Раздались протяжный вопль, затем сдавленное прерывистое кряхтение, сменившееся стонами боли, и гулкие звуки, издаваемые скатывающимся вниз по каменной лестнице телом.
Звуки те венцом своим имели глухой хруст и предсмертный хрип некогда столь горячо любимого мужа Мари – смотрителя маяка Тевеннек, превратившегося не по своей воле в чужака, не узнающего её.
Мари, чей взор был застлан потоками горьких слёз, сбежала вниз по узкой лестнице, и увидела сквозь зыбкую прозрачную пелену раскинувшееся на бетонном полу в позе, вызывавшей ужас своей неестественностью, тело Жана.
Она встала на колени пред распростёртым телом, содрогающимся в агонии и, обратив свой взор наверх, туда, где за толщей балок и перекрытий, тяжёлого низкого неба должно было, в представлении бедняжки, находиться всемогущее и всеблагое существо, прошептав горько:
– О Бог мой, за что покинул Ты меня? В чём вина моя перед Тобой, ответь!
Но лишь сводящий с ума вой ветра и грохот прибоя были ей ответом.
Издав последний вздох, притих в полумраке дома Жан Гиньяр, которому, когда он решал свою судьбу, и в страшном сне бы не приснилось как кончатся его земные дни.
– Что же мне делать теперь? – Думала, рыдая Мари. – Что делать с Жаном? Жить наедине с мертвецом?
Сама мысль о возможности нахождения под одним кровом с мертвецом, которого коснётся вскоре смрадная длань тления, приводило несчастную в трепет.
Было ли тому виной то полуобморочное от ужаса состояние или же испытанное только что потрясение, но Мари повалилась на холодный пол и провалилась в бездну забытья, изредка чередуемого снами, полными мрачных видений и ужаса.
Виделось ей, как она, растерзанная усталостью, проклиная миг появления своего на свет – в эту юдоль горестей и плача, поместила бездыханное тело мужа в продолговатое, схожее с ванной углубление в каменной толще скалы, заполненное ледяной океанской водой, придавив его тяжёлым обломком гранита.
И виделось ей тоже, как всходило солнце, подсвечивая серую пелену туч, бесконечными полчищами проходивших над бесплодным клочком суши, и вновь пряталось за горизонт. Сменяясь тусклыми днями, на вздыбленный океан падали ночи. Громады воды изливались на истерзанный камень, разлетаясь миллионами брызг, сотрясая до основ островок, одиноко стоявший в водной пустыне.
И над всем этим – безмолвствующий провал вечности…
***
23 марта 188… года шторм, терзавший берега Бретани и длившийся непрерывно 4 месяца, наконец-то унялся, и наступили дни затишья – те редкие дни, когда ласковое солнце, чей лик омыт казавшимися дотоле бесконечными дождями, радует обитателей поднебесного мира, а океан, словно ласкающийся к сердитому хозяину пёс, облизывает своим огромным влажным языком тёмные камни, чьи верхушки едва высовываются из воды.
Парусник службы огней и маяков с запасом провизии и новым смотрителем маяка пришвартовалась к причалу острова Тевеннек. Когда на этот клочок суши в открытом океане сошло трое мужчин, они с изумлением увидели седую неряшливую старуху, сидевшую на каменных ступенях. Она раскачивалась из стороны в сторону и смотрела взглядом, наполненным бездонной пустотой, в небо.
– Добрый день, мадам. – Обратился один из вышедших из катера мужчин.
– Кто здесь? – Опустила взор женщина, попытавшись сконцентрироваться на группе высадившихся. – Кто вы такие?
– Мы привезли провиант, запас воды и масла для светильника. – Ответил второй мужчина. – Я – новый смотритель маяка Жильбер Аньо. Но… кто Вы и как Вы здесь оказались?
– Может быть, Вы потерпели крушение? – Подхватил мысль первый.
– Я – жена смотрителя маяка… Жана. Моё имя … Мари. – Как будто напрягая память и силясь вспомнить что-то давно забытое, сказала женщина.
Мужчины недоверчиво переглянулись. Маяк не работал вот уже почти год, в том числе из-за того, что сначала долго не могли найти замену исчезнувшему смотрителю, а затем – из-за того, что когда наконец-то нашёлся смотритель, его невозможно было доставить на остров в связи с бушевавшим зимой штормом.
– Э-э-эм, хм. – Никак не мог собраться с мыслями будущий смотритель. – Но… Мадам, этот маяк не действует уже почти год. За этот год здесь произошло четыре крушения – в основном заплутавшие в окрестных водах или снесённые течением на эти проклятые рифы рыбацкие шхуны или пакетботы. Три английских и одна испанская посудина! О каком смотрителе Вы говорите?
– Молодые люди, Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума? – Вскинув на мужчин горящий взгляд, спросила Мари. – Сейчас муж спустится и всё вам объяснит. Мы работали как проклятые на этом маяке, чинили механизмы, когда они нуждались в починке – а нуждались в починке они почти всё время, заливали масло в светильник, зажигали его с началом темноты! Я даже не смогла закончить свою книгу «Любовное ремесло» – так я была занята!
– Жан! Жа-ан! – Закричала она. – Хватит там возиться. Спускайся, у нас гости! Сменщик приехал.
– Жан и Мари? – Воскликнул вдруг один из мужчин по имени Аллан. – Я припоминаю, что к нам должна была приехать смотрителями молодая пара. По-моему, их звали Жан и Мари. Однако ж, должен заметить, что они, по всей видимости, наслушавшись всякого рода неприятных историй про маяк, отказались от своей затеи и уехали восвояси – они, вроде, с юга.
– Тем не менее, мадам, – продолжил он, – Жану, как говорили, должно быть не больше 25, а Мари – и того моложе. А Вам, как бы это сказать, несколько поболее лет будет…
– Неужели я так плохо выгляжу? – С неподдельным возмущением спросила старушка.
Аллан беспомощно поглядел на своих товарищей, словно искал у них свидетельства правоты своих слов. Брови Пьера поднялись в изумлении.
– Вовсе нет, мадам… Вовсе нет. – Протянул он.
– Ну ладно. – Жеманясь, произнесла женщина. – Как поживает Реми?
– Реми? – Нестройным хором спросили мужчины.
– Ну да, Реми – древний старик, что доставил нас с Жаном сюда.
– Впервые слышим о Реми. – Нерешительно начал Пьер.
Несчастная женщина растерянно посмотрела на окруживших её мужчин.
– Как же так? Реми…
Она встала и нерешительно начала подниматься по ступеням наверх – к дому, но, словно вспомнив что-то, сердито пробурчала: «Нет, решительно отказываюсь понимать этого увальня – моего Жана! Сидит, наверное, со своей «Гидрографией рек Европы» – По с Луарой ему подавай – и не слышит ни черта! Сейчас он спустится и объяснит вам, кто такой Реми!»
– Жан, Жа-а-ан! Да где ж ты! – Уже раздражённо крикнула она, продолжив затем более спокойно, обращаясь к мужчинам. – В последнее время вообще повадился в ванне с ледяной водой отлеживаться. Наберёт воздуха в лёгкие и лежит на дне. Редко с ним видимся. Я уж и не трогаю его, расстелю постель и лежу, лежу, жду его, слушая хор томящихся в аду душ… Да так и засыпаю.
Аллан, Жильбер и Пьер переглянулись в недоумении.
– Похоже, бабуля-то немного не в себе. – Вполголоса сказал Пьер остальным.
– Ну ладно, – словно очнувшись от какого-то далёкого воспоминания, произнесла старуха, – пока он сюда идёт, я вам всё-таки попытаюсь объяснить. Реми – седой как лунь старик, весь в морщинах, у него широкое, похожее на маску лицо, глаза такие… Цвета голубого льда. Он вызвался нам помочь, поскольку юноша, который подрядился нас доставить на маяк, приболел.
Старушка остановилась на предпоследней ступеньке лестницы и, призадумавшись на несколько мгновений, спросила, ни к кому в особенности не обращаясь: «Как же его звали-то?». И тут же, отвечая на свой вопрос, воскликнула: «Серж. Ну точно – Серж!»
– Серж? – Посмотрел с прищуром Пьер на старушку. – Белобрысый такой, вечно трепался, не остановишь, по поводу и без?
– Да. – Кивнула старуха, спросив уже с надеждой в голосе: «Вы же знаете его?».
– Серж погиб в начале ноября. – Задумчиво проговорил Пьер. – Он был здесь, в наших краях, новичком. По-видимому, не зная вполне коварности здешних течений, он, решив выйти в океан на своей лодке, напоролся на рифы, да так и погиб. Его видели в последний раз на южной стороне мыса – в бухточке Пор дё Бестре, где в один прекрасный вечер он забрался в лодку в полном одиночестве и вышел в океан.
Ему махали с берега, кричали, что выходить на ночь глядя в пролив Ируаз не стоит. Но он, как обезумевший, поднял парус и направился в самое опасное место – туда, куда мы не всякий раз ходим на своих лодках, поскольку там течение, коли разгонится, бывает по 7 узлов в час.