тут либо терроризм, либо шпионаж. На сайте же ведомства, как и в прессе, ни слуху, ни духу об этом. И скормил инфу Конраду Клюге, разоблачителю грязных делишек власти, знаменитому волчьим нюхом и хваткой.
Журналист, личность творческая, от бесподобного облика россиянки возбудился, но в смысле сугубо профессиональном – предугадал многослойный пирог жареного, скрепленный стрелами Купидона. И не ошибся.
Мобилизовав свои источники, Конрад Клюге разворошил достойную своего пера историю. В информационном блоке проявилось: подкоп, обрушивший опорный пункт СВР в Потсдаме, не следствие измены предателя или оборотистости немецкой контрразведки, а как это нередко бывает, голимая случайность, пусть с элементом закономерности. Ведь чумная влюбленность, общеизвестно, провокатор черных лебедей. И российская разведка, обаяв Мариной немецкого генерала полгода назад, дала маху, не эвакуировав ценнейшего агента по завершении операции хотя бы за пределы Германии.
В разгар «романа», упершись в симку, внезапно омертвевшую, генерал поначалу крепился, но по прошествии недели голову потерял. И с напором экскаватора пустился в «археологические раскопки» единственной в его судьбе любви. Между тем ни личные потуги, ни услуги двух бюро частного сыска, стоившие уйму денег, выйти на след Марины не помогли. Тут кто-то из друзей рекомендовал генералу нового частника, полковника военной разведки в отставке.
Отставник на уговоры впрячься в проблемный заказ поддался, но только потому, что в фабуле происшествия заметил признаки мистификации. При этом изюминка заключалась в том, что за постановкой просматривались телодвижения крепких профессионалов, как казалось ему, правительственного извода. Об этом, правда, сыскарь умолчал…
Избитое и часто справедливое клише «бывших силовиков не бывает» доказало свою уместность и на сей раз – вскоре досье беглянки перекочевало в соответствующее подразделение немецкой контрразведки, прежде не только пополнив счет сыскаря щедрым генеральским гонораром, но и резко повысив его ставки у силовиков, без содействия которых приличному сыщику не обойтись.
Между тем, даже призвав всю цифровую мощь государства, те продвигались медленно, хоть и с каждой подвижкой убеждались в справедливости подозрений. Но искомого достигли: координаты Марины спустя два месяца выявила программа распознания лиц. Остальное было делом техники, обременяемой, правда, спецификой слежки за аттестованными шпионами. Посему с сачком облавы Марина, пусть случайно, но разминулась, как и просмотрел надзор Алекса Куршина, ситуативно объект более значимый, чем его опекунша.
Объемная статья о современной Мате Хари в разделе «Расследование» (при умалчивании подоплеки кейса) привела немок в небывалую ажитацию: если генерал за пару поглаживаний (так и было!) выбалтывает государственные секреты, после чего опустошает сбережения семьи в погоне за призраком, то чего ожидать от рядового самца, получается, не естественного кормильца, а дезертира по природе? Так что все на ревизию телефонов мужей и под угрозой развода программу локации установить! А то, до чего дошло, разлучницу эту, Мату-Марину, в багажнике дипломатического авто после хапка к очередному лоху через границу перевозят!
Немецкие источники СВР версию Клюге по своим каналам изучили и, помимо жанровых вольностей, серьезных отклонений от истины не нашли. Вследствие чего Марину освободили, но не домой, а на тщательно охраняемый объект службы. Понятно почему: ее необоснованное задержание и пытки, на которых Нарышкин, в разрез позиции куратора, настоял, грозили монаршим нагоняем, узнай об этом ВВП. Как минимум.
Эксцесс с Фокиной главу разведки надоумил, наконец: хоть проект «Алекс Куршин» с молчаливого согласия президента пока на паузе, расшатывать его опрометчиво. Ибо кому быть в России предателем, а кому приближенным к телу, пока решает ВВП, а до его сменщиков еще дожить нужно.
Глава 15
Подмосковье, декабрь 2018 г.
Алекс давно не помнил себя таким легким на подъем. Души и тела. Нет, он не летал и не парил в блаженстве, поймав птицу судьбы за хвост. Скорее, реакклиматизировался, спустя три десятилетия вернувшись в географические координаты, впечатанные в его генотип.
На новом берегу он поначалу «вдавливал» себя в климат пустыни, тоскуя по порам года, центру и югу Израиля неведомым. Там, где царило непрерывное лето, дожди – считаные недели, град – диковинка.
Со временем он, понятное дело, пообвык и избавился от навязчивых снов, в которых вместо желанных осадков приходили смерчи и бураны, отзывавшиеся наутро болями в затылке. И с климатической экстремальностью уже сосуществовал, хоть порой и ностальгировал по природе родного края.
Оттягиваться, впрочем, тоже выходило – регулярные вояжи в Европу служили отдушиной. В той широте он даже пробавлялся прогулками под дождем с непокрытой головой. Но в Лондоне, будто вотчине дождей, в дни его визитов осадки почему-то уходили на переучет. Словно пустыня Негев впрессовывалась в его чемодан.
В последние годы его, в средиземноморскую среду будто вросшего, потянуло на снег. Две трети вылазок в Европу – с декабря по март. Маршруты – Скандинавия, Австрия, Швейцария. Но не лыжного слалома ради, а так, снежок потоптать, обжигая легкие морозом.
Оттого обильные снегопады, накрывшие в начале декабря Подмосковье, не то чтобы воскресили молодость, а наркотизировали помыслы, не понукая трусливого посматривать на календарь – демотиватор откровений и удовольствий; за время приноравливания к российской реальности Алекс уверовал только в одно – он здесь надолго.
Так или иначе, обраставшая коркой неопределенность его устраивала. Хотя бы потому, что с приходом зимы с романом заладилось. С трудом выстроив первую страницу, Алекс поймал попутный ветер вдохновения. Цикл обретения смысла замкнул контакт с сыном, пусть своеобразный: устройство, воспроизводившее его послания Виктору, одновременно записывало адресат на видео, которое отправителю воспроизводили.
Ареал обитания несколько расширился – с наступлением сумерек разрешили вокруг особняка прохаживаться, разумеется, с «пластырем» в лице Кирилла. Не исключено, потому что приподнятость духа заметили – почему бы процесс ни поддержать?
Тут Алекс запросил футбольный мяч, прежде поинтересовавшись, дружит ли Кирилл с футболом. Заметив изумление, пояснил: «В детстве подавал надежды как вратарь, пока шариком пинг-понга не «подавился». Постучишь мне… Надеюсь, как прыгать, вспомню…»
Похоже, состояние Кирилла передалось его начальству, раздумывавшему над невинной просьбой целую неделю (надо полагать, заподозрили аналог голубиной почты). Тем временем Кирилл вновь замкнулся, струя недоверие, казалось, навсегда исчезнувшее. Все же новенький, пьянивший ароматами детства мяч поступил, хоть и хранился вне апартамента.
«Опеке» было невдомек, что их объекту охота в снегу поваляться, а кроме как с мячом, он не видел, как. Если с бухты барахты, то, в их глазах, либо падучая, либо сдвиг по фазе, точнее, их симуляция. Замучаешься переубеждать…
Когда же сеансы вратарской разминки вошли в обиход, Кирилл их предвкушал больше, чем сам инициатор, после четырех посматривая на часы. В тренаже нередко терял чувство меры, норовя вратаря обязательно «пробить». Оттого все чаще месил снег, возвращая мяч в упражнение. Между делом они не на шутку сблизились, проводя свободное время в разговорах о футболе, смахивавших, на моноспектакль, который ненадолго прерывали восклицания из «галерки». В общем, дерганый ритм авантюры «Синдиката» незаметно спланировал в пространство смачных трапез, физупражнений и трудоемкого, средней паршивости сочинительства. Самое любопытное – без попыток заглянуть в день грядущий.
Жизнь не то чтобы налаживалась – обзавелась здравой экстерриториальностью, свободной от мук похмелья, несообразной возрасту эксцентрики, приводов в полицию – спутник многих нетривиальных личностей. И какой-либо неловкости от этой перемены Алекс не испытывал.
– С вами сейчас переговорят. Ничему не удивляйтесь, так надо, – огорошил Алекса Кирилл, реагируя на сигнал смс-сообщения, прозвучавший чуть ранее. Похлопав себя по карманам, нацелился на выход.
Алекс, сидевший к входу вполоборота, повернулся в недоумении. Хотел было о чем-то спросить, но не успел – дверь захлопнулась. Прислушался и вернулся к клавиатуре. Тут в дверь аккуратно постучали. Алекс застыл в неведении, как отреагировать. Ведь за последний месяц этот знак этикета не замечался, связь с внешним миром – через мобильный Кирилла.
Дверь отворилась. В проеме высокий стройный мужчина неясного возраста, камуфлируемого маской на лице. Ни признаков интриги, ни намеков на маскарад, предельно деловитое «Здравствуйте», решительное вторжение, притом что приглашения зайти не прозвучало.
– Как не трудно догадаться, мое инкогнито – воля обстоятельств. По-другому никак, – открыл конфиденциальную повестку пришелец, усаживаясь в кресло Кирилла.
Алекс почесал затылок, струя то ли тугодумие, то ли разочарование: мол, приперся, выбив из ритма бумагомарания… Но креслом треть оборота сделал, разворачиваясь анфас к визитеру.
– Представиться все же нужно, хоть и избегая имен. Не думаю, что они заменят суть дела… – продолжил незнакомец, сама деловитость.
Алекс закивал, будто соглашаясь.
– Так вот, я единственный, кто знает вашу одиссею от пролога до последнего знака препинания…
Алекс выставил палец вверх, так перебивая. Пришелец смешался, но вдруг чуть притопнул, будто вспомнив. Извлек планшет и совершил несколько манипуляций. После чего протянул его визави, хмыкнувшему вскоре: видео-инструкция Бондарева полномочия «маски» – «поговорить по душам» – подтвердила.
– По душам, так по душам, – согласился Алекс, возвращая планшет. И оговорился: – Только мандата на разговор о сути предмета у вас все равно нет.
– Тогда, у кого он? – невозмутимо осведомился инкогнито.
– В теории – у бенефициара, и то не убежден. Вся-то затея на соплях. В любую секунду его маятник на отбой качнуть может.
– Вот что, Алекс, надеюсь, понимаете, что мы не бесплатный профилакторий пожизненного заезда, – излагал логистику статуса гостя пришелец. – Рано или поздно, решение по вам будет принято. В ваших же интересах оптимизировать его. Речь идет об инородном теле, думаю, вам известном…
– Не такое уж оно инородное, – расставлял точки над «і» Алекс. – Как говорится, нет худа без добра. Но и вас, бюрократов, в плену у инструкций, понимаю… Да, ситуация патовая – ни туда, ни сюда. Залапано шпионскими руками так, что версию о моем нейтралитете принять на веру не предлагаю…