Не так древен Рим, как его малюют

5. О том, как тень империи сама стала империей

Даже не камнем, а увесистым булыжником в огород официальной хронологии Рима является история «Священной Римской империи». Проблематично уже само существование этого образования в качестве империи рядом с державой, доминирующее положение которой на мировой арене того времени не оспаривается даже историками традиционной школы. Имеется в виду Византия.

На каких правах существовала суверенная оттоновская держава, если даже традиционными историками она рассматривалась как продолжение «империи Запада», правители которой в свою очередь считались императорами византийской линии, т.е. представителями той же Византии?

Для справки: Карл Великий считался преемником не Ромула Августула, а низложенного в 797 году Константина VI, т.е. 68-м византийским императором! Даже если считать эту преемственность выдумкой политически мотивированных историков, как, собственно, оно и было на самом деле, в сухом остатке все равно остается страстное желание провинциальных летописцев изображать своих царьков в виде базилевсов, что тоже говорит о зависимости, хотя бы ментальной.

Я хочу сказать, что даже коронацией указанного Карла римским папой и созданием в пику Византии «империи Запада» не удалось завуалировать зависимость этого Запада от Константинополя. Причем, подобострастное отношение западных хронистов к восточным императорам, уподобление им своих правителей – не единственное и не самое главное, в чем эта зависимость проявилась. Имеются и более осязаемые ее формы.

Что касается деяний Карла Великого, то это в первую очередь обстоятельства, составляющие изнаночную сторону его коронации и характеризующие его отнюдь не как самостоятельного правителя, тем более – императора. Кстати говоря, несоответствие этих обстоятельств официальной точке зрения на роль и статус предводителя франков в европейской политике делает их неизвестными широкому кругу читателей. Излюбленный прием политически мотивированных историков: факты предаются забвению в случае их несоответствия требованиям заказчика.

Итак, что же это за обстоятельства? Вполне ожидаемым со стороны Империи было проявление недовольства по поводу «самозахвата» власти, которым надо считать коронацию Карла в обход имперского начальства. Неожиданным оказалось другое: вождь франков не испытал особой радости по поводу проявленной папой инициативы. Объяснение этому может быть только одно: Карл, которому польстило оказанное папой доверие, тем не менее, был совсем не в восторге от конфликта с Востоком, в который могло втянуть его папское самоуправство.

Дальнейшие его действия являются подтверждением этого. Оказывается, он был совсем не против утверждения своей кандидатуры Константинополем, будучи готовым ради этого пойти на беспрецедентные меры. Обсуждалась даже возможность брака между ним и императрицей Ириной, для чего в Константинополь с соответствующими предложениями были отправлены эмиссары. В случае благополучного исхода этого предприятия вождь франков стал бы полноправным византийским императором. Но тут возникло неожиданное препятствие. В 802 году в результате дворцового переворота Ирина была арестована и отправлена в изгнание на остров Лесбос, где в следующем году и скончалась.

Карл, тем не менее, не оставил попыток наладить отношения с Востоком и легализовать свою коронацию. В 812 году путем переговоров с тогдашним византийским императором Михаилом I ему как будто удалось устранить неприятный эффект от папской инициативы, для чего пришлось пожертвовать даже захваченными ранее Венецией и Далмацией.

Этот факт говорит о чрезвычайной важности для него решения этого вопроса. Выходит, зависимость так называемой «империи Запада» от Константинополя ни в коей мере не была на тот час преодолена, что бы ни говорили по этому поводу прозападные хронисты. Признавал все-таки предводитель франков в базилевсе вышестоящее начальство, а, значит, был ниже его по рангу и не самостоятелен в своих поступках.

Да, кстати, а почему «империи Запада», а не «Западной Римской империи»? Именно потому, что и была она только «западной», а отнюдь не «Римской». «Империя франков» тоже подходит. То есть не просто так в названии не хватает слова «Римская». Это была оговорка по Фрейду. Историки сами себя изобличили, осторожничая с названием.

Да и, собственно, какой там «римский император»? Ведь им был Михаил I, а до него Никифор I, сместивший Ирину. Карл-то тут при чем? И в каком качестве его здесь можно представить? Разве что в качестве самозванца. Его римское императорское достоинство, таким образом, повисает в воздухе и все попытки комментаторов наделить его им выглядят неуклюжими и политически мотивированными.

Такими же надо считать и попытки приписать ему «возрождение» «Римской империи». Ничего он не возрождал. Да и нечего было возрождать. Все это прекрасно существовало и без него в виде Византии.

Интерес в данном контексте вызывают также попытки сближения пап с Византией и в целом подобострастная позиция пап по отношению к Империи. Это тем более вызывает изумление, что, судя по россказням историков, представители «апостольского престола» вполне самостоятельно осуществляли коронования еще со времен династии Меровингов.

Так реймсским архиепископом Ремигием без всякой оглядки на Константинополь был коронован и крещен самый видный из Меровингов – Хлодвиг I. Причем, крещение это, как сказывают, было не византийского толка, а латинского, что призвано укрепить нас в мысли о полной эмансипации Запада в ту давнюю пору.

Почему-то, правда, не укрепляет, а только наводит на мысль, что случился сей инцидент гораздо позже – в ту пору, когда произошло действительное, а не мнимое разделение Церкви и Империи, следствием которого и стала полная эмансипация папства. Я имею в виду XI век и спор по поводу филиокве.

На этом фоне Меровинги выглядят королями эпохи крестовых походов. И этому можно найти убедительное подтверждение. Вот некоторые детали коронации Хлодвига в описании Григория Турского: «Епископ с превеликой радостью велел приготовить купель для крещения. На улицах развешивают разноцветные полотнища, церковь украшают белыми занавесами, баптистерий приводят в порядок, разливают бальзам, ярко блестят и пылают благовонные свечи, весь храм баптистерия наполняется божественным ароматом. И такую благодать даровал там бог, что люди думали, будто они находятся среди благоуханий рая. И король попросил епископа крестить его первым. Новый Константин подошел к купели, чтобы очиститься от старой проказы и смыть свежей водой грязные пятна, унаследованные от прошлого. Когда он подошел; готовый креститься, святитель божий обратился к нему с такими красноречивыми словами: «Покорно склони выю, Сигамбр, почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал»…

…Так король признал всемогущего бога в троице, крестился во имя отца и сына и святого духа, был помазан священным миром и осенен крестом Христовым. А из его войска крестились более трех тысяч человек. Крестилась и сестра его Альбофледа, которую спустя немного времени взял господь… Обратилась и вторая его сестра, Лантехильда, до этого сторонница ереси ариан; признав единосущность сына и святого духа с отцом, она была миропомазана».

Понятия о Троице и единосущности Сына с Отцом суть выражения Никейского Символа веры, принятого христианством в 325 году. Это вроде бы говорит в пользу факта крещения Хлодвига в 496 году. Но, как было отмечено выше, никейское понимание христианства никак не могло распространиться ранее крестовых походов, поставивших точку в доминировании Востока над Западом. Даже официальные источники пестрят сообщениями о вопиющей непоследовательности Константинополя в этом вопросе, об иконоборчестве и прочих антихристианских «ересях», в которые впадали византийские императоры, начиная с Константина, все первое тысячелетие. А ведь именно позиция императора, а не какого-то там римского папы, была доминирующей в Империи. То есть, если такое понимание и существовало, то лишь в рамках карликовой секты, преследуемой официальным Константинополем и обладающей влиянием разве что на своих немногочисленных адептов. О крещении королей в таких условиях даже речи быть не может.

К тому же даже «никейским» такое незрелое, «катакомбное» христианство назвать сложно. Лишь иудео-христианская доктрина могла лежать в его основании. Поэтому, не правы также и те, которые, основываясь, вероятно, на монополии Константинополя в духовной сфере в ту пору (что, впрочем, абсолютно справедливо), утверждают, что Хлодвиг был крещен в православие.

Возможно, поводом для этого послужило и уподобление его в тексте Константину Великому («Новый Константин»), основанное скорей всего на сходстве между собой двух эпизодов из жизнеописаний правителей. По преданию перед битвой с алеманнами, Хлодвиг, подобно Константину перед битвой с Максенцием, пообещал, что в случае победы примет христианство.

Впрочем, это сравнение скорей всего надо отнести на счет заинтересованности католика в возвеличивании единоверцев, в подчеркивании их незаурядности и могущества.

Да и не был Константин православным. Несмотря на данное перед битвой обещание, он крестился лишь перед самой смертью и не в православие, а в арианство. Согласно «Жизни Константина» («Vita Constantini») Евсевия Памфила, его крестил арианский епископ Евсевий Никомедийский – факт, который долгое время не позволял католикам отнести Константина к лику святых. Самое замечательное, что он сделал для христианства – это объявление свободы вероисповедания в Империи в виде Миланского эдикта 313 года.

Итак, проявление самостоятельности папой в случае с Хлодвигом удивлять нас не должно. Это просто традиция такая – изображать пап всегда и везде полностью самостоятельными во всем.

Собственно, даже в случае с Константином Великим можно наблюдать попытку следования этой традиции – правда, неудачную. Согласно упомянутой выше грамоте «Константинова дара» Константина крестил не Евсевий Никомедийский, а римский папа Сильвестр I (314-335), и не где-нибудь, а в Риме (итальянском, конечно). Константин согласился на это, будучи излеченным папскими молитвами от проказы. В придачу к согласию на крещение папа получил – ни много, ни мало – права на управление Италией в статусе, практически равном императорскому.

А вот еще один момент, подчеркивающий могущество и самостоятельность пап – правда, теперь уже современников Карла Великого. Короновали они «императоров», оказывается, не чем-нибудь, а короной того же Константина Великого. По свидетельству Дитера Хэгермана папа Стефан IV именно этой короной короновал повторно Людовика Благочестивого – сына Карла Великого.¹²

Какими же коронами в таком случае пользовались византийские императоры? Неужто самоделками? Вот уж не верится в наличие императорской короны у пап. Да и в то, что католика могли короновать короной схизматика, каковым был Константин Великий, верится не очень. Но и сказать, что больше доверия вызывают сведения о заискивании папства перед базилевсами и о короновании по их представлению, было бы опрометчиво. Верится на самом деле в то, что и могущество пап и их раболепие имели место, но в разные эпохи.

То есть, коронация Хлодвига, как, собственно, и Карла Великого, являются просто вставками позднесредневековых реальных инцидентов в историю раннего средневековья.

Чего стоит в этом контексте титул императора какой-то другой империи, кроме Византийской?

Все это касается и державы, созданной Оттоном I в 962 году и претендующей на преемственность от империи франков. Относительно заключительных этапов ее существования, когда она превратилась в конгломерат полунезависимых немецких княжеств, Вольтер как-то высказался следующим образом: «Государственное образование, именовавшееся Священной Римской империей, не было ни священной, ни римской, ни империей». С этим можно согласиться лишь отчасти: на самом деле эта характеристика применима практически ко всему периоду ее существования.

Чтобы признать возможность существования данного государства именно в качестве империи, придется согласиться с тем, что оно было частью Византии, или даже переименованной Византией. Это западные виртуозы пера придали ей сугубо германский, суверенный, облик, оттеснив, таким образом, Византию на задворки цивилизации. Возражений не было, поскольку не было уже и самой Византии во времена их творчества. В те времена даже само подлинное название Византии – Романия, т.е. Римская земля – появилось обыкновение замалчивать или присваивать другим образованиям, в результате чего на карте мира появилась, например, «Румыния» (Цара Ромыняска, т.е. terra или «земля» римская), ранее называвшаяся Валахией.

То есть на самом деле была лишь одна Империя и она до своего падения не была германской. «Как на небе только один Бог, так и на земле только один папа и один император», – сказал как-то Фридрих Барбаросса, косвенно признав, подобно Одоакру, что возглавляемое им государство является всего лишь частью Византии, ее придатком или федератом.

Ибо только имперский статус Византии не может быть оспорен.

Одним из наиболее весомых аргументов в пользу этого является лояльное отношение германских императоров, по сути младших императоров, «цезарей», к «августам», т.е. к вышестоящему имперскому начальству.¹³

Здесь надо вспомнить, как упорно отказывался Фридрих II от похода в Святую Землю. С чего бы это? Разве на Священной Римской империи не лежала обязанность защищать Святую землю и Гроб Господень от нечестивцев-магометан? Ведь она официально считалась «защитницей церкви». Но мы видим, что император (имеется в виду в первую очередь Фридрих II) как раз не слишком был обеспокоен положением дел в Палестине и до последнего отказывался от участия в крестовом походе, из-за чего неоднократно отлучался папами от церкви. Более того, он водил дружбу с этими самыми магометанами и даже мирным покорением Иерусалима в 1229 году был обязан приятельским отношениям с египетским султаном Аль-Камилем из династии Айюбидов.

Может показаться, что Фридриху была безразлична судьба Империи или даже, что в этом конфликте он был на стороне ее врагов. Но здесь надо учесть, что роль сельджуков в этой истории была не столь однозначной, как это преподносят. На самом деле их враждебность к Византии была несколько преувеличена, т.е. если и имела место, то лишь по отношению к пролатинской группировке в руководстве Империей, пытавшейся наладить диалог с Западом и пойти ему на уступки в вопросах веры.

Здесь может возникнуть вопрос, а какое дело до вопросов веры в Империи было диким туркменским скотоводам, каковыми обыкновенно считают сельджуков? Диким туркменским скотоводам, действительно, никакого. А вот сельджукам было до этого дело. Поскольку имели они отнюдь не азиатское, а вполне местное происхождение. Да и скотоводами они были липовыми. А поэтому позиция, занимаемая руководством Империи в теологических и прочих спорах с Западом, была им далеко не безразлична.

Сейчас не так часто, но все-таки можно услышать, что мусульмане того времени с пиететом относились к христианским ценностям. Уже одно это серьезно дискредитирует идею защиты от них христианских святынь, выдвинутую для оправдания крестовых походов. Но если я скажу, что серьезных расхождений между православием и исламом в ту пору вообще не существовало, то это уже со всей остротой поставит вопрос об истинных целях крестовых походов. Нуждались ли в защите указанные святыни, если мусульмане почитали Ису, как одного из своих пророков, да и вообще относились к православию того времени весьма уважительно?

Сообщается, например, что тотчас по взятии Константинополя в 1453 году Мехмет II приказал заштукатурить или сбить фрески с христианскими сюжетами в Софийском соборе, продемонстрировав тем самым антихристианскую направленность своего похода. Но это опровергается самими турками. «При описании истории храма Святой Софии в современном издании «Вся Турция» сообщается следующее: «Преобразование св. Софии в мечеть было произведено с большим уважением к зданию… На месте амвона была водружена кафедра и михраб для молитв… Но иконы, иконостас и мозаики христианской церкви остались нетронутыми; были даже сохранены некоторые мозаики с изображением людей». Согласно хронологической таблице перестроек и других изменений в храме Святой Софии, внутренние христианские мозаики были закрыты штукатуркой лишь около 1750 года, то есть в середине XVIII столетия. Другой справочник по истории Святой Софии утверждает, что «несмотря на мусульманский запрет использовать какие-либо человеческие изображения, он [Магомет II] сохранил множество христианских мозаик, включая изображение Богородицы с младенцем на апсиде. Эта мозаика не была заштукатурена вплоть до второй половины XVII века». Впрочем, в переработанном новом издании этой же книги сказано более четко: «Богородица с младенцем Христом и архангелы были заштукатурены в правление Махмута I (1730 – 1754)». При этом добавляется, что некоторые другие мозаики были закрыты в начале XVII века в правление Ахмета I (1603 – 1619).

Так или иначе, но становится очевидным, что по крайней мере до начала XVII века (а может быть, и позже) храм Большой Софии, в котором уже много десятков лет молились султаны, так и не изменил своего облика христианского храма. Другими словами, стамбульские султаны, вплоть до XVII века, а возможно, даже до XVIII века, молились в христианском храме!» ¹⁴

Сельджуки относились к христианским святыням не менее уважительно, чем османы, хотя, как сообщает нам история, были в отличие от них пришельцами издалека. Взять хотя бы следующий факт. После захвата Иерусалима в Святом городе сразу прекратил существование патриархат восточного обряда. То есть, при нечестивцах-сельджуках он вполне сносно существовал, а вот при братьях-христианах ему быстренько пришлось свернуть свою деятельность во избежание осложнений. В Иерусалим стали назначаться патриархи, подконтрольные папе, византийские же патриархи в целях безопасности перенесли свою резиденцию в Константинополь.

Лишь с отвоеванием Иерусалима в 1187 году войсками «нечестивца» Саладина, настоящий византийский патриарх смог вернуться в Святой город. «Этот факт тоже сам по себе замечательный, – пишет по этому поводу Смоленцев-Соболь. Получается, что Саладин боролся с христианскими рыцарями и в конце концов ликвидировал их «латинский патриархат» в Иерусалиме. Но при этом дал возможность Константинополю восстановить исторический и канонический Патриархат после того, как латиняне были выдавлены из Иерусалима. Дать хоть какое-то объяснение этому можно только в рамках византийского противостояния Риму».¹⁵

Кстати, занятия сельджуков скотоводством есть также полностью приписанная им вещь. Если они и водили за собой скот, то вовсе не из соображений его разведения и продажи. Любое воинское сообщество того времени, находясь длительное время в походе, вынуждено было иметь при себе скот, дабы использовать его для пропитания. Такова в то время была специфика военных действий. Даже за более современной армией Наполеона тащился огромный обоз с провизией и публичными девками для солдат.

При этом, наивно было бы думать, что скот сельджуки вели из мест постоянной дислокации войска. Конечно же, стада образовывались в основном в результате грабежа территорий, по которым это войско проходило.

Я хочу сказать, что сельджуки – это на самом деле войско, точнее, «народ-войско», как выразился Л.Гумилев в отношении монголов, поскольку в походы они выступали вместе с женами и детьми. И то, что при этом войске были стада скота, сути дела не меняет.

К подобным выводам подводит нас и «Всемирная история»: «В XI веке сельджукские огузы из Средней Азии продвинулись в Иран и Переднюю Азию. Столкнувшись с другими кочевыми завоевателями – караханидскими тюрками, знать сельджукских огузов обратилась к сыну и преемнику Махмуда Газневи, султану Масуду, с просьбой предоставить ей земли для кочевания в районе Абиверда, Серахса, Нисы и Мерва, обещая нести за это военную службу. Масуду пришлось уступить и предоставить сельджукам в 1035 г. часть просимых ими земель. Соседство воинственных кочевников оказалось бедствием для пограничных со степью сельских районов. (Выделено мною. – Г.К.) С каждым годом военно-феодальная знать сельджуков становилась все более настойчивой в требованиях новых земель. Наконец Масуд двинул против сельджуков свои войска. Однако сельджукские вожди Тогрул-бек и Чагры-бек нанесли им полное поражение (1040 г.) и открыли себе дорогу в Хорасан и Западный Иран».¹⁶

Явно не о скотоводах здесь речь. Такие поражения правительственным войскам могут нанести только профессиональные воины. Скотоводам, пусть даже воинственным, такое не под силу.

Итак, не разгром сельджуков был главной целью крестовых походов. Византию пытались приструнить. Сельджуки же оказались на линии огня, будучи византийскими федератами, союзниками – византийским войском, если хотите. Об этом говорит даже само их название, однокоренное с английским soldier, т.е. «солдат». И, конечно же, им была небезразлична судьба Империи и веры, которая на тот час была у них общей с Византией.

На антивизантийский характер Крестовых походов указывали многие хронисты, что зафиксировал, например, Ф.И.Успенский: «Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так: «Боэмунд имел старую вражду с императором и таил в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой; общим движением на Восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы и по преимуществу Боэмунд только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом же деле имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем».

То есть, для вида говорили о походе на Иерусалим, для вида говорили об освобождении Святой Земли от ненавистных сельджуков. На деле же, именно арианская (иудействующая) Византия, не признавшая «филиокве» в 1054 году, была изначальной и единственной целью латинских поползновений.

Применительно к Фридриху II все это означает следующее. Не желал он христианизировать (окатоличивать) Империю вместе с крестоносцами. В противном случае о его дружеском расположении к ее федератам-сельджукам не могло бы быть и речи. А может, он и сам, как византийцы, не был католиком?

И на этот вопрос можно ответить утвердительно.

Тому, что Фридрих не являлся сторонником западной модели христианства, служит подтверждением его перманентная борьба с папами и статус еретика, неоднократно отлученного от церкви. Вовсе не случайно в «Божественной комедии» Данте он назван ересиархом и помещен в шестой круг ада вместе с еретиками в огненных гробницах. И это невзирая на то, что он был основателем Неапольского университета и фактическим создателем итальянского литературного языка. Нет никаких сомнений в том, что Фридрих был приверженцем рационалистического мировоззрения, коим, очевидно, являлся протоиудаизм мессианского толка – официальная религия Византии, представленная в традиционной истории иконоборчеством.

О нравах при дворе Штауфенов лучше всего расскажет следующий фрагмент. «Красноречивые чиновники государственного управления также принадлежали к придворному «круглому столу», как и ученые, чужеземцы и земляки. В этом кругу, где никакая мысль не была слишком смелой (если, конечно, высказывалась с необходимым тактом по отношению к повелителю), Штауфен произнес однажды знаменитые слова о трех мошенниках – Моисее, Мухаммеде и Христе. «Изобретателем» этого остроумного пассажа, каравшегося в то время смертью, он, однако, не был: оно родилось уже к началу XIII века в кругах аверроистов Парижского университета. Однако папа Григорий все же мог надеяться, что ему поверят, когда весной 1239 г. писал в связи с новым отлучением Фридриха II от церкви: «Этот король чумы утверждает, будто бы весь мир (воспользуемся его словами) был обманут тремя мошенниками – Моисеем, Мухаммедом и Христом, – два из которых почили во славе, а третий – вися на деревяшке… Эту ересь оправдывает он заблуждением, что якобы человек вообще не имеет права верить во что-либо, что не может быть выявлено природой и разумом».

Самый значительный хронист папской партии, францисканец Салимбене из Пармы, вероятно, размышлял вскоре после смерти императора о том блестящем времени, когда с глубоким уважением – причем к еретику, если вообще не к Антихристу! – писал: «Если бы он был добрым католиком, возлюбил бы Бога и церковь, мало кто на свете смог бы сравняться с ним. Однако он думал, что душа неотделима от плоти. То, что он сам и его ученики могли найти таким образом в Священном Писании, приводило их к доводу против существования жизни загробной. Поэтому он и его соратники больше наслаждались жизнью земной». ¹⁷

Как видим, показное почитание Иисуса при дворе Штауфенов, – а к нему пришлось прибегнуть после катастрофы 1204 года, – отнюдь не мешало этому двору быть оплотом вольнодумства, а самому Фридриху – высказывать еретические мысли, граничащие с антихристианством.

Император также симпатизировал катарам – врагам католицизма, при всем том, что империя считалась защитницей христианства, и не французы, а именно немцы должны были бы усмирить мятежный Лангедок. Но он даже и бровью не повел по поводу этого. Если империя та была германо-итальянской, то где согласие двух ветвей? Никакие ухищрения историков не в состоянии совместить несовместимое. Папство и империя (германская) отнюдь не близнецы-братья. А вот с французами иначе. Они с католическими папами – не разлей вода.¹⁸

Федератами, т.е. воинством Рима, (отнюдь не папского, конечно), его союзниками, были немцы. Тяжесть крестовых походов, поэтому, приходилось нести Франции. Оттого и называли крестоносцев «франками», а не «германцами».

В рамках данной версии становятся понятными мотивы борьбы пап с германскими императорами, не поддающиеся осмыслению в рамках официальной их трактовки. С чего бы это папам освобождаться от имперской зависимости, если императоры по утверждениям историков были «защитниками церкви»? На деле же выходило так, что не Германия, а Франция выполняла роль «защитницы». Отсюда следует, что германские императоры являлись защитниками какой-то другой церкви. С учетом сказанного выше нетрудно прийти к выводу, что это была церковь восточного обряда, а сами императоры – ставленниками Константинополя.

Все это опять-таки нарушает сложившуюся хронологию Рима. И вот каким образом.

Если Византия даже во времена Штауфенов могла оказывать давление на Западную Европу, отчего последней приходилось снаряжать экспедиции для борьбы с ней, то, значит, все сказания о самодостаточности и независимости от Византии прежних западноевропейских «империй» и папства были именно сказаниями, т.е. фикцией. Причем, под «экспедициями» здесь подразумеваются не только крестовые походы, включая и поход против альбигойцев, но и борьба гвельфов и гибеллинов, являвшаяся неотъемлемой частью этих походов. Ведь мы условились, что «Священная Римская империя» на первых порах (до воцарения Габсбургов и потери итальянских владений) была закамуфлированной Византией, или тенью Византии, что автоматически превращает папистов-гвельфов в противников Византии с ее сторонниками гибеллинами.

Получается, для того, чтобы узнать историю Рима во всей ее полноте, достаточно просто изучить историю крестовых походов. Последняя явилась своеобразной матрицей, с помощью которой были сконструированы все предыдущие события мировой истории. Именно восприятие папского Рима в образе победителя тоталитарной Империи, – будь-то Византия или Священная Римская империя, – было выгодно папству для утверждения его главенствующей роли на поствизантийском пространстве. Этот образ и был многократно продублирован и размещен в прошлом проватиканскими составителями истории для усиления его воздействия на умы.