От стыда, обиды и боли Рик словно застыл на своем высоком стуле. Еще через минуту, словно очнувшись от сна, Рик жалобно выговорил – Нас сегодня на войну отправляют.

–– Good for you [превосходно] – не оборачиваясь, через плечо бросил парень.

–– У меня денег больше нет – все также жалобно, безысходно прошептал Рик.

–– Так ты еще здесь? – парень повернулся и словно сверля Рика глазами выговорил – Проваливай, или я вызываю охрану.

Понимая, что все кончено Рик сполз с высокого стула и медленно, едва-едва волоча ноги направился к выходу.

Рик медленно, не оглядываясь уходил от отеля. Медленно, опустив голову на грудь, глядя себе под ноги, он тащил себя в сторону казармы. Рик понимал, что ругать здесь некого. Только себя самого. Какого черта он потащился в этот отель? Купить чего-то поесть. Глупость Ведь можно же было потерпеть. Выпросил бы в конце концов банку консервов у сержанта Грецки. Ну не зверь же он. А так, выбросил ни на что 20 долларов – зарплату матери за целый месяц. Дурак! Идиот! Сто процентов прав был этот липовый француз из отеля. И как назло, словно в издевку над Риком, какой-то лавочник поднял железную решетку своего магазина, обнажив простенькие рекламы на витрине.

"Только у нас! Лучшие в Америке сэндвичи. Всего 30 центов. Покупайте!"

–– Полсотни сэндвичей можно было бы купить на потерянную двадцатку – подумал Рик. И вдруг, словно молния обожгла его сознание. Ведь он же забыл, оставил там в ресторане свой злополучный сэндвич По-Парижски. Отчаяние, перемешанное со злобой вдруг охватило Рика.

–– Это мой сэндвич – вдруг громко выговорил он. А потом уже словно ничего не соображая бросился обратно в отель.

–– Это мой сэндвич! – стучала мысль – Я его купил, я заплатил деньги. Пусть только попробует не отдать!

Рик от злости сжал кулаки, представляя себе как он ударит этого гада, липового француза Пьера по его холеному лицу. Как упадет этот гад на землю и как он, Рик будет пинать его своими тяжелыми ботинками.

–– Будь что будет – подумал Рик, вихрем взбежав по ступенькам отеля.

Рик ворвался в холл и повернул в сторону ресторана. Швейцара возле двери не было, а на золоченной цепочке, перегораживающей входную тяжелую дверь висела табличка "Закрыто".

Рик поднырнул под цепочку и открыл дверь. Также быстро и уверенно вошел внутрь. Сделал еще несколько шагов и осмотрелся. Никого уже не было за стойкой бара. Липовый француз Пьер закончил свою смену. Стойка бара тоже была пуста. За несколькими столами вокруг все еще сидели несколько посетителей, неспешно доедая заказанную еду. Вокруг суетились мальчишки уборщики. Собирали тарелки, вытирали столы, натирали до блеска и так уже сверкающие золотом поручни бара и ручки дверей. Из боковых дверей посыльные вносили живые цветы, готовясь украсить зал для вечернего приема посетителей.

Рик еще раз оглянулся по сторонам и увидел несколько столов на которых все еще стояла неубранная посуда с остатками еды. На одном из центральных столов Рик вдруг заметил едва тронутый, слегка надкушенный тот самый сэндвич По-Парижски. Рик быстро подошел к столу и сел. Никто не обратил внимание на него. Господа за соседними столами были заняты своими делами и разговорами. Мальчишки уборщики чистили, драили, натирали, абсолютно не обращая внимание на Рика. Рик успокоился. Он придвинул к себе тарелку с сэндвичем.

–– Половину съем здесь – решил он – А вторую половину унесу в казарму.

Рик взял с тарелки половину огромного сэндвича и откусил кусок побольше. То ли голод, то ли в самом деле сэндвич был необычайно хорош. Но Рик почувствовал, что никогда в своей жизни он не ел ничего подобного. Проглотив первый кусок, Рик еще раз откусил сэндвич, решив теперь есть его медленно, маленькими кусками подольше, чтобы растянуть удовольствие. Потом отложил сэндвич и еще раз огляделся по сторонам. На этот раз он наконец обратил внимание на елку, и тут же удивился, как это он не заметил ее до сих пор. Лесная зеленая красавица стояла в углу, приветливо вытянув к посетителям свои зеленые лапы. А игрушки! Никогда ничего подобного в своей жизни не видел Рик. Блестящие, необыкновенной красоты шары и сосульки. Девочки куклы, мальчики эльфы, олени в упряжках, удивительные конфеты. А внизу под елкой … Огромный Санта Клаус с мешком подарков в оленьей упряжке.

Ноги сами вытащили Рика из-за стола и он словно завороженный, пошел в сторону елки. Остановился в метре перед ней и все также, завороженно стал рассматривать игрушки.

Опять Рик представил себе, как вернется он после войны с медалями и непременно с деньгами. Непременно купит такие же подарки своим братишкам и сестренке. Как он войдет к себе в дом, и как он будет раздавать игрушки, подарки завернутые в такую красивую, блестящую подарочную бумагу.

Рик все стоял и стоял. Смотрел и смотрел. Потом наконец обернулся, чтобы пройти обратно к столу и тут с ужасом увидел, что стол где он сидел еще минуту назад пуст. Его неожиданно найденный сэндвич По-Парижски исчез где-то в мусорном мешке. И тут Рик заплакал. Он уже не думал ни о чем, он уже даже не мог ругать себя. За свою глупость, неприспособленность. За то, что не мог просто так взять сэндвич, сунуть его в свой солдатский ранец и просто уйти. Рик стоял, опустив безжизненно руки. И крупные слезы катились по его лицу.

И вдруг он услышал какой-то скрипучий, старушечий и в то же время мягкий голос.

–– Поди сюда, солдатик.

Рик оглянулся на голос. В темном углу зала, неподалеку сидела какая-то старушка. Вся в черном. Черное платье, черная шапочка, черная вуаль, спускающаяся со шляпки до глаз.

–– Поди сюда, не бойся – еще раз по-русски позвала старушка.

Рик подошел к столу.

–– Я все слышала, солдатик – грустно выговорила старушка – И все видела. Вот возьми.

Рик заметил, что перед старушкой на тарелке опять-таки лежал все тот же, знакомый сэндвич По-Парижски.

Старушка завернула сэндвич в накрахмаленную салфетку и протянула ее Рику. Рик взял из рук старушки сэндвич.

–– Сэнк ю, мэм – одними губами пролепетал Рик. Потом еще подумал и также тихо произнес – Спасибо, тётенька.

Рик стоял. Старушка же рассматривала его полными от слез глазами.

–– Мне идти надо – прошептал Рик – Я уже опоздал. Меня накажут.

–– Не бойся, солдатик, не накажут – выговорила старушка – Погоди еще чуток.

Потом она достала свой маленький черный ридикюль. Порылась в нем и протянула Рику двадцатку.

–– Возьми сынок.

Рик взял из руки старушки 20 долларов и остался все также стоять, держа в одной руке салфетку с сэндвичем, а в другой двадцатку.

–– У меня на фронте погиб сын – вдруг сказала старушка.

Потом еще с секунду помолчала, поднялась со стула и перекрестила Рика.

–– Храни тебя господь, сынок – прошептала она – А теперь иди.

Старушка была права. Никто Рика за опоздание не наказывал и не ругал. Сержант Грецки просто поставил против фамилии Рика галочку и безразлично махнул рукой в сторону казарменных кроватей.

–– Сиди на месте. По казарме не шляться. Жди пока позовут.

Рик прошел к своему месту. Про себя он отметил, что все его страхи насчет еды были напрасны. Посередине казармы на столе возвышалась гора консервных банок. Бери, не хочу. Соседи по кроватям уже были все в сборе. От нечего делать, вынужденного безделья они устроили пир горой, высыпав на чью-то кровать всю провизию и гостинцы принесенные из дому. Ребята шутили, смеялись, сыпали анекдотами. Рик тоже присоединился к общему веселью. Достав из ранца свой сэндвич, он деланно небрежно бросил его на одеяло. Несколько рук тут же потянулись к его парижскому гостинцу, мгновенно разодрав его на части. Попробовать свой сэндвич По-Парижски ему опять не удалось. Но на этот раз Рик не расстроился. С каким-то даже облегчением он проводил глазами свой злополучный сэндвич, ухватил с одеяла чей-то грубый бутерброд с колбасой и впился в него зубами.

Еще через какое-то время к ним подошли двое незнакомых военных. Сержант Грецки по списку передавал новобранцев их новым командирам, выстраивая вдоль стены. Перекличка кончилась Теперь они были во власти нового начальства. Молчаливый лейтенант расписался в ведомости и подал знак своему помощнику сержанту. Крикливый, неприятный парень – сержант тут же принялся за дело. Руганью и тычками он построил новобранцев в колонну по два и повел к выходу. Молчаливый лейтенант следовал в конце, видимо отдав все бразды правления своему заместителю. Возле туалетов сержант остановил колонну.

–– Стой! Всем оправиться! – скомандовал он.

Рик на секунду замешкался.

–– А тебя, что, это не касается! – рявкнул сержант.

–– Мне не нужно – тихо прошептал Рик.

–– Я сказал ВСЕМ! – еще громче гаркнул сержант – Туалетов больше не будет, пока я не скажу. Понял! В штаны ссать будешь!

Еще через минуту колонна новобранцев вышла на плац, где их уже поджидали грузовики. Подведя к крайнему грузовику, сержант опять пересчитал новобранцев по головам, после чего скомандовал – В машину!

Наконец-то уселись все.

–– Значит так – прокричал сержант – Сейчас отправляемся на вокзал. Выход, построение, пересадка на поезд.

Потом сделав небольшую паузу, словно истерически гаркнул – И не вздумайте подвести меня!

–– А потом куда едем? – раздался несмелый голос какого-то парня.

Сержант вперил глаза в новобранца. Потом направив на него свой указательный палец злобно сказал – Куда надо, туда едем! А тебя, болтун, считай я запомнил. Ты у меня еще настоишься по стойке смирно с мылом в зубах!

Потом постоял еще с секунду, словно наслаждаясь тишиной и эффектом, после чего произнес – Всё! Поехали!

Брезент кузова задернулся, мгновенно погрузив новобранцев в затхлую темноту. Еще через минуту грузовик завелся и надрывно кряхтя, подпрыгивая на кочках потащился в неизвестность.

xxxxxxxx

Рик не доехал до фронта. Через два месяца он умер в учебном лагере в Канзасе от инфлюэнцы. Эпидемия гриппа-инфлюэнцы неожиданно превратила казарму в полевой госпиталь, где в бреду и горячке умирали молодые, здоровые парни.

–– Что за народ! – брызгая слюной, с перекошенным от злости лицом, орал усатый полковник, начальник военного лагеря.

–– Зажравшиеся свиньи из Нью-Йорка. Кого они набирают? Паршивых хлюпиков, которые мрут как мухи от обыкновенной простуды! До фронта еще не доехали, а уже четверти личного состава как не бывало.

А потом он заболел сам и через три дня умер. Непонятная, страшная, невиданная болезнь инфлюэнца косила всех не разбирая. Молодых и старых, бедных и богатых, собирая свою страшную жатву.

Впрочем, ребятам новобранцам, выжившим, поборовшим эту странную и страшную болезнь повезло не на много больше. Через месяц их, едва оправившихся от болезни, едва обученных стрелять и ходить строем, перевезли на корабле в Европу. А там уже буквально со стапелей парохода, бросили на передний край. Батальон в котором должен был бы оказаться Рик, погиб полностью буквально на следующий день. Скрупулёзные немцы тщательно обработали передний край артиллерией. Потом в атаку пошла немецкая пехота. Молчаливого лейтенанта разорвало снарядом на части. Злой сержант тут же в окопе с оторванной ногой отстреливался до последнего. Еще несколько выживших после артобстрела новобранцев стреляли в наступающих солдат. Немцы пленных не брали. Просто добивали раненных и оглушенных, тех кто еще стонал и шевелился.

Липовый француз из отеля Париж не на много пережил Рика. В пятницу в конце дня почувствовал недомогание. А еще через три дня сгорел в бреду и горячке. А швейцар охраняющий двери ресторана Париж выжил. Почихал, покашлял. Повалялся с температурой недельку и вернулся на свою привычную работу – открывать двери и кланяться важным господам и дамам. Он даже и не сразу заметил подмену. За стойкой бара уже стоял новенький Пьер Жирар. Только на этот раз испанец. Такой же вежливый, ловкий, быстрый, обходительный. Также восхитительно красиво готовящий замечательные блюда – Боуланж и сандвич По-Парижски. И только вот французский акцент не давался новому французу. Раскатистое испанское "Р-р-р" все-таки отличало его от прежнего Пьера Жирара.

Впрочем, мало кого это интересовало. Война и жизнь продолжались.

Такая вот регата

Те кто постарше – вспомните. Кто помоложе – представьте.

Махровые семидесятые годы. Холодная война. Железный занавес. Стоит на якоре в каком-то американском порту, слегка подальше от берега советское торговое судно. Все тихо, спокойно, культурно. И вдруг, какой-то матросик слегка разбежавшись перепрыгивает через борт и плюхается в воду, после чего начинает изо всех сил грести, плыть к американскому берегу. И тут такое начинается. Шум, крики, вопли. Только и слышишь на всевозможных языках. "Свистать всех на верх. По местам. Шлюпку на воду." И тут начинается настоящая регата. Да такая, что олимпийцы бы позавидовали. С советского судна на канатах быстро-быстро спускается шлюпка. Одновременно с какого-нибудь стоящего рядышком канадского пароходика вниз к воде тоже устремляется шлюпка полная канадских морячков с белыми шапочками и помпончиками на макушках. Так сказать спортивная форма. Потом легкий шлепок. Шлюпки касаются воды. Команда боцмана – "А ну навались. Раз-два, раз-два." И уже с двух сторон к выбивающемуся из сил морячку устремляются шлюпки. Матросы гребут изо всех сил. Ну, во-первых, это просто весело. Что-то типа матросских олимпийских игр. "Кто кого". Кроме того канадцами движет естественное желание помочь ближнему. Вырвать из лап коммунистов. Советские матросики тоже гребут изо всех сил. Понукать ими даже не надо, потому что они прекрасно знают – упусти беглеца и всё. Никакого берега, никаких увольнительных, никаких походов на сушу даже в самых нищих африканских странах. А вместе с тем никаких покупок-закупок, никаких обменов, никаких заграничных джинс. Так что полгода плаваний, под палящим солнцем, в жаре и духоте псу под хвост. Поэтому каждой команде хочется первой добраться до плывущего матросика. Получить главный приз. Если первыми до матросика добирается канадская команда, тут все просто и понятно. Матросик хватается за протянутые руки. И, раз … Он уже в шлюпке, на канадской территории. Если же в регате побеждает советская весельная команда, то здесь не все так очевидно. Попробуй-ка затащить в шлюпку с высокими бортами человека, который лезть туда не желает. Веслом по голове, конечно можно. Но нет гарантии, что беглец-пловец после этого не потонет. Дa и фотография этого неприятного инцидента может появиться где-нибудь в ихней прессе. Поэтому на этот случай в Советском Союзе были разработаны специальные методы, которым по неусыпным контролем работников органов обучался весь командно-боцманский состав. Все очень просто и мило. У борта шлюпки сидит боцман и закатав рукав тельняшки, что бы не замочить, ждет когда шлюпка поравняется с беглецом. Потом он просто хватает беглеца за его матросский чубчик. Но не тащит в шлюпку, а наоборот, притапливает его. Не на долго. Секунд на тридцать, пока матросик не начнет пузыри пускать. После чего его можно тянуть вверх. Теперь уже совершенно одуревший, наглотавшийся соленой воды матросик хватается за боцманскую руку, как за соломинку и уже сам, безо всякого принуждения лезет в свою родную шлюпку. Такую вот фотографию можно безо всякой тревоги публиковать в газете Правда, снабдив статьей и подписью "Советская команда пришла на помощь утопающему. "Шутки шутками, но так оно и было. Кто-то успевал, убегал, уплывал. Кому-то везло меньше. Ловили и везли обратно, что бы уж навечно законопатить беглеца в Сибирские, Уральские лагеря.

Много лет минуло с той поры. Много воды утекло. Много чего в этом мире изменилось.

А вы еще помните тетку продавщицу из мясного отдела Гастронома, орущую на толпу покупателей.

"Очередь не занимать! Колбаса заканчивается!" и еще "Чего вылупились! Вас много, я одна!"

Так вот, эта самая тетка переехала в Америку. Служит в одной важной конторе. INS называется. Бюро иммиграции и натурализации в переводе. Перекрасилась. Внешность изменила. От негритянки, китайки и просто белой стервы не отличишь. Но повадки такие же. И вопли все те же. Узнаете?

"Очередь не занимать! Места в Америке заканчиваются!", "Чего вылупились! Америка одна, а вас много!"

Ну соответственно и правила регаты тоже поменялись. Не верите? У кубинских эмигрантов в Майями, поспрашивайте.

Такая вот ситуация. Плывет кубинский баркас недалеко от американского берега. Все тихо, спокойно, культурно. И вдруг, какой-то матросик, а может быть рыбак, а может просто кубинский интеллигент, слегка разбежавшись перепрыгивает через борт и плюхается в воду, после чего начинает изо всех сил грести, плыть к американскому берегу. И тут такое начинается. Шум, крики, вопли. С какого-то следующим параллельным курсом американского кораблика береговой охраны быстро-быстро спускается шлюпка. Потом легкий шлепок. Команда боцмана – "А ну навались. Раз-два, раз-два."

А дальше кто-кого. Догонят американские матросики пловца-беглеца. Затащат к себе в шлюпку и обратно к кубинскому баркасу. Получайте свое добро и валите восвояси.

Ну а если все-таки матросик доплывет до Америки. Если коснется таки американского берега …

Только не перепутайте. Коснуться надо не рукой, а ногой. Такие вот новые правила американской регаты.

То тогда подоспевшие американцы тебя поздравляют, хлопают по плечу. Американцы же парни незлобивые. Мухлевать не станут. Некоторые из этой самой береговой охраны сами так вот прибыли.

Потом вызывают по рации очередную службу. Увозят в какой-то центр. Дают адвоката-лойера. Бумаги выправляют на временное проживание, а потом уж и на постоянное. А дальше дело твое. Устраивайся как можешь.

Хочешь – в бандиты иди, а хочешь – мыть пол в Мак Доналде. А может пораскинешь мозгами и найдешь что получше.

Люди разные нужны. Люди всякие важны.

Ну что? Понравилась регата? Хотите сами попробовать?

Санта Маринелла

Наконец-то мы остановились на небольшой площади и осмотрелись. В глаза бросилась небольшая темная табличка "CASA EBRAICA". Внизу, помельче, надпись на английском "Jewish Home". Рядом с табличкой был пришпилен кусок ватманской бумаги на которой печатными русскими буквами было выведено "ОБРЕЗАНИЯ ПРОИЗВОДЯТСЯ БЕСПЛАТНО В ЛЮБОЙ ДЕНЬ – 24 часа в сутки". Потом пониже уже от руки "кроме субботы".

"Итальянские евреи неплохо подготовились к приему советских эмигрантов" – подумал я. Вероятно местные ортодоксы рассудили, что советские евреи выбравшись из коммунистического ада первым делом побегут приобщаться к истокам иудаизма, что естественно заключается в обрезании. Мы подошли поближе, заглянули в окно. Очереди совершить обряд обрезания не наблюдалось. Пустая комната с несколькими стульями. Рядом с "обрезательным" объявлением громоздились многочисленные записки и рекламные объявления, писанные и печатанные на листках в клетку и линеечку, выдранных из советских ученических тетрадок.

"Курсы английского языка. Успех гарантирован." "Туристические поездки по Италии. Венеция – Флоренция – Сан-Марино." "Продается кассетный магнитофон. Почти новый." "Сдается комната – недорого."

Клочками надежд и горя выделялись неровно оборванные листки бумаги. "Лена, если вы еще здесь, найдите нас. Мама в больнице." Веселые объявления шутки "Куплю виллу с видом на море" валялись на земле. Видимо их кто-то обрывал, освобождая место для своих важных сообщений.

От "Casa Ebraica" в сторону моря вели две дороги. Одна пошире, упирающаяся в какой-то симпатичный платный пляж с лежаками, зонтиками, душем, кабинками для переодевания и, главное, с неимоверными ценами. Другая пыльная дорожка, даже скорее тропинка, вдоль какого-то развалившегося забора и зарослей кактуса алоэ, вела в сторону каменистого клочка земли возле моря, именуемого общественным пляжем. Пробираться к морю приходилось очень аккуратно, дабы не оцарапаться торчащими колючками кактусов. Судя по высоте и размаху зарослей – им было не менее сотни лет. Концы ветвей-лап кактусов были оборваны. Здесь похозяйничали наши эмигранты. По какой-то причине универсально чудодейственное средство "мумие" было запрещено к вывозу из Советского Союза. Поэтому кое-кто из эмигрантов, бывших лекарей-целителей решили изготовлять целебную настойку из сока кактуса алоэ. Средство "от всего" – натуральная замена мумие. Бизнес не пошел, столетний кактус уцелел.

В противоположную сторону от моря, на главной дороге пересекающий наш курортный город Санта Маринелла находилась главная достопримечательность эмигрантского сообщества – квартирное агентство, именующегося среди советских эмигрантов просто "У Терезы".

Терезой звали хозяйку этого заведения. Любые договоры о сдаче, пересдаче, найме жилья проходили через нее, поэтому это агентство, нам эмигрантам представлялось самым важным учреждением во всей Италии, сама агентша – богиней, властительницей жилого фонда и покровительницей русских бездомных эмигрантов, а её агентство – храмом, неким продолжением Олимпа. Зданьице этого агентство, выкрашенное в легкий, небесно-голубой цвет стояло на некотором возвышении. С трех сторон к нему вели вытянутые ступени. На них было очень удобно сидеть, хоть целый день, перемещаясь за тенью – единственным спасением от мало милосердного июльского солнца.

Вешать объявления на Терезино агентство было категорически запрещено. Тереза собственноручно срывала и уничтожала любую пришпиленную бумажку. Сидеть, впрочем, на ступенях она нам позволяла.

Во-первых, ступеньки были собственностью города и она ими не распоряжалась. Во-вторых, русские эмигранты расположившиеся на ступенях, служили неким ориентиром для итальянцев, настоящих клиентов этого агентства, желающих снять на месяц – другой виллу с видом на море.

Через открытые двери и окна этого агентства время от времени доносился визгливый голос Терезы. В звонких аккордах итальянской речи легко угадывались знакомые слова: блу каса, русо, идиотто. Видимо Тереза втолковывала очередному клиенту, как найти ее заведение – голубое здание и куча русских идиотов на ступеньках. Мы не обижались. На богинь обижаться нельзя и потом мы тогда еще думали, что мы не русские. Конечно мы все говорили по-русски, некоторые с акцентом. Мы все знали что прибыли сюда из семьи дружных и не очень народов, но всерьез полагали, что пятая графа в паспорте кому-то интересна. Потом мы разъехались по разным странам: в США, Израиль, Канаду, Австралию и поняли, что бы не путать собеседника проще именовать себя "рашн". Но это было потом, а пока мы сидели в тени и на солнце на ступеньках "У Терезы" и ждали каждый своего. Кому-то надо было срочно снять жилье, кому-то сдать. Кто-то хотел улучшить свои жилищные условия, а кто-то от безнадежности и безденежья был согласен подселить к себе "немолодую пару без вредных привычек". Кто-то подсаживался просто отдохнуть, кто-то хотел поделиться новостями, кто-то хотел просто поболтать, а кто-то хотел просто поглазеть на гуляющих беспечных итальянцев – красивых стройных девушек и шумных итальянских парней, на поток шикарных иностранных машин и помечтать, что когда-нибудь и он окажется за рулем такой же машины.

Тут же, рядом с агентством Терезы находился светофор. Время от времени машины останавливались создавая лакированную очередь, ожидающую зеленого сигнала. К ним тут же устремлялись мальчишки, вооруженные пластиковыми ведерками и палками с губкой и резинкой на конце. Орудие для мытья стекол. По выкрикам и поведению в них легко угадывалось русско-советское происхождение.

Это были дети эмигрантов, добравшиеся до возможности подзаработать.

В категории обеспеченности и материального благосостояния, семьи эмигрантов с бойкими мальчиками возраста 12 – 14 лет стояли почти на высшей ступени. Где-то сразу после перекупщиков и отпетых мошенников. Карманы этих ребят раздувались от шальных денег, падающих с Санта-Маринельского неба.

Судя по машинам, в этих местах путешествовали вовсе не бедные люди, которым было не страшно расстаться с какой-то мелочью. Вряд ли проезжающие автомобилисты нуждались в услугах мойщиков стекол, но деньги подавали – то ли от жалости, то ли от доброты. Этим и объяснялся возраст в 12-14 лет мойщиков стекол. Более старшим ребятам – повыше и покрупнее, с пробивающимися усиками и бородками, итальянцы ничего не давали, раздраженно отгоняя их от автомобилей. Мальчики десятилетки не могли так ловко лавировать между автомобилями и кроме того, получив по шее от законных владельцев перекрестка, отправлялись восвояси.

Здесь действовали волчьи законы капитализма с дефицитом рабочих мест. Банда юнцов, именующая себя по имени перекрестка – "Della Liberta" бесстыдно терроризировала останавливающиеся на перекрестке машины. Зажигается красный свет. К стоящим машинам устремляются эмигрантские ребята и выбрав очередную жертву начинают размазывать грязь по ветровому стеклу. Итальянец за рулем что-то возмущённо кричит, машет руками. Потом со вздохом запускает руку в карман, извлекает кошелек и выдает монету. Иногда мелких денег не находится. Тогда итальянец уезжает не расплатившись, либо извлекает купюру и передает ее в руки тринадцатилетнего бизнесмена. Счастливый пацан отбегает на обочину и победно подымает купюру над головой. К нему подбегают его друзья по банде. Поздравляют, хлопают по плечу и как-то странно касаются друг друга, сжатым кулаком о кулак.

Какой-то странный жест – обряд, пришедший видимо от итальянской мафии или из кинофильмов о бандах черных американских подростках. Осанка и поведение этих ребят словно говорили "уж мы то не пропадем." Еще бы. Такой вот паренек за пол дня работы с легкостью зарабатывал 50-60 миль [миля – тысяча лир, примерный эквивалент 1 доллара], что значительно превосходило весь дневной бюджет семьи среднего эмигранта.

Со ступенек Терезиного агентства было легко наблюдать за потоком машин и ловкой работой ребят. Время от времени к бегающим мальчишкам подходили мужчины средних лет, видимо папы юных бизнесменов. Отзывали кого-то в сторону и о чем-то беседовали. Издалека слов было не расслышать, но по жестам и выражению лиц, тема беседы легко угадывалась.

Папа – "Ну как Левочка сегодня день? Много заработал?"

Левочка – "Ну как, как. Как обычно. Некогда мелочь считать."

Папа – "Я просто узнать, не надо ли чего?"

Левочка – "Да ничего мне не надо. Надо что б от работы не отвлекал и не ходил тут. А то уж перед пацанами не удобно. Как маленький."

Папа – "Ничего, Левочка. Я сейчас уйду. Мама меня вот в магазин послала за продуктами. А денег то сам понимаешь …"

Лёвочка, поняв намек папы, запускал руку в оттопыренный карман и несколькими ходками извлекал оттуда кучу мелочи. Потом они перебрасывались еще несколькими фразами. Левочка с брезгливой гримасой добавлял еще несколько бумажек.

Пристыженный папа на всякий случай задавал вопрос: "Когда домой? К ужину ждать тебя?"

Лёвочка – "Как получится, не ждите. Мы тут с пацанами после работы договорились в Мак Дональд. У Мишки день рождения празднуем."

Папа (извиняющимся тоном) – "Так может все к нам придете, вот и отпразднуем. Зачем вам Мак Дональд? Наверное дорого!"

Лёвочка (все больше раздражаясь) – "Ну какой у вас день рождения? Макароны с котлетами! Тошнит уже. Потом эта дура – Лялька со своими куклами. Бабуля с лекарствами …"

И что бы уж совсем добить непонятливого папу добавлял – "Потом, может в бар пойдем. Пива выпьем."

Папа (испуганно) – "Мак Дональд, пиво – это ж алкоголь!"

Левочка (уж совсем негодуя) – "Да не паникуй. Пиво безалкогольное. Небось даже не слышал о таком. Ну ладно мне уж совсем некогда. Работать надо! Это тебе не студентов на кафедрах учить!"

Папа, слегка пристыженный и одновременно гордый за своего талантливого отпрыска, переходил улицу и по via Garribaldi отправлялся в сторону супермаркета "Conad".

Да, эти ребята явно чувствовали себя на высоте, хозяевами местной Санта-Маринельской эмигрантской жизни. Время от времени кто-то из них отправлялся в ближайшее кафе за Пепси-Колой. Проходил мимо "У Тeрезы", обводя сидящих на ступеньках презрительным взглядом.

Потом день уже начинал клониться к вечеру. Немилосердное июльское солнце начинало уходить за горизонт. Поток машин стихал. Банды юных бизнесменов – мойщиков стекол рассеивались. Из ближайших кафе уже неслись звуки живой музыки.

Потом появлялись наши граждане, явно выделяющиеся из местной публики своими манерами и одеждой. Сначала шли мимо Терезы по одному, потом потоком, громко галдя и пугая местных жителей своим грубым языком. Постоянно слышалось одно непонятное слово "Сходка".

"Сходка" – красивое слово. Когда слышишь его, ощущается нечто залихватско-казачье. Так и представляешь себе пыльную площадь с церквушкой, взмыленных коней, казаков в синих штанах с лампасами, Гришку Мелехова с чубом выпирающим из-под козырька казацкой фуражки, станичного атамана и громкие крики "Любо!"

Здесь в спокойной, тихой, курортной Санта Маринелле было все иначе.

Огромное количество нищих эмигрантов и дефицит жилья привели к тому, что люди постоянно, едва ли не раз в неделю переезжали с места на место. Своеобразным символом этого городка стал мужчина катящий коляску с горой чемоданов и его жена одной рукой держащая ребенка, а другой придерживающая эту гору. Эдакая скульптурная группа в особом Санта-Маринельском стиле. Найденное, даже ненадолго, жилье казалось вершиной счастья. Время растягивалось даже безо всякой теории относительности. Одна неделя в квартире, где можно было просто прилечь, вытянуть ноги, осмотреться – казалась бесконечным сроком. Естественно, что никто никому своих адресов не сообщал, да и уследить за ежедневными перемещениями тысяч людей было невозможно. Поэтому в каждом городке было установлено место, где собирались сотни эмигрантов за новостями, почтой и официальными бумагами.

Вначале это мероприятие именовалось собранием на открытом воздухе. Но это звучало глупо и нудно. Нормальное английское слово "митинг", сильно отдавало коммунистическим душком и воспоминаниями о советских митингах с флагами и транспарантами. Потом кто-то пошутил "сходка". И слово прижилось. С тех пор эти ежедневные, без выходных мероприятия так и именовались сходками, безотносительно к казакам и Тихому Дону.

Наша Санта-Маринельская сходка как раз располагалась на небольшой площади с ориентиром в виде Casa Ebraica и "обрезательным" объявлением. Сюда к восьми часам вечера, мимо Терезы и устремлялись толпы "бывших советских".

Начиналось все по раз и навсегда заведенному распорядку. В начале на небольшое возвышение взбирался почтальон, доставал пачку писем и начинал выкрикивать фамилии. К нему, расталкивая толпу, неслись счастливчики, кому повезло получить весточку, словно треугольник с фронта. Некоторые не могли сдержать слез получая долгожданные письма от родственников из Союза, где часто оставались больные родители. Потом на импровизированную трибуну взбирался представитель ХИАСа – еврейской организации осуществляющей связь между американским посольством и осевшими в Санта Маринелле эмигрантами.