Глава 3
Суждение 3.1
3.1. Конфуций (Кун-цзы) дал оценку (вэй, т.ж. «высказался») [поведению княжеского] рода Цзи, [у которого] ритуальный танец (у) во (юй) внутреннем дворе (тин) [перед Храмом предков] исполняли восемь (ба) рядов танцоров (и). [Он сказал: «Если] это (ши) может (кэ) [себе] позволить (жэнь) [род Цзи, в таком случае] кто (шу) [себе этого] позволить (жэнь) не (бу) может (кэ)?».
Вопрос касается исключительно ритуальных ограничений, установленных в зависимости от ранга знатности. Исходя из этих правил, танец «в восемь рядов» исполнялся только перед Храмом предков Сына Неба, т. е. являлся прерогативой царской фамилии, в то время как княжеские роды, к которым и принадлежал род Цзи, имели право на танец только «в шесть рядов». То есть род Цзи, который был одним из самых могущественных в княжестве Лу, фактически узурпировал ритуальные права Сына Неба. Местоимение шу («кто») предполагает выбор из числа предварительно названных имен: кто из двух? То есть эту фразу следует понимать следующим образом: «Кто из них этого себе позволить не может? – Вельможа Цзи или Сын Неба?».
В этом суждении очень четко проявилась позиция Конфуция относительно строгости соблюдения формальной стороны ритуала. Причем, это не есть «буквоедство» или неуместное стремление к соблюдению тех формальностей, которые давно уже утратили свое значение. Для Конфуция главное, чтобы происходящая в высших слоях общества утрата духовности – а она, по мнению Конфуция, как в зеркале воды отражается в ритуале – не затронула Сына Неба, который к этому времени уже давно потерял все свое былое величие и стал номинальной фигурой. А род Цзи такими своими действиями покушался, по мнению Конфуция, именно на царское достоинство.
Мы помним, что Конфуций ввел дополнительно – по аналогии с выражением «Сын Неба» (тянь цзы) – новый термин (а точнее, придал уже имеющемуся словосочетанию совершенно другой смысл) – Цзюнь цзы, «сын правителя», надеясь с помощью таких людей, поступивших на службу к Сыну Неба и другим князьям, вернуть Поднебесную к славным временам Вэнь-вана. Конфуций прекрасно понимал, что победа возможна только в том случае, если «осажденная крепость» Сына Неба все еще будет сохранять – пусть даже только формально – состояние былой независимости от теснящих ее «завоевателей». В планы Конфуция не входили какие-либо «военные действия» Сына Неба против княжеских родов. Конфуций прекрасно понимал, что это – явное поражение, и он надеялся привести Поднебесную к миру мирным путем. Но как это все можно реализовать при подобном поведении самого сильного рода княжества Лу? Как это можно сделать, когда князья фактически сами себе вручают, пусть и негласно, Тянь мин («мандат Неба»)? Отсюда – негодование Конфуция на подобное поведение княжеского рода.
Бесспорно также то, что на отношение Конфуция к роду Цзи наложило особое обстоятельство, когда во время его ранней молодости – Конфуций тогда только пытался «выйти в свет» – он как-то явился на званый обед, который устроила эта семья. Обед давался для всех представителей ранга ши. Ши – это самая низшая ступенька аристократического сословия, фактически, – «служилые люди». Ниже этого сословия шли уже простолюдины – шу жэнь. Когда Конфуций явился, пытаясь засвидетельствовать тем самым свою принадлежность к ши, – ему в грубой форме отказали, заявив при этом: «Семья Цзи устраивает банкет для благородных мужей и не намерена угощать тебя» («Классическое конфуцианство»: переводы, статьи, комментарии А. Мартынова. Т1. – СПб.: «Издательский Дом “Нива”», М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2000, стр. 246). Из такого описания понятно, что Конфуций не получил аристократического образования, а был самоучкой во всем.
И опять-таки, здесь не может идти речь о том, чтобы молодой Конфуций затаил злобу на этот род и вот, наконец, нашел повод для того, чтобы «отыграться». Но подобные события, и особенно в молодости, запечатлеваются в памяти навсегда. Когда имеет место откровенная несправедливость, унижающая достоинство юноши. То есть эти «восемь рядов» наложились дополнительно на то, что уже вызрело в душе ранее: восприятие рода Цзи, как несущего в себе несправедливость.
Суждение 3.2
3.2. О трех (сань) семьях (цзя), – тех, что (чжэ) исполняли (и, т.ж. «использовать») [мелодию гимна] Юн (т.ж. «мирный», «спокойный») [когда после жертвоприношения] убирались (чэ табуированный; т.ж. «удалять», «отбрасывать», «отводить назад») [жертвенные сосуды в Храме предков], – Почтенный (цзы) сказал (юэ) [цитируя слова этого гимна]: «”Друг друга (сян, т.ж. «взаимно») поддерживают (вэй, т.ж. «связывать») государь (ван) и князья (гун). Сын Неба (тянь цзы) – величественен (му, т.ж. «прекрасный», «торжественный»), величественен (му)”. [И такой гимн] заграбастали (цюй) [у Сына Неба] для (юй) [своего] родового Храма предков (тан)?!».
«Три семьи» или «три фамилии» – это три самых богатых и знатных рода княжества Лу, включая злополучный род Цзи из прошлого суждения, а также род Мэн и Шу. Все они использовали при жертвоприношении в своих Храмах предков (где устанавливались посмертные таблички предков) ту мелодию, исполнение которой предписывалось ритуалом только для Храма Сына Неба. Именно по этой причине в Гимне говорится о самом Сыне Неба и о том, что «друг друга поддерживают государь и князья». Конфуций открыто издевается над поведением этих фамилий, приводя именно эту цитату из Гимна, т. к. понятно, что не может идти никакой речи о присутствии Сына Неба во время жертвоприношения, совершаемого этими семьями. И о какой же «взаимной поддержке» со стороны князей можно вообще говорить, если они фактически «грабят» Сына Неба? Конфуций остро переживает подобную несправедливость.
То, что тематика данного суждения фактически повторяет главную мысль суждения предыдущего, показывает нам, насколько важно было для самого Конфуция строгое соблюдение ритуала, – во всех его «мелочах». Ведь если здраво рассуждать, то нет ничего страшного в том, что богатые аристократы устраивают в своих дворцах исполнение более роскошного и красивого ритуального танца из 8×8=64 танцоров вместо полагающихся им 6×6=36; или если они вводят в свою службу ритуального поминовения предков понравившуюся им умиротворяющую мелодию гимна. Действительно, это так. Но только если рассуждать категориями секуляризованного общества.
А если, например, какой-нибудь богатый русский нувориш «перестройки», который вполне искренне считает себя христианином, построит себе «домашнюю» церковь и будет регулярно проводить в ней богослужения, совершаемые нанятым им священником, – если он вдруг захочет ввести в Литургию вместо Херувимской очень понравившуюся ему мелодию из знаменитой арии композитора Хейтора Вилла Лобоса, из пятой Бразильской Бахианы? Что в этом плохого? Мелодия, ведь, и впрямь небесная, в полном смысле этого слова. Но тут вмиг «встанет на дыбы» вся православная Церковь.
Для Конфуция ритуал был подлинным «богослужением», но при этом такое древнее богослужение уже давно не имело своей «Церкви» в лице двора Сына Неба. И «Святейшим патриархом» этой «Церкви» по сути дела стал сам Конфуций (он понимал это так, что его на этот труд уполномочило Небо). Он, фактически, взвалил на себя тяжелое бремя, хотя был не аристократом, а уже почти простолюдином, – точно так же, как на фронте во время Второй мировой войны, в бою, рядовой подхватывал падающее знамя из рук убитого командира. Почему? И зачем Конфуцию такая непосильная ноша? И кто уполномочил его на это? И, в конце концов, кто дал ему на это право?
А кто дал право неизвестному Иисусу проповедовать всему Израилю, имеющему древний Закон Моисея, о каком-то новом Царстве Небесном? Светский человек всего этого не видит, и ему понять Конфуция чрезвычайно трудно. До тех пор, пока с человеком не произойдет тот же самый «переворот», который произошел когда-то с Конфуцием, он вынужден принимать подобные заявления на веру.
В России существует пример, похожий на тот, который имел место в случае с Конфуцием. Это – наш батюшка Иоанн Кронштадский, православный священник. Когда-то старец Серафим из Сарова сравнил человека, ищущего благодати Божией, с купцом, продающим товар. Что для купца выгодно, – тем он и торгует. Если бо́льшую прибыль дает хлеб, – торгует хлебом. Если это упряжь для лошади, – торгует хомутами, уздечками, седлами и т. д. Так и духовный человек, ищущий благодати. Для него «истинная цель жизни», по словам Серафима, – это «стяжание Духа Святого Божьего» (т. е. благодати Дэ или харис). А богослужение, ритуал, молитва, милостыня, пост или что другое – это только одно из многих возможных средств для такого «стяжания». «Стяжевайте благодать Духа Святаго и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают», – говорил старец Серафим помещику Мотовилову в Саровском лесу.
Такой человек уже знает, что́ это такое – благодать (Дэ, или ха́рис), и при каких обстоятельствах он ее получил (после чего или в результате чего), потому что хорошо помнит, как ощутил в себе опыт ее неожиданного прихода и ухода. И он обязательно сделает все возможное и даже невозможное для того, чтобы повторить этот неземной опыт, а значит, вернуть ее обратно. А о том, что «язычник» Конфуций тоже мог получить благодать Божию, Серафим говорит (там же) следующее: «Проявление Духа Божьего действовало и в язычниках». Это для правоверных христиан сказано.
Так вот, у одного человека благодать приходит от усиленной молитвы, у другого – лучше всего получается стяжать эту благодать сердечной милостыней, у иного – постом, а у нашего Иоанна Кронштадского и у Конфуция – благодать приобреталась богослужением. То есть она приходила именно в то время, когда сам человек принимал непосредственное участие в этом древнем и веками освященном ритуале. Иоанн Кронштадский по-настоящему ощущал себя «живущим» только тогда, когда регулярно совершал церковное богослужение (т. е. Литургию в Петропавловском соборе Кронштадта). Исходя из текста Лунь юй, мы можем сделать однозначный вывод о том, что и Конфуций тоже, – он получал Дэ во время совершения ритуальных жертвоприношений и других ритуальных действий. Для него самого именно Дэ было главным желанным «результатом», а вовсе не само участие, не сам в точности исполненный ритуал, не жертвенная еда и питие, и ничто другое.
Любая благодать (и Дэ, и харис) – она как «хлеб небесный». Какое-то время после ее получения человек чувствует себя духовно «сытым», т. е. «наполненным жизнью», – потому что пребывает в этой благодати, под ее «омофором», – но потом ему опять необходимо предпринимать действия для того, чтобы эта благодать к нему (в него) вернулась, и чтобы чувствовать себя, как прежде. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, и не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от духа» (Ин.3:8) – эти слова Христа из Евангелия от Иоанна лучше всего описывают приход благодати к человеку.
Эти слова – в отличие от синоптиков, которые создавали свой евангельский текст, как некие сочинители-писатели (пусть и неумелые в литературном отношении, за исключением, разве, «греческого» евангелиста Луки), – фиксируют собственный опыт получения благодати Иоанном Богословом. И именно этот человек, зная это своим сердцем, в другом месте Евангелия заявляет о том, что получил две разные благодати – сначала одну (мы уже знаем, что это – Дэ), а затем другую, так называемую, «Христову». Без нее, без благодати, такому человеку «Божий мир уже в копеечку». Говоря нашим земным языком, благодать – это подлинная «амброзия Олимпийцев», это какое-то внутреннее состояние души, наполненной до краев всеми благами. Поэтому «неудовлетворенный» человек готов на очень решительные действия для ее возвращения, если смотреть на него со стороны.
И именно такое Дэ сам Конфуций воспринимал в качестве непосредственного, подлинного «общения» с духами умерших, – воспринимал как их особую «речь», или «дар», обращенные к нему лично. И в таком своем понимании он нисколько не ошибался, т. к. разговор здесь идет – и в его случае, и в случае евангелиста Иоанна, и в случае коптского Евангелия от Фомы – об одном и том же неизвестном нашему научному миру понятии – о том Духе (греческое и коптское пне́вма, мандейское ру́ха, еврейское ру́ах), который может быть «земным», а значит, «плохим», «нечистым» (в Евангелии «дух нечистый» – это бес, да́ймон), но также и «Святым» (греч. евангельское хаги́а, мандейское ку́дша). Фактически, Дэ, ха́рис и пне́вма (Дух) – это почти синонимы, отражающие различные названия или состояния одной и той же духовной «субстанции». В христианских текстах часто встречается выражение «благодать Духа Святаго». И когда христиане упоминают о «благодати Господа нашего Иисуса Христа», они, фактически, говорят о том Духе Святом, который посылается… да, именно так – посылается «китайским духом верха», который когда-то на земле был человеком Иисусом.
В Евангелии от Иоанна Иисус заявляет, что «Утешитель» (пара́клетос – «призванный на помощь», «ходатай»), Дух Истины (то пне́вма тэс алете́йас), придет к апостолам вместо Него, земного, – после Его смерти. И далее Он говорит следующее (Ин.16:7): «Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я ушел. Если не уйду, Утешитель не придет к вам, если же отправлюсь, пошлю его к вам». То есть Он сможет послать Духа в виде Дэ или харис только после того, как Сам станет «духом верха».
Но именно об этом и свидетельствуют все надписи на ритуальных сосудах древнего Китая. С тем только отличием, что «духи верха» у китайцев другие, свои. А сама суть остается той же самой: какой-то умерший человек, его «дух», может неоднократно посылать свою духовную энергию тем людям, которые живут на земле. Но для этого необходимо, чтобы человек, зная этого «духа» по книгам или из его прошлой жизни, установил бы с ним мысленную связь. Инициатива «налаживания связи» должна происходить, как правило (за исключением близких родственных связей) от того, кто продолжает жить на земле. Причем, любому человеку понятно, что к Христу-Богу или к какому-то другому умершему святому приходит, как правило, человек, который еще только начинает «искать» смысл своего бытия, и который еще не «познал самого себя». А значит, эти небожители сначала должны «снабжать» его благодатью Дэ, райской, и только после этого – благодатью харис.
Именно об этом – о фактическом равенстве благодати (любой) и Духа – древнейшая христианская молитва, обращенная к Духу Святому:
Царю́ Небе́сный, Уте́шителю, Ду́ше и́стины,
и́же везде́ сый (существующий) и вся исполня́яй (наполняющий),
Сокро́вище благи́х (всех благ) и жи́зни пода́телю,
Прии́ди и всели́ся в ны (нас),
И спаси́, Бла́же, ду́ши на́ша.
Это – молитва, т. е. просьба о том, чтобы Дух Святой «вселился» в человека в виде благодати. Как мы уже понимаем, любая молитва – это, фактически, «короткое Жэнь» Конфуция, это обращение к «духам верха». Приведенная выше молитва наглядно показывает нам равенство этих двух понятий – Духа и благодати – у древних христиан. И именно в этом – в том, чтобы благодать «вселилась» в душу человека, в его сердце, – и заключается подлинное «спасение», – как у Конфуция, так и в подлинном христианстве. Серафим Саровский говорит Мотовилову о той «благодати Духа Святого, без которого и спасения никому нет и быть не может». Именно благодать «переделывает» все внутреннее существо человека, его сердце, кардинально меняя внутренний мир человека.
Но если такого «вселения» Духа нет – значит, никто не вправе называть себя настоящим христианином, но также – и подлинным последователем истинного Конфуция. Такой человек просто «взял это имя (христианин, но то же самое можно сказать и о последователе Конфуция – Г. Б.) в долг», когда крестился, т. е. троекратно погружался в купель по христианскому обряду, не получая при этом Дэ, – так об этом написано уже в другом коптском тексте – в Евангелии от Филиппа. И после всего того, что мы рассмотрели, с этим трудно не согласиться. Любой человек сам знает, есть в нем (или была) благодать, или нет. И если он об этом ничего не знает и ничего сказать не может, – значит, он благодати не получал.
Этот вывод – о главенстве для Конфуция Дэ а не ритуала – чрезвычайно важен для нас по следующей причине. Если предположить, что все духовные достижения Конфуция являются результатом строгого исполнения древнего и уже давно забытого ритуала, который сегодня воссоздать невозможно ни при каких условиях, – в таком случае опыт Конфуция для сегодняшнего читателя бесполезен, т. к. утерян сам ритуал (уже во время династии Хань китайцы об этом древнем ритуале ничего не знали). Но если осознать то, что главным для человека является «стяжание Дэ», а ритуал вторичен, – в таком случае сегодня вместо ритуала Чжоу может быть использован «ритуал» (богослужение) любой традиционной Церкви, а также любое искреннее обращение человека к «духам верха». Более того, таким «подателем Дэ» может стать обычная милостыня (вне религии), любовь или молитва, и даже сердцем воспринятая Агни-Йога.
Главное – не творить добро «ради добра» и никогда не присваивать себе результат содеянного даже мысленно (напр., в виде благодарности получателя). Правильное действие всегда сопровождается непроизвольным искренним посылом, идущим от нашего живого человеческого сердца куда-то «вверх», к «Богу». И энергию такого посыла обязательно воспримут те «духи верха», которые всегда отвечают своим Дэ на такое искреннее раскрытие человеческого сердца. Ритуал – может умереть, Дэ – не умирает, т. к. бессмертно. И если мы будем считать (как и древние), что благодать исходит от умерших и очень почитаемых нами людей, – мы в обретении такого дара никогда не ошибемся.
Здесь может возникнуть вопрос у того или иного ревностного защитника христианской Церкви. Как это автор позволил себе сравнивать благодать (ха́рис) Христову с благодатью (Дэ) «язычника» Конфуция? Во-первых, ответ на это уже дал Серафим Саровский: «язычники» тоже получали благодать. И во-вторых, христианин никогда не получит ха́рис, если до этого он уже не получил Дэ, причем, «в полной мере». Недаром Иоанн Богослов в Четвертом Евангелии говорит так: «И все мы получили благодать вместо благодати» (Ин. 1:16), т. е. получили христианскую ха́рис вместо «еврейского» (или мандейского, или конфуцианского) Дэ. Для того чтобы знать разницу между ними, – необходимо «попробовать» своим сердцем обе эти благодати. Если человек знает только одну, – значит, это Дэ. Но вся беда заключается в том, что подавляющее большинство христиан даже Дэ не знает. И не то что не знает, но даже элементарного представления обо всем этом не имеет.
У Конфуция была, бесспорно, Дэ, а у нашего Иоанна Кронштадского… возможно, тоже Дэ. И «негодовать» по этому поводу совсем не уместно: это означает только то, что Иоанн Кронштадский в духовном отношении равен великому Сократу. И кто из нас постыдится такого почетного сравнения? Получение Дэ – это, говоря церковным языком, пребывание души в райских обителях; получение ха́рис – почти достижение Царства Небесного. К сожалению, Церковь здесь разницы не видит, – она не видит, и никогда не видела принципиальной разницы между «еврейским» Раем и Христовым Царством, которые присутствуют в Библии «по-соседству».
Дэ и харис – это последовательные ступени одной и той же «лестницы Духа», это и есть сам Дух Святой. Но если получение Дэ возможно для отдельно взятого индивидуума, то «совершенная харис» – только для того, кто идет по этому пути вдвоем с женщиной, – такая благодать рождается только у непрелюбодейной пары. Ха́рис – только для того евангельского «мужского и женского», которому уготовано стать единым «бесполым» Адамом Шестоднева. А еврейский «закон левирата» – это уже прелюбодеяние в своем, так сказать, «чистом виде», если слушать евангельского Христа и оперировать категориями Его проповеди о Царстве. Но для Рая такое «еврейское прелюбодеяние» не страшно.
И точно таким же прелюбодеянием является разрешенное иудеем Павлом второбрачие. К сожалению – если следовать тексту Деяний – Павел Учения Христа не знал, Его проповеди не слышал, Евангелий не читал, и по этой причине Иисуса не понимал и видел в Нем только обещанного пророками иудейского Мессию, который открылся ему, Павлу, в видении. По тексту Деяний апостолов Павел был современником евангельского Христа, но при этом Послания Павла – и это выглядит очень станнным – появились в христианской среде только через 100 лет после традиционной даты казни Иисуса. Их впервые обнародовал некий Маркион, который привез эти тексты с берегов Черного моря, и стал одним из епископов римской церкви. Маркион был принципиальным противником Бога Ветхого Завета, и четко различал Бога иудеев и того «Бога Отца», которого проповедовал Христос. Это случилось приблизительно в 150 году н. э., после чего Маркиона из Церкви изгнали.
И если кто-то вдруг отважится сказать ту правду, которая неприемлема для христианской Церкви, в таком случае апостол Павел – это, скорее, невинная жертва «евангельского обмана», а заодно и – что тоже возможно – главный герой «художественного произведения» под названием Деяния апостолов. Эту книгу написал тот же самый «Лука», которому принадлежит и одноименное синоптическое Евангелие. А в этом Евангелии, – и это хорошо известно всему научному сообществу – первые главы, посвященные Пресвятой Богородице и детству Христа, являются поздним дополнением. Но при этом не может быть сомнения в том, что какой-то проповедник-иудей – возможно, даже одноименный Павел – когда-то действительно жил на земле и ему действительно было «видение» еврейского Машиаха.
Историческое традиционное христианство представляет собой искусственное соединение двух совершенно разнородных духовных направлений: во-первых, иудейского ожидания появления на земле Мессии и, во-вторых, – выдающейся проповеди мандея-назарея о таинственном Царстве Небесном. Вследствие ложного отждествления мандейского «небесного» Царства с «земным» царством иудеев, которое должен был принести с собой Мессия, и родились тексты, получившие название Евангелий. Дальнейшую работу по «сшивке» этих разнородных «Царств» и по собранию в единый образ двух совершенно разных и не знакомых между собой проповедников – иудея и мандея – произвела уже заинтересованная в своем могуществе Римская церковь.
Подобный художественный прием – создание по запросу венценосной особы требуемого идеологического текста на основе жизни какого-то реально существовавшего персонажа – был в те далекие времена очень распространенным. Примером этому может служить прекрасная биография «языческого Христа» – «Жизнь Апполония Тианского», выполненная греком Флавием Филостратом в 205–217 гг. н. э.
Мы здесь просто хотим зафиксировать тот факт, что все эти «древние дела» могут быть гораздо сложнее, чем это кажется доверчивому читателю. Но при этом нам следует задать себе вполне разумный вопрос: надо ли кому-нибудь на земле, чтобы, например, апостол Павел действительно оказался реальным современником евангельского Христа? Или нам не важно, если этот иудей вдруг действительно жил на 100 лет позже и искренне поверил в проповедь, зафиксированную в каком-то раннем и, вполне вероятно, не дошедшем до нас тексте (напр., тоже Евангелии)? Наверное, главное все-таки должно заключаться в том, чтобы читатель Посланий этого «Павла» сам внутренне изменился в соответствии с его проповедью.
Для нас же, современных, которые не знают и не верят ни во что духовное, гораздо важнее «точные даты» жизни апостола Павла. В то время как для древних – главным всегда было второе. И по этой причине они не страдали от наличия возможных «подлогов». Они просто искренне верили.
Но вернемся к недавно затронутой нами теме «прелюбодеяния». Можно задать себе такой вопрос: почему в истории тех народов, которые считали себя «богоизбранными» – в древней Индии, у мандеев-назареев, у иудеев и у самого молодого из них, у русского, – всегда остро стоял вопрос девственности невесты? По сегодняшним представлениям подобное требование – это абсурд. Как очень образно выразилась одна героиня современного исторического фильма, «женщина – не мыло, и от общения с мужчиной не смылится». Как и собака, добавим мы. Более того, если рассуждать практически, то и для самого жениха – меньше проблем, связанных с «первой ночью». И тем не менее, во всех религиозных текстах этих народов постулируется обязательная девственность невесты.
В мандейской практике существовало древнее правило: невесту перед проведением свадебного обряда проверяли на девственность – в специально организованном по такому случаю помещении, – проверяли уважаемые всем обществом женщины-старухи. Положительный результат такой проверки сообщался в приоткрытую дверь, после чего звучало громогласное «Ура» всего собравшегося народа. И если вдруг невеста оказывалась не девой, свадебный обряд не проводился, а жених освобождался от всяких обязательств перед этой женщиной. Для самой же женщины это считалось позором. У всех этих народов девственность считалась высшей, но и обязательной добродетелью невесты задолго до появления христианства.
Наверное, последним из всех Учителей человечества такое жесткое требование к девственности проповедовал «ненормальный» мандейский проповедник Иисус, чья проповедь была оформлена иудеями в виде евангельской Благой Вести. В канонических Евангелиях это требование – «не прелюбы́ сотвори» (требование обоюдное, как для невесты, так и для жениха – как для жены, так и для мужа) – повторяется около 20 раз! Какая может быть связь между «девственностью» и Благой Вестью? Почему эти совершенно разные понятия – духовное и земное – поставлены рядом? Так рассуждает, причем, вполне здраво, любой современный читатель Евангелия. Ведь если это требование не связано с чем-то действительно очень важным для нашей жизни, в таком случае оно является обычным ханжеством.
Случайно ли сам евангельский Христос сравнивает свое Царство с «браками» (греч. га́мос) и, буквально, – со «спальней новобрачных» (всегда переводится на русский язык, как «чертог брачный», что делает это высказывание Христа не совсем понятным для читателя)? А про Свое Царство Он выражается и уже совсем «неприличными» словами: «Царство Небесное насилуется (греч. биа́дзо, прямой аналог русскому «насиловать»), и насильники восхищают его». Любому разумному человеку понятно, что речь во всех этих случаях идет о том явлении, которое сегодня называется «механическим» английским словом sex. Русская цивилизация из-за своей стыдливовсти по отношению к этому святому евангельскому вопросу отдельного слова не создала.
Сегодняшний человек уже давно не смотрит на сексуальные отношения между мужчиной и женщиной, как на важнейший духовный акт, уходящий за горизонты земной жизни человека. Но при этом все те основатели религий, которые знали о духовных вопросах гораздо больше, такой акцент делали всегда. В наиболее явной форме это находит отражение в мандейском Писании, в евангельском тексте и в тексте Упанишад, – именно в тех текстах, которые описывают более высокий духовный уровень, чем опыт Вэнь. И как однозначно следует из проповеди Христа, отсутствие в жизни мужа и жены какого-то другого сексуального партнера – как до свадьбы, так и после нее – это обязательное требование для достижения Царства Небесного. Если такие побочные сексуальные контакты были, – человек в своей жизни подняться выше уровня Рая не сможет. И если верить Христу, то это – важнейший духовный Закон. Конечно, каждый читатель может попытаться опровергнуть это древнее убеждение своим собственным опытом и поделиться своими духовными достижениями со всем остальным миром в твиттере или в фейсбуке. Дорога к подобным «экаспериментам» всегда открыта!
Итак, возвращаясь к Китаю скажем, что путь достижения Дэ одинаков – у Конфуция и у подлинного христианина. Разница заключается в том, что если «духовным другом» для Конфуция был «дух» или «предок» в лице Вэнь-вана или Чжоу-гуна, то для истинного русского христианина таким «другом» становится «дух» в лице Серафима Саровского или Иоанна Кронштадского, или Силуана Афонского. Но после такого периода первоначального духовного становления – обязательно сам Христос. У каждого народа – свои прославленные «предки», но Дэ у всех людей одна и та же.
Право на такое поведение – на роль духовного Патриарха Китая – дало Конфуцию получение им Дэ, а с ним и становление человеком. То есть становление человеком-Вэнь – человеком с «просветленным (или, правильнее, светящимся) сердцем». И отсюда – такая любовь к ритуалу и такая забота о ритуале. Для самого Конфуция именно ритуал – «мать Дэ».
«Дух», «Святой дух»
Несмотря на то, что вопрос благодати мы уже рассмотрели «со всех сторон», мы все-таки должны остановиться на нем более подробно в части «духа». Мы сейчас выяснили для себя, что обе известные нам благодати – как христианская (харис), так и китайская (Дэ) – это, фактически, синонимы другого религиозного понятия, или, если говорить еще осторожнее, – это непосредственное проявление в человеке важнейшего «действующего агента» религиозных текстов – «Духа Святого».
В христианстве аксиомой является заявление, что человек спасается благодатью Духа Святого. Но если мы обратимся к китайской духовности – непосредственно к тексту Лунь юй и надписям на бронзовых сосудах Раннего Чжоу, – то такой вывод тоже не будет вызывать удивление: спасение древнего китайца заключалось в «постижении Дэ» (чжэ Дэ). И для нас сейчас не важно, что Китай не знал ближневосточного понятия «дух» в качестве синонима благодати Дэ, а тот «дух» (шэнь), который знал и знает Китай, не имеет никакого отношения (хотя, на самом деле, имеет прямое) к этому «спасающему» Духу Ближнего Востока.
О чем мы сейчас ведем речь? Мы хотели бы конкретнее определить сущностную природу благодати Дэ, но сделать это возможно только через определения или через уточнение природы самого Духа. Если мы уточним или «расшифруем» для себя природу Духа, поймем Его «геном», – мы сможем более четко ориентироваться и в самой практике спасения, причем, как в харис, так и в Дэ.
Да простят меня боголюбивые евреи, но термин их Священного Писания – ру́ах («дух») имеет, скорее всего, своим первоисточником древние мандейские (назарейские) представления. Исследуя мандейские тексты, которые оказались в сфере внимания европейской науки в первой половине XX-го века, можно объективно предположить, что именно мандеи – возможно, как наследники духовного знания древнего Египта – являлись пионерами и знатоками всего того духовного, что впоследствии вошло в Священное Писание иудеев (включая Шестоднев и – но это уже значительно позднее – основы средневековой Каббалы). И это – несмотря на впечатление кажущейся беспорядочности, «фантазийности» и даже некоторой несерьезности мандейских текстов. Фактически иудеи «оформили в камень» то, что витало в фантазиях мандеев.