От сумы и от тюрьмы, или Как «Азиат» стал «Монголом»

Глава 13. Предложение, от которого нельзя отказаться

– Понимаешь какое дело. Ты сейчас себя очень хорошо зарекомендовал, уважение от сидельцев заслужил. А многократно умножить и закрепить это уважение не хочешь?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Как ты смотришь на то, чтобы посетить вторую пресс-хату?

Малышев опешил: – это как?

– А вот так. Добровольно. За понятия, за братву, за идею арестантскую. Я тебе говорил уже что хата три два, в которую тебя кинули, это так себе. Она ни в какое сравнение с пять семь не идёт, которая вторая.

– Вот там беспредел полный. Недавно они двух правильных пацанов опустили, один из них вскрылся, по венам себе полоснул, второй не решился, в петушином углу сейчас. Но всё равно долго не протянет, его сами петухи зачморят, они бывших блатных не любят.

– Пока я здесь сижу, в этой хате не меньше пяти человек забили до смерти, а опустили семнадцать. Не один десяток ещё инвалидами сделали. И все нормальные пацаны были. Могли бы жить нормально. Не обязательно в братву податься. Могли срок отсидеть, выйти, жениться, детей нарожать.

В общем выйти из этой хаты без потерь, целым и не вредимым ещё никому не удавалось. Если ты согласишься, то я очень надеюсь, что ты будешь первым.

– Я бы сам туда поднялся, тоже кое-что могу, но, если со мной что, тюрьма без смотрящего останется. Кроме того, я должен с другими ворАми списаться, малявы разослать, совета спросить. Они и должны решать, у нас общество решает.

– Но ни один сходняк меня в этом не поддержит. Воровская идея и так на ладан дышит, и воров осталось не так и много, по пальцам пересчитать. Те, что корону воровскую за бабки купили не в счёт, это не ворЫ, а не пойми что.

Этот статус надо выстрадать, заслужить. Зоны потоптать, БурЫ* пройти, карцеры, изоляторы. Понятия соблюдать. Так что мне сходняк добро не даст. А вот тебя я могу туда устроить, возможности есть.

Ты можешь отказаться, и никаких негативных последствий для тебя не будет, слово ворА даю. Ты уже и так много для братвы сделал, на тех отморозках тоже пробы негде ставить было. Но если ты эту тюрьму и от второй пресс-хаты избавишь, тебя до небес вознесут.

У тебя поддержка в любой зоне будет, на любой пересылке. Ты сразу доступ к общаку получишь, то есть в любом БУРе, карцере, изоляторе, тебя греть будут. Курево, еда, всё что положено.

В любом споре, в любых разборках ты сможешь на меня ссылаться. И не только на меня, я тебе имена ещё нескольких ворОв назову, спишусь с ними, обрисую ситуацию.

Дело непростое, сразу скажу. Завалить могут запросто. Их пятеро, все бугаи здоровые, тренированные. Я понимаю что ты спец, но против пятерых…

– Если я соглашусь, что я должен сделать?

– Ты пацан подготовленный, крутой. Если ты эту хату разгонишь, а ещё лучше отморозков завалишь, то кум с хозяином поостерегутся новые-пресс-хаты формировать. Тем более что это не так просто.

Надо кандидатуры подходящие найти, чтобы за ними косяков было немеряно, чтобы они в общие хаты боялись подниматься, и так далее. Кроме того, все будут знать, что с отморозками случилось, трижды подумают, прежде чем согласиться. В общем дело непростое.

Ты спрашиваешь, что должен сделать. Здесь ответ один. Ты должен сделать так, чтобы эта пресс-хата перестала существовать. Как ты это будешь делать если согласишься, тебе решать.

Можешь покалечить их всех, ещё лучше завалить. Последствия для тебя вряд ли будут. Я тоже со своей стороны всё сделаю, чтобы ты не пострадал. И кум, и хозяин со мной считаются, и к словам моим прислушиваются.

Я не требую от тебя немедленного ответа, и не развожу тебя, не думай. Это уже с моей стороны беспредел будет. Сутки подумай. Если нет, значит нет. Если откажешься, моего доброго отношения к тебе это не изменит, я тебе слова ворА дал.

Можешь не поверить, но я его не разу не нарушил. Для меня это всё равно, что для тебя слово офицера. Не знаю, какое ты примешь решение, но каким бы оно не было, я лично уважать тебя не перестану. Для любого решения у тебя могут быть свои причины, объяснять которые ты никому не обязан.

Если ты не захочешь, будем решать как-нибудь по-другому. Не знаю ещё как, но будем. Братва на воле твёрдо решила, что с этой пресс-хатой надо кончать, а значит так и будет. Правда на это уже потребуется гораздо больше времени и больше ресурсов, но что-нибудь придумаем.

Я сейчас уйду, а ты думай. Завтра в это же время вертухай тебя в мою хату проводит. Посмотришь, как я живу, ответный визит так сказать. Там и озвучишь своё решение.

Тюремную баланду не ешь, тебе нормальную еду приносить будут. Независимо от того, что ты решишь, ты за это никому ничего не должен. А пока ешь бутерброды, пей чай. Посуду потом вертухай уберёт. Ну давай "Монгол" до завтра – "Черкас" протянул для рукопожатия сильную прохладную ладонь. Пойду я.

– До завтра "Черкас" – Андрей пожал протянутую руку. Можно один вопрос?

– Спрашивай.

– Вопрос не по теме. Любопытно просто. Ты так грамотно и правильно говоришь, можно сказать красиво. Ни "фени", ни мата. Откуда это?

– А ты что же думал, все ворЫ урки засиженные? С интеллектом как у барана? – "Черкас" усмехнулся. – Я парень, когда-то филологический закончил. Правда давно это было.

Андрею показалось что вор вздохнул.

– Ладно, бывай – Авторитет подошёл к двери и негромко постучал. Она тут же открылась, "Черкас" скрестил руки за спиной, как положено по тюремным правилам, и вышел.

*******

Когда "Черкас" ушёл, Малышев налил из термоса настоящего, действительно очень хорошего чая, отхлебнул и задумался. А подумать было над чем. Да, действительно ворЫ люди с интеллектом и с мозгами. И вор "Черкас" очень яркое тому доказательство. А здорово он всё придумал.

Это и называется чужими руками жар загребать. Говорит, что братва решила с этой пресс-хатой покончить. Ясно, решили, задачу поставили смотрящему, он за всё и отвечает.

А тут вон как удачно сложилось. Появился дерзкий первоход, подготовленный спец. С одной пресс-хатой у него получилось, почему бы не попробовать зарядить его на вторую?

Если согласится и всё сделает, то не только свой авторитет укрепит. Самое главное, что "Черкас" в этом случае весь в шоколаде. Решение сходняка выполнил, крутого бойца подтянул, рамсы как здесь говорят, раскинул грамотно.

Ну а если "Монгола" в пресс-хате завалят… Что ж, значит судьба такая, не он первый. Никто новичка не принуждал, сам согласился. За братву пострадал, ну и вечная ему память за это.

Вот уж действительно по классике: предложение, от которого нельзя отказаться. И все эти слова, что отношение не изменится если откажется, что никому ничего объяснять не обязан и прочее, всё это чушь полная.

Изменится, ещё как изменится. О том что он беспредельщиков в первой пресс-хате поломал, какое-то время конечно помнить будут. Будут об этом говорить, обсуждать. Но недолго. А вот о том, что во вторую пресс-хату идти не решился, побоялся, менжанул, как здесь говорят, не забудут никогда.

Впрочем, всё так же, как и на воле. Хорошее забывается быстро, а вот о том, что человек когда-то отступился, спасовал, испугался, помнят всегда. Это всегда так, и никуда от этого не денешься, жизнь такая, как говорится.

Значит надо соглашаться, это без вариантов. Никакого страха и нерешительности не было, самые разные варианты предполагались изначально. Ведь этот старлей вполне мог его и в другую пресс-хату засунуть, о которой сейчас говорил авторитет.

Видимо просто посчитал, что достаточно для него и этой, обломают и здесь. Но "Черкас" прав, и говоря об этой пресс-хате краски ничуть не сгущает. Пятеро подготовленных бойцов, это многовато даже для спеца его уровня.

Здесь надо всё продумать и действовать совсем по-другому, чем в первом случае. Действовать быстро и предельно жёстко, не думая о том, чтобы нанести дозированный удар. Это враги, а значит никакая жалость и милосердие к ним неприменимы.

Бить надо на поражение, чтобы исключить любую возможность сопротивления, если этого не избежать, то убить. Главное самому не пропустить критический удар. Здесь уже потребуется активизация всех приобретённых навыков и опыта.

Что ж, как говорится не привыкать. А черти у котлов с кипящей смолой этих нелюдей давно ждут. Будем надеяться, что не придётся отправлять в преисподнюю всех пятерых, но если придётся, то готов и к этому.

Как всегда после принятия решения, стало спокойнее, укрепились решимость и уверенность что всё будет хорошо. Ну а если нет.., то об этом лучше не думать. Рисковать жизнью не впервой, это неотъемлемая часть профессии и выбранного пути.

Ну а теперь можно и за чаёк приняться с деликатесными бутербродами.

*******

БУР* – барак усиленного режима, тюрьма внутри зоны, сейчас ПКТ -помещения камерного типа.

Глава 14. В гости к вору

В карцере Малышев наконец выспался. Спал всегда чутко, а мог вообще если нужно не спать несколько суток, но сейчас уснул крепко, спокойно и без сновидений.

Никто его не беспокоил, даже вертухаи, в тюрьме и в зоне сон это святое. Наверное потому, что во сне можно увидеть волю, тех кого любишь и кто любит тебя. Сейчас никакой опасности и тревоги не ощущалось, а напряжение и бессонница последних двух суток вымотали изрядно, уснул мгновенно и крепко.

Но возникни вдруг какая-то непредвиденная опасность, тут же бы проснулся, интуиция и чутьё были развиты отлично и работали даже во сне. Но ничего не случилось, проспал до ужина.

Хорошая еда и сон сделали своё дело, проснулся отдохнувшим и полным сил. Сделал силовую разминку из отжиманий и приседаний, помахал руками и ногами, сел на шпагат. Прислушался к себе. Ничего не тянуло, не ныло и не болело, был в отличной форме, в изоляторе военной прокуратуры тоже каждый день тренировался, до дрожи в руках и ногах.

Настроение, насколько здесь это было возможным, было хорошее и бодрое. Что ж посетим и вторую пресс-хату, надо значит надо. Конечно опасно, конечно, трудно, но боевой выход или заброс с ДРГ* в тыл врага не легче.

Риск при его работе и образе жизни есть всегда. Погибнуть можно на любом задании и в любой момент, но, чтобы этого не случилось, его и готовили профессионально и качественно лучшие инструкторы в самых разных областях.

Потому что профессионалом человека может сделать только другой профессионал. Вот и делали. Ведь не даром он был командиром группы "Азиатов". В боевых условиях блат и протекция не работают, каждый стоит того, чего он на самом деле стоит.

В рукопашном бою ему не было равных, хотя каждый боец из его группы, был асом, а что-то умел делать хоть чуть-чуть, но лучше других. Например, друг "Леший", был бывшим гонщиком, и, хотя все парни умели водить всё что движется, но то, что творил за рулём "Леший", было уму непостижимо. "Акробат" лазал по горам не хуже архара, мог пройти там, где другой точно бы сорвался.

А Малышев лучше всех остальных владел самыми жёсткими стилями боевых единоборств, а в особой системе подготовки, объединившей самые эффективные приёмы этих стилей, они перемешались в гремучую смесь.

Мог легко убить одним ударом, тут главное знать как и куда бить. Знал все болевые и критичные точки организма, мог устроить перелом, контузию, или пожизненную инвалидность. Конечно это нелегко и достигается постоянными изнуряющими тренировками, но тут уж как говорится – кто на что учился.

Каким бы опасным и непредсказуемым не было предстоящее дело, это была работа. Для кого-то не самая лучшая, наверное, но кто-то должен делать и такую. О тактике предстоящего визита пока думать рано, слишком мало информации.

"Черкас" ждёт от него принципиального согласия, потом уже можно будет спросить у него совета, прикинуть и обдумать приблизительный план действий.

Сейчас кроме того, что в этой пресс-хате сидят пятеро отморозков из бывших спортсменов, больше ничего не известно. Вор находится на тюрьме уже давно, поэтому должен знать их всех. Возможности для этого у него наверняка есть.

Кто каким спортом занимался, кто из пятерых наиболее опасен, и так далее. Ликвидировать всех пятерых, это конечно слишком. И дело даже не в том, что существуют какие-то моральные рамки. Нет. Это враги, пусть пока не личные, но враги.

Сколько судеб они сломали, жизней погубили, надежд. Так что, если их отправить в преисподнюю, мир станет лучше, хоть немного, но всё же. Дело не в этом. Во-первых, пять трупов уже не скроешь, придётся давать делу ход, хозяину с кумом писать объяснительные, что это за пресс-хаты такие в тюрьме, почему они здесь, законом это запрещено.

Скорее всего слетят с должностей, поставят новых. Оно бы и поделом им, но в его задачу это не входит, кроме того, может существенно повредить делу. К уже имеющейся статье добавятся ещё несколько, потом новое следствие, сопутствующие ему неизбежные сложности, и время, которого не так уж и много.

Потом в этом нет необходимости. Эта публика отвагой и мужеством не блещет. Унижать и калечить других они могут только толпой -"семеро одного не боимся".

А получив отпор, тем более предельно жёсткий, о браваде и "понтах" как здесь говорят, они вмиг забудут. Потому что жить хотят все, и отморозки в том числе. До конца из них никто не пойдёт, не приучены. Серьёзного оружия у них нет, максимум заточки. Здесь главное не пропустить удар, а в общем всё не так уж и страшно.

В Кандагаре страшнее было, когда их группа из семи человек в засаду попала и сутки оборону держала против двух сотен духов. Тогда думали, что всё, окружены, выхода нет, рация разбита. Попрощались уже друг с другом, решили жизни подороже продать, помирать так уж с музыкой.

А тут в последний момент две наших вертушки с серьёзным бортовым вооружением. Разметали боевиков мама не горюй. Генерал почуял неладное, помощь послал, хотя вернуться они должны были только через двое суток. Вот и не верь после этого в чудеса, провидение и божий промысел.

Будем надеяться, что и здесь Господь поможет, он всегда за справедливость и правду. Сколько всякого было, всегда помогал. Может потому и получалось всё с божьей помощью. На войне атеистов нет, и в тюрьме, наверное, тоже, кроме таких отморозков, они-то как раз дьяволу служат.

Поэтому достаточно грохнуть одного-двух, остальных покалечить и запугать. Это скрыть будет уже легче, списав на несчастный случай, или внезапно настигшую смертельную болезнь. Ладно, поживём-увидим, как говорится.

И потом покалеченное, но живое доказательство гораздо эффективнее подействует на других кандидатов в отморозки, они будут видеть и знать, что с ними может случиться. Как известно, раненый враг деморализует своих гораздо сильнее чем мёртвый.

Есть и ещё одна причина почему не стоит валить всех. Если оставшихся раскидают по другим хатам, то остальные сидельцы сами с радостью с ними разберутся, это без вариантов. И разберутся радикально. Так что пусть те, кто останется ещё поживут, всё равно недолго осталось, а другие моральное удовлетворение получат и благодарить будут, это тоже плюс в копилку.

Снова лязгнул замок "кормушки" и уже другой вертухай протянул в неё пластиковый пакет:

– Осторожнее бери, посуду потом заберу – сказал довольно добродушно, без злости и обычной снисходительности.

Никаких особых деликатесов в пакете в этот раз не было. В одном контейнере Малышев обнаружил свежайший овощной салат, в другом большой кусок мяса с жареной картошкой, в небольшом термосе крепкий горячий чай.

Видимо "Черкасу" еду готовили там же где кормили администрацию тюрьмы, а может быть приносили из ближайшего кафе. Еда хоть и была простой, но вкусной и сытной, с тюремной баландой никакого сравнения.

С удовольствием поужинал. Когда пожилой мужик вертухай забирал посуду, то тихонько сказал:

– Меня Степаныч зовут. Помыться хочешь?

– Конечно – ответил Малышев, – а можно?

– Если захотеть всё можно – загадочно ответил вертухай. – После отбоя в баню отведу. Горячая вода есть, мыло и мочалку дам. А к "Черкасу" под утро пойдём, когда тюрьма угомонится – Степаныч сложил посуду в пакет и ушёл.

Ну и хорошо, одна приятность за другой. Душ сейчас не помешает, несколько дней не мылся, от бани солдат никогда не откажется. А неплохо здесь авторитеты живут, и возможности имеют неслабые. Тут тебе и еда хорошая, и баня, а при желании и спиртное принесут и девочку в камеру приведут, вопрос только в цене.

Примерно через час после отбоя Степаныч вернулся, открыл дверь и отвёл в тюремную баню, как и обещал. Андрей первым делом выстирал бельё и повесил сушиться на толстую горячую трубу.

Потом обильно намылившись, встал под горячий душ, и подставляя тело под тугие струи, в очередной раз подумал, что, в сущности, жить можно. Вымылся и даже побрился, предусмотрительный Степаныч дал станок с разломанным пополам лезвием "Нева".

Лезвие не столько брило трёхдневную щетину, сколько рвало, ощущения ещё те, кто брился "Невой" тот знает, но выбриться удалось. А вот зачем лезвие разламывают пополам, а потом вставляют в станок, то тайна великая есть. Экономят что ли?

Одежда не совсем высохла, пришлось одевать влажную, ничего, на теле досохнет. Степаныч отвёл обратно в камеру, коротко бросил:

– Жди – и снова ушёл.

Под утро немногословный вертухай дал более подробные инструкции:

– "Черкас" в один-один семь сидит, это на другом этаже. Ты идёшь впереди, руки за спиной, я сзади. Не разговаривать, если кто встретится, встаёшь лицом к стене, ждёшь команды. "Черкас" тебя ждёт. Пошли.

Шагая по длинным тюремным коридорам, Малышев про себя усмехнулся. А неплохо ты начал "Азиат", то есть "Монгол". Даже вот вор в гости пригласил. Ну что ж, посмотрим, как тут воры живут.

Глава 15. В гостях у вора

Если бы не решётка на окне, и не двухъярусная камерная кровать-шконка, никто бы, наверное, не подумал, что это тюремная камера. Причём даже окно было не такое крохотное как в других камерах, а большое, почти во всю стену. Специально что ли для таких арестантов расширяли?

Стены не были покрыты бетонной "шубой", а радовали чистотой и свежей побелкой. На стене даже была самая настоящая розетка, что вообще-то категорически запрещалось правилами.

На цивильном кухонном столе стоял электрический чайник, лежали бумажные упаковки с печеньем, пачки индийского и цейлонского чая, и стояли банки с импортным растворимым кофе, минимум двух сортов.

Но даже не хороший телевизор, умостившийся на приделанной к стене полке, не вместительный холодильник и не белоснежный унитаз в углу, на месте камерной параши, поразили Малышева.

Нет. Наибольшее впечатление произвёл именно кофе. Его и на воле-то можно было достать только по великому блату, а здесь нате вам, запросто стоит на столе, да ещё и не одна банка и не один сорт.

Да, неплохо живут воры в законе, честный человек пьёт такой кофе и ест такое печенье только по праздникам, если конечно удастся его купить, вернее достать. Потому что такие продуты сейчас не покупают, их "достают" и "отхватывают".

И ещё кое-что не укладывалось в привычный тюремный быт. Это запах. В тюремной камере обычно пахнет застоявшимся табачным дымом, немытыми телами и несвежим бельём, а в камере авторитета воздух благоухал хорошим освежителем воздуха и дорогим парфюмом.

– Благодарю Степаныч – кивнул "Черкас" вертухаю, когда тот завёл Андрея в камеру. – Сколько у нас времени?

– Часа два "Черкас" – взглянул на часы тот. -Потом обратно его надо, чтобы до подъёма успеть.

– Успеем, ты иди – Черкас встал из-за стола, тоже не имеющего ничего общего с камерным, за которым читал какую-то книгу, и подошёл к Малышеву:

– Здравствуй "Монгол". Проходи, присаживайся – повёл рукой жестом гостеприимного хозяина. – Выпьем, закусим чем бог послал, о делах наших скорбных поговорим – сказал голосом персонажа из известного фильма.

Говорил вроде серьёзно, но умные глаза смеялись. Хотя нет-нет, да и мелькнёт в них на миг что-то острое, колючее и страшное, вызывающее чувства неприятные и тревожные.

На столе, застеленном расшитым узорами полотенцем-скатертью, в этот раз стояла бутылка хорошего коньяка, большая глубокая тарелка с фруктами, и поменьше, с такими же бутербродами, которыми авторитет угощал вчера, и привычный термос. Лежала пачка импортных сигарет рядом с красивой керамической пепельницей.

– Даа, богато – усмехнулся Малышев, – а люди-то дураки на воле тюрьмы боятся. Оказывается, и здесь можно хорошо жить.

– Осуждаешь? – прекрасно понял авторитет сарказм гостя. – Думаешь, что братва мол баландой тюремной давится, "черняшку" за счастье считает, а вор за их счёт жирует?

Да "Монгол", можно и здесь жить. Только это всё мне по статусу положено, и так не всегда было. В 68-м, когда мы с корешем в первый побег ушли и "кабанчик" закончился, кору с деревьев жрали, гадюк ловили и на костре жарили, червей земляных копали.

Правда кореш всё равно в той тайге остался, а я вот выжил, хотя, честно говоря, иногда об этом жалею, лучше бы подох.

А когда в зоне голодовку объявил из-за беспредела, который там хозяин с кумом творили, то после неё 51 килограмм весил при моём росте 180. Был как скелет кожей обтянутый, но зону на бунт поднял, потом хозяина с кумом сняли, братва вздохнула свободно.

Если я тебе все свои заслуги перед обществом перечислять буду, то у нас до подъёма времени не хватит. Так что всё это мне по праву досталось, и оплачивается из общака.

Малышева от этих откровений вора даже внутренне передёрнуло. Конечно, он знал, что такое, а вернее кто такой "кабанчик". Вор говорил не о продуктовой передаче или посылке, которую тоже называют "кабанчиком", нет, речь шла совсем о другом.

Он имел в виду заключённого, которого брали с собой в побег в качестве провизии, чтобы питаться им, когда закончатся захваченные с собой продукты. Это было за гранью.

И, наверное, переступив эту грань, человек перестаёт быть человеком. Он превращается в зверя, жестокого и беспощадного. "Черкас" таким зверем и был, а внешний лоск, напускная интеллигентность, обаяние и красивые слова о "воровской идее", заботе о братве и прочем, были лишь шелухой, скрывающей истинную сущность этого человека-зверя.

Андрей бы с удовольствием своими руками придушил бы этого "борца с режимом", но разве он один такой? И потом общение с такими, это тоже часть дела, работы, за которую взялся и которую должен выполнить хорошо.

– Ладно, об этом может быть как-нибудь в другой раз поговорим – продолжал "Черкас", давай о деле. – Что решил? Хотя по тебе и так видно, что согласен. Я знал, что ты согласишься "Монгол". Такие как ты не отступают, я сам такой, тоже бы согласился.

Ты вообще уникум можно сказать, семимильными шагами идёшь к авторитету и признанию. Дальше так пойдёт, тоже не хуже будешь жить – авторитет кивнул головой в пространство камеры. – А там глядишь и коронуем тебя.

Хоть правила этого не позволяют, ты погоны носил, но правила на то и существуют чтобы их нарушать, в особых случаях можно. Я лично рекомендацию тебе дам. Присаживайся, выпьешь?

Малышеву что-то расхотелось пить с этим людоедом. Ничем не выдав кипящую в груди ярость от запредельной откровенности авторитета по поводу "кабанчика", он по-деловому сказал:

– Благодарю "Черкас", я чайку. И от еды воздержусь, а то к хорошему привыкаешь быстро, не весь же срок ты меня кормить будешь, мне "червонец" светит, не меньше.

Вор внимательно на него посмотрел, и сказал:

– Ну тогда и я воздержусь. А это хорошо, что ты так оптимистично настроен. Значит рассчитываешь из пресс-хаты без потерь выйти, и весь срок отсидеть?

– Рассчитываю, иначе бы зачем мне туда идти? Мне информация нужна.

– Какая именно?

– Обо всех пятерых. Кто каким спортом занимался, кто из них наиболее опасен, кто по какой статье сидит.

– А статьи-то их тебе зачем? Какая разница кто из них за что сидит?

– Мало ли. Информации много не бывает.

– Хорошо, будет тебе информация. Ещё что? Может оружие? Нож могу подогнать, удавку.

– А ствол? – усмехнулся Малышев

"Черкас" в этот раз сарказма не уловил, задумался.

–Со стволом труднее, но если поднапрячься, то организовать можно.

– Да ладно, расслабься, пошутил я.

Вор на миг уколол его колючим взглядом, но тут же снова, опустив ресницы придал глазам обычное ироничное выражение:

– Молодец "Монгол", я тоже шутить люблю, с шуткой не так скучно жить. Так что насчёт оружия?

– Не надо оружия, так справлюсь. Ещё вопрос. Как я туда попаду? Ведь после того как я беспредельщика в первой пресс-хате грохнул, наверняка администрация решила пока переждать.

– А голова у тебя варит, молодец. Да, мне уже сказали, что хозяин приказал куму никого туда не бросать, затихариться решили сволочи, сначала тот трупак по-тихому списать. Но это не проблема, я уже об этом подумал.

Степаныч тебя туда и закинет, вертухай что сюда привёл.

– Он что, против приказа хозяина попрёт? Его же потом в порошок сотрут.

– Да брось, ты. Никто его не тронет. Он одной ногой на пенсии, полгода вроде осталось, вот на пенсию и выпрут, а шум поднимать не будут. Степаныч мужик не глупый и не трусливый, и, если вдруг следствие начнётся, он много чего и про кума, и про хозяина рассказать может, и они об этом знают. Он всю жизнь здесь работает, много чего повидал.

– А сам-то он согласится?

– Согласится, вернее уже согласился. Он за риск и беспокойство такие бабки получит, что на пенсии не на шести сотках корячиться будет, а до конца жизни на Бали пузо греть. Поживёт хоть как человек.

– Ну а каким образом он меня туда закинет? Ни с того ни с сего что ли? Это наверняка вопросы вызовет.

– Это тоже легко решаемо. Почему ни с того ни с сего? Пошумишь ночью, обзовёшь его, он и закинет вроде как сгоряча. Тебе время на подготовку нужно?

– Да ну, к чему тут готовиться? Не нужно, наоборот, чем быстрее, тем лучше.

– Ну тогда завтра ночью всё и организуем. Он опять на дежурство выйдет. Конечно всё это белыми нитками шито, кум поймёт, что это моя работа, не дурак. Официальный шум поднимать они всё равно думаю не будут, но за меня возьмутся, отомстить захотят.

– И что? Тебя это не напрягает?

– Меня давно уже ничего не напрягает "Монгол". Максимум что они мне могут сделать, это на "особняк" перевести. Конечно, там потяжелее чем здесь. Хата вроде карцера, баланда вместо деликатесов, но мне всего пара лет осталась, на одной ноге простою как говорится.

– Понятно. Ну что ж, тогда давай приступим. Расскажи мне о каждом.

– Я тебе не только расскажу, но и покажу – в очередной раз удивил вор. – вот, смотри.

Он взял со стола блокнот и остро заточенный простой карандаш. На чистом листе буквально за минуту набросал чьё-то лицо, выделив характерные черты и даже передав выражение глаз. Теперь, увидев этого человека вживую, Андрей тут же бы его узнал.

Малышев видел такое только однажды. Как-то гуляли с племянницей по Арбату и увидели группу восхищённых любопытных людей, столпившихся вокруг уличного художника.

Тот так же, всего за минуту-две, рисовал простым карандашом всех желающих, передавая образ настолько точно, что люди тут же себя узнавали.

– Это главный и самый опасный – продолжал вор. – Боксёр. Погоняло "Тайсон".