Судя по скоплению народа, мы пришли вовремя.
На Бродвее я не был, но, пускай и голословно, могу сказать, что лучше театра вам точно не сыскать.
Он выглядел по-прежнему лучшего всего остального города. Позолоченная отделка, выписанная узорами, аутентично смотрелась с грамотными вкраплениями предметов интерьера – мебели на манер девятнадцатого века, различных декораций вроде полуразрушенного корабля, потертого пианино, трона из известного сериала, про который некоторые люди твердят: «неужели я единственный, кто его не смотрел?», и буфета, где кофе заправляли Ирландским виски.
В постановках обычно преобладала тематика именно этой страны, либо общеизвестная классика, но в этот раз они решили выступить с премьерой, совершенно новой для их стиля.
Спектакль назывался «Пьяные». Да, такая вот ирония надо мной и моей спутницей. Хотя сегодня я еще трезв, именно поэтому в первую очередь выпиваю пару стаканов специального кофе, угостив Эс тоже.
Прозвенел второй звонок, мы удобно расположились в центре зала и ждали, пока все соберутся.
– Мамочка! – послышался приближающийся детский плач.
Мы синхронно повернули голову в сторону издаваемого звука. И, когда этот ураган рева и всхлипываний стал продираться через наш ряд на единственные два свободных места около Эс, мы переглянулись, молча попрощавшись с приятным времяпрепровождением.
– Мамочка, я не хочу смотреть!
– Закрой рот, иначе запру под домашним арестом!
Они. Так их зовут в нашем мире. Старший из них – симбиоз из плохого и худшего, что осталось от воспитания родителей и плохой среды бытия. Младший – биоробот, под действием главного, медленно и планомерно совершающий психологическую атаку посредством отверстия в голове и, издаваемого оттуда, акустическим диапазоном, неизмеримым никакими приборами.
– Ну мааамочка!
– Молчать!
Чем думали контролеры, когда пропустили эту парочку? Чем она думала, когда повела его с собой, или, когда решилась рожать? Чем думал я, когда решил, что после всей произошедшей сегодня ахинеи меня оставят, наконец, в покое?
– Мамочка, пойдем домой!
– Сиди молча.
Пухлый паренек в футболке-зебре и его покровительница с нелепой прической и в перчатках, которые явной ей велики, были вылитой копией мамы и сына из семейки Адамс.
Он начал увеличивать громкость и стал дергать непутевую мамашу за край платья.
Эс явно не собиралась терпеливо ждать окончания средневековых пыток острыми, раскаленными звуками:
– Женщина, угомоните своего ребенка, Вы не в детском саду.
– Это кто тут женщина?! – Оно проявило признаки возмущения на фоне истошного хныканья.
– Вы. А теперь прикажите ребенку остановиться, либо я попрошу, чтобы Вас выпроводили.
– Что ТЫ имеешь против моего ребенка? Да, крикливый. Все дети кричат. Он для тебя недостаточно умный, красивый, смешной? Ну, ИЗВИНИТЕ, что не угодила! У самой-то, наверно, вундеркинд!
– Не довелось обзавестись.
– Посмотрите, какая самодостаточная! Детей у нее нет! Были бы – поняла, каково это – не иметь возможности выйти из дома без него!
– Вообще-то…
– И не надо меня перебивать! Может, у меня нет возможности оплачивать няню? Может, мой бывший муж оставил нас ни с чем и не платит алименты? Может, у меня кредит висит на крупную сумму, которую я покрою лет так через двадцать? Хоть над чем-нибудь из того ты задумывалась, прежде чем предъявлять претензии?
Я молча сидел, упершись локтями в ноги, рассматривал родинку на залысине у мужчины предо мной и ждал вступления в силу закона, разрешающего в таких случаях брать особь за ухо и выводить из помещения без последствий для себя.
– Эс, ты же знаешь, что это бесполезно, – говорю вполголоса.
Они услышали меня своими локаторами:
– Что значит бесполезно, молодой человек? ВЫ хотите сказать, что Я не умею вести беседу?
– Охотно верю, что умеете, но давайте отложим эту беседу на никогда, идет? – спросил я и повернулся в профиль.
– Не смейте от меня отворачиваться, я не договорила!
Они действовали слаженно. Один усердно упражнялся в стонах и воплях, разлагая на составляющие клетки ушных перепонок, другая грузила флэшбэками из своей нелегкой жизни.
Через какое-то время мелкий повернулся, опушим от слез, лицом к Эс и начал орать в ее сторону:
– Мааамочкааа!
– Я еще раз повторяю: воспитывать ребенка одной – невероятно сложная работа! Даже не знаю, как у меня все удается!
– Мааамочкааа!
– Все эти пафосные знаменитости, которые берут по десятку человек из детских домов – просто показушники! Попробовали бы они родить своего и воспитать в пятиэтажной картонной коробке в городе с средней зарплатой ниже прожиточного минимума!
– Мааамочкааа!
– И это только начало! Что будет потом, в школе? В институте? На работе? Да, ребенок подрастет, но останется ребенком для меня! Вдруг ему потребуется моя поддержка или ласковое слово, в меня не будет рядом? А потом…
Я вздрогнул от громкого шлепка, за которым последовала тишина. Эс села на свое место и важно скрестила руки. Мадам с обалдевшим видом потирала ладонью щеку, а ее отпрыск остановил производство дополнительной хромосомы в своем теле и вылупил на нас глаза котов экзотов. Эс дала ей леща? Отличная работа!
Записная книжка, пункт первый: «Во все людные места брать с собой девушку, чтобы она могла сделать то, что тебе запрещено».
Образцовая мать хотела было сказать что-то еще, но, на всякий случай, проглотила и отвернулась в сторону.
Прозвучал третий звонок.
После него прошло, примерно, полчаса перед тем, как я очнулся от полного коматоза в плане погружения в происходящее, потому что Эс взяла меня за руку. Маленькая теплая ладонь с серебряным кольцом на пальце эхом отражала пульсацию моего сердцебиения. Уже менее внимательно, но я продолжил смотреть, пытаясь сформулировать саму канву:
В самом начла были два человека в центре круга. Поначалу значения этому я не придал, но теперь задался вопросом: «Что они символизировали»? Может, инь и ян, говорящие о гармонии противоположностей. О посыле разного толка, что дает каждый из нас, но иногда прислушивается к остальным. Может, их положение тел, что лежат на крутящемся диске свидетельствует о нерожденном ребенке, находящимся в чреве матери. Ребенке, не успевшем совершить ошибок, наделать глупостей, влезть в долги, пропитаться и погрязнуть в говне.
Может, каждый из нас является центром в огромной, пламенной, безумной карусели судеб и событий. У каждого из нас свои ценности, свое определение любви, дружбы, верности, счастья, свои внутренние голоса, что таятся во мраке, ожидая момента уязвимости – частичной или полной потери контроля сознания путем прикладывания орального отверстия к эликсиру настроения.
Тогда все становится на свои места: важное ранее перестает иметь какое-либо значение, а то, что действительно значимо, что таилось глубоко внутри и жаждало огласки, вырывается наружу, сметая ураганом лоск розовых очков, слепящих глаза. Пьяные хотят быть услышанными и понятыми, поэтому, на всякий случай, продвигают снова и снова свою точку зрения. И, какой разной она бы ни была, смысл доносится одинаковый – ты способен изменить себя и мир вокруг только тогда, когда ты сам поймешь, насколько тебе это нужно, когда ты продолжишь движение в пьяном угаре, шатаясь, спотыкаясь, падая, матерясь и вставая опять, когда придет истинное понимание того, что ты делаешь что-то не зря – тогда ты на встанешь на верный путь.
Спектакль кончается, зал начинает рукоплескать и дарить актерам цветы. Мальца тошнит на колготки Эс.
– Да чтоб вас всех! – побежала она из зала.
Я нагнал ее и подождал, пока выйдет из дамской комнаты.
– Ничего не говори, – сказала она, устремившись быстрым шагом к выходу.
С великим сожалением, мы покидаем театр и, неся в головах сильнейшее впечатление, медленно плетемся обратно в бар, всю дорогу сохраняя гробовое молчание.
Зайдя в заведение, в котором численность людей увеличилась вдвое, я ловлю улыбку бармена, которого, очевидно еще не отпустило после моего прошлого фиаско.
Наше место не было занято, поэтому мы успешно пилотировали на него свои тела и сделали заказ у, подошедшего враскачку, официанта.
– Ну, что скажешь? – таинственно спрашивает Эс.
– Было здорово, – говорю с приподнятым настроением. – Если следующие сеансы окулитуривания будут лишены череды препятствий, которые мне нужно будет перед этим пройти, то готов ходить на них хоть каждый день.
– Не хочешь поделиться своими похождениями?
– Но…
– Да, да, да. Я уже поднимала эту тему, которая ранее показалась мне неуместной для обсуждения, а теперь я снова противоречу себе, желая узнать, что с тобой случилось, – сказала она, покачав головой и закатив глаза.
– То есть, теперь я тоже могу взять у тебя интервью?
– Конечно, нет. Что за глупый вопрос?
– Вот уж действительно – ляпнул, не подумав.
– Все во многом зависит моего настроения на данный момент. Так что, когда-нибудь ты сможешь услышать мою версию, а пока не задавайся лишними вопросами о моем взбалмошном характере и просто смирись с тем, что имеешь.
– Но…
Она настолько укоризненно на меня посмотрела, что я забыл аргумент, которым хотел грамотно парировать.
– То бишь, о чем мы? – спрашиваю, надеясь на смену темы.
– Твоя история.
Не повезло.
– Если коротко – за сегодняшний день я побывал во всех местах этого города, которые бы, при иных обстоятельствах, ни за что бы посещать не стал, – говорю.
– Подробности?
– Да сколько еще я буду повторять одно и тоже? – спрашиваю у себя. – Мертвый кот, коробка с диктофоном…
– Что?! Мертвый кот? Какой ужас! – вскинула Эс руки.
Похоже, это действительно не на шутку ее встревожило.
– Да, об этом я тебе хотел рассказать, но то, что произошло после, делает смерть животного совершенно незначительной.
– Незначительной? Ты жестокий человек.
Если бы мое выражение лица поддавалось описанию, то звучало бы оно примерно так: «яркое чувство страдальческого недопонимания несогласованности в приоритетной и побочной задаче».
– Я его похоронил по всем правилам, можешь не переживать. Он попал в кошачий рай и насмехается оттуда над собаками, – говорю.
– Очень весело. Но я рада, что ты поступил именно так.
– Даже речь толкнул, а потом на этом деле меня поймала девочка.
– Что за девочка?
– Ее зовут Я.
– Ты ее надоумил?
– Сама решила. Не хотела произносить настоящего имени, потому что оно ассоциировалось с отцом.
– Тяжелое детство?
– Скорее, его отсутствие. Она выглядела поникшей, но после нашего разговора, который бы я назвал информативным ведением одностороннего диалога, она повеселела и даже понадеялась, что мы еще когда-нибудь пересечемся.
– Все возможно.
– При условии, что я пойду хоронить очередного кота.
На ее лбу клеймом вывелась надпись: «шути дальше и окажешься на его месте».
– Похоже, никто к нам сегодня не подойдет, так что пойду сам закажу что-нибудь, – говорю, чтобы разбавить обстановку.
– Мне красного сухого, пожалуйста, – сказала Эс томным голосом.
Я кивнул и направился к персоналу. Парень со смартфоном прохлаждался рядом со стойкой и даже не думал делать свою работу.
– Простите, – наиграно подзываю его.
– Да? – ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.
– Мне нужно кое-что показать Вам за столом, где я сижу.
– Надеюсь, это не ужин, который решил выбраться обратно.
Сукин сын все юморит. Хорошо, сейчас ты у меня посмеешься от души.
Он прошел за мной до стола и, когда я остановился и развернулся лицом к нему, он раздраженно спросил:
– Ну?
– Ничего не замечаете?
– Двух посетителей, которые парят мне мозги.
– А я вижу пустой, мать твою, стол, за которым сидят эти два посетителя и не могут дождаться паскуду в фартуке, которая должна принять у них заказ, – гавкаю я.
– Эй, приятель, не борзей, иначе вылетишь отсюда.
– Неужели? А может, я подам на тебя жалобу за невыполнение задач, порученных тебе этой гнилой работой, и ты вмиг лишишься почетного права подносить пиво, а потом вытирать остатки, что пролили на стол?
– Хоть заподавайся, их все равно никто не читает. Ты здесь не один, так что советую сидеть, как эта дамочка, и ждать своей очереди, – сказал он, показав пальцем на Эс.
– Кто это тут дамочка, ты, малолетняя дочь? – присоединилась Эс, которой тоже подпортил настроение этот разговор.
– А тебе лучше помолчать, старуха, иначе я забуду о своей вежливости.
Резким апперкотом я выбиваю из рук придурка смартфон, который разлетается на части при сильном ударе о полок, хватаю его за грудки и, разворачиваясь, прижимаю к стене. От неожиданности от впадает в ступор и начинает испуганно вертеть глазами.
– Теперь послушай меня, мудак. Спесь я может и не буду сбивать, однако донесу какое-какую информацию до твоего тупого ебла. А именно – ты больше никогда и слова поперек не скажешь мне и, тем более, моей спутнице. Ты будешь постоянно крутиться поблизости, чтобы мы случайно не пробыли в ожидании больше обычного. Будешь вежливо кивать и улыбаться, принимая заказ, а когда мы будем плевать тебе в лицо, ты с невероятным аппетитом будешь слизывать слюни и просить добавки. Иначе твоя жизнь превратиться в хождение по мукам, потому что кроме этой девушки, что ты оскорбил, мне терять нечего, и я приложу все свои ресурсы: потрачу все силы, время и деньги на то, чтобы уничтожить в тебе человека. Ты забудешь, как тебя зовут, ты забудешь, зачем ты приходишь сюда каждый день и выполняешь рутинную работу, получая гроши, а счастливые воспоминания о прошлом и светлая надежда на блистательное будущее сотрутся из памяти раз и навсегда, уступив место нескончаемому кошмару наяву, – закончил я и отпустил официанта.
Тот уже облился потом и начал нервно глотать сухой ком во рту, повернулся к Эс и извинился сдавленным голосом, а потом, обойдя меня, как минное поле, резко скрылся. В зале наступила тишина и прозвучал одинокий, саркастичный хлопок, после чего все принялись обратно за свои разговоры. Для кого я корчу героя боевика?
Я сел обратно за стол и поймал восхищение в глазах Эс.
– Спасибо, – сказала она. – Но не стоило перегибать палку.
– Повезло, что парень оказался слаб духом, иначе эта крайне убедительная речь была бы прервана точным ударом мне в ухо.
– Не думала, что ты на подобное способен. Признаюсь, даже мне стало страшно, – сказала она, потирая плечи.
Я закурил и решил отвлечься буквально на несколько размышлений, но Эс прервала их:
– Не понимаешь намеков?
– О чем ты?
– Я сказала, что мне страшно. Успокой меня.
Это значит то, что я думаю? Она хочет, чтобы я сел рядом? Или ей и правда нужна словесная терапия?
Я встал со своего места и подсел к ней.
Не отрываясь, она смотрела на меня большими влажными глазами, как будто чего-то ждала. Я осторожно положил кисть на ее колено начал тихонько гладить, почувствовав сильную дрожь, что пробирала всю руку от кончиков пальцев до плеча. Мы просидели так с минуту, пока она не сказала:
– Ты поцелуешь меня наконец или нет?
Тогда я наклонился вбок и сделал это. Придерживая ее шею одной рукой, я поддался искушению, вкусив запретный плод, который оказался сладок. Карамельный привкус губ усиливал, по-прежнему стойкий, аромат духов вкупе с ярким воздействием феромонов. Страсть охватила нас так, что мы целовались около получаса, а когда прекратили, возникло острое чувство необходимости в продолжении.
«As my kiss goes down you like some sweet alcohol.»
– Где учился целоваться? – спрашивает Эс.
– А нужно учиться? По-моему, это что-то инстинктивное.
– У тебя хорошо получается опираться на инстинкты.
– Пожалуй. Что делаешь завтра?
– Работаю, как и все.
– Кем же?
– Учителем на замену в выпускных классах.
– Здорово.
– Ничего здорового. Современному поколению не нужны знания.
– Тогда зачем они просиживают штаны?
– Ради большего количества баллов в тестах на выпускных экзаменах.
– Что еще за тесты?
– Вкратце: ты несколько лет изучаешь точные, технические, естественные, общественные и гуманитарные науки, чтобы за этот длительный промежуток времени определить – в чем ты больше всего преуспеваешь и по какому направлению тебе двигаться дальше в жизни.
– Это понятно, а что за…
– Не перебивай! – нахмурилась. – А теперь возьми все эти знания, которыми тебя наполняли с десяток лет, возьми отдельно каждый предмет, по которому ты исписывал конспектами толстые тетради, готовил развернутые презентации по различным направлениям, зубрил неинтересный тебе материал, чтобы хорошо написать зачетную работу по изученной теме, из-за которого ты, в конце концов, ходил в учебное заведение, и сократи это все это раз в сто до примитивного списка общих вопросов, однотипных и иногда дублирующих самих себя.
– Не понял, это плохо или нет? Я лично терпеть не мог учебу, хотя давалась она мне без труда, и старался прикладывать как можно меньше усилий для своего образования.
– Не все умные от природы. С каждым годом эти тесты упрощают, а время на пробную экзаменацию увеличивают. То есть, в прямом смысле, в последние года два учебного процесса ты ходишь в учреждение ни за новыми знаниями, ни за получением необходимых навыков, ни за социальной адаптацией – всем тем, что ранее предполагалось школой. Ты ходишь туда, чтобы использовать изученное некоторых областей предмета в тесте. И чем больше баллов набираешь, тем выше твой шанс совершить следующую важную ступень – поступить на бюджетную основу в высшее учебное заведение, или хотя бы просто допуститься до учебы в числе тысяч других таких же, как ты, желающих пробиться в люди.
– Получается, что мы недалеки от тех времен, когда нужно будет вставлять кубики в квадратную дырку?
– К этому я и вела. Все это очень плохо сказывается на качестве самого образования, ведь университеты переполняют не слишком умные люди, претендующие на серьезные профессии и попавшие туда обманным путем, по чистому везению или за счет родительского авторитета. Они сносно сдают, к примеру, разговорный язык, вычленив из текста ненужные запятые и некорректные обороты, и думают, что у них уже все в кармане. Но за пару лет ненужных марш-бросков по тестам, они теряют критическое мышление, способность к новым познаниям, самодисциплину, что в по итогу отсеивает их естественным отбором университетских экзаменов. Впрочем, это происходит с теми, кому просто на все наплевать. Ведь даже самый непробиваемый тупица может получить диплом, если немного позубрит там, спишет здесь, подмаслит кого надо, и дело в шляпе – миру является образованный человек. Как говорил Дали: «Инженеры по образованию и идиоты по образу мыслей»
– Ты действительно во всем этом разбираешься.
– Это моя работа. А чем ты занимаешься?
– Транспортировкой различных предметов из одной точки в другую с использованием примитивного физического труда.
– Грузчик?
– Ага.
– Не верю. С твоей головой ты не можешь быть грузчиком.
– Однако, все именно так. Да, бывает тяжело и однообразно, но оплата почасовая и за день набирается довольно приличная сумма. Мне бы не хотелось променять эту работу на офисно-канцелярно-бухгалтерскую сферу деятельности. Здесь я чувствую себя более свободным в действиях, что ли. К тому же, данная сфера почти не препятствует моему основному виду деятельности, – я указал на бокал.
– Ясно… Не думал о чем-то более высоком?
– Вроде мемуаров, натюрмортов и музыке?
– В том числе. Мне кажется, ты бы смог написать неплохой роман.
– И о чем он будет?
– О таинственной девушке неописуемой красоты, одиноко проводившую свой выходной в баре, которую встречает импозантный главный герой со своими проблемами в голове. У них закручивается интрижка, они встречаются, женятся, рожают детей, переживают много хороших, плохих и переломных моментов в жизни, а потом умирают в один день в объятиях друг друга.
«You’re the one now turn me on!».
– Звучит как самая клишированная любовная история на свете.
– Согласна, – она рассмеялась.
– Еще по пинте и домой?
– Да, mon cher.
12
Нет ничего более мучительного, чем вставать против своей воли в шесть часов утра. Ежедневно я слышу отвратительные звуки будильника, который означает, что наступил очередной день сурка.
Я быстро вскакиваю в холод из-под покрова мягкого одеяла, одной рукой наливаю кофе, второй накладываю еду, третьей чищу зубы, четвертой мою голову, пятой натягиваю одежду, а если шестая свободна, то даже заправляю кровать. Попутно успеваю пролистать в телефоне ленту новостей, как утреннюю газету и третьим глазом глянуть какую-нибудь киноленту по телеящику.
Все это успевается за пятнадцать минут. И пока идет фильм, я в полумраке начинаю искать свои лаки, расчески, тональники, карандаши и тени для бровей. Волосы – самый бесящий элемент в моей жизни, который отнимает от часа в день. Мыть, сушить, укладывать, начесывать, завивать это все… Хочу на лысо побриться. К вечеру от прически не остается ничего, поэтому каждое утро я совершаю одни и те же ритуалы.
Пока я ношусь-кручусь по квартире, как нейтронная звезда, могу отломить ноготь, разбить посуду, пролить чайник, порвать одежду, сломать каблук или замок на куртке. И такое постоянно.
Выбегаю из дома и только на полпути вспоминаю о том, что забыла выключить плиту. Пришлось бежать обратно.
На улице проклятая минусовая температура. Я в полулетней одежде пытаюсь как можно скорее домчаться до остановки, от которой ходит единственный прямой транспорт до моей работы. Час в холодном автобусе с грязными окнами и серыми лицами чужих людей. Везет, если эти лица не издают ароматы на всю железную коробку с колесами.
Мне тошно от того, что большинство людей так и проживают свои маленькие, незаметные и ничтожные жизни. Что значит данная жизнь человека для общества, мира, и всех остальных процессов? Какую пользу я несу и для кого? Для себя? Если только в том, что я до сих пор никого не обременила своими похоронами.
Прихожу на работу, пытаясь согреть свой ледяной нос и отмерзшие пальцы, я ищу чайник. Воды нет, поэтому кутаюсь в плед и дальше сижу думаю о своих больных темах, которые ночью не дают мне спокойно уснуть.
Жду, когда школа наполнится коллегами. Тогда я начинаю изображать бурную трудовую деятельность. По большей части, она заключается в косплее Кэмерон Диаз. Иногда из этого даже что-то получается.
– Класс, – приветствую.
– Здрасьте, – прозвучал вялый хор.
Какую картину представляет из себя среднестатистический класс старшей школы? Подросшие, но до сих пор сомневающиеся в своем жизненном пути, люди, которые на данном этапе существования определились только в одном – в строгом выборе внешнего вида.
Но строгий выбор, конечно, понятие растяжимое – от выглаженного костюма до рваных джинсовок.
Они больше не подчиняются правилам школы с ее классическими униформами. И правильно делают, я считаю. Заставить взрослого, сознательного, отчасти самостоятельного ученика с, дающим первые ростки, критическим мышлением каждый день наряжаться в убийственно безвкусные брюки со стрелками/узкую юбку с теснением, белую рубашку, на которой в скором появляются желтые пятна от пота и жуткой еды из столовой, болотного цвета жилетку/пиджак не по телу с логотипом школы – верх наплевательского отношения к их самовыражению.
Но ученики тоже хороши. Одеваются зимой в легкую одежду, постоянно простужаясь, в теплое время вообще приходят в шортах, напоминающих по своей длине трусы. А что до их имиджа, так это отдельная песня.
Обычная внешность для нового поколения сродни пережитку прошлого для сегодняшних манер и вежливого поведения, то есть далеко ушла от общественных балов, кокетства, фраков, накрахмаленных воротничков и бабочек.
Девочки ходят с короткой стрижкой, перестают следить за собой и борются за равноправие, мальчики отращивают волосы, залазают в узкие штаны и становятся более женственными, все это в совокупности с беспорядочным пирсингом, тоннелями, линзами, браслетами, подвесками, другими украшениями, прохлорированными волосами с кислотными цветами и тату, значения которого они не всегда знают, а если знают и делают его на лице, то дают еще один повод усомниться в их умственных способностях.
Кажется, я старею. Это можно понять, когда ты начинаешь изъявлять недовольство чужим стилем и долго ворчать про себя.
– Я ваш новый преподаватель на ближайшие пару недель, – говорю. Нравится вам или нет, но подружиться со мной придется, иначе хороших оценок не получит никто.
Поднялся гул негатива.
– Что?! – восклицает ученик А. – Если провинится только один, нам всем за него отдуваться?
– Хорошо соображаешь.
– Но это нечестно!
– Это подтянет вашу дисциплинарную норму и напомнит, что коллектив – это единый, слаженный механизм, в котором любой изъян отражается на всем процессе.
– Да сук…
– Что, прости?
– Ничего.
– Тогда приступим. На каком вопросе теста вы остановились?
– А как Вас зовут? – спрашивает ученица Б.
– Эс.
– Это имя или фамилия?
– Имя.
– Странное.
– Не страннее любого другого. Так какой вопрос?
– Наши имена не хоте узнать? – возмутился ученик В
– Зачем мне забивать голову информацией, которая мне будет без надобности в ближайшее время?
– Типа, чтобы звать нас, не?
– Я укажу на тебя рукой, если понадобишься, не переживай. Кто-нибудь мне назовет вопрос?
– Мы снова дошли до последней части, – ответил ученик Г.
– Отлично. Значит пишем сочинение.
– Какая тема?
– Свободная. Оптимально – актуальная для наших реалий. Нежелательно – рассказ на тему того, как вы провели лето у бабушки. Постарайтесь детально раскрыть свой сюжет, чтобы можно было устроить дискуссию.
– Но здесь нужно выбрать из нескольких тем: природа, культура, война…
– Значит напишите их в следующий раз. Мне важно, чтобы вы небыли ограничены рамками общего образования. Хочу за тот короткий промежуток времени, что мне выделили, постараться развить в каждом из вас разностороннюю личность, а не гонять по кругу старый материал, возвращаясь и возвращаясь к одному и тому же.
И снова эти лица. Каждый класс каждой школы изображает одинаковую реакцию.
Реакция Чарли Гордона, так я ее называю. Когда ученики думают, что достигли апогея в своих знаниях, что для них не осталось ничего не изученного, в них на секунду прокрадывается мысль о том, что, может быть, они еще чего-то не знают, что, может быть, они еще глупее, чем были раньше.
Класс окунается в раздумья, а я полностью погружаюсь в «рабочий процесс» под шум приятных мыслей, мечтаний и музыки, постоянно поправляя на себе теплый плед.
Почему я так настояла на свободном сочинении? В этом есть какая-то подростковая обида. Обида на своего учителя, который ни во что не ставил мои безупречные работы.
Я была отличницей по всем предметам, поэтому уверена в том, что говорю. Каждый раз этот старый, козлиный филолог до мозга костей отчитывал меня за любой оборот речи. То они казались ему слишком заумными и глубокомысленными для моего возраста, то пресно-публицистическими для школьного сочинения, то перезаполненными неуместными фразеологизмами и труднопроизносимыми словами.
Скорее всего, его поедала зависть, оттого, что сам раньше таким не был.
Многие говорят, что такими суровыми методами, он тренировал во мне усердность над поставленной задачей, воспитывал усидчивость, ставил цель добиться не просто отличного, а лучшего результата. Может быть. А может и нет. А может, пошли вы?
Было полно тупорезов, в наглую списывавших готовые тексты, которым не говорили ни слова, хотя все всем было ясно.
Ладно, к чему это? Я вовсе не собираюсь, как вы подумали, таким образом отыгрываться на других подростках, пользуясь своим положением.
Наоборот, встречая новый класс, я искренне надеюсь встретить небывалый самородок, уникума, который бы поразил меня слогом. И тогда я бы с радостью взяла его на дополнительные курсы, репетиторские занятия, помогла бы использовать творческий потенциал по назначению.
Никто из остальных учителей не заинтересован в твоем будущем, будь ты хоть гением несколько раз. «Отсидел» и иди дальше, мы уже больше ничем помочь не сможем. Это неправильно.
– Извините…, – тянет руку ученица Д.
– Эс.
– Да, Эс. У меня вопрос личного характера.
– Говори.
– Очень личного…
– Хорошо, давай выйдем.
Мы покинули аудиторию.
– Это касается темы любви, – робко начала ученица Д.
– Ожидаемо. Что ты хочешь узнать?
– Как понять, что ты любишь только одного человека, если никого другого у тебя в жизни не было?
– Не обязательно есть все апельсины в мире, для того, чтобы иметь представление об одинаковости их вкуса.
– Но как отличить нужный апельсин?
– Он даст тебе больше полезных витаминов и минералов, утолит твой голод из-за нехватки еды и жажду из-за знойного дня, разгладит морщины, поднимет настроение и сделает самым счастливым человеком на свете.
– В этих словах что-то есть.
– Во всех моих словах что-то есть, было бы желание находить в них смысл.
– Я поняла аллегорию. Можно поговорить с Вами подробнее после урока?
– Тебе правда это нужно?
– Собираю материал для сочинения.
– Хитро. Ладно, увидимся в столовой.
Заходя обратно, я услышала краем уха отрывок диалога двух парней, которые очень бурно обсуждали мою внешность:
– В натуре, сасная училка.
– Угу, я бы вдул.
– Что ж, я согласна, мальчик, – подхожу и опираюсь на парту.
Дальше в ход идет мое природное обаяние, сопровождающееся покусыванием нижней губы, игрой бровями и легким сближением грудей.
Ученик Е впал в ступор.
– Чего язык проглотил? – спрашиваю. – Давай, бери меня, я вся горю!
– Че, реально? Даже за сиськи мацнуть можно?
– Почему нет? Только сначала спроси весь класс, хотят ли они присоединиться и тоже поиметь меня.
Поднялся хохот, и он залился краской. Я наклоняюсь к его уху и говорю так, чтобы услышали все:
– С этого момента ты не произнесешь ни слова на моих занятиях, пока я того не попрошу, иначе каждый из вас получит неуд и тогда оргия тебе точно обеспечена.
Ученик Е стыдливо опустил голову и начал ловить злобные взгляды со стороны.
Ох уж эта мужская непоколебимая уверенность в половом превосходстве. Будто бы, озвучивая вслух животное желание возлежать с противоположным полом красивой наружности, они обрекают невинных женщин на неукоснительное ублажение маленьких прихотей своего господина.
Немного самоутвердившись с помощью грубоватого излучателя гормонов, продолжаю заниматься своими делами, ожидая окончания урока.
Как отличить ученика, полностью отдающего себя творчеству, от тех, кто притворяется сведущим в написании сочинений?
Ответ не совсем однозначный. Большинство изображают из себя великого творца, составляющего опус всей своей жизни, хотя на самом деле делаю вид, и ждут удобного случая списать или попросить помощи у одноклассников.
Меньшая же часть добросовестных представителей современных прозаиков долго обитают в раздумьях над самым началом.
И только несколько человек судорожно копошатся в закромах своего разума, надеясь изобразить ручкой на бумаге хоть что-то, способствующее их великолепной задумке, дабы не допустить ужасную ошибку.