Посланник МИД. Книга третья

– Когда английский министр упрекнул фюрера за его пренебрежение к договорам и подписям, тот ему ответил насмешливо: «Когда Блюхер при Ватерлоо пришел на помощь Веллингтону, разве его спрашивали о том, соблюдал ли он договоры?», – Вы представляет мистер Козыреф, каков наглец?, – возмущался Эррио.

Я собрался с духом и ответил ему:

– Более чем… Вы же знаете, что я близок к верхушке рейха и лично знаком как с Гитлером, так и с его окружением…

– По имеющейся у меня официальной и секретной информации можно сделать следующие выводы господин Эррио:

Первое, Гитлер согласился бы на заключение двусторонних пактов о ненападении или договоров об арбитраже, но против взаимопомощи.

Второе, он не принимает всерьез Дунайский пакт, заявляя, что Австрия желает присоединиться к Германии.

Третье, Германия вернется в Лигу наций только в том случае, если получит мандаты на колонии.

Четвёртое, он требует, чтобы тоннаж германского флота составлял 35 процентов тоннажа британского.

Пятое, Германия уже располагает от 1500 до 1800 военных самолетов – больше, чем Англия.

Шестое, Гитлер хотел бы прямого соглашения между Великобританией и Германией.

Седьмое, он намерен сформировать 550 -тысячную армию – 36 дивизий, – чётко я всё перечислил, добавив в конце доверительно:

– И наконец, господин Эррио, по последним моим данным… рейхсвер уже состоит из 27 дивизий… Франция же имеет, насколько известно в Берлине… 30 дивизий вместе с североафриканскими…

Эррио был ошеломлён моим откровением и задумался…

Я не мешал ему, и мы прошагали молча до конца аллеи, затем он снова начал говорить:

– Спасибо за ценную информацию, господин Козырев… Я глубоко сейчас размышлял над положением моей страны. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы помочь нашему нынешнему премьеру Фландену, которого я хорошо понимаю, увеличить нашу армию.

– Однако численность армии не исчерпывает всей проблемы, – вставил я.

Эррио согласно кивнул и продолжил:

– Несмотря на столь очевидные недавние заявления министра обороны генерала Морэна в совете министров об угрозе «прорыва фронта в результате внезапной лобовой атаки» и «углубления прорыва моторизованными частями», он всё же отверг предложения Поля Рейно по увеличению армии, – с сожалением сказал мой собеседник.

– Между тем Германия вооружается, не признавая никаких ограничений, – напомнил я ему реалии.

Эррио ещё больше нахмурился и ровным тоном заговорил:

– Мне кажется, что на протяжении всей своей политической карьеры я предпринял всё возможное, чтобы склонить её к соглашению с нами…

– В Лондоне в 1924 году я вел с ней переговоры на началах полного равноправия… она располагала полной свободой для защиты своих интересов. Я помог ей вступить в Лигу наций. В Лозанне я был с ней весьма либерален.

– Но я больше не верю её слову. Теперь я знаю, что Штреземан был обманщиком. Когда был принят план Юнга, Германия поклялась соблюдать добровольно принятые ею обязательства. Но она не сдержала своего слова. Нельзя верить Германии. От неё довольно легко добиться подписи под каким-либо документом, но она не уважает этой подписи. Весьма прискорбно, но это факт. Я знаю, что не только я, но и многие другие поддадутся иллюзии достигнуть столь желанного сближения между двумя великими странами. Но если они добросовестные люди, им придётся отказаться от этого намерения, – с грустью констатировал Эррио очевидное.

– Что же делать?, – воскликнул я. – Франция с ее 40 миллионами жителей не сможет одна противостоять государству с 60-миллионным населением. Будучи аграрной страной, она не сможет вооружиться столь же быстро и мощно, как страна с высококонцентрированной промышленностью, в которой силы человека многократно умножаются силами машины и которая противопоставляет грубый материализм вашему идеалистическому индивидуализму. Где вам искать поддержки?, – подводил я своего собеседника к нужному мне выводу.

– Мы можем рассчитывать на Югославию и на Чехословакию, – по деловому сказал Эррио и продолжил:

– Несмотря на свои колебания и приступы близорукости, Англия в случае опасности не откажет нам в помощи своей авиации и своего флота. Я не верю в франко-итальянскую дружбу. Я высоко ценю итальянский народ… и как культурный человек, я связан с его цивилизацией и с его прошлым. Но его правительство нас ненавидит. Наши отношения омрачены рядом спорных территориальных проблем. Мне кажутся смешными эти официальные и добровольные послы, которые ездят в Рим, смиренно выпрашивая автограф или фотографию. Муссолини ненавидит в нашем лице ту самую демократию, которую он отверг. Вопреки всем соглашениям он домогается Туниса… он хочет даже гораздо большего. Я не раз говорил президенту республики: «Что касается Италии, то мы должны всего опасаться и ни на что не надеяться». Мне говорят: «Не следует строить внешнюю политику на идеологических основах». Конечно, это так. Но неужели мы настолько глухи, чтобы не слышать бесконечных выпадов диктаторов против демократических государств?, – задал в конце риторический вопрос Эррио, но в этот раз он не стал делать паузу и сам перешёл к обсуждению нужного мне вопроса.

– Господин Козырев… я изучаю карту. Я вижу на ней только одну страну, которая была бы для нас необходимым противовесом и могла бы создать в случае войны второй фронт. Это Советский Союз. Я говорю и пишу об этом уже с 1922-то года. На меня смотрят, как на коммуниста или безумца. Даже царь при всем своем деспотизме пошел некогда на союз с французской республикой. Неужели наша буржуазия, наша печать окажутся менее умными? Что касается меня, я не изменю своих убеждений. По моему мнению, это диктует сама логика развития и даже просто здравый смысл. По этому 4 апреля этого 1935 года под впечатлением дурных вестей из Германии именно я нанес визит вашему послу Потемкину и обсудил с ним условия франко-русского соглашения, – с ноткой гордости произнёс мой собеседник.

– Но сейчас всё застопорилось?, – снова не воздержался я от реплики.

– Совершенно верно, господин Козырев, – невозмутимо ответил мне Эррио и пояснил:

– Возникло два затруднения: Первое, Советский Союз требует, чтобы был упомянут параграф 7 статьи 15 Устава Лиги наций, предусматривающий свободу действий в случае неспровоцированного нападения и отсутствия единогласия. Лаваль соглашается, ставя, однако, это решение в зависимость от согласия гарантов Локарно. Литвинов, сославшись на общественное мнение СССР, высказал пожелание, чтобы Локарно не упоминалось.

Второе, Франция требует, чтобы оказание взаимной помощи было поставлено в зависимость от решения Совета Лиги наций…

Видя моё недовольное лицо, Эррио улыбнулся и сказал:

– Господин Козырев, Вы наверное один из тех редких дипломатов, что совершенно не скрывают своих чувств… – Как Вам удаётся терпеть Гитлера и его клику?, – спросил он удивлённо.

– Господин Эррио… если знаешь, что твои намерения чисты и благородны, то можно вытерпеть кого угодно, – с пафосом ответил я.

– Я с Вами согласен, но наверное не смог бы…, – с прежней улыбкой сказал мой собеседник и продолжил уже серьёзно:

– Основываясь на Вашу информацию о приготовлениях Гитлера, я думаю, что смогу снять эти несущественные разногласия с нашей стороны…

На этом мы расстались, договорившись держать друг друга в курсе дела.

Затем я подробно обо всё проинформировал… своего германского «шефа» – фон Риббентропа. Предварительно получив на это согласие Центра…

Необходимость такого шага я аргументировал пред Москвой как минимум тем обстоятельством, что так или иначе о переговорах и станет известно в Берлине… Очень уж всё не держалось во французских политических кругах.

А получив от меня информацию в полном объёме я ещё больше вырасту в глазах моего гитлеровского руководства.

Вторым обстоятельством было одно незавершённое дело…

А именно способствование урегулированию торговых отношений между СССР и Германией.

Я не безосновательно считал, что, получив сигнал из Парижа о готовящемся договоре, Гитлер захочет воспрепятствовать этому.

По этой причине я приписал от себя в донесении в Берлин, что, по моим сведениям, заключение СССР всеобъемлющего торгового договора с Германией отложит или и вовсе отменит русско-французское сближение.

Я знал, что в проекте соглашения с Германией, СССР гарантировал германской тяжелой промышленности сверх обычного товарообмена «дополнительные» заказы на сумму до 200 миллионов рейхсмарок.

В Берлине говорили, что «в деловых отношениях с Советами, Германия выйдет на первое место среди капиталистических государств. Советский Союз погашает свою задолженность и продает Германии множество товаров, а в благодарность за пунктуальное осуществление платежей он получит кредиты на пять лет».

– Не плохое дельце, – подумал я тогда, – на пять лет отложить войну.

– Ведь никто же не воюет с добросовестным деловым партнёром, да ещё и должником?, – задавался я риторическим вопросом.

***

Сталин ещё раз любовно провёл рукой по только что доставленному из Берлина экземпляру «Соглашения между Правительством СССР и Правительством Германии о дополнительных заказах СССР в Германии и финансировании этих заказов Германией».

Затем он снова прочёл скупые строки преамбулы соглашения:

«Между Германским Правительством, представленным германским Министром Хозяйства, и Правительством Союза Советских Социалистических Республик, представленным Торговым Представителем СССР в Германии, имели место переговоры о выдаче Торговым Представительством в Германии дополнительных заказов, приведшие к следующему соглашению.

I.

Торговое Представительство СССР в Германии изъявляет готовность выдать немецким фирмам-поставщикам дополнительные заказы в сумме 200 млн. марок, причем оно исходит из того, что желательные ему товары будут поставлены по приемлемым ценам и на соответствующих условиях поставки. Дополнительные заказы охватывают исключительно поставки для инвестиционных целей, т. е., в частности:

оборудование фабрик,

установки,

оборудование.

всевозможные машины,

аппараты,

оборудование для нефтепромышленности,

оборудование для химической промышленности…

Затем Сталин улыбнулся своим мыслям и неторопливо набил трубку смятой папиросой марки «Герцеговина флор». Ловко чиркнул спичкой по коробку и с удовольствием затянулся.

Неспеша поднялся со своего места и стал медленно прохаживаться по кабинету.

Всё это время… тихо, как мыши… в его кабинете сидели нарком внешней торговли Розенгольц и нарокоминдел Литвинов.

– Так… на 200 миллионов марок расщедрился этот подонок Гитлер, – наконец прервал тишину голос хозяина кабинета.

От внезапности гости вздрогнули.

Розенгольц поспешил уточнить:

– Наш торгпред там… товарищ Канделаки… сообщает, что и ещё на 64 миллиона рейхсмарок удалось уладить прежних разногласий…

Сталин остановился, сверкнул глазами и резко спросил:

– А ваш этот Кандэлаки не сказал, кого за это всё нужно отблагодарить?

При этом Сталин ткнул трубкой в сторону своего рабочего стола, где лежало соглашение.

Розенгольц грязно выругал себя в мыслях за идею, подвести Сталина к вопросу о наградах, но быстро собрался, подскочил и чётко ответил:

– Все мы считаем, что это всё ваша заслуга… товарищ Сталин…

– Наш вы дорогой вождь и учите…, – завёл уже привычную шарманку паркетный шаркун, но был снова прерван взмахом руки Генсека.

Глава 3.

Следующим моим парижским визави был военный – некто подполковник де Голль…

О нём мне просто кричало моё подсознание, как только я плотно занялся французскими делами…

В голове всплывали картины страшного разгрома Франции Германией, который должен произойти в 1940-м году. Её позорная капитуляция уже через месяц активных действий…

И только… он… де Голь… «увезёт честь Франции в Лондон», как ещё скажет о нём Черчилль…будущий военный премьер Британии…

И всему этому я и собирался помешать, в том смысле, чтобы попытаться спасти Францию, а в последствии отвести страшную Войну и от своей Родины!

Ему сейчас было почти 45 лет.

С самого начала Мировой войны лейтенант де Голль принимает в ней участие … непосредственно в военных действиях. После двух ранений последовательно возвращается в строй. В звании капитана становится командиром роты. А Верденской битве в 1916 году был ранен в третий раз. Оставленный на поле боя, он уже посмертно удостоен ордена Почётного Легиона. Однако остаётся в живых, в бессознательном состоянии попадает в плен к немцам. Его лечат в госпитале и удерживают в различных крепостях. Де Голль делает шесть попыток бежать. В плену в крепости Ингольштадт он долго жил в одной комнате с нашим Тухачевским… между ними завязывается общение, в том числе и на военно-теоретические темы. Именно тогда он пишет свою первую книгу «Раздор в стане врага» опубликована в 1924 году.

Де Голль был освобождён лишь в конце 1918 года. С 1919 по 1921 год де Голль находится в Польше, где преподаёт теорию тактики, а в июле – августе 1920 года в чине майора непродолжительное время воюет на стороне Польши в Советско-польской войне.

Кстати, нашими войсками в том конфликте командовал, по иронии судьбы, как раз 28-ми летний Тухачевский.

Его войска тогда потерпели сокрушительное поражение…

Но тем не менее Тухачевский был назначен начальника Штаба РККА у тогдашнего наркомвоенмора – Фрунзе.

А после его смерти… в результате конфликтов с новым наркомвоенмором Ворошиловым подал рапорт об освобождении его от должности.

Тогда же Тухачевский и выдвинул теорию упреждающих наступательных операций и создания такого технического оснащения Красной Армии, которое бы ни одна страна мира не потянула, в том числе и СССР бы не потянул, Сталин его обвинил в попытках создать красный милитаризм, сказав ему: «В стране крестьяне ещё в лаптях ходят, а ты предлагаешь тысячи танков строить для армии».

После этого Тухачевский попал в опалу и убыл воевать в революционный Китай, где я с ним и познакомился.

Тем временем обстановка в мире меняется, угроза военной опасности для СССР возрастает, и Сталин письменно извинился перед Тухачевским за то, что неправильно оценил его предложение и был достаточно резок в его отношении. И тут же Тухачевского вернули из Китая в Москву.

– Эх-хэ-хэ… не послушался меня, – мелькнула у меня мысль, – да не только он один… все вернулись…

В 1931 году Тухачевский назначен начальником вооружений РККА, затем зампредом Реввоенсовета СССР, замнаркома по военным и морским делам, а с марта прошлого 1934-го года замнаркома обороны, в связи с переименованием.

В феврале 1933 года Тухачевский награждён орденом Ленина.

В феврале 1934 года на XVII съезде ВКП(б) избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

И снова мои мысли вернулись к де Голлю…

После польской компании, тот отклонив предложение занять постоянную должность в Войске Польском вернулся на родину,

А в 1932-м году его назначают генеральным секретарём Высшего совета обороны.

Сейчас подполковник де Голль стал широко известным как автор военно-теоретических работ.

Он написал статьи «Создадим профессиональную армию» и «Как создать профессиональную армию».

А в 1934 году выходит главный труд де Голля на эту тему – книга «За профессиональную армию».

Я естественно все их нашёл и прочёл…

В своих книгах де Голль, в частности, указывал на необходимость всестороннего развития танковых войск, как основного оружия будущей войны.

В этом его работы сближаются с трудами ведущего военного теоретика Германии – Гейнца Гудериана. – Был я с Гитлером на его манёврах с картонными танками, – мелькнула у меня мысль…

В своей третьей книге де Голль прямо заявляет о необходимости создания профессиональной армии, способной противостоять любым атакам противника.

Он фактически первым во Франции предсказывает решающую роль танков в будущей войне, подчеркивая, что наличие танковых дивизий может перевернуть любую военную тактику.

В четкой и лаконичной форме он излагает проект предлагаемой им реформы и указывает, что Франции необходимо создать по крайней мере шесть линейных и одну легкую, полностью моторизованную дивизию, что будет означать серьезную подготовку к возможной войне.

Де Голль отмечает, что провести военную реформу должно государство, как и вообще обратить внимание на свою армию.

«Для государства в высшей степени политически недальновидно, – пишет он, – совершенно не поддерживать в армии идею больших свершений и вкус к широким замыслам. В результате, когда придет беда, напрасно родина станет искать людей, достойных победы. Победа дается только тем, кто всегда мечтал о ней».

Так подполковник стремится привлечь внимание не только к выдвинутой им идее, но и к себе самому.

В заключение книги де Голль вообще решается представить собственный портрет, вернее, портрет настоящего руководителя, каковым, по его мнению, он вполне способен стать: «Для того, чтобы в ближайшее время родилась профессиональная армия, для того, чтобы ей были заданы новые смысл и дух, нужно, чтобы появился настоящий руководитель, независимый в своих суждениях, непререкаемый в своих приказах, пользующийся доверием общественного мнения. Отстаивающий лишь государственные интересы, лишенный предрассудков, не думающий о завоевании сторонников, сосредоточенный только на своей задаче, проникнутый большими замыслами, вождь должен быть неотделим от армии, полностью концентрируя свое внимание на том, чем он командует, жаждущий нести ответственность. Им может быть только человек достаточно сильный, чтобы заставить признать себя, достаточно ловкий, чтобы нравиться, и достаточно талантливый, чтобы осуществить большое дело».

– Французский Дон Кихот, – подумал я тогда.

При разработке своего проекта де Голль, конечно, использовал взгляды и идеи, которые уже получили распространение в связи с появлением боевых машин. Генерал Этьенн, горячий сторонник механизированной армии и первый инспектор танковых войск, еще в 1917-го высказывал мысль, что следует использовать значительное количество танков на большом удалении от тех танковых частей, которые используются в качестве сопровождения пехоты.

В связи с этим в конце 1918-го заводы начали выпускать огромные боевые машины весом в 60 тонн.

Однако после заключения перемирия производство танков было прекращено, а теория свелась к формуле «согласованных действий пехоты и танков», которая дополнила формулу «танков сопровождения».

Англичане, впервые массированно использовавшие ещё в 1917-м году Королевский танковый корпус, явились зачинателями в этой области.

Они продолжали отстаивать теорию самостоятельного применения бронетанковых войск, горячими приверженцами которой были генерал Фуллер и английский военный историк Лиддл Гарт.

Во Франции в 1933-м году военное командование, объединив в лагере Сюип разрозненные танковые подразделения, создало ядро легкой дивизии, имеющей целью разведку и охрану.

Некоторые в этой области шли еще дальше.

В своей книге «Мысли солдата», опубликованной в 1929-м году, немецкий генерал фон Сект указывал на огромное превосходство, которым будет обладать хорошо обученная армия над плохо организованными войсками.

При этом он имел в виду, с одной стороны, стотысячную германскую армию, солдаты которой проходили долгосрочную службу, а с другой стороны – многочисленную, но, по его мнению, плохо спаянную французскую армию. Итальянский генерал Дуэ приходил к выводу, что авиация сама по себе способна решить исход войны, имея ввиду тот эффект, который могли бы дать массированные воздушные бомбардировки промышленных и других жизненно важных центров.

И наконец, «план-максимум», который Поль-Бонкур отстаивал в 1932-м году в Женеве, предполагал создание при Лиге Наций профессиональной армии, передав в ее распоряжение все танки и всю авиацию европейских стран.

Чтобы возложить на эту армию обеспечение коллективной безопасности в Европе.

Де Голль в своей книге приводил в систему все эти разрозненные, но в основе своей единые взгляды и ставил целью воспользоваться ими в интересах Франции.

Выход в свет книги «За профессиональную армию» не оправдал надежд её автора.

Как о ней говорил мне товарищ Потёмкин, она «вызвала некоторый интерес, но не породила ни малейшего энтузиазма. Поскольку была воспринята как чисто теоретический труд с изложением весьма оригинальных взглядов. Никому и в голову не пришло, что на основе этих взглядов можно произвести практическую перестройку всей армии».

Тут я вспомнил, что между тем… на книгу «За профессиональную армию» быстро обратили внимание в Германии, чего её автор видимо хотел меньше всего.

При мне генералы Кейтель, Браухич и Гудериан на тех самых учениях с картонными танками представили её Гитлеру. Правда тот был не в восторге… ни от самих танков, броня которых была проткнута шутником Путцы карандашом, ни от самих учений… а тем более от книги «какого то лягушатника», как он нелестно тогда отозвался об её авторе… и мне тогда неизвестном де Голле…

Я же уже списался через Центр с Кольцовым, и заручился его поддержкой в издательстве книги да Голля в СССР.

По его словам, изданием перевода книги де Голля заинтересовался не кто иной, как Михаил Николаевич Тухачевский.

Он, как известно мне, сделал в СССР блестящую военную карьеру и в 1934 году в 41 год уже стал заместителем наркома обороны.

Тухачевский, так же, как и де Голль, интересовался вопросами современной военной стратегии. Он… как мне было известно… так же был знаком с трудами Лидл Гарта, Фулера, фон Секта и сам написал на эту тему не одну работу.

Как оказалось, он внимательно прочитал книгу де Голля и рассмотрел её основные положения в своей статье «Вопросы организации армий», опубликованной 23 февраля этого 1935 года в газете «Правда».

В ней он назвал де Голля представителем «новой французской школы» и подчеркнул, что он «проповедует небольшую профессиональную армию». Вероятнее всего, именно с подачи Тухачевского третья книга де Голля будет быстро переведена на русский язык и выйдет в ближайшее время в Государственном военном издательстве с его собственным предисловием.

В связи с этим я и хотел встретиться с де Голлем…

Мы с интересом разглядывали друг друга во время пожатия рук…

Конечно это было неудобно ни мне, ни ему…

Всё таки рост де Голля был более 190 см.

Я представился ему тем, кем и являлся – личным посланником товарища Сталина и вручил ему его фото с дарственной надписью: «Желаю Вам стать настоящим национальным лидером. И. Сталин».

Де Голль с интересом рассматривал фото и надпись, а затем улыбнувшись, сказал:

– Спасибо большое… за такой знак внимания…

– Я обязательно передам товарищу Сталину, что Вам понравилось, – ответил я.

– Так чем могу быть Вам полезен, господин Козырев?, – спросил де Голль по деловому.

– Прежде всего… господин генерал…, – начал я.

– Я подполковник…, – учтиво он меня поправил.

А у меня в голове сидела словоформа «генерал де Голль», как в общении с Мао «великий кормчий», а со Сталиным «вождь и учитель всех времён и народов». Правда о последнем уже начали так говорить…

– Простите… вырвалось… значит будете, – замял я ситуацию и продолжил:

– Ну так вот… мы можем быть обоюдно полезны друг другу…

Затем я изложил де Голлю «под большим секретом» о идущих переговорах с целью подписания Договора о взаимопомощи между Францией и СССР.

На что он с неким пониманием кивнул и продолжил внимательно слушать.

Потом я коснулся его последней книги и сообщил, что она будет в скором будущем переведена и издана в СССР с предисловием его знакомого по немецкому плену – товарища Тухачевского.

После услышанного, де Голль, как мне показалось, сделался ещё выше, хотя мы уже сидели на веранде одного из пригородных парижских кафе и разница в росте не так была заметна.

Информация о гонораре в кругленькую сумму, как мне снова показалось, его весьма заинтересовала, но он виду постарался не подать.

Затем я перешёл к сути…

– И так… господин де Голль… СССР заинтересован не только в союзе с Францией, но и в её боеспособности…, – сказал я с намёком на сомнения в последнем.

Тот немного вспыхнул, подобно любому галлу, как только бросается тень на их гордость:

– Что Вас конкретно беспокоит?, – спросил он спокойно.

– Ну не хочется, что было, как в деревенской драке, когда кто-то бьётся с драчуном, а кто-то из-за высокого забора кроет руганью задиру и всё…, – ответил я с улыбкой.

Де Голль снова надулся, как петух и начал вещать менторским тоном, к которому я впрочем привык и чем пользовался:

– Всё так… господин Козырев… наши высшие военные кадры, лишенные систематического и планомерного руководства со стороны правительства, оказались во власти рутины. В армии господствуют концепции, которых придерживались еще до окончания прошлой войны.

– Этому, господин де Голль, по моему, в значительной мере способствовало и то обстоятельство, что ваши военные руководители одряхлели на своих постах, оставаясь приверженцами устаревших взглядов, принесших им в свое время славу.

– Да, господин Козырев, поэтому именно идея позиционной войны составляет основу нашей стратегии, которой они собираются руководствоваться в будущей войне. Она же определяет организацию войск, их обучение, вооружение и всю военную доктрину в целом.

– И что будет в случае войны?, – спросил я.

Де Голль пожал плечами и спокойно продолжил вещать:

– Предполагается, что в случае войны, Франция мобилизует свои резервы и сформирует из них максимальное количество дивизий, предназначенных не для маневрирования, наступления и развития успеха, а для того, чтобы удерживать оборонительные участки.

– Предполагается, что эти дивизии займут позиции вдоль франко-бельгийской границы, при этом мы исходим из того, что Бельгия будет нашим союзником, и на этих позициях будут ждать наступления противника.

– Ну, а новые виды оружия как же?, – уточнил я.

– Что касается танков, самолетов, орудий на механической тяге, господин Козырев, которые в последних сражениях мировой войны показали свою высокую эффективность для нанесения внезапных ударов и осуществления прорыва фронта, то их собираются использовать лишь для усиления обороны или, в случае необходимости, для восстановления линии фронта с помощью местных контратак.

– В связи с этим определились и соответствующие виды вооружения: тихоходные танки, вооруженные легкими малокалиберными пушками и предназначенные для сопровождения пехоты, а отнюдь не для стремительных и, самое главное, самостоятельных действий, и истребители для защиты воздушного пространства.

– В то же время бомбардировочная авиация слаба, а штурмовики полностью отсутствуют. Артиллерийские орудия с узким горизонтальным сектором обстрела, приспособленные для ведения огня с определенной позиции, плохо пригодны для передвижения по любой местности.

– К тому же, господин Козырев, заранее предполагается, что фронт пройдет по линии Мажино, продолжением которой будут служить бельгийские укрепления.

– Таким образом, вы господин Козырев правы… Мы… как вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда он, истощенный блокадой, потерпит крах под натиском свободного мира.

– Такая вот военная доктрина у нынешнего правящего режима…, – печально констатировал, соглашаясь со мною де Голль.

Я его не прерывал и внимательно слушал, а он продолжил обличать недальновидную французскую политику:

– Режим… обреченный на застой из-за слабости государственной власти и постоянных политических разногласий, неизбежно должен придерживаться этой пассивной военной доктрины.

– Она играет для французов роль обнадеживающей панацеи и настолько соответствует умонастроениям в стране, что любой политический деятель, должен публично признавать её.

– Они пребывают во власти иллюзии, что, объявив войну войне, якобы можно помешать агрессорам развязать её…

– Помня о потерях и жертва которые пришлось заплатить, и не представляя себе отчетливо всей той технической революции, которая за это время произошла в военном деле, общество даже и не помышляет о наступательных действиях, – всё тем же тоном констатировал де Голль.

– Словом, всё способствует тому, господин де Голль, чтобы положить принцип пассивности в основу вашей национальной обороны?, – уточнил я.

Он снова вспыхнул и выпалил:

– Мне лично, господин Козырев, такая ситуация представляется крайне опасной. Я считаю, что в стратегическом отношении это целиком и полностью отдает инициативу в руки врага.

– С политической точки зрения я полагаю, – продолжал де Голль, – что широкие заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы границ поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран и областей, таких как Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и так далее.

– Мне кажется, господин Козырев… и вы это косвенно подтвердили, что таким образом мы отдаляем от союза с нами и Советскую Россию, – озабоченно сказал мой собеседник.

– Я с вами полностью согласен господин де Голль, но что вы намерены предпринять?, – спросил я его.

Он подобрался и стал снова вещать как с трибуны:

– Когда в январе 1933-го года Гитлер стал полновластным хозяином Германии… с этого момента события стали развиваться в стремительном темпе.

– Так как не нашлось никого, кто предложил бы что-либо отвечающее сложившейся обстановке, то я счёл своим долгом обратиться к общественному мнению и изложить свой собственный план.

– Не без колебаний, господин Козырев, я решил выступить после двадцати пяти лет подчинения официальной военной доктрине.

– В книге «За профессиональную армию», я изложил свой план и свои идеи…, – сказал с гордостью де Голль.

Я понял, что совершил ошибку, не сказав ему, что уже хорошо знаком с его трудом… Но было поздно… он сел на своего любимого конька и поскакал…

– Я, господин Козырев, предлагаю немедленно приступить к созданию ударной маневренной армии, в состав которой войдут отборные механизированные и бронетанковые войска и которая должна существовать наряду с соединениями, комплектуемыми на основе мобилизации.

– Почему нужна такая армия?, – спросите вы меня… обратился он ко мне. И не дождавшись моего ответа де Голль продолжил, всё больше распаляясь:

– Прежде всего для обороны Франции… Сами географические условия, предопределяют возможность вторжения на нашу территорию с севера и северо-востока, национальные особенности немецкого народа со свойственными ему непомерными притязаниями, влекущими его на запад, через Бельгию к Парижу и, наконец, характер французского народа, в силу которого он оказывается застигнутым врасплох в начале каждой войны, – всё это вынуждает нас постоянно держать часть наших сил наготове, чтобы в любой момент можно было начать боевые действия.