Матвей почистил зубы и обмывался холодной водой, когда вернулся мальчишка. Набрав воды в жмени Матвей выплеснул на него, тот забежал за стойку, на которой крепились краны, и звонко рассмеялся. Его довольная физиономия светилась, он словно хотел сказать: «Совсем не обижаюсь, мы же теперь друзья?»

– Спрятал? – Матвей растёр лицо, отфыркнулся и ощупью нашёл полотенце. Он не любил затягивать умывание. – Давай, умывайся и завтракать, – сказал он.

От холодной воды у Матвея покрылось всё тело мурашками. Но, промыв глаза, он решил показать мальцу пример и предложил:

– Помоги спину обдать водой, – и тут же пожелал, не стоило перед мальчишкой рисоваться.

– Нагнись ниже, – весело потребовал Никита. – Я ведь не такой высокий, как ты… пока.

– Да уж, коротышка он и есть – коротышка, – подтрунил над школяром Матвей и нагнулся, подставляя спину ближе к крану.

Стоя на цыпочках, Никита загребал воду руками и кидал на тело старшеклассника. Она разбивалась о его спину, обдавала плечи и сбегала в раковину. Мокрые бугорки позвоночника заблестели.

– У‑ух! – вырвалось у Матвея. – А‑ах!

– Давай ещё, – предложил малец, раззадоренный криками своего нового друга. Но Матвей убежал, оставляя мокрые следы в коридоре, размахивая полотенцем и отряхиваясь, словно мокрая собака.

Когда Матвей оделся, услышал, как по спальням Парамон будит всех остальных интернатовцев.

– Подъём! Подъём! – как в школьные дни орал Парамон. – Все на зарядку!

– Иван Яковлевич, какая зарядка? – остановил того Матвей. – Каникулы же?

– Сам знаю, – рявкнул Парамон, пробегая мимо. – Но зарядки никто не отменял. Жрать хочешь? – Парамон неожиданно уставился на Матвея. – Тогда иди на зарядку. Нет – значит мимо столовой.

Во дворе малец, присмирев, стоял рядом с Пармоном. Столь тихому преобразованию школяра Матвей сразу нашёл объяснение. У того были взъерошены волосы на затылке, это означало – воспитатель хорошенько оттаскал его.

Парамон стоял на почтительном расстоянии от директора, держа наготове тетрадь ночной смены, чтобы отчитаться по первому требованию. Директор, Валентина Васильевна, тихо переговаривалась с незнакомым для интернатовцев мужчиной, который похихикивал и исподлобья поглядывал на выбегающих из спального корпуса подростков. Тут же стояли несколько воспитателей и физрук, по-видимому вызванные специально.

Директора Матвей недолюбливал, хотя смотреть на неё было приятно. «В школе, где воспитывают брошенных детей, хорошенькие директора ни к чему», – не раз загадочно повторял он себе. Директор важничала и часто подчёркивала свою принадлежность к интеллигенции и потому любила немаркую работу. Парамон, в прошлом воспитанник интерната, работал гораздо усерднее и не гнушался никакими методами в воспитании подростков. К нему же относились интернатовцы с уважением, а малышня даже как к отцу родному. Пока не вырастала и не понимала, что к чему. У Матвея к Парамону было странное отношение – он его побаивался, но и не злорадствовал, когда мальчишки пакостили Парамону. Частенько старшеклассники брали Парамона в круг и ради потехи дразнили – то тумака отвесят, то ущипнут, то за волосы потреплют. Парамон искусно от всех отбивался, в свою очередь жестоко давая сдачу. Подобные утехи не прерывали никто: ни директор, ни завучи, пока сам Парамон не насладится расправой. Но по завершении все всегда оставались довольны и никому никогда не жаловались.

– А когда завтрак, Иван Яковлевич? – подал кто-то голос: – Каникулы же!

– Будет тебе завтрак! – рявкнул Парамон, по голосу ища в толпе возмутителя порядка: – Сейчас приедут автобусы и сразу после завтрака в колхоз.

– Какой ещё колхоз? Каникулы! Каникулы! И отдохнуть не дадут!

Загудели интернатовцы и вся линейка оживилась, забурлила, готовясь взорваться в неповиновении. Воспитатели и учителя умолкли, тревожно поглядывая на директора. Та же, не повернув головы, продолжала разговаривать с незнакомцем. Такое поведение Валентины Васильевны подзадоривало интернатовцев и когда гул усилился до криков, всё-таки она оборотилась ко всем. Она обводила строй немигающим взглядом и не проронив ни звука, а улыбка на её лице не сходила пока линейка не стихла и во дворе интерната не воцарилась тишина. Для директора это была команда действовать.

– Что негодя-я-яи? – в своей излюбленной манере медленно вывела она мясистыми губами, к концу фразы сгущая тембр голоса. – Работать не хотим. А зимой жрать что вы будете?

Прячась за задними рядами к Матвею подкрался малец и взял того за руку.

– Вздумал ещё! – Матвей отстранил руку мальчишки. – Ты что от Парамона улизнул? За что он тебя?

– Мне страшно, – трясущимися губами проговорил Никита. – Что теперь будет?

Прежде чем ответить, Матвей оглядел линейку, оценивающе посмотрел на лицо директора и на угрюмое выражение лица незнакомца.

– Вай!!! – испуганно вскрикнул Никита и шарахнулся в сторону.

– Ты чего? – попытался схватить пацанёнка Матвей, но не тут-то было – тот вырвался и взъерошенный бросился наутёк.

– Куда побежал! – ревел ему вдогонку Парамон. – Подожди мне, ты ещё вернёшься!

– Ты чего его гоняешь, Парамон? – гнев переполнял Матвея. Он не отрывал глаз от убегающего Никиты, а тот, оглядываясь, нет ли погони, и утирая слёзы, всё дальше уходил в сторону грушевого сада.

– Ты посмотри на него! И до тебя дойдёт очередь! – с наливающимися кровью глазами, Парамон одним прыжком оказался рядом с Матвеем и рванул того за волосы у виска. – Он мне тыкать будет! Дерьмо! Ублюдок! Выйди из строя! – тумаками и затрещинами он вытолкал Матвея на середину линейки.

– Вот и хорошо! – одобрительно закивала директор. – Полюбуйтесь на того, кто по ночам ворует ваших лошадей, – обратилась она к незнакомцу.

– Каких ещё лошадей? Я спал. Вон, все видели, – Матвей кивнул головой в сторону своего класса.

Этой ночью он славно покатался. Вечером зашёл к Валентохе, но её не оказалось дома. Решил подождать, а чтобы не терять время, заскочил на ферму и увёл кобылу. Валентоха так до утра и не явилась домой. Он прокатался всю ночь, ожидая её. Надо было отогнать лошадь или хотя бы выпустить на обочине дороги – та сама дошла бы до фермы. Разозлённый Матвей выпустил лошадь во дворе учительского дома.

– Гляньте на него! – завопил ему в самое ухо Парамон. – Так спал, что кони вытоптали все учительские газоны и палисадник. – Парамон схватила Матвея за штаны и рванул со всей силы. – Вон, потом конским воняет! – понюхав ладонь, протянул он её в сторону директора. – Кто ещё с тобой был?

– Оставьте его Иван Яковлевич, – пропела директор, поморщившись от протянутой руки. – Всё равно не скажет. Пусть походит недельку без одежды, а когда осознает получит своё барахло обратно.

Как по команде Парамон вцепился в Матвеевы штаны снова и вмиг стащил с него всю одежду. По строю пробежали ехидные смешки.

– Стань в строй! – приказал Парамон. – А то и без трусов останешься.

– Матвей! Матвей! – стали кричать со всех сторон ему в спину.

Матвей только поморщился от обиды. Отбывать наказание в трусах для него было обычным делом. Стыд перед девчонками пропал ещё года два назад. Но в этот раз было особенно обидно: кто-то хватал его за руки, трепал за плечо, стараясь повернуть лицом ко всем, и эта наглость сильно разозлила его. Матвей собрался врезать наглецу со всей силы и с разворота, но руки оказались спелёнатыми

– Матвей! Ну проснёшься ты наконец!

Резкая вспышка возбуждённого сознания вернула Матвея в реальность – это Маргарита трепала его за плечи, стараясь разбудить. Она разгребла с его груди землю и теперь тело холодил утренний ветерок, но веки не хотели размыкаться.

Глава восемнадцатая

Обратный путь

Первой оправилась Маргарита и принялась тормошить спутника. Матвею же хотелось только одного – оставаться прикопанным тёплой глиной и выспаться. Всё его тело мучительно ныло, и требовались неимоверные усилия, чтобы пошевелить рукой, о ногах и говорить нечего – они горели изнутри.

– Ты насмерть простудишься, – приговаривала она, сгребая с него глину. – У тебя уже озноб. Вставай и пойдём.

– Куда же мы пойдём в такой темноте?

– Скоро начнёт светать. Идти нам можно только вниз по течению.

Маргарита была права. Другого пути, кроме этой каменистой расселины, не было. В сероватом рассвете уже можно различать дорогу.

– Только сперва – поешь, – наставляла девушка.

– Хлеб, наверное, совсем размок. Ведь из сумок течёт вода.

– Нет, он цел. Я зашила его вместе с «Жёлтым императором». – Рита распорола бурдюк и вытащила его содержимое. – И почему только не догадалась уложить в него все наши вещи! – со вздохом корила она себя, разламывая хлеб на две равные части. – Сейчас мы могли бы переодеться в сухое. Правда, тогда пришлось бы очень долго зашивать шов.

– Ничего, – отозвался Матвей, трясущимся подбородком разгрызая хлебную корку. – Скоро взойдёт солнце, мы обсохнем и согреемся…

Его начала пробивать сильная дрожь – зуб на зуб не попадал. Рита смотрела на него с тревогой.

– Тебя следовало бы напоить горячим и уложить в сухую постель, – она резко встала и суетливо засобиралась. – Пойдём. Надо найти кров.

– В этих-то местах? – усмехнулся Матвей. – Нам ещё повезёт, если мы хотя бы к вечеру доберёмся до какого-нибудь селения. Но в одном я с тобой согласен – чем скорее мы тронемся в путь, тем лучше.

– Во всяком случае, – торжествовала Рита, высоко подняв свёрток, в который был замотан «Жёлтый император», – это путь, ведущий к знаниям.

– Да, – вяло согласился он. – Быстрая ходьба разогреет меня. И я смогу пропотеть, чтобы сбить температуру.

Спотыкаясь, Матвей брёл за бодро вышагивающей впереди девушкой и никак не мог поверить: планы, выстроенные с профессором Пышкиным пару месяцев назад, наконец, выполнены. Он отыскал селение знахаря, он добыл «Жёлтого императора», и теперь остаётся только вернуться с ним домой. Сколько раз за последние несколько недель он мечтал об этой минуте! Каким счастьем, думал он, переполнится его сердце, когда окажется он на свободе! Но теперь, когда она настала, он только чувствовал – у него отчаянно болит голова, а мокрая одежда противно липнет к телу, и ноги отказываются идти быстро.

Зато Рита, случайная знакомая, по его вине попавшая во все эти перипетии, была во власти радостного возбуждения. Она удивительно быстро оправилась после плавания по озеру и теперь взбиралась по склону с лёгкостью серны. Матвей еле поспевал за ней, но гордость мешала ему урезонить девушку и попросить её идти медленнее. Он и сам понимал – только быстрый темп позволит ему увеличить сердцебиение, разогнать кровь и начать потеть. Это был единственный способ попробовать сбить температуру в подобных условиях.

Взошло солнце, но лучи его не проникали в сумрачную расселину. Оглядываясь, молодые люди видели внизу только тонкую ленту коричневой реки, спокойно несущей свои воды под утренним небом. Ещё немного, и этот уголок тоже исчез за гребнем.

– Вот мы и простились с таранчами, – с грустью сказала Рита.

– И будем надеяться, навсегда! – вяло поддержал Матвей.

Теперь они простились и с речкой и пошли через нагорье по узенькой тропке, её высмотрела девушка среди многочисленного кустарника, разбавленного редкими деревцами и прорезанного извилистой тропой, круто петляющей словно нарочно утомляя путников.

– Зачем надо было вытаптывать тропу так замысловато вытаптывая? – недовольно бубнил Матвей. – Почему не идти прямо?

– Ведь должна же она куда-то нас вывести! – предположила девушка, тоже утомившись петлять среди кустарников и то подниматься, то спускаться. – Странная тропа, но сходить с неё не будем. Сам говорил: главное не сходить с тропы.

Матвей не стал спорить. Если она берёт на себя обязанности проводника, тем лучше. Они свободны – и этого с него довольно. Вот только бы ещё можно было лечь и уснуть! А когда он отдохнёт и наберётся сил, тогда берегитесь все.

Солнце припекало, и от их одежды начал подниматься пар. Рита распустила просушить волосы, не опасаясь, что в этой горной глуши её кто-нибудь увидит. Матвей брёл за ней, с трудом переставляя ноги, и вдруг обратил внимание – тёмная полоска у корней её волос стала уже совсем широкой. Как давно они познакомились! Он с трудом поднял руку и провёл ладонью по подбородку. До сих пор ему достаточно было бриться раз в месяц. Он начал бриться всего лишь три года назад, да и то больше из мальчишеского самолюбия, чем по необходимости. Но с тех пор, как он отправился на поиски «Жёлтого императора», бритва не касалась его подбородка, и теперь лицо покрывала настоящая борода.

Краснодар! Гостеприимный дом профессора Пышкина! Милая общага! Горячая вода, чистые простыни… Сейчас он готов был отдать за них все сокровища мира. Когда наступит тот день, чтобы ему вновь довелось вымыться в горячей воде и лечь в чистую постель?

Голос Маргариты заставил его очнуться, и он с испугом понял: уже давно идёт, словно в бреду, ничего не замечая вокруг.

– Впереди перевал, – сообщила Рита. – Пожалуй, эта тропинка и в самом деле привела нас к нему.

– А… э… Извини. Я, наверное, спал на ходу, – стряхивая с себя сонливость, Матвей выдохнул, взбадриваясь. – Мне уже лучше, только одежда всё ещё мокрая.

– Вот именно, – заметила Рита с упрёком.

– Может, отдохнём несколько минут? – робко предложил он, но всё же взглянул туда, куда указал её палец.

Впереди голубела глубокая расщелина в стене из гор, преграждавших им путь на север.

– Нет, уж лучше пойдём дальше. – И Рита засмеялась. – Ты ведь не дал мне отдохнуть на озере.

– И правильно, что не дал, – ворчал он себе под нос, плетясь следом.

Но ведь тогда им грозила смерть, а теперь совсем другое дело. Ей-то хорошо! «Вот женщины! – усмехнулся про себя Матвей. – Совсем недавно умирала от холода, а чуть отогрелась и уже порхает, как мотылёк, словно и не было озера, таранчей и впереди не ждёт их неизвестность. Ещё не понятно, какой сюрприз приготовил им генерал. Она шагает как ни в чём не бывало, а я совсем болен».

– Ну ладно, – пробурчал Матвей. – До твоего перевала я дойду, но дальше ни шагу не сделаю, пока не отдохну хорошенько.

Никогда ещё он не испытывал к Маргарите такого жгучего неприятия, как в эту минуту.

До перевала они шли пару часов, но Матвею они показались целым днём. К тому же сбылись и его мрачные предсказания: местность с другой стороны перевала, ничем не отличалась от раскинувшейся за их спиной, – точно такое же голое холмистое нагорье. Матвей решительно опустился на землю, разложил сушиться на соседнем камне куртку, рубаху и наотрез отказался сделать хоть шаг, усаживаясь между камнями.

– Ну, пройдём чуть-чуть дальше, – умоляла Рита.

– Нет, я сначала отдохну. Да и куда торопиться? – Матвей закрыл глаза и тихо проговорил: – Мы вымотались, потому что забыли о самом главном правиле в горах.

– Каком правиле? – Маргарите было жалко юношу, но она понимала, что надо сделать всё возможное, чтобы он встал и продолжил путь.

– Никогда не терять высоты! – одними губами проговорил Матвей.

– Не слишком ли много правил для гор? – Маргарита всматривалась в долину.

– Немного, но их надо соблюдать, – Матвей едва сдерживал себя, чтобы не заснуть.

– По-моему, вон там хижина! – вскрикнула девушка.

– Чепуха! Откуда в этой глуши возьмётся хижина?

– Послушай, неужели ты не слышишь, как звенят овечьи колокольчики?

– У меня в ушах не только колокольчики звенят, а и лютни, и вино, льющееся в стакан, и…

– Да нет, это же правда! – не сдавалась Рита. – И колокольчики звенят, и вон там из оврага поднимается дым. Погляди! Вон в листве коричневая крыша. Это хижина!

Она схватила Матвея за плечо и стала тормошить, но его голова тяжело упала на грудь.

– Оставь меня в покое, – с досадой проворчал он. – Неужели ты не видишь, я болен?

– Конечно, вижу, – совсем другим тоном ответила Рита. – Уже давно вижу. Прости, я заставляю тебя идти, но ведь если ты потеряешь сознание, у меня не хватит сил тебя тащить.

Матвей с трудом поднялся на ноги, не забыв, однако, подобрать свою одежду.

– Хорошо, попробую, – согласился он, стуча зубами и надевая рубашку на ходу.

Дальнейшее происходило для него словно во сне. Он смутно вспоминал, как Рита помогала ему спускаться по тропе. Помнил, на них, рыча, бросились две огромные собаки – рыжая и чёрная с белыми пятнами вокруг глаз. Рита пыталась отогнать их камнями, только у неё ничего не получалось. Он даже удивился: разве может ишак лаять? Такого огромного размера была одна из собак. Он помнил тёмный вход в хижину и спёртый воздух, – псины, овечьего молока и пота, – ударивший в нос; добродушное, но испуганное лицо старого пастуха, всё исчерченное глубокими морщинами и с белоснежными кустиками бровей. А потом он уже ничего не помнил, потому что три дня пролежал в лихорадке.

– Как ты себя чувствуешь, Матвей?

В хижине всё так же пахло псиной. Из единственного оконного проёма попадало немного света и доносился шум листвы. Потускневшим взглядом он различил только силуэт склонившейся над ним Маргариты и очень обрадовался, услышав её голос.

– Очень есть хочется, – Матвей попытался сесть на постели, удивляясь своей слабости. – Руки, ноги, словно не мои. Отказываются слушаться.

– Я так и думала. Вот, выпей молока, – девушка просунула руку ему под голову и помогла приподняться. – Это козье молоко. Оно, правда, слишком жирное, но ведь коров здесь нет.

Пальцы Матвея сомкнулись вокруг металлической кружки. Он с жадностью принялся глотать горячее молоко.

– А кто тут живёт? – шепнул он. За последние два месяца юноша привык остерегаться любых незнакомых людей. – «Жёлтый император» где? Он цел?

– Конечно, – успокоила его Рита. – А живёт только старик-пастух. Он объяснил мне, что проводит здесь по нескольку месяцев подряд, не видя ни одной живой души.

– Что он за человек?

– Мне кажется – немножечко полоумный, но очень добрый, – ответила Рита и добавила весело: – Наверное, и я бы помешалась, если бы пришлось столько времени проводить в одиночестве среди диких гор и с баранами. Правда, ухаживать за больными он не умеет и, глядя на тебя, только всплёскивал руками да что-то бормотал. Твоей сиделкой пришлось быть мне. Но зато он щедро делился со мной припасами.

– А какими? – в голосе Матвея появился голодный звон.

– Особых деликатесов здесь, конечно, нет. Козье молоко и сыр, да ещё он печёт лепёшки. Только в них уж очень много золы попадается.

– Ну, зола – это ничего… Мяса у него нет?

– Насколько я поняла, он мясо есть только в крайнем случае.

Вчера он угощал меня зайцем, которого поймал в ловушку. Но теперь, раз ты проснулся, я непременно уговорю его забить ягнёнка.

– Надо ему заплатить за это.

– Уж не знаю, видел ли он когда-нибудь деньги, – Рита рассмеялась. – Мне кажется, в здешних местах они не в ходу.

– Ну, так отблагодари его чем-нибудь другим, – не отступал Матвей. – Предложи ему постирать или починить одежду.

– Вряд ли его и это прельстит. Кроме того, я ведь тут гостья – не забывай. Но будь спокоен, я что-нибудь придумаю.

И только когда пастух, наконец, вернулся, Матвей понял: сам того не подозревая, довольно горько пошутил. Одежда на высохшем теле старика уже давно превратилась в жалкие лохмотья, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять: и одежда, и тело, ею прикрытое, соприкасаются с водой, только когда идёт дождь или валит снег.

– Вам надо идти через перевал Долон, – сухо сказал пастух вместо приветствия. – Это в ту сторону, – и он махнул рукой на север.

– Я ему сказала, – зашептала Рита, – мы туристы и идём к озеру Иссык-Куль.

– Милый старик, – Матвей с интересом рассматривал пастуха. – Куда он ходил?

– Здесь недалеко лесхоз, – раскладывая съестные приготовления, сообщила девушка.

– Приехали чужаки, – неожиданно снова заговорил пастух. – Ищут парня и девушку, – он коротко зыркнул из-под густых бровей в их сторону и продолжил вынимать из своей торбы принесённые вещи.

Молодые люди встревоженными взглядами уставились на старика, но тот говорил, словно сам с собою:

– Вы пришли с того перевала, – старик сделал паузу. – Там дорога. Когда подойдёте вон к тому перевалу, то держите его с правого плеча. На перевале пост милиции, – пастух задумался и продолжил: – Если повезёт его пройти, то через время выйдите к аулу Кёнг-Суу. Там есть автобус, – старик замолчал, и молодые люди решили – он закончил, но тот одними губами произнёс: – Я его видел!

– Кого? – Матвей, теряясь в догадках, пожал плечами.

– Наверно, автобус, – предположила девушка.

– Тощий, а глаза горят, как у голодного шакала, – пастух покачал головой. – Худой человек.

Молодые люди сидели в напряжении, ожидая, может быть, пастух сообщит ещё что-нибудь, но тот умолк и больше не проронил ни слова.

– Узнаю. Генерал Чукарин, – Матвей зло сжал губы и сильно хлопнул по колену.

– Это кто такой? – всполошилась девушка.

– Ладно, – успокаиваясь сказал Матвей. – Давай есть. Потом разберёмся.

– Так ты расскажешь кто это такой, генерал Чукарин, и что он от тебя хочет?

– Он генерал кагэбэ и не от меня хочет. Он хочет у таранчей отобрать «Жёлтого императора», – Матвей изучающе посмотрел на Риту.

– Хорошенькое дело! – озадачилась девушка. – Нас преследуют сотрудники генерала кагэбэ? Почему ты молчал?

– Если бы сказал, что это изменило? Лечебник у нас, и мы возвращаемся домой.

– Значит, ему нужны уже не таранчи, а мы! – занервничала девушка. – Он от нас не отстанет. Что будем делать, Матвей?

– Идти домой, – сухо ответил Матвей.

– Так! – после некоторого молчания засуетилась Рита. – Война войной, а обед по расписанию, как говаривал Уинстон Черчиль. Сначала надо подкрепиться, и чтобы ты набрался сил! Для кого я это всё готовила?

Рита, которая умела добиваться своего, преуспела и на этот раз. За ужином они ели барашка, тушёного в горшке вместе с душистыми травами, собранными возле хижины, и улыбчиво переглядывались. Пастух ел молча, но еда ему нравилась, и он не старался этого скрывать, причмокивая губами и облизывая пальцы. Такое его поведение немного отвлекло молодых людей.

– Ты так быстро ешь? – удивилась Рита, взглянув на пустую тарелку товарища.

– Многолетняя привычка, – сконфузился Матвей.

– Все врачи так быстро едят? – потешалась Рита.

– При чём тут врачи? – не понял Матвей. – Это интернатовское. У нас если будешь мешкать, то товарищи всегда помогут доесть. А для интернатовца еда и сон – самое главное.

– Это как – «помогут»? – не поняла она.

– Например, воспитатель объявляет, что ужин, обед или завтрак закончен. Это значит – все должны встать из-за стола, отнести свою посуду в моечную и отправляться на учёбу. Так вот, если у кого-то остаётся в тарелке еда, а за этим всегда следят друг за другом, то несколько пар рук с ложками устремляется в твою тарелку. Миг – и тарелка пуста.

– А как же тот, чью еду съели? – вспышка страдального удивления исказило лицо девушки.

– Голодает до следующей еды, – Матвей отвернулся, пожалев о том, что всё это рассказал впечатлительной спутнице.

– Матвей! Какое у вас было самое вкусное блюдо? – произнесла расстроенная Рита.

– Честно? – Матвей посмотрел на девушку таким взглядом, от которого та забеспокоилась.

– Не пугай меня, – прекрасно улыбнувшись, воскликнула она. – Только не поджаренный на костре нерадивый повар.

– Почему же, – юноше шутка понравилась. – Повара у нас были прекрасные, добрые, всегда подкармливали добавкой или хлебом; правды ради, надо признаться, частенько каши были с зерновыми червячками.

– Как это? – у Риты округлились глаза. – Вы это ели? И даже никто не возмущался?

– В основном возмущались новенькие, – нехотя заговорил Матвей. – Привезут их из дома, после бабушкиных пирогов, вот и начинают выискивать в тарелке – что там плавает. Увидит червяка и орёт как дурак: «В каше черви, не буду есть!»

– И что воспитатели? – Маргарита была поражена откровением.

– А что воспитатели? Мы сами хорошо умели усмирять таких, – Матвей рассматривал лицо девушки. – Хороший подзатыльник крикуну – и жри, не рассматривая что там в тарелке!

– А если он отказывался?

– Тогда правило номер раз! – отрезал Матвей и умолк.

– Ну, да, – сама догадалась Рита. – Несколько ложек со всех сторон в миг очищали тарелку с кашей.

– Лучше я доскажу о своём любимом блюде, – заговорил весело Матвей, решив отвлечь девушку от грустных мыслей: – Самое коронное блюдо было в конце мая: на выпускной, мы с пацанами запекали на костре, у нас в саду, молодого щенка!

– Фу! Матвей! Что ты такое говоришь! – вспыхнула Рита.

– Ладно, ладно! Пошутил! – Матвея развеселило, смешно скорченное лицо девушки.

– А если честно? – не унималась она.

– А если честно? – Матвей задумчивым взглядом смотрел на собеседницу, ведь из них двоих только он знал, что сказал правду. – Интернатовец всегда голодный. Мы ели всё, что попадалось на глаза. Карманы всегда были наполнены хлебом. Сбегали на консервный завод, воровали там всё что попадалось под руку и набивали пазуху, чтобы утащить с собой. Так вот, за подкладкой пиджака накапливались хлебные крошки. Периодически воспитатели заставляли выворачивать подкладки. Ну знаешь, проверяли, что мы там прячем, и заставляли вытряхивать всё из них. Вытряхнешь полную жменю крошек, очистишь их от ниточек и другого сора, и отправишь в рот. Прижмёшь языком к нёбу и от сладости аж дух захватывало! – Матвей умолк и закрыл глаза. – Вот это было самое вкусное блюдо!

Маргарита была поражена. У неё не осталось эмоциональных сил о чём-либо спрашивать. Настолько потряс своим откровением рассказ об интернатовской жизни. Наступило долгое молчание.

Неожиданно из кошары раздалось писклявое мяуканье, и следом показался маленький котик с закисшими глазами и стоящим кверху хвостиком. Он бестолково оглядывался вокруг и не переставал мяукать. Одновременно с его появлением поднялась собака, до этого дремавшая под навесом.

– Так противно мяукает, – сморщилась Рита, ещё не оправившись от откровенного рассказа Матвея.

– Последний остался, – ответил хозяин, снова продолжив есть.

Весь рассказ гостя он слушал, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль; на эпизодах, которые его особо трогали, он начинал раскачиваться взад-вперёд и хрипловато похихикивать. Когда Матвей закончил, старик обтёр лицо ладонью, смачно сёрбнув воздух губами.

– Он его сейчас сожрёт, – обратил внимание пастуха Матвей.

– Фу! Забой, – глухо приказал пастух, увидев, как огромная собачья пасть, медленно склонялась над котиком.

Опережая морду, приближались к котику две тягучие, голодные слюны. Собака подчинилась, недовольно лязгнув клыками и обдав котика пеной. Ничего не подозревающий котик медленно переступал лапками и, оказавшись между собачьих лап, заигрался с ними. Забой словно не замечал беспечности котика, он зорко следил за хозяином. Стоило тому отвернуться, чтобы продолжить ужинать, пёс склонил голову над наигравшимся котиком, и снова начавшим жутко пискляво мявкать. И снова пасть, медленно открываясь, нависла над раздражителем слуха собаки.

– Забой, фу! – прикрикнул пастух, успев это сделать в тот момент, когда пасть стала накрывать голову котика.

Пёс уже недовольно, огрызнулся в ответ и грудным рыком выпустил голодную оскому.

– Откуда он взялся? – поинтересовалась Рита, наблюдая, как пёс воротит от крошечного котика, по приказу хозяина, морду.

– Кошка принесла четверых, – пережёвывая мясо, сказал пастух. – Этого надо отнести в лесхоз, детям отдать. Завтра пойду. Вам тоже лучше поторопиться.

– Да, да, – тяжело вздохнув, согласилась девушка и тревожными глазами посмотрела на Матвея.

– Наверное, ты очень скучала эти три дня, – заговорил Матвей, желая отвлечь девушку от мрачных мыслей.

После ужина он почувствовал себя хорошо, хотя по-прежнему был слаб, но во взгляде его появилась неудержимая уверенность.

– Почему ты это вообразил? – поддразнила его Рита. – Конечно, я была лишена удовольствия беседовать с тобой, но зато меня развлекал гораздо более остроумный молодой человек.

– Молодой человек? – с недоумением поинтересовался Матвей. – Но ведь ты же сказала…

– Ну, пожалуй, я открою тебе секрет, – лукаво улыбаясь, продолжала испытующе смотреть на юношу Рита. – Это была девушка.

– А-а, – успокоившись, протянул Матвей. – Дочка пастуха.

– Не совсем.

– Внучка? – не сдавался Матвей.

– Тоже не угадал, – торжественно объявила девушка. – Сейчас тебя покормлю и прочту, что она написала, пока ты спал все эти дни.

– Она старше тебя? – не понимал Матвей. – Что она делала и куда подевалась?

– Она моя одногодка, – продолжала говорить загадками Маргарита. – Но, как мне кажется, она умнее меня. Она помогала пастуху по хозяйству.

– А-а, наверно из местных, юродивых девок, – разочарованно протянул Матвей. – Я видел таких. Они всегда при отарах подживаются.

– Здрасте! Почему сразу юродивых? – торжествовала Рита. – Она тебе понравится.

– Ты мне больше нравишься, – отворачиваясь, проговорил Матвей.

– Разумеется, я же не юродивая, – Рита едва сдерживала смех.

– Завидую! У тебя столько энергии, – сокрушался Матвей. – А я вот сдался.

– Не сдался, а заболел. Такое может с каждым случиться, – поддержала приятеля девушка. – И даже с такими сильными, как ты. Завтра утром я усажу тебя на солнышке перед хижиной и почитаю вслух.

В этот момент раздался резкий, но короткий лязг мощных зубов собачьей пасти и истошное мявканье прекратилось. Котик развалился на две части.

– Фу, Забой! – взревел пастух, подбегая к собаке и хлопая того по морде. – Что ты наделал?

– Какой ужас! – вскрикнула Рита и прикрыла лицо руками.

Пастух вытолкал пса за пределы кошары, а части котика сгрёб рукой и зашвырнул в кусты. После такой сцены поправить настроение было невозможно и молодые люди отправились спать.

Рита сдержала слово. Наутро, когда пастух ушёл с отарой, она помогла Матвею выйти на улицу и усадила его на солнышке в заранее приготовленное ложе. Его она сама соорудила из многочисленных овечьих шкур.

– Может не надо? – усомнился в затеянном девушкой Матвей. – Мне не интересно, что может написать пастушка. Лучше расскажи что-нибудь.

– Нет, Матвей, – наотрез отказалась Рита, открывая тетрадь. – Тебе это будет интересно, – и принялась читать.

С первых строчек, Матвей не отрывал взгляда от её лица и с обожанием рассматривал всё на нём. Он наслаждался рисунком её губ, выводящих слово за словом, вздрагивающими ресницами на слегка опущенных веках, проступающим румянцем на щеках, когда она читала о их первой встрече в автобусе и своих переживаниях в плену, а затем и бледностью, которым покрылось её лицо, когда она прочла о том, как ей было страшно плыть по ледяному озеру и с какой надеждой она думала о том, что рядом человек, на которого можно рассчитывать. Матвей был благодарен этой хрупкой девушке за ту силу, которую она вливала в него своим присутствием и своей крепостью духа и даже вот этими откровенными записями и тем, что доверила их ему.