Вечерний силуэт

– Интересно, – ответил Макс, понимая, что обязан держаться уверенно.

– Сеск и Доминго – мои лучшие друзья на всем Запад-Клод-стрит. Так из-за чего сцепились?

– Тьяго назвал Рикки кретином, завязалась драка, и на подмогу обоим бросились остальные. – Сеск посмотрел на Макса. – Такими словами не бросаются. Здесь каждый сам за себя, парень. Если не можешь за себя постоять, тебя не возьмут в банду.

– Какие новости за неделю, пока меня не было?

– Все так же, Локо. Вчера катались на байках по реке, удирали от Т-1000. Ты любишь кататься на байке, Макс?

Не успел Макс ответить, как издалека раздался возглас Дианы.

– Эй, вы! Бросили меня и свалили?

Четверо разом оглянулись, глядя, как Диана стремительно приближается к ним. Сердце Макса екнуло при мысли, что здесь она чувствует себя как дома.

– На него никакой надежды, но хоть бы ты сказала, что вы здесь! – воскликнул в ответ Доминик, оскалившись в приветственной улыбке.

– На себя бы посмотрел! – откликнулась Диана, ускоряя шаг и тоже салютуя Сеску с Домиником. – Даже не сподобились позвать меня!

Оба по очереди обняли Диану, приветствие получилось вполне в традициях лучших друзей.

– Что вы тут творили без нас? – хозяйским тоном спросила Диана. Если бы не ее красота и девичья хрупкость, ее можно было бы запросто причислить к «своим», – столь свободно и беспечно она вела себя. Вот как уличная жизнь дополняет материнскую мягкость.

– Да разве мы способны на что-то без нашего MVP? – засмеялся Сеск.

– Что это за банда такая, где MVP – девочка? – саркастично подхватил Эдди.

Четверо комптонцев объединились в некую невидимую сферу, и Макс почувствовал себя лишним. На некоторое время они начисто забыли про его существование, рассказывая друг другу всякие смешные истории, случившиеся за полтора месяца разлуки. Вот что такое настоящая семья, вот что Эдди так старается перенести в наше стенсфилдское сообщество, думал Макс. Как же далека его жизнь от жизни Назарянов? С каждой минутой Диана и Эдди казались ему все более недосягаемыми. Столь вольготно чувствовать себя в уличной среде и не только не уступать, но бесспорно превосходить соседей по улице в уважении. Максу стало казаться, что, если бы Эдди и Диана вдруг исчезли, Сеск и Доминик тут же кинулись бы на него с кулаками, и ему пришлось бы право на уважение доказывать силой, тогда как Назаряны доказали свое право на уважение ясным умом и запредельной решительностью. Поразительная простота, с которой компания держалась, заражала Макса, и он невольно загорелся желанием быть таким же, как они.

Наконец, Диана вспомнила, зачем искала Макса.

– Ваш отец приехал, просил передать, чтобы ты немедленно возвращался и вам пора домой. – И, ехидно улыбнувшись Сеску и Доминику, сказала: – Не уходите, мы с Эдди проводим друзей и придем к вам.

– Вмажь там этим паршивцам Кранцам, – обратился Сеск к Максу.

Их прощание напомнило сцены из рэп-клипов, причем с Дианой попрощались так же: сперва с гулким хлопком ударили по рукам, взяли друг друга за большие пальцы, затем качнулись вперед и картинно столкнулись плечами. Когда пришел черед Макса прощаться, он попытался в точности повторить этот ритуал, и у него, кажется, получилось.

– Приводи сюда братишку почаще, Локо! – изъявил желание Сеск. – Серьезно, Макс, тебе с нами понравится. Тем более, парень ты не промах.

– И если вдруг в этом вашем Стенсфилде какая проблема, знаете к кому обратиться, – дополнил Доминик.

По пути домой Эдди расспрашивал Макса о его впечатлениях. Диана шла молча, внимая каждому его слову, и ревниво впивалась в Макса взглядом, когда он делился мыслями. Всем своим видом она возмущалась и стыдилась его с Кристиной приезда.

– Теперь-то ты доволен, Эдди? – стиснув зубы, роптала она. – Я на тебя очень зла.

– Хватит ворчать, Максу очень даже понравилось, – возражал брат.

– Конечно, понравилось, ведь нет места лучше Комптона, – съязвила Диана, не оборачиваясь. Она шла впереди широким, звучно отдававшимся от асфальта шагом, слегка поворачивая голову по сторонам и окидывая округу изучающим взором, как хозяйка, зашедшая домой после долгого отсутствия.

Отец стоял у крыльца вместе с Кристиной, скрестив руки на груди. Назарян-старший о чем-то ему говорил, водя рукой по воздуху. Вероятно, описывал маршрут до дома. Отец, казалось, не слушал. Максом овладела неописуемая радость от встречи с отцом в этом небезопасном месте. Он ускорил шаг, обогнал друзей и бросился в его объятия. Отец молча провел сыну по голове и глубоко заглянул ему в глаза.

– Все в порядке? – глухо спросил он.

– Да, папа. Мы с Эдди отлично погуляли.

– Попрощайтесь, и садитесь в машину.

Завершив прощания и выразив признательность, Макс и Кристина выполнили указание. Отец задержался, скупо поблагодарил Назаряна-старшего и кивнул детям в знак прощания. Выехав на фривей, он грозно взглянул на детей.

– Вы дружите с ними?

От холода, веявшего в голосе, обоим стало неловко. Макс вдруг оробел, почувствовав непонятную вину.

– Да, – тихо ответила Кристина. – Они наши лучшие друзья в Стенсфилде.

– И после того, что вы увидели, намерены продолжить дружбу?

Оба промолчали, скованные отцовским морозом.

– Это опасно. Они опасны. Порядочные семьи не могут жить в Комптоне. Вы должны прекратить дружбу с этими распутниками.

Часть 2
Юность

Глава 3

Вердикт отца не надломил отношение Манукянов к Назарянам, но поначалу смутил безоговорочное восхищение ими. Разве может отец ошибаться, думал тогда неокрепший Макс. Он стал внимательнее присматриваться к повадкам и особенностям Эдди, неосознанно искал в Диане признаки испорченности, даже корил себя за неспособность их отыскать. В выходные дни, когда родители посещали Стенсфилд, Макс с досадой замечал, что стыдливо избегает общества Дианы. Она это поняла, но никак не обнаруживала потрясение от понимания, что в глазах родителей ее друга является меченой. Лишь иногда впадала она в глубокое уныние и, сидя по вечерам в фойе общежития, подавленно смотрела в окно. Те несколько недель, пока свежо было предостережение отца, прошли для Макса в немыслимых мучениях, подкрепленных злостью на самого себя за собственную шаткость. Его влечение к Диане было неистребимым, приказ отца окатил его ведром ледяной воды, но понемногу дрожь отступила, вернулись тепло и привычная увлеченность этой добродушной, энергичной, временами строгой и острой на язык девочкой. Он твердо решил в ближайшие выходные, повидав родителей, разуверить отца в опасности дружбы с ними, и с каждой новой встречей вместе с Кристиной они упорно твердили, что Эдди и Диана не принадлежат к тому миру, где живут. Так к многогранной стенсфилдской жизни примешались заботы по обелению Дианы в глазах родителей.

Второй, третий, четвертый – курсы бежали стремительно, полноводный поток знаний увлекал в свои течения, не позволяя забываться и предаваться беспредметным размышлениям и кукованию. Со временем родители, кажется, сменили тон в отношении Назарянов на более мягкий, или, возможно, это по мере взросления у Манукяна разрасталась уверенность в своих чувствах, что привело к недомолвкам с отцом. Посещая детей, он старательно избегал расспросов о Диане, понимая, что глыба, летящая с горы, может остановиться только у подножия. Либо юношеская пылкость остынет сама, либо он потушит ее посредством неумолимого давления, которое ждет сына, если он слишком увлечется уличной девчонкой.

Спустя время, убедившись, что Диана Назарян прочно вошла в его жизнь, отец пустил в ход крайний, самый нелюбимый им, но верно действующий метод воздействия на сына – таранный удар по его сопротивлению и разламывание молодого мнения, движимого не опытом, а зазывным порывом воодушевления. До сих пор он действовал, и отца ввело в замешательство, что вместо ожидаемого покорения он встретил блеск азарта, полный нетерпеливой отваги. Особенно возмущало Макса, что все презрение обращено к одной Диане и совершенно не замечен ее брат. На это у отца есть ответ: улица сделает Эдди настоящим мужчиной. То, что полезно для закалки мальчика, неприемлемо для девочки. Такое отношение к девочке, дымом своей красоты проникшее в самые глубокие его уголки, коробило Макса. Это закоренелое убеждение заволакивало им глаза, не позволяло взглянуть на нее трезво и в конце концов взбунтовало его против себя. Макс стал подчеркнуто ласков с Дианой при родителях, расхваливал и славословил ее достоинства, и всячески подчеркивал неизбежность их дружбы. Кроме того, чтобы лучше понять свою избранницу, он стал по тем субботам, когда отец Назарян забирал детей в Комптон, ездить с ними. Тут возникло следующее испытание – Эдди заставлял Макса драться поочередно с Сеском и Домиником, чтобы тот доказал свою храбрость и чтобы оценить его в боевых условиях. Первый такой призыв Макс принял с негодованием.

– Я тебе что, бойцовский питбуль?

– Ты же не думал, что я позволю тебе дружить с моей сестрой, не оценив, кто ты такой? Время идет, ты взрослеешь, а вместе с тобой и требования к тебе.

К великому удовольствию, во время показательных боев Макс ни в чем не уступал соперникам, а в драках с Домиником даже превзошел его. Затем Эдди отводил грязного и багрового, но исполненного победным чувством друга домой, по пути рассказывая о жизни в Комптоне. После того как мир несколько раз был нарушен обеими сторонами, лидеры трех крупнейших банд «квадрата мира» обозначили границу по Уиллоубрук-авеню, ступать за которую воспрещалось под страхом жестокого наказания. Эти три банды вели свои дела только в своих владениях, а другим бандам, находящимся на их улицах, разрешалось заниматься только мелким рэкетирством и наркоторговлей с обязательным условием, что нажитым они делятся со старшими. Сами же «Короли», Crips и Bloods отводили себе все прибыльные занятия – подделку денег и документов, азартные игры, наркоторговлю. Молодые банды, в том числе Эдди, росли в этой среде, впитывали ее и во всем потворствовали старшим.

Старшие Назаряны всегда принимали его с радушием, а вечером Армен Назарян неизменно отвозил его в Стенсфилд, где в воскресенье он виделся с родителями и происходили очередные гневные объяснения. Видя неотступность сына, отец вновь смягчился и, кажется, окончательно отступил, но с тем условием, что больше никакого Комптона.

– Посмотрим, что выйдет из вашей дружбы, – не без усилия произнес он. Однако договоренность нарушилась на четвертом курсе. Увлеченный рассказами Эдди, Макс стал под разными предлогами переносить приезд родителей на выходные и отправлялся в Комптон, где Эдди показывал ему жизнь своей банды изнутри. Добившемуся уважения среди его друзей Манукяну разрешалось слушать и наблюдать, какова эта жизнь и кто ее герои. К вечеру, когда Запад-Клод-стрит становилась относительно оживленной и куча одетых в желто-черное латиносов не так резко привлекала внимание, к дому Сеска, где собиралась банда, приходил Луис Каттано с одним, а иногда двумя генералами, и начинались наставления.

– Вы можете воевать между собой, – учили они, – отбирать улицы, ставить своих торгашей куда угодно, но ни за что не вздумайте использовать оружие и переходить Уиллоубрук-авеню. Сделавший это подлежит казни.

Проходили тренировочные драки, позволяющие членам банды приобретать стойкость и оттачивать навыки.

– Цифровые сканеры нужны для того, чтобы прослушивать разговоры полиции и быть готовым сделать ноги.

Итоги драк учитывались при построении иерархии в зарождающейся банде.

– Огнестрельное оружие вам разрешено носить с девятнадцати лет. Причем использовать его можно только в самых исключительных случаях, и только в пределах границы. Любой нарушивший этот закон подлежит казни.

Под чутким надзором генералов Эдди Назарян стал предпринимать первые шаги – поставил торговца на перекресток Запад-Клод-стрит и Юг-Акация, назначил Сеска главарем боевого отряда, Доминика – по всем остальным вопросам банды, двух патрульных, в обязанности которых входит следить, чтобы чужак не ступил на их улицу. Вся молодежь Запад-Клод-стрит двенадцати – четырнадцати лет вступила в команду, движимая слухами, что помогают им сами «Короли».

– Каждый получает деньги исходя из своего положения в иерархии, – поучали генералы. – Больше всех получает боевой отряд. Дальше идут патрульные и торгаши. Когда вырастете, сможете рэкетировать всех, у кого есть деньги. Но не переусердствуйте. Убийства гражданских ни к чему. Любой, убивший гражданского или полицейского без убедительных на то оснований либо еще как-то поставивший под угрозу безопасность и скрытность банды, подлежит казни. Запомните, малыши, от врагов вас разделяет Уиллоубрук-авеню, но вокруг вас другие черные улицы. Помните про безопасность и изменчивость полиции. Сегодня они наши друзья, а завтра вышвырнут из постели и увезут выше по Юг-Уиллоубрук. Любой нарушитель этих законов подлежит казни.

Таким образом, к семнадцати годам Эдди возглавил молодую ретивую банду под названием «Уэст-Клод-Стрит эрманос», добившись детской мечты о собственной волчьей стае. В нем окрепла крайняя самоуверенность, нередко граничащая с безумием. Казалось, распиравшая физическая сила требовала выхлопа, что выражалось в неистовом реве по всякому делу. Малейший признак неповиновения вызывал пароксизм бешенства, с кипящей яростью обрушиваемый на провинившегося. Макс был уверен, что стоит Эдди хоть немного усомниться в его мужественности и преданности, и он тут же запретит ему дружить с Дианой. Мощный скребущий голос и могучее сложение красноречиво указывали на потенциальную опасность, грозящую в случае непослушания. Статный и не в меру крупный, без выдающегося абриса мышц, но хранящий всю исполинскую мощь внутри, вкупе с безудержным характером – невольно вызывал у окружающих трепет. Каждое слово или приказ Эдди сопровождались взглядом, полным притаившейся агрессии. Гнева, словно ожидающего момента, чтоб выброситься на того, кто не послушается его слова. Макс хоть в некотором смысле и был исключением, но, с другой стороны, требования к нему были повышенными. Назаряном владел маниакальный страх за сестру. Даже в Стенсфилде он был крайне чуток к ней, зорко оберегая ее от всего, что может хоть немного ей не понравиться. Эдди невольно сравнивал его с собой, притягивал его к своему пониманию идеала, и временами Максу казалось, что хорошее отношение к нему – не столько его заслуга, сколько нежелание обидеть сестру. Тем не менее, за годы дружбы Эдди стал относиться к Манукяну с должным почтением, радуясь, что во время комптонских поездок Макс не тушуется, общается со всеми на равных и неоднократно доказал умение дать жесткий ответ. Однако Макса не покидало ощущение хождения по канату. Ведь его друг является лидером новообразованной свирепой банды, где даже за мимолетную слабость или ошибку тебя могут навсегда сбросить со всяких притязаний на честь и уважение. Назарян довольно скоро превратился в первую фигуру Запад-Клод-стрит и соседней чернокожей Юг-Акация, снискав прозвища «Ти-Рекс» и «Локо». Все это привело к регулярным семейным скандалам, угрозам родителей выгнать его из дома и сказалось на успеваемости. К бакалавриату он подошел в ряду с наихудшими студентами. Эдди больше не мог присутствовать на улице только по выходным. Вначале за ним приезжал Сеск на дядиной машине, затем Эдди к началу седьмого курса приобрел почти свежую «Тойоту-Селику» блестящей серебристой окраски и буйного нрава. Встретившись с ним в начале учебного года и увидев машину, Макс сразу понял, что крен в сторону бандитской жизни в нем уже не выровнять, и приготовился четко озвучить свою позицию по этому вопросу. Все это время он находился в прямом смысле меж двух огней – Эддиных испытаний и привязанности к Диане, страдавшей от того, во что превращается ее брат. Его опасения сбылись в первый же день – Эдди предложил ему вступить в банду.

– Это невозможно, – отчеканил Макс. – При всем уважении к тебе, быть частью банды мне не хочется.

На его изумление, ответ восхитил Назаряна.

– Хоть ты мне и отказал, но мне нравится, что ты умеешь говорить «нет».

С гордостью Макс объявил Диане о своем решении не следовать за ее братом.

– Я больше не могу думать о нем без слез, – с горечью сказала она. – Он окончательно рассорился с родителями, ушел из дома, ночует у Сеска, в двухстах ярдах от нас. Однажды чуть не ударил отца, только я и остановила его. Никогда не забуду тот озверевший взгляд. С тех пор родители даже не звонят ему.

В особенности горестно было слушать, памятуя любознательного, одаренного пытливым умом и дотошностью в изучении великой массы увлекавших его тем подростка с надменно-проникающим взглядом, владевшего к своему возрасту столь внушительным багажом знаний, что одна их демонстрация внушала заискивающий восторг у сверстников.

Детская пылкая влюбленность отлилась с титановой твердостью в его сердце. Живость, прямота, добродушие и сердечность Дианы вместе с дерзковатым, а порой и вовсе грубым характером придавали ей то неповторимое сочетание, подобных которому он не встречал. Прогулки их по мысу, Дамзит-каньону и заливу Кохо стали постоянными, разговоры все более задушевными и откровенными; Макса распирала нежность к этому маленькому, невероятно красивому и одновременно колючему цветку. В общении с подругами Диана могла откровенно нагрубить, но ни у кого и в мыслях не возникало обидеться; Диана всегда говорила, не ведая стеснения, но ее мысли были абсолютно чисты. Это воспринималось друзьями бессознательно, и получалось забавно: тем сильнее она желает добра, чем острее высказывается. Поразительное сходство с манерами и чертами комптонских приятелей и одновременно такая же от них дальность, бескрайняя душевность и искренняя привязанность к друзьям – такой была Диана. Максу было не под силу расставаться с ней и отправляться в Комптон ради утверждения в глазах ее брата.

– Рано или поздно все они станут одними из тех, кого пакуют в мусорные мешки, – говорила Диана.

Еще более тягостно становилось, когда Диана просила его прекратить поездки. В глазах ее горело разочарование, передававшееся ему.

– Ты же не такой. Не хочу, чтобы ты стал, как они.

Как же ей сказать, что это всего лишь игра! Что все ради нее! Какая глупость – заниматься ради нее тем, что она презирает.

– Как мне не нравятся эти твои поездки. Ты не представляешь, как они опасны для тебя, – сетовала Диана. – Ведь я жила там. Я знаю, к чему все идет, и уже смирилась с тем, что мой брат – бандит. Если он что-то вбил себе в голову, выбить это может только смерть. Но я не хочу, чтобы ты тоже следовал за ним.

Слова ее были столь полны заботы, переживанием и неумолимым стремлением образумить его, что Макс разрывался от невозможности сказать ей правду. И сейчас, к пятому курсу ее умоляющий любимый голос так заботливо обволок его, что он решил рассказать ей. Диана поймет, ведь он ей так дорог, – это несомненно.

– Диана, можешь считать меня сумасшедшим, но то, что я сейчас скажу, чистая правда. Я никогда не пойду по следам Эдди, потому что в этом случае могу потерять тебя. А этого я не допущу. – И, сделав паузу, набрался смелости. – Я люблю тебя. Люблю так, что выполняю прихоти Эдди, чтобы только ему не почудилось, что я слаб и мне нельзя быть твоим избранником. Все эти поездки и драки были только ради тебя.

Диана на секунду замерла, затем улыбнулась, застенчиво отведя взгляд. Только сказав, Макс понял, что уже не в силах остановиться.

– Я люблю настолько, что хочу беречь тебя всю жизнь. Ты мой личный ангел, указывающий верный путь, не дающий мне сбиться. Столько лет мы дружим, и с тобой я не испытывал ничего, кроме счастья. Ты бесподобна, Диана. Все эти поездки… Если бы ты знала, как мне они противны. Но я не могу рисковать тобой. Я не мог отказать ему в этих поездках, иначе он запретил бы нам дружить, ведь ты знаешь своего брата.

– Знаю, – грустно кивнула Диана. Она глядела на него в упор, затем улыбка озарила ее лицо. Та самая, неизменная улыбка, при которой поднимался один уголок рта. – Будем считать это очередным пройденным испытанием, вроде неодобрения твоих родителей.

– Это в прошлом! – твердо вымолвил Макс. – Они поняли, что я могу быть счастлив только с тобой, и больше ни с кем в мире.

Кажется, Диана хотела еще что-то сказать, но слова застряли в ней, и она лишь молча смотрела на него. Тревожным и одновременно умиротворенным взглядом. Макс обнял ее, и Диана положила голову ему на грудь. Некоторое время оба слышали лишь дыхание друг друга и мягкий шелест обволакивающих пляж волн.

– Посмотри на этот океан, – сказал Макс. Они сидели на заросшем мхом камне, глядя на омывающие белоснежный песок воды Дамзит-каньона, куда добирались с чемоданами без малого пять часов, сначала поездом «Амтрека» до Голеты, затем с помощью сердобольного старика-водителя грузовичка, направлявшегося в Сан-Хосе. Стенсфилд встретил их безмолвным спокойствием, шли вялые приготовления к послезавтрашней церемонии начала учебного года, и оба поспешили уединиться в любимом месте. – Кажется, он существовал вечно и будет жить также вечно. То же самое с моей любовью к тебе. Я хочу прожить с тобой всю жизнь, – шепнул Макс, крепче прижимая Диану.

– Я тоже, Макс, – не поднимая головы, грустно ответила Диана. – Обещай, что не пойдешь по его стопам. Я все равно буду любить тебя, что бы ни случилось, но мне хотелось бы любить тебя именно такого, а не того, в кого тебя превратит Комптон.

– Обещаю, моя принцесса. Это все только для нашего счастья.

 
                                     * * *
 

Диана стала первой и единственной девушкой, которую Макс полюбил, и ему такая любовь казалась исключительной благодатью, уготованной только для него. Ведь кому еще мог выпасть невообразимый случай встретиться в другой точке планеты! Стоило Максу признаться в чувствах, как неимоверный груз свалился с его сердца, освободив место легкости и бескрайнему счастью. Диана все поняла, она не стала обвинять или упрекать его в потакании брату-бандиту. Она всецело поверила тому, что Макс навсегда прекратил эти поездки. Благодаря этому небольшому откровению, воспринятому так приятно для Макса, он навсегда уверовал в преданность Дианы. С ней можно делиться чем угодно. Насколько она безразлична и холодна к толпам поклонников, настолько внимательна и заботлива к Максу. Он чувствовал, что принадлежит ей, – Диана всем сердцем тянула его к себе, маня столь чудесными мгновениями, коих будет бесконечно в их жизни.

Окрыленный безоговорочной любовью, Макс дал себе слово поговорить с Эдди в ближайшие дни. Но прежде ему предстояла последняя, как он надеялся, поездка. На завтра Сеск Каттано приглашал его, Эдди и Доминика к себе домой. Макс несколько дней назад дал согласие, и отказываться накануне поездки было невозможно. Уже без тени сомнения Макс сказал все это Диане, и вновь она понимающе, но не без сожаления кивнула.

– Это твоя последняя поездка. По рукам? – с надеждой, глядя на него доверчивым, умоляющим взглядом, предложила Диана.

– По рукам, – твердо ответил Макс. – И после нее нас с твоим братом ждет небольшой разговор.

День клонился к закату, на горизонте уже обозначалась рыжая полоска, медленно поглощавшая громадный огненный диск солнца. Макс и Диана вошли в ворота и неспешно направились к общежитию, держась за руки.

– Как случилось, что родители отпустили тебя в такой путь со мной? – вкрадчиво спросила Диана.

– Милая, я ведь уже говорил: это дело прошлое. Родители больше не против наших отношений. И, между прочим, я подумываю над тем, чтобы познакомить вас поближе.

Диана не подала виду, но глаза ее выдали укол тревоги.

– Не думаю, что идея своевременна. Я не могу предстать перед ними так просто – ты должен подготовить меня к тому, как себя вести и что делать.

Вместо ответа Макс рассмеялся таким смехом, чтобы извести в Диане всякий признак сомнения.

– Глупенькая! Разве ты не видишь, как сильно я тебя люблю? Разве я могу позволить случиться чему-либо, что может ввергнуть тебя в неудобное положение? – Он быстро повернулся к ней, сжал ее ладони в своих, ощутил всю мягкость и нежность маленьких ладоней с тонкими длинными пальцами. Большие глаза в окаймлении пышно изогнутых ресниц стали еще выразительнее и, кажется, светлее, приобретя стойкий карий цвет. Плотные брови плавно изгибались, образуя правильные линии, старательно очерченные кистью мастера. Черты стали острее, детский пыл стал оттесняться спокойным свечением ясного ума. Макс продолжил с жаром, передававшимся к ней по рукам и по проникновенному, заглядывавшему в самое сердце взгляду: – Доверься мне и будь спокойна! Мы предназначены друг для друга, и мы преодолеем любые препятствия, какие только преподнесет нам судьба. – Не поняв толком, что делает, он придвинулся к ней и припал губами к ее губам. Мгновенное опьянение овеяло его, когда он ощутил, что Диана отвечает взаимностью. Эти две секунды их первого поцелуя родили в нем нечто неизведанное и до того волнительное, что он вначале не понял, испытывает ли страх или это хватившее через край блаженство обуревает его. Возможно ли в это поверить – его любит сама Диана! Ее полные лилейно-мягкие губы одухотворяли само определение нежности, ее отзывчивый поцелуй источал поистине эдемское удовольствие. Если существуют до сих пор на планете следы райского сада, то поцелуй Дианы – один из них. Макс не осознал миг завершения поцелуя, пребывая некоторое время в упоительном отрешении. Вывел его оттуда ласкающий полушепот Дианы:

– И я тебя люблю.

Эти слова не стихали в его бурлящем мозгу до самого общежития, куда они пришли неспешной походкой, обойдя вначале озеро, где развесистые деревья с хитросплетенными ветвями не пропускали низких лучей заходящего солнца, отчего те отбрасывали бледный дрожащий свет на мшистую землю, затем прогулялись вокруг узловато цветущей пестрой клумбы променада общежитий и, наконец, войдя в фойе, встретили Вэла Барского, медленно прохаживавшегося в компании двух дородных темнокожих женщин из обслуги в голубых униформах.

– Добрый вечер, мистер Барский! – воскликнули хором Макс и Диана, поспешив к нему. Декан обдал их привычной теплой улыбкой и радушно сказал:

– Какое счастье видеть моих птенцов свежими и повзрослевшими после каникул! Вы случаем не спутали дни? Церемония ведь только послезавтра. Стойте! Я понял: вам хочется побыть наедине.

– Вы очень проницательны, – засмеялся Макс. Диана смущенно улыбнулась, приподняв уголок губ. Декан положил руки им на плечи, наклонил голову, отчего очки съехали на нос, и исподлобья взглянул на обоих. Глаза его светились одновременно и шутливым блеском, и глубоким интеллектом.

– Я рад видеть вас, друзья. Вы знаете, что школьные двери всегда открыты для своих учеников, а для вас, прелестных, тем более.

– Чем мы заслужили такую честь? – осведомился Макс. Этот человек вызывал у него необъяснимое, трепетное уважение. Он понизил голос и ближе наклонился к слушающим.

– Во-первых, вы одни из лучших учеников своего курса. Во-вторых, глядя на вас, я вспоминаю свои годы молодой влюбленности. И в-третьих, как давний эмигрант, скучающий по родине, я хочу всячески содействовать детям такого же эмигранта, как я. То же относится и к вашим брату с сестрой. – Тут его лицо посуровело. – Только мистер Назарян ужасно меня огорчает. Вы поделитесь секретом, что с ним случилось?

Вопрос поверг обоих в ступор. Макс чуть не выдал на голубом глазу всю правду, смущенный влечением быть честным с деканом, но Диана нашлась вовремя:

– Ему недостает терпения. Если бы не эта мальчишеская вспыльчивость, не дающая ему усесться за уроки!

– Жаль. Прежде я связывал с ним большие ожидания. Твой брат – очень одаренный юноша. Ведь я не впустую затеял этот разговор; помню, раньше он много читал и был для своего возраста на редкость смышленым. Не дайте ему погубить себя.

Последняя фраза была выговорена тише всего, но так проникновенно, что Макс услышал слезы в словах Дианы:

– Обещаю, сэр: мы сделаем все, чтобы спасти его учебу.

Барский поочередно подмигнул обоим с такой невозмутимостью, будто не было этого разговора.

– Прошу меня извинить, я не завершил дела. – Еще раз ободрительно улыбнувшись, он вернулся к служанкам.

Сгустившиеся сумерки добавляли сонливости уставшим путникам, и Макс предложил разойтись по спальням. Они молча двинулись к лифтам. В ярко освещенном безмолвном коридоре их этажа был устлан пушистый ковер медного цвета, услужливо зазывающий стопы насладиться его невероятной мягкостью. Макс и Диана остановились у ближних к витражу комнат. Со второго курса Диана облюбовала эту солнечную сторону с чудесным видом на полумесяц учебного корпуса и ослепительно зеленой лужайкой внутри, и с тех пор они неизменно селились тут.

– Во сколько нам завтра?

– Не знаю. Дождемся Эдди, тогда и поедем.

– Надеюсь, ты помнишь слова мистера Барского и свое обещание?

– Конечно, милая.

– Ужасно, что Барский так взволновался делами Эдди. Я часто обращалась к нему летом, старалась чаще бывать в их компании, чтобы сберечь от злых умыслов. – Она горько вздохнула. – Но что мои старания? Как если вырвать сигарету изо рта курильщика в надежде, что теперь он бросит курить.

– Он не один. С ним ты, я, Кристина. Мы не дадим ему скатиться. – Помолчав, добавил: – Ложись спать, милая. Ты устала. – Заключив ее в объятия, Макс вновь проникся веющим от его любимой сладостно-теплым ореолом и еще раз мысленно отметил, что отныне это согревающее излучение является важнейшей составляющей его жизни.

Вероломная мысль переночевать в одной спальне посетила превращенную страстью в алтарь безрассудства голову, но ее тут же вытолкнул встрепенувшийся рассудок.

– Спокойной ночи, любимая. Я буду ждать тебя утром.

– Спокойной ночи, Макс, увидимся завтра.