Read the book: «Без сомнений»

Пролог

В безбрежных раздольях междумирья¹ не зная, кто он и откуда, кружил Оглое́д. Разум гигантской нечисти одиноко бороздили два изначальных чувства: адский голод и острый страх раствориться в чужой, «ненасытной» утробе. Вкушал обладатель столь знатного имени непрерывно: втягивал в себя заполняющие весь окрестный простор крошечные сгустки пищи – планктон потустороннего. Но мелюзга не перебивала голод. Она только дразнила аппетит – желание еды поплотнее и посочнее таились в глубине рассудка. И подчас неудержимым гейзером рассыпа́лась по разуму.

Идеал грёз Оглое́да – «живые». Они прячутся в недоступных «логовищах». Но иногда… Каждый обладает и искристым ду́хом с переливом оттенков, и смачно пропитанным им плотью. Изумительный, бесподобный вкус милого блю́да растекается безумной сладостью. Судьба не баловала сластоежку столь изысканно радующими деликатесами. Что глубоко огорчало. Но изредка выпадающая удача дивной пьянящей песней счастья навечно укоренялась в памяти.

Жажда к поглощению заставляла ясно ощущать колебания в мире мёртвых. Чутко воспринимающий, как мелодичную трель добы́чу хищник разделял её по высоте основного тона: чем ниже, тем весомей звучащий. Прошлый опыт предостерегал: не всё найденное – еда. Неожиданно пища способна оказаться охотником. Басовые ноты грозно намекали: встречный и сам не против перекусить. Но и тонюсенький писк – не дарил полной уверенности и спокойствия в увлекательном странствии за новой усладой.

Крайнюю опаску плотоядный гурман видел в свидании с тенётами прочносвязанных слабеньких поодиночке «тварей». Ре́те, так именовал агрессивные гроздья «скромный» любитель поесть. Зевнёшь вблизи, сообща накинутся и плотно оплетут собою. Стянут, как сетью: не вырваться. И… Свободно могут с лёгкостью разодрать сладострастного обжору на бесконечное множество малюсеньких «оглое́диков». Пищала эта жуткая банда едва грубее «планктона». Обманом зазывала к себе. Воспоминание коварства подобных рандеву ввергала хищника в трепет.

***

_{1. междумирье – четырёхмерная вселенная; изменённое автором понятие (далее «ИАП»)}

Глава 1. Еремей

Победа – вот она, уже совсем близка́!

Но исстари управы нет на дурака…

Ветер обдувал зелёную листву величавых деревьев. Мягко шелестели белобокие берёзы. Молча стояли ветвистые дубы, поскрипывали стройные тополя. Рядом с костром сидело трое зрелых мужчин и тихо беседовали. Одежда выдавала в них людей простого сословия: лапти, кушаки, армяки. Но наличие за поясами тесаков и облокотившиеся на ствол могучего вяза отнюдь не охотничьи луки громко кричали: это не крестьяне, что устали после рабочего дня и мирно отдыхают. Поодаль метрах в пяти игрался юноша лет пятнадцати. Он из жёрдочек складывал шалашик, а затем резко наступал и ломал. Услышав треск, паренёк громко и глуповато хихикал. Один из мужчин, внешне главный, шикал на него, а остальные молча опускали взоры.

Трофим, так звали вожака, сквозь пальцы смотрел на шалости сына. Подобное простительно малышу, но не вытянувшемуся с отца «готовому жениху», чей наметившимся над губой светловатый пушок уверял всех о возмужании. Неторопливые рассказы ватажников не мешали думать о своём, о чём болела душа. Трофим вспоминал тёплые руки, жаркое дыханье и мягкую кожу жены Дарьи, голубые сероватые глаза младшей дочери Лели, да и прочих домашних. Дым костра бередил грудь. В забитом грёзами уме строились планы на то время, когда он увидит их вновь.

Станица находилась под гнётом¹. Чтоб сэкономить припасы в неурожайный год, обязалась платить трибьют звонкой монетой. Одни для этого шляются по городам и продают нажитое на церковных ярмарках. Другие – личный труд. Или того хуже: собственных жён. Но гордым общинникам Трофима такое не по нраву: повелели на сходе собрать ватагу и снарядиться в соседнее герцогство на разбой. Благо, что здешний господин – ротозей: не следит за порядком ни на дорогах, ни в деревнях и сёлах, патрули по трактам не хаживают, крестьян после праздников прилюдно не порют – раздолье для ватажников.

Мысли раскрывались веером. Они скромно раскладывали перед командиром-простолюдином суть вещей, как она есть.

– Никто нас из местных не знает: не покажет страже, где живут семьи добрых разбойников. А отловят кого, то и тогда есть защита. Не отказались мы от предков, как многие. Не обменяли на веру церковную. Оберегает род детей собственных. Как не стерпит пойманный выдержать пытку не сносимую – так заберёт к себе измаявшегося и прервёт муки жёсткие. А господские палачи над безмолвным трупом пусть измываются, молодецкой кровью рожи в служивом раже пачкают – кукиш им, а не признание.

– Скучно среди упокоенных! Не разойтись удали, не применить ум и хитрости, не заняться с жёнушкой ласками. Зато и враги на земельке с носом останутся! А вокруг милые и любящие, и посудачить о чём – найдётся. Всё неплохо, одна беда: Ерёмку пришлось брать. Неслух он. Ни к матери, ни к старшим нет уважения, а умом слаб! Без пригляда – враз вляпается. Сам пострадает и горе родным насобирает. Ничего, среди ребятушек крепких пообтешется – поумнеет. Да и деды оттуда подскажут. Дома не нужны ему. А в бою да опасности сам вопросы задавать станет…

Голос филина прорезал суету лесной глуши. Мужики у костра встрепенулись – условный сигнал дозорного. Дежурил Матвей. Он сообщил: путник, богато одетый, один. Разбойничий атаман без спешки поднялся и пронзительным криком сойки скрытно объявил общий сбор. К костру потянулись остальные ватажники. Их собрало́сь свыше десятка. Деловитые приказы прервала просьба: «Папа, я тоже пойду». «Нет», – строго отрезал отец. «Ну, пожалуйста!», – умоляющие глаза Ерёмки заставили того задуматься. «Всего один», – мысленно оценил не первый год как разбойник, главарь. Он опустил веки – дал согласие.

Трофим натянул свежую тетиву и передал сыну боевой лук: «Пойдёшь попозже. Как все скроются за листвой, ты никуда не иди! Три раза посчитаешь до ста, а после тронешься вслед».

Вечерело. Игривый ветер качал в вышине кроны деревьев, шуршали в траве неутомимые полёвки, изредка слышалось озорное попискивание дрозда или настойчивый стук дятла. Вдоль по тракту размашисто шёл опиравшийся на посох путник в светлой запылённой тоге, без головного убора, пешком и без сопровождения. Один в глухом лесу: такая беспечность выглядела странновато. На целеустремлённом лице блуждала задумчивая улыбка. Седая полностью белая борода свисала до пояса. На груди под ней прятался большой круглый медальон с затейливым узором.

Климент – Истинный маг Первого созыва² занимал множество постов. Главный инспектор тёмных башен и прочее, прочее…

Сегодня он двигался для инспекции твердыни Восточного предела. Древнему чародею ничего не мешало мгновенно перенестись в нужное место через портал. Но… Время позволяло, а волшебник любил путешествовать. В довесок пешая прогулка способна скрасить строго выверенную точными планами на многие годы вперёд жизнь сановного мага – принести занятому человеку развлечение. Одиноко ухнул филин. Отличить звук от настоящего – задача из не простых, но опытного волшебника не обманешь. «Бандиты!» – радостно подумал Климент. «Вот оно! Новое приключение!» – азарт переполнял колдуна.

Матвей, ватажник лет двадцати сидел в засаде. Лесная какофония навевала скуку. Парень в памяти раз за разом крутил приятное: горделивую поступь и точёную фигуру Лады, средней дочери Трофима, нынешнего атамана. Разные озорные мысли приходили на ум. Тренированный слух уловил шелест. Мягкие шаги по тракту! Присмотрелся. Точно – одинокий путник. «Не шаромыжник», – подсказала расфуфыренная одежда. Бедноту вожак приказал не трогать. Но сейчас – удача! Несущая обильный барыш лёгкая добы́ча беспечно шла прямо в руки. Фантазии вмиг вылетели из головы. Мешкать дозорный не стал: раздался кося́щий под филина заранее оговорённый сигнал.

Странник приблизился, и у Матвея зародились сомнения:

– Движется как-то излишне уверенно…

– Один!

– Почему нет и тени опаски?

Пригляделся – в наве́ршия посоха крупный тёмно-зелёный шар. «Колдун!» – догадался Матвей. «Зря ребят поднял. Зашибёт!» – он попытался просигналить об опасности. Безуспешно! Ноги, руки стали, как ватные, веки неумолимо липнут одна к другой. Кинуло в сон. Там пред общинником предстал уме́рший в прошлом году дед и погрозил внуку корявым кулаком. Ватажник встряхнулся. Но немой рот не выдавил ни звука. Тело обмякло. Ни оповестить, ни добежать…

Климент горячо любил убивать. Но ему, связанному множеством обетов, удавалось наслаждаться этим редковато. Сегодня нужда в самозащите при столь приятно подвернувшейся «подлой агрессии недостойных смердов» – изысканная возможность без последствий получить запретное удовольствие. Возросшее внимание бороздило окрестный лес. «Ага! Один на дереве: за желанной поживой следит «милый» лазутчик. Вдруг заподозрит?! Предупредит же, подлец! Усыплю», – беглое движение пальцев на правой руке отстучали заклятье о посох. Готово! «Не уснул! А почему?» – ответ на вопрос увеличил радость душегуба. Сладость растекалась по сухой груди.

Бандиты не местные верующие в Единого Бога³ жители, что связываются с предками под церковным присмотром. Это пришлые! Они ни много ни мало – настоящие язычники-ро́довики⁴. Давненько Климент не встречал таких. Пленив души подобных жертв, есть возможность поживиться приличной силой. А «коли повезёт», то из ушедшей в навь (потусторонний, иной мир мёртвых)части рода создать в междумирье раба – холопа⁵. Как никак – дополнительный источник мощи на десятки, а то и сотни лет. Но живой дозорный мешает: через «не хочу» придётся прибить пораньше. Развлекаться муками этого «мальчугана» – риск.

Матвей неудачно попытался слезть с дерева, двигать онемевшими конечностями – не мог. Говорить – тоже. Он не оставлял потуги к борьбе, и терпение наградило общинника: вывалился из укрытия в кроне ивы – авось собратья увидят упавшего и поймут об опасности. «Как ватрушка: ни боли, ни воли», – усмехнулся над собой ватажник. Но что это? Ладонь Матвея, как чужая нашарила рукоятку засунутого за кушак тесака. Сама вытащила. А затем ударила хозяина строго вверх остриём сквозь горло – прямо в мозг. Сознание покинуло ватажника. Засвербела последняя мысль: «Пойду в род к предкам, оттуда подам знак. Беда! Уходить надо нашим. Не сдюжат».

Климент понимал, чтобы ро́довик не сболтнул лишнего: убить – маловато. Важно порвать связь с родичами, что укоренились в потустороннем мире: лишить добычу посмертия (сознательного свободного бытия уме́ршего). Для опытного волшебника сей фокус – пара пустяков. Ничего не сто́ит заточить выскользнувшую из тела душу. Для таких дел верой и правдой служил стигмат (каменный магический накопитель), что весомым набалдашником венчал посох. Пленённый дух не ускользнёт, не вырвется. Куда ему? Колдун привычно произнёс гортанные слова заклинания. Душа Матвея в междумирье не попала, не улеглась струйкой средь близких и любящих. Ипостась паренька утянуло вглубь зеленоватого самоцвета, как и множество сцапанных в прошлом горемык.

Движение по тракту колдун не прекращал. Он поджидал досягаемости контроля над остальными грабителями. И вот – случилось! Впереди в шагах тридцати затаились разбойники. «Забавные козявки» окружили дорогу полукольцом и наивно прятались в зелёнке за деревьями. «Нахальные глупцы» готовились атаковать. Один из них, главарь – не скрывался. Он стоял лицом в сторону намеченной им жертвы: встречал посреди тропы. Левая ладонь оглаживала раскидистую чёрную бороду. А правая покоилась на рукоятке висящего на поясе угрожающего вида ножа. Мужлан недобро вглядывался в даль за спину путника.

Колдун тонко чувствовал волны сознания, что исходили от ро́довиков. Страх, настороженность, готовность к бою каждого из них, переплетаясь, плыли по воздуху и читалась строчками открытой книги. Бедолагам не спрятать себя за листвой. Для опытного чародея: человеческий разум как огонёк в степи. «Пятнадцать», – насчитал волшебник. Ещё один? Но нет! Оценил: мелкий зверёк, вроде белка – показалось.

Ко всем протянулись поводки прихоти мага. Невнятный шёпот высвободил энергию посоха. Мощь чар понеслась к врагам и подчинила их всех – сломала им волю. Климент со смаком прикинул, как убивать послаще. Удушье от скрытых внутренних страхов – восхитительно! «Чем дольше удовольствие, тем приятнее, радостнее!» – оценил задумку задорный изувер.

Пальцы на руках плели сложные узоры, посох отыгрывал нужный такт, с губ волшебника срывался шёпот причудливых заклинаний. Общинники корчились в невыносимых муках. У одних собственные руки судорожно сжали за горло. Они стояли на коленях и раскачивались то взад, то вперёд. Другие – обняли мощные стволы и царапали сломанными ногтями кору. А кто-то упал ничком и трясся всем телом, в корёжащем сознание ужасе обхватив перед собой землю и страстно надеясь на скорую кончину…

Но род не забирал собственных детей, не давал им покоя – выбор между жизнью и смертью несчастных держал в недобрых руках чародей. Всё существо бывалого душегуба испытывало буйный экстаз от медленной гибели жертв и их физических страданий.

«Как так?» – промелькнуло в голове. Климент остро почувствовал сильный тычок в грудь и ощутил то, что множество лет не испытывал: жуткую боль и ужасающий страх за свою бесценную жизнь. Он не успел ни удивиться, ни насладиться подзабытыми эмоциями, как сознание покинуло его.

Внятно ощутил себя маг только тогда, когда потерял связь с плотью и плюхнулся в не жизнь междумирья. На душу властолюбивого колдуна накинулись бесплотные холопы – потеря господином тела дало им свободу. За века таких он наплодил предостаточно. Мстительно радуясь мести, они стали рвать на части бывшего хозяина. Тщетно пытался погибший противиться своим ещё вчера бесконечно покорным невольникам. В ином мире у мёртвого волшебника отсутствовали и пальцы, и голос: чем заклинать? А отбиваться иначе нежданно для себя ушедший из мира живых имперский чиновник разучился. «Это всё!» – обречённо подумал чародей…

Ерёмка третий раз досчитал до ста и с натянутым луком в руке двинулся в сторону лесного тракта. Все помыслы юного ватажника занимали зовущие к себе из густой зелени растущего вокруг орешника зрелые плоды фундука. Другие думки отсутствовали, да и размышлять паренёк особо не привык. На мгновение внутренний взор молодого человека заполонило воспоминание детского ужаса – сердито гонявшей мальца по двору рогатой козы с длинной бородой. В глазах потемнело, спёрло дыханье, но память весело подсказала, как та удирает от него, когда он стал постарше. За секунду пацан вернулся к доброму расположению духа. Интерес к фундуку вновь окончательно и безраздельно овладел им.

Когда через зелень листвы стала просматриваться дорога, юноша увидел на тропе лежащего, безмолвно извивающегося человека. Узнал – родной отец. Поодаль уверенно стоял незнакомец, громко непонятно бормотал и стучал палкой по земле. Старик радостно улыбался. Злодей мучит папу – встрепенулся общинник, и стрела легла на тетиву лука. На собственное удивление юный боец попал негодяю прямо в грудь. Остриё не пробило шёлковую ткань, но раздвинуло рёбра, протиснулась к сердцу и выдавила клапан аорты из левого желудочка…

Верный сын поспешил к отцу, но тот уже не дышал. «Папа!» – взревел Ерёмка, бросился к телу близкого человека. Обхватив плечи родителя руками, прильнул головой к груди, и в полный голос безутешно зарыдал…

***

_{1. Гнёт – обязанности проживающих на угодьях землевладельца податны́х сословий оплачивать трибьют (оброк) и отрабатывать карви (барщина), ИАП}

_{2. Истинный маг Первого созыва: звание участвовавших в создании Империи 17 веков назад волшебников; выдуманный автором термин ( далее «ВАТ» )}

_{3. Единый Бог – традиция во многих разви́тых культурах расширять понятие пращура до веры в создателя всего сущего, ИАП}

_{4. Ро́довики: племена, где уме́рший сохраняет ментальную связь с потомками, в жизни и смерти обмениваясь опытом и навыками, ВАТ}

_{5. Холоп – закабалённое (при помощи колдовства или без) существо с полностью подавленной волей и затуманенным разумом, ИАП}

Глава 2. Охота

Охотник должен всех поймать –

ему одно: что зверь, что тать…

Лесная поляна. Множество снующих туда-сюда людей. Слышны односложные команды. Заливистый лай собак. Перекликаются деловитые звуки спесивых рогов…

В центре поляны полукруглая охотничья засека¹. Смотрит внутрь свежеструганными остриями деревянных колов. Невдалеке развалились с утра смастерённые столы со скамьями. Наготове кострище. У собранных колодцем брёвен спешился спешившийся худой мужчина в зелёном охотничьем костюме. Держит за узду вороного коня. У Главного егеря герцогства графа Лионе́ля устроено всё: и на месте сбора, и в лесу. Кабана подняли заранее. В ожидании приказа гоняют зверя кругами по окрестностям. Атрибуты ритуала и пиршества, до одного готовы к прибытию синьора.

Троекратный звук рога мессира² Мевре́зора, начальника стражи огласил – великий герцог со свитой в минуте хода. Граф прижал к губам рог и протрубил приказ гнать зверя в засеку. Лай собак и стук охотничьих колотушек стали неуклонно приближаться. Большое чёрное тело влетело в ограждение. Ткнулось об острые колья и притормозило. Повернувшись к врагам мордой, вепрь визгливо захрюкал. Броситься на перекрывших ему путь из западни обратно в лес егерей затравленный зверь не решался. Устремлённые против загнанного рогатины, гром пугающих охотничьих колотушек и рвущиеся в смертную схватку свирепые псы, обуздывали ярость животного.

Перейдя с лёгкой рыси на шаг, внутрь поляны торжественно вступила кавалькада конных. По растянутым вперёд и взад флангам – рыцари стражи в латных чернёных доспехах без опознавательных знаков, вооружённые полуторными мечами и длинными копьями. На груди каждого красуется рог, чья мелодия нот даёт возможность отличать латников друг от друга. Внешне они неотличимы. За стремя верховых воинов уверенно держатся сопровождающие стрелки пехотинцы. Их тяжёлые арбалеты болтаются позади сёдел, на крупах у коней притянуты узкими ремешками.

Спереди в центре двое: сам герцог с молодой женой. Золотистые волосы юной красавицы с тонкими чертами лица убраны в одну обвитую вокруг точёной шеи толстую косу. Тёмно-рыжий цвет охотничьего костюма контрастирует с окрасом волос. На левой приподнятой руке сидит в закрывающем глаза коричневом чепчике буровато-серый кречет.

Спутник – статный, с орлиным носом и презрительным выражением лица мужчина средних лет. Его смоляного цвета волосы уложены в длинную перевитую блестящими металлическими лентами косу. И заканчиваются стальным, покрытым острыми шипами шаром с кулачок ребёнка. На высокородном всаднике накинут на кольчужный доспех вишнёвый плащ с гербом. Синьор без шлема. На нём нет оружия. Стриженная клинышком бородка. Прямые, средней длины усы. Поо́даль ведёт в поводу нагруженную всяким скарбом вторую лошадь оруженосец герцога А́лен.

«Как мне надоел весь этот цирк, но положение обязывает», – с надменной барственной улыбкой цедит слова герцог. «Но в столь благородном деянии, Мой Господин, ты предстаёшь в лучах света первых норави́нгов³, что захватили сии прекрасные благодатные земли семнадцать столетий назад», – восхищённо отмечает спутница.

Вслед за А́леном движется многочисленная свита знатных мужей, придворных дам и оруженосцев. Мессир Мевре́зор трубит в рог. Рыцари стражи выстраиваются кру́гом по всей поляне. Арбалетчики занимают направленные в сторону леса позиции. Бросив подчинённому лошадиные поводья, Лионе́ль решительно подходит к к осадившему коня синьору. Поклон: он встаёт на одно колено. Чёткие слова доклада: «Всё готово, Повелитель».

Герцог поднимает правую руку. И Главный егерь возвращается назад, к ожидающим пиршества у кострища столам. Подскакивает оруженосец. Спешивается. Преклоняет колени. Почтительно принимает небрежно брошенный господином плащ. Аккуратно убирает в седельную сумку. И достаёт из привезённого им скарба окованную рогатину. Но синьор лёгким движением руки осаживает слугу. Со зловещей улыбкой победителя резко машет головой. Шар на косе хлыстом вылетает вбок грациозным зигзагом. Звук щелчка рвёт слух. Уверенной мягкой походкой опытного хищника герцог скользит навстречу вепрю. Глаза у не согласного с жертвенной долей клыкастого зверя сверкают ответом. Животное решило биться до конца.

«Минуту внимания, Мой Господин!» – от свиты в противовес этикету отделяется всадник. Пускает чёрного жеребца в галоп и оказывается рядом с готовящимся к ритуальной схватке повелителем. В отличие от остальных присутствующих он не защищён латами и без оружия. Мужчина держит в левой руке – полуметровый жезл со стигматом: огранённым камнем светло фиолетового цвета. Что безошибочно выдаёт в нём чародея. А конкретно Главного мага герцогства – Игна́циуса.

Гладкое, выбритое лицо придворного волшебника резко контрастирует с ликами других мужчин на поляне. Спрыгнув с коня и коротко с реверансом поклонившись, он с достоинством сообщает: «Монсеньор, чрезвычайные обстоятельства! Требуют немедленного внимания и решений. В двенадцати милях у пизо́нского тракта – мощный магический всплеск. Природа мне на сей момент неизвестна». «Ты полагаешь, это чёртов поп?» – скривился понизивший голос герцог. Глаза невольно проскользнули в сторону кардинал-епископа Парле́зского. Почётного гостя сегодняшнего ритуала. «Узна́ю на месте! Торить портал: смазать магический след. Прикажите ехать верхо́м. Прошу возглавить отряд. Без меня Вам оставаться опасно».

Кивок головы и мимолётная улыбка послужили ответом вассалу. Герцог жестом подозвал А́лена. И приказал оруженосцу пригласить четверых. Любимую супругу. Лионе́ля, что «дирижёр нашего торжества». Начальника над стражей. И ещё одного: старшего конюшего императора, виконта Гре́нделя, достойного гостя праздника. Когда все собрались, феодал огласил непреложную волю. О чём герольд на выезде Мевре́зор возвестил на весь лес:

– Повелитель Аланделе́йн передаёт обрядовые обязанности.

– Звание Добытчика и честь заколоть вепря достаётся благородному Гре́нделю.

– А должность Кормильца и право управлять на пиру – госпоже Элеоноре.

В тексте торжественной речи применив к жене эпитет «прекрасная», увильнувший от ритуала герцог мстительно оценил: «Поставленная во главу части обряда деви́ца – до пены из ушей взбеленит чинуш Церкви. Заодно эта дура поносит мужское имечко – в бессильной ярости слюну поглотает, побесится!». Передал А́лена в подчинение Элеоноре. Тронул поводья. И со свитой из Игна́циуса, Мевре́зора и части стражи благородный синьор галопом отправился в путь…

Знакомый читателю пролегающий через глухой лес тракт. Пред глазами всадников – картина произошедшего. Посреди дороги лежит, на беглый взгляд, мёртвый плечистый смерд. На его широкой груди тихо всхлипывает другой – похлипче. Поо́даль распластался на спине обездвиженный чародей. Не обычный волшебник, а важный имперский чиновник. Вдобавок «истинный», о чём определённо говорит одеяние. Из чародея нагло торчит стрела. Крови натекло как с быка, что трудно предположить от худощавого тела. У коленей валяется посох. Стигмат раскололся пополам – пикантное событие! «Колдун старше деда дедушки, моего деда», – прикинул огорошенный повелитель здешних владений.

Молодому смерду связали тесно руки и ноги. Заткнули кляпом рот и бросили ничком на землю. Активные изыскания длились час. Игна́циус обнаружил ещё пятнадцать тел. Первый разбойник не издох. Но смерть занесла косу – нежилец. Остальные и поверженный имперец – мертвее мёртвого. Гибель сановника выходит за пределы компетенции герцогства. Вышестоящее дознание ждать себя не заставит. Улики придётся беречь. Маг попытался накрыть энергетическим куполом область трагических событий – не получилось. На способный удерживать буйство спонтанных чар экран банально не хватило сил.

Разлившийся гавва́х (порождаемый чувствами и переживаниями волшебный эфир) поражал объёмом и пестротой. «Столько добра, а не укусишь», – нотка зависти докучала чародею. Использовать обильный источник могущества мешал долг.

Допрос пленного показал: молодой простолюдин – дурак дураком. Бессвязная речь наглядно подтверждала слабоумие и беспросветное непонимание, что произошло. Мешало ещё то, что смерд не понимал нормального языка. «Блеял» на своём – варварском. Не встречающийся в Империи диалект наречия западных резов, на каковом изъяснялся пленник, Игна́циус знал поверхностно. Дичайшая случайность, что этот круглый дурак «унасекомил» непобедимого, почти вечного колдуна. Нелепость, но бесспорный факт.

Сыщик-маг попросил Мевре́зора приказать подчинённым собрать тела смердов рядом с убитым чиновником: решил снять информацию с радужек глаз трупов. Крупно повезло: смерть многих из них наступила после кончины высокопоставленного имперца. Изучение образов последних минут погибших показало картины драматичных событий. Во всей красе высветило моменты инцидента.

Детали тихонько вырисовывали конфликт до мелочей. Бытовой разбой. «Истинный» решил поиздеваться над попутавшими варенье с кулаком врагами: в му́ках убить. «Садист-затейник» по неясной причине упустил, что рядом присутствует утерявший разум смерд. Первый прикид: спутал идиота с белкой. И жестокая плата не заставила ждать – погиб. Осмотр тела колдуна Игна́циус отложил. Предстояло разобраться с фено́меном: раскололся стигмат, скреплённый заклятиями сверхпрочный кристалл. Сыщик чарами читал запутанные узоры гавва́ха. Выполнял профессиональные малоизвестные тесты. Но результат – не улыбался. Растекался и плодил новые сомнения.

Отчаявшийся наскоро раскрыть эту тайну, Игна́циус занялся осмотром того, что осталось от некогда грозного чародея. Стрела пригвоздила густую, длинную бороду левее середины груди: искусный лучник – точно в сердце. Маг распутал обильно напитанные кровью волосы у дре́вка. И под ними на покрасневшей ткани разглядел…

Пульс наяривал набат. В глазах потемнело. Нахлынули давящими волнами подзабытые воспоминания. Усилием воли искушённый колдун заставил себя удержаться на ногах, чтобы не стать на колени, закрыть глаза руками и разразиться то оглушительным противоестественным хохотом, то горьким, безутешным плачем…

***

_{1. Засека: защитное сооружение с наклонными заострёнными колами в сторону противника (зверя). Охотничья – полукруглый забор, каждый элемент которого: пирамида из трёх рогатин. Две опираются в землю заточенным концом. А одна раздвоенным. Остриё последней выступает и направленно внутрь, в сторону загоняемого зверя. ИАП}

_{2. Мессир: военачальник, выпускник военного факультета академии Естества, ИАП}

_{3. Норави́нги – сообщество знатных кланов империи, куда входит Аланделе́йн, ВАТ}