Спустя несколько месяцев пребывания в лечебном заведении (по моим подсчётам) я успокоился. Я осознал, что если ничего не говорю, то ко мне не применяют физическую силу и не вкалывают успокоительное. Тогда я стал просто молчать, наблюдать за происходящим вокруг, и через какое-то время меня впервые вывели на прогулку. Там-то я и увидел стариков и старух, что стали жертвами чёрта. По большей части они вели себя нормально, но когда кто-то из них начинал говорить, то со стороны это выглядело как приступ бешенства. Теперь я знаю, что, когда открывается мой рот, выгляжу точно так же, хотя мне кажется, что я говорю простым человеческим языком.

Я помню, как у меня сняли отпечатки пальцев и взяли пробы крови. Но, судя по перешёптываниям медсестёр, ничего там не обнаружили. Как и предыдущие престарелые шизофреники, я был неизвестной личностью, ни в одной базе данных меня не существовало. Зло изменило всех нас, нашу генетику. Навсегда.

Позже, опять же из разговоров медиков, мне удалось выяснить, что всех стариков находили полностью обнажёнными, никто не мог опознать их по одежде, у них не было с собой документов, удостоверяющих личность, никто не смог бы узнать в их лицах своих детей. Они были искажены десятками лет, пролетевшими за считанные мгновения – мгновения схватки с чёртом. Анализы крови тоже ничего не давали. Посланец Зла всё продумал, никто не мог о нём рассказать, никто не начал на него охоту.

Самый сильный приступ безумия произошёл со мной спустя полгода, когда меня впервые с тех трагических событий подвели к зеркалу. В нём я увидел не двадцатишестилетнего парня, а дряхлого старика. Лицо было испещрено глубокими морщинами, тело обмякло и на конечностях проступали жуткие вены. Но самое страшное произошло с головой. На ней остался лишь небольшой клок поседевших волос, растительности, благодаря которой я был ещё жив. Чёрт не успел вырвать из меня и сожрать всю жизненную силу, всю молодость.

Ещё полгода мне потребовалось, чтобы заслужить доверие со стороны лечащих врачей, и вот теперь, сидя у себя в палате (уже не мягкой), я дописываю эти строки. Было трудно, но я сумел добыть карандаш и тетрадку, а также остро заточенный нож.

Зло не дремлет, и Посланец теперь оклемался, я это знаю. После тех событий у меня появилась незримая связь с этим существом. В местных газетах я прочитал, что бармена нашли в тот вечер мёртвым. В статье говорилось о самоубийстве, правда, я в это не верю, хотя и такое могло быть. Думаю, своего хозяина он очень расстроил, ведь не смог вовремя помочь ему при расправе надо мной.

Не знаю почему, но на меня не вышли, тоже, наверное, проделки Дьявола. Где мои документы, телефон с множеством улик, я не знаю, может, обронил в баре, может, позаботился чёртов прихвостень, пока рассказывал свои байки. Что стало с машиной, квартирой и родителями мне неизвестно. Для них я пропал без вести, и пока мне не удаётся найти способ хоть как-то заявить о себе. Да и что бы я сказал? Здравствуйте, я ваш семидесятилетний сын, не хотите ли забрать меня из дурдома? Нет, из этого ничего бы не вышло. Они не поняли бы меня так же, как и остальные.

Тем временем новых исчезновений пока не отмечалось. В нашем дурдоме шизофреников тоже не прибыло. Наверное, всё это время чёрт зализывал раны, точнее ту, что я нанёс в конце нашей схватки. Его свиной пятак пострадал, и это вывело его из привычного ритма жизни, заставило повременить с поеданием волос и молодости ни в чём не повинных людей.

Но теперь мне кажется, что всё изменилось, я чувствую и готов к этому. Сейчас он голоден как никогда и прежде, чем вновь взяться за молодёжь, придёт расправиться со мной.

Отмщение – то, без чего Зло не может существовать.

Но не только. Зло не может существовать без поддержки со стороны людей. Я понял это уже на третий месяц пребывания здесь. Медперсонал будто ничего не замечает. Будто не понимает, что все мы, старики, слишком похожи друг на друга, чтобы посчитать это совпадением. Нет уж, может, они проведут остальных, но не меня. Мой клок волос по-прежнему на месте, значит, что-то во мне осталось, что-то благоразумное.

Я не знаю, сколько их. Может, только главврач, который просто заставляет молчать остальных. Но скорее всего, что и они тоже с ним заодно. Мне страшно думать об этом, о том, сколько людей в нашем мире стоят на службе зла. Зачастую я слышу смех за своей спиной и знаю, что они надо мной издеваются, хотят вывести из равновесия, к которому я пришёл с таким трудом.

А совсем недавно, около месяца назад, один санитар так и прошептал мне на ухо, дескать, скоро всё закончится, ОН возьмёт своё.

После его слов я не мог успокоиться несколько часов, и на меня опять накинули смирительную рубашку. С трудом, но я убедил себя, что мне это привиделось, что ничего подобного санитар не говорил. К сожалению, я не могу ни в чём быть уверен наверняка, ведь я, в конце концов, сумасшедший.

Ничего, пусть шепчутся, пусть смеются. Зато я остался по другую сторону и буду тут до конца, который, по моему убеждению, совсем близко.

Уже третью ночь кряду я вижу за окном тёмный силуэт с горящими глазами и мохнатым хвостом. Я жду, когда он осмелеет и придёт за мной. Нож надёжно запрятан, но я быстро его достану. Не знаю, хватит ли сил моему бренному телу, но всё же буду биться до конца. Ничего другого мне не остаётся.

Очень долго я хотел покончить со всеми своими страхами и применить нож на себе. Жить в таком состоянии я больше не могу. Но всё же продолжаю держаться. Ведь если есть сила, пославшая в наш мир ТАКОЕ, значит, и жизнь после смерти тоже есть. И я ни за что не хочу оказаться там, где оказываются все самоубийцы, по крайней мере, по православным поверьям.

А эта запись? Что ж, когда-нибудь её обнаружат. И я молю Бога, чтобы нашёлся хоть один человек, который не посчитает эти строки записками сумасшедшего.