Селефаис

© Чарный В., перевод на русский язык, 2024

© Володарская Л., примечания. Наследник, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Во сне Куранес видел город в долине, и морской берег за ее пределами, и снежную вершину, что высилась над морем, и ярко раскрашенные галеры, уходившие из гавани навстречу далеким землям, где море встречается с небом. Свое имя Куранес также обрел во сне, ведь, когда он бодрствовал, его называли иначе. Быть может, сны, где он носил новое имя, были естественны для него; он был последним из своего рода, один среди безразличных миллионов Лондона, и лишь немногие могли говорить с ним и напомнить ему, кем он был на самом деле. У него не было больше ни состояния, ни земель, и то, как к нему относились окружающие, его не заботило; он предпочитал видеть сны и писать об увиденном. Над тем, о чем он писал, смеялись те, кому он показывал свои заметки, и спустя какое-то время он начал сторониться людей, а после и вовсе прекратил писать. Чем больше он отдалялся от окружающего мира, тем удивительнее становились его сны; не стоило и пытаться доверить бумаге то, о чем он грезил. Куранесу было чуждо все современное, и образ его мыслей отличался от писателей тех лет. В то время как они тщились сорвать причудливые покровы вымысла с жизни, стремясь обнажить реальность во всей ее безобразной наготе, Куранеса занимала одна лишь красота. Когда ни правда, ни опыт не в силах были открыть ее, опорой в поисках ему продолжали служить фантазия и иллюзии, и он обрел ее на пороге собственного дома, меж смутных воспоминаний о сказках и мечтах своего детства.

Немногие знают, какие чудеса способны открыть истории и видения юности; будучи детьми, мы способны слушать и мечтать, и нашему мышлению еще не придана окончательная форма, а зрелость, отравленная скукой и обыденностью жизни, напрасно тщится что-либо вспомнить. Но иных из нас будят в ночи странные призраки окутанных чарами холмов и садов; фонтанов, поющих в свете солнца; золотистых скал, нависающих над глухо рокочущими волнами морей; равнин, что простираются до дремлющих городов из бронзы и камня; смутные образы героев, правящих белыми конями у кромки дремучих лесов; и тогда мы понимаем, что сквозь врата из слоновой кости мы заглянули в прошлое, в тот мир чудес, что был нашим, когда мы еще не были такими здравомыслящими и такими несчастными.

В старом мире своего детства Куранес оказался совершенно неожиданно. Ему снился дом, где он родился; огромный каменный особняк, увитый плющом, где жили тринадцать поколений его предков и где он надеялся встретить смерть. В небе сияла луна, и он тайно выбрался из дома навстречу летней ночи, полной ароматов, прошел через сады, по террасам, мимо величественных парковых дубов, оказавшись на длинной белой дороге, ведущей в деревню. Казалось, что от старинной деревни кто-то откусил кусок, как от луны, идущей на ущерб, и Куранес думал о том, сон или смерть таится под островерхими крышами. Улицы поросли травой; стекла домов по обе стороны были разбиты или слепо смотрели в никуда. Куранес не медлил и брел все дальше, словно ведомый некоей целью. Он не смел противиться зову из страха, что впереди лишь иллюзия, подобная стремлениям и надеждам бесцельной жизни, что ждала его после пробуждения. Ноги несли его по узкой тропе, уводившей прочь от деревенской улицы, к скалистому берегу пролива, и вот он достиг конца – перед ним был обрыв, бездна, где кончалась деревня, кончался мир, падая в безмолвную, бесконечную пустоту, и в непроглядном небе над ней не было ни обветшалой луны, ни звезд. Вера толкала его вперед, на край обрыва, прямо в бездну, и он погружался все ниже и ниже, а мимо проплывали черные, бесформенные, еще не виденные сны; сферы, окутанные слабым сиянием, – должно быть, те сны, что отчасти были ему знакомы; хохочущие крылатые твари, казалось, насмехавшиеся над сновидцами всех миров. Затем тьма расступилась перед ним, и он увидел город в долине, блистающий там, далеко-далеко внизу, под небом у моря, на берегу которого высилась снежная вершина.