Read the book: «Необыкновенный паззл»

Необыкновенный паззл

(совершенно необходимое интро)

Это было давно, лет пятнадцать назад, когда я, молодой, едва оперившийся балбес, сидел на остановке общественного транспорта с бутылкой дешёвого челябинского пива.

Жизнь неслась навстречу, поддуваемая пьянящим ранне-мартовским ветром, а я кайфовал, перебирая в памяти и дикую нашу студенческую вечеринку, добросившую меня в результате зачем-то до остановки, и ненасытные, захлёбывающиеся поцелуями губы какой-то всю ночь елозящей сверху Аньки, и… да много чего ещё крутилось тогда в голове из быстро исчезающего.

На коленях притулилась разноцветная коробочка китайского паззла, и я до сих пор помню кислотные, с типографскими потёками кривые буквы его названия – Gonzo-Puzzle. Как это гонзо попало ко мне было непонятно; кажется, его прихватил из общаги Виталик, передав на время вынужденной своей отлучки в сортир Лёхе, а Лёха, тут же потеряв Виталика, подхватил Ольгу, которая, увлекая Лёху в греховные общажные недра обратно, всучила коробку мне. Но всё это неточно, возможно, сейчас, вспоминая, я всего лишь сплёл в клубок несколько то ли случившихся когда-то с кем-то историй, то ли не случившихся, – неважно.

Важным было то, что именно на этот Gonzo-Puzzle обратил внимание подсевший на лавочку остановки субтильный гражданин в очках с поломанной дужкой. Шея сияющего несчастной интеллигентностью субъекта утопала в мареве ярко-лилового шарфа, хлястик пальто в отчаянии загребал грязную воду из лужи, и чувствовалось в нём сила той абсолютной неуверенности, которая ежедневно била человека об острые, грубые, неприятные углы приземлённого бытия.

Я сочувственно вздохнул и пригубил из бутылки, а он спросил:

– Вы знаете, молодой человек, что у вас на коленях?

– Паззл? – хмыкнул я с дерзким, но простительным для глупой юности презрением.

Человек в шарфе как-то враз подобрался, чуть приткнулся в мою сторону и почему-то понизил голос:

– Не просто паззл, а гонзо-паззл.

– Ну и?

– Неужели не понимаете?

Я мрачно, безо всякого ответа, снова хлебнул.

– Это же необыкновенный паззл! А необыкновенность в чём? Вот из его кусочков можно собирать совершенно разные картинки. Вроде бы такого не бывает, это нарушение законов симметрии и физики, но уж поверьте мне – так работает гонзо-паззл. Один раз вы из его элементов собираете, допустим, натюрморт, в другой раз – пейзаж, в третий, положим, эротическое панно, а в четвёртый, страшно сказать…

Что там крылось за этим «страшно сказать», я так и не узнал, – человек сник и погрустнел. Я тогда, кажется, ему нахамил в ответ чем-то вроде такого:

– Врёте вы всё, папаша, не бывает необыкновенных паззлов.

Но он не ответил, вяло отмахнувшись безвольной ладошкой с длинными, грязными ногтями на пальцах.

Я ещё немного похлебал из осточертевшей уже бутылки, и видя подгребающую по слякоти к остановке громаду троллейбуса, великодушно предложил:

– Хотите, оставлю вам этот козло-паззл? Мне ни к чему, я их всё равно не собираю, а вы там уж сами разбирайтесь со всякими разными картинками.

И завидя в его глазах брызнувшую чем-то наивно-детским радость, я торжественно вручил коробку этому осколку несуразной человеческой безнадёжности, а сам тут же прыгнул в тулово довольно урчащего троллейбуса.

К чему я решился описать тот, пятнадцатилетней давности, случай? Он вспомнился ведь неожиданно, в момент, когда я, раздумывая над общим названием для собранных в сборник текстов, мучился в бессонной ночи – что, что их всех объединяет?

А вот же оно, ответ на поверхности – тот, так мной и неизведанный необыкновенный паззл. Многое из написанного за последний год и есть эта самая коробчонка с кривыми, уродливыми буквами Gonzo-Puzzle. Картонные элементы с трудом подбираемых и присоединяемых друг к другу слов составляют разные картинки рассказов, повестей и даже романов. Но я до сих пор как будто ещё и не открыл эту коробку по-настоящему, полностью, до конца. И уж тем более и близко пока не выложил из них чего-то такого огромного, безумно красивого, ослепляющего, что смогло бы, страшно сказать…

Хотя, уже одно то, что я сейчас решился и не отставил в сторону (как когда-то тогда) коробку с необыкновенными, рождающимися в голове паззлами, – уже одно это вроде бы радует. Заряжает оптимизмом.

А соберу ли рано или поздно чего-нибудь стоящее из слов и предложений – покажет время.

Искандер и Горемыка

В Староголубово

Усталый путник шёл украинской, изгибающейся змеёй от села Конаково до Тетищево, до Развозово, до Мукомолова и далее, дорогой, и шёл уже очень долго. Неделю шёл, притом не один, а ведя за собой на скорбной, худосочной верёвочке разноцветного единорога.

Горемыкой звали этого единорога, и своё наименование он полностью оправдывал. Поскольку ничего кроме горя ни себе, ни хозяину в этой жизни он не нёс. Такова судьба у него была, а он судьбу полностью, всецело ощущал, везя её на своём крупу как-то даже иногда горделиво, по-особенному, с определённой ответственностью. Будто говоря всему миру вокруг: «А что я? Я ничего. Я такой. Родился и вырос в лаборатории. Воспитывался злыми, жестокими людьми. Кормили плохо, много били, испытания проводили. Так что же вы теперь от меня хотите? Смотрите и принимайте меня таким, каков я есть».

Его хозяин, татарин по имени Искандер, Горемыку воспринимал именно таким, какой он у него был.

Никому не известно было, между прочим, как эти двое и где подружились, связали свои, в общем, несчастные жизни. Точнее, Искандер помнил, но никому подробно не рассказывал, да и не спрашивал ведь никто, кому интересно? Они просто шли по дороге, с мимо проезжающими и навсегда уезжающими, гудящими, бибикающими автомобилями, в которых восседал всякий люд.

Надо отметить, что Горемыка таки обладал кое-каким разумом в зачаточном состоянии, умел односложно и иногда невпопад отвечать, даже считать по-простому. Этими дарами наделили гибридное животное люди в той киевской лаборатории имени Мыколы Боборуйко, в которой Горемыка имел несчастие когда-то зародиться. Не исключено, что благодаря своим умениям он и оставался до сих пор в живых: люди, узнав про его фокусы, становились как-то сразу благосклонны, щедры на благодушие.

Искандеру же навыки Горемыки были тоже в плюс. Во-первых, в дороге создавалась иллюзия общения, и даже какой-никакой дружбы. Во-вторых, единорог попросту зарабатывал деньги на пропитание им обоим.

Происходило это обыкновенно так. Вступал с торжественным парадом в какое-нибудь очередное село или городишко Искандер, ведя за собой Горемыку и распевая по всем широким проспектам примерно следующее:

– А вот, хлопцы и бабоньки, десятое чудо света приехало, самый первый в мире говорящий единорог. Радужный красавчик и чудак, каких мир не видывал. Считать умеет до семнадцати, а иногда и до двадцати получается. Вежливый, копытце подаёт. Питается исключительно яблоками и пирогами, запивает яства молоком. Ну не чудо ли единорог? Спешите видеть только один раз в вашем мегаполисе, сегодня вечером на главном майданчике, представление века и на века. Цена билета всего пятьдесят гривен.

Впрочем, врал Искандер про цену билета, поскольку никаких билетов у него, конечно, не было, не распространялось. Как всякий открытый миру, но нищий материально, уповал Искандер только на одну доброту человеческую, склонную к щедрости при лицезрении чудес. Чудо у него имелось, и этого чуда вполне хватало на то, чтобы заработать, – за вечер, бывало, набиралась в бейсболке вполне приличная сумма. Что-то около пятисот гривен, а иногда больше. Если город попадался покрупнее, а народ настроением удалый, то и до восемьсот доходила выручка. Красота!

Сейчас татарин предполагал, что успеют они с Горемыкой доползти до Тетищево к вечеру, а там – расположатся лагерем на центральной площади. Сегодня представление обустраивать Искандер не планировал, сил уже не оставалось, но, может, кто из хороших людей чем и порадует заранее в этом Тетищеве, как знать.

– Что, животная проклятая, тоже небось устало? Лапищи-то вон свои как волочишь по обочине каменистой, языком так и полощешь по ветру… Ничего, ничего, терпи, друг милый, скоро уже прибудем в населённый пункт, а там, если Аллаху будет угодно, и кров найдётся… Что думаешь, а, ирод бесчестный? Как заночуем?

– Заночуем, хозяин, – ответствовал тяжко, с отдышкой, поводя и взбрыкивая потной головой единорог, блестя в вечернем, плавно укатывающемся за горизонт солнце, рогом.

– С тобой заночуешь, брат. Животная ты хоть и говорящая, но совсем бестолковая… Опасаются тебя обыватели, гутарят, что генно-модифицированный продукт высокотехнологичных наук, обзывают Джобсом. А какой же ты нахер, между нами говоря, Джобс, когда ты из пробирки народился в институте Боборуйко? Кому расскажи про это Боборуйко, засмеют ещё чего доброго, тоже мне, единорог…

Горемыка испуганно и тревожно всхрапывал при одном упоминании Боборуйко, поскольку в его голове, конечно же, сохранялись все моменты печально прожитых в лаборатории годин. Неприятно было мыслями возвращаться к ним, тяжко.

– Хозяин злой, – ответствовал генно-модифицированный продукт из пробирки, горько вздыхая.

В таких вот примерно диалогах коротали дорожное время друзья, подходя к Тетищево.

Которое уже вставало в полной своей определённости из вечерней летней гари и дымки. Раскидывались перед ними громады бесчисленных гипермаркетов и торговых площадей с дилерскими центрами авто-сетей, возникали из ниоткуда рекламные щиты с улыбающимися хохлушками и очертаниями Крыма, который был всё ещё не наш, а их. Перемежалось это добро гигантскими бессмысленными тушами промышленных зон, которые давно уже бездействовали, хотя кое-где и теплилась тут арендная жизнь. Возникали, наконец, первые жилые контуры: частный сектор, затем однообразные районы хрущоб, потом – облупленных сталинок, явно намекающих на то, что центр близко.

И вот, горделиво разливаясь в мегафон о завтрашнем будущем представлении на майданчике, вступают Искандер с Горемыкой на главную улицу, распугивая необычными своими фигурами стайки бродячих собак и местных, брызгающих по сторонам, девиц.

Важно шествуют они к центральной площади, где среди бетонных фонтанов со струями вверх возвышается монументальная фигура Тараса Шевченко. И тут же, в сторонке, трепещет жёлто-голубым прапором героический мемориал в честь погибших когда-то Героев Небесной сотни – люди помнят, что заметно по свежим цветам.

Присаживается отдохнуть татарин, дав испить своему другу не очень чистой воды из фонтана. Поглядывает по сторонам, примеривается – что к чему в этом Тетищево есть примечательного. Ничего, впрочем, не было, – сплошная провинциальная серость и откровенная пропылённая дрянь с шумно затихающим на вечер базарчиком за памятником великого поэта.

Но только разве ж дадут спокойно посидеть человеку с дороги в этом самом Тетищево? Тут же вырастает неподалёку из ниоткуда строгий, американского вида полицейский бобик. Да вот только вылазят оттуда вовсе не шерифы в ковбойских шляпах со звёздами в полгруди, а самые настоящие наши, украинские менты. Один – жирный потеющий карапуз, второй – длинный, сухой, жердью небеса подпирающий детина.

Оба, конечно же, с ленивой деловитостью подползают к Искандеру, козыряют под фуражку:

– Здоровеньки булы, хромадянин. Вы звидки и с якой метою к нам изволили прибыть?

Искандер тяжело вздыхает и косит взглядом на нагрудный значок карапуза:

– Ну, чего вам от меня нужно, пане полицаи? Я как будто вам сепаратист какой-то. Путешественник я, изучаю пути-дороги и города. Людей радую к тому же – единорогом вон своим. Приходите завтра на майданчик, будет шоу, вам даже места в первых рядах организую, как важным членам справедливого и социального общества.

Полицаи тут непреклонны:

– Шо нам твоё шоу? Ты удостоверение образины своей предоставь, там и побалакаем. Або ты не хромадянин Украйны?

– Громадянин-то я громодянин, но только громадянин мира, в целом, так сказать… Нету паспорта, потерял. И что с того, расстреляете теперь?

Тут жердь схватывается рукой за затылок, кислит лицо своё лимоном и огорчённо цокает:

– Ну, раз паспорта нема, значить есть два альтернативных вариантив… Один поганый, другой – взаимовыгодный…

Татарин снова тяжко вздыхает, прихлопывает себя по брючине.

– Сколько?

Карапуз цыркает зубом, улыбается и азартно подмигивает своему товарищу:

– Допустим… эээ… триста? Пойдёт?

– Не, не пойдёт, – тоскливится Искандер. – Давай двести?

– А давай, – неожиданно легко и просто соглашаются в унисон полицаи.

Искандер присвистывает в сторону тусующего поодаль Горемыки, и тот печально приближается. Порывшись в складках цветастой попоны, татарин достаёт тощий кошель и вытаскивает из него пару бумажек.

Эти самые бумажки тут же растворяются в широкой карманине карапуза, а жердь широко, притворно зевает, делая вид, что полностью отсутствует при сцене.

– Педерастам бой, – с глубокомысленным видом ответствует Горемыка, подёргивая рогом.

Тут же вскидывается карапуз, посурьезнев лицом:

– Так, а шо це таке? Дуже дивна тварина, я такив не бачив евщё… И також без паспорта небось?

Тут уж Искандер не выдерживает, вскипает спичкой мгновенной:

– Очнись, нелюдь. Это чудо лабораторное, гибрид, между прочим. Лошадина разумная, всё понимает. Так какой тебе на него ещё паспорт нужен-то?

Полицай усердно сиропит брови, но видно, что запал уж его прошёл, ему просто скучно становится.

– Но-но-но, ты тут давай без супротивления… Шоу мени не трэба твоего. Це лохам впихуй про разум. Вы свободны, хромадяне, бильше не затримуем.

И уже чуть отойдя, карапуз всё же снова разворачивается к Искандеру:

– А меж иншим така история… Просто хочу попередить, це до всякого доводим, особливо до мандривников. Тут у нас повадилась по району конармия гонять… Лютовают бувае, но до ногтя прижать не можемо, у них полномочия. С печатью от губернатора значить, под владой они. Злые люди, будьте аккуратне шо ли…

Покрутил Искандер головой, взглянул на Горемыку, да и взял под уздцы. Теперь их путь лежит по рядам затухающего базарчика в направлении кафе-шантана, раскинувшего свои шатровые оболонь-сети чуть-чуть в сторонке, под листвой сквера.

Важно шествует единорог мимо крикливых, утопающих телесными массами в потных майках баб. Идёт и пятит на всяческие запахи блестящий кожаный пятачок носа – к душистой сдобе воодушевляясь, от гнилостной тухлятинки брезгливо морщась.

Искандер успевает даже диалог завязать, парой слов перекинуться кое с кем из торговок. Нужно ведь себя с Горемыкой положительно зарекомендовать перед выступлением, напиарить будущее шоу с толком. Это Искандер уже умеет блестяще, поскольку за спиной десятки подобного рода предуготовлений.

Однако же, добираются героические путники и до кафе-шантана, владельцем которого значится внушительный с виду, сверкающий под чубом лысиной Остап.

– Здоровеньки булы, храждане гости, – улыбается Остап во всё своё роскошное белозубье. – Чого изволите? Пивца? Закуски с дороги? Только коня ко мне нельзя, пускай за оградой стоит тут.

– Сам ты конь, – мгновенно обижается Горемыка и демонстративно портит воздух в сторону Остапа.

Усевшийся за столик Искандер тем не менее благодушно грозит пальцем единорогу и примирительно ответствует:

– Отчего ж не побаловаться-то пивцом, неси, бармен. И шашлыков давай, так и быть, с зеленью. А другу моему четырёхпалому тащи пирога и молока. Ну или пиццы. Порумяней там…

Пока Остап копошится в глубине своих владений, гремя сковородами, звеня посудой и матерно поругивая какую-то Оксанку, Искандер важно осматривается. Кафе-шантан в вечерний час уже опустел, только в дальнем углу сидит гражданин с пейсами и в кипе, что-то настукивая по клавиатуре квантовой раскладки. Занятой человек, сразу видно, – еврей.

– Ночлег искать, хозяин, – нудит из-за деревянной перегородки Горемыка.

А напротив того еврея девчушка маленькая восседает, чернявая, вёрткая, в юбке до пят, но с длинной косой. В руках у явной дочки кукла какая-то, а играть с ней ей наскучило, и она изводит отца дурацкими, мешающими его деятельности вопросами.

Между тем вернувшийся к столику с подносом Остап демонстрирует чудеса цирковой виртуозности, расставляя еду и пиво так, будто это его личный бенефис.

– Кушайте на здоровье. И коню вашему пицца пусть будет в приёмнысть, только животных ко мне в кафе нельзя. Санинспекция не дозволяет.

Отпустив жестом руки Остапа восвояси, Искандер яростно вгрызается в шашлыки, мощно заливая их пивной жидкостью. Притом не забывает и об единороге, перекидывая ему через ограду хрупкие кусочки местной пиццы.

В процессе поглощения Искандер почти упускает тот момент, когда напротив него за столиком вдруг образуется еврей с дочкой. А увидев их, внезапно попёрхивается, и во спасение одолевает до конца пузатую пивную кружку.

– Здравствуйте, гражданин с единорогом. Очень рад приветствовать вас в наших краях, позвольте представиться, таки меня зовут Соломон. Или друг для друга просто Шломо. Мы ведь станем с вами друзьями, не так ли? Ну пожалуйста, мне очень нужно…

Искандер смотрит подозрительно, косится в сторону Остапа, подзывая его пустой кружкой с намёком на повторение напитка.

– Я хоть и с единорогом, но дел с вами иметь не хочу в принципе. Не то, чтобы я какой-то там антисемит… Просто у нас разные с вами дороги, это мне очевидно.

Шломо загадочно и задушевно улыбается, продолжая свою нить повествования:

– А это дочка моей сестры, – Мира, Мирочка. Очень славная девочка, поверьте мне, таких ребёнков просто не существует. Ах, вы бы видели какие она узоры вышивает…

Искандер почти решается пресечь дальнейшее знакомство, но что-то такое внутреннее, его, кажется, мягкая интеллигентность, распоряжается ситуацией по-своему. И он натурально умолкает, ожидая второй порции пива.

Шломо времени между тем не теряет.

– Я, собственно, вот по какому вопросу хотел с вами познакомиться. Мы с Мирой влипли в затруднительное положение, решительно не умеем уехать из Тетищево в моё родное Староголубово. У меня там, видите ли, кое-какой фермерский бизнес организован, да и живу там. А Миру мне передала на временное сохранение её тётушка, моя сестра, Софочка, поскольку сама с мужем уехала на працювки в Поланд.

Остап, наконец, бухает по столику пивом перед Искандером, ввергая его на секунду в дрожь от неожиданности своего появления.

– Всё это хорошо и интересно, пан Шломо, только каким боком к твоей истории я с Горемыкой? Говорю же, у нас свой, параллельный путь, у нас завтра шоу в конце концов. Приходи, кстати, посмотреть, билет всего-то… сорок гривен.

Но когда еврея такими отвлекающими манёврами сбить с толку можно было? Посматривая на Миру, которая тянется радостными ручками в сторону всхрапывающей морды Горемыки, он упрямо гнёт свою линию:

– Шоу – это хорошо и нужно, особенно полезно для такой откровенной географической дыры, как Тетищево. Кто ж спорит? Однако, и вы вникнете в мою ситуацию. А она такова – вызываю я беспилотное такси, шобы ехать с Мирой обратно, в Староголубово. А оно, представьте, образует прайс в пятьсот гривен, вот прямо на экране этой раскладки такие ужасные цыфири… Вы можете себе это безобразие вообразить? Тут езды какой-то полчаса по просёлочной дороге, и за это удовольствие с меня и Миры – пятьсот гривен? Да я скорее пешком дойду, чем буду согласовывать такой прайс.

Искандер пьёт пиво, теперь уже неспешно, поскольку жажда улетучилась. Мира кормит Горемыку остатками пиццы, а Шломо не отступает:

– И вот, увидев вас, такого красивого, благородного, с не менее элегантным единорожкой в спутниках, я и подумал – вот это мой спаситель на завтрашний день. Я бы сказал даже Моисей, если бы не настолько сильно уважал книжную религию моих предков. И не подумайте, что я совершенно бесплатно хочу использовать вас в качестве транспортного средства для Мирочки. Но ведь и прайс у вас будет совсем не пятьсот гривен, не так ли? Поймите меня правильно, Мира такой ещё ребёнок, пешком ходить в далёкий путь ей болезненно. А это, понимаете, дети, это головная боль, и сплошное нытьё от физических неудобств. Тогда как ваш единорожка мог бы здорово облегчить детские страдания, чтобы ни одна слезинка…

Сурово грохает об стол пустой уже почти кружкой Искандер и мрачно смотрит на лебезящего Шломо.

– Сто гривен. И деньги вперёд.

Шломо мило, обаятельно улыбается:

– Помилуйте, ну шо вы как будто неродной? Пятьдесят гривен, и то, только из уважения как к другу и партнёру по путешествию…

Неожиданно мощно икнувший Искандер багровеет от напряжения, пучит глаза на Шломо.

– Торговля, значит, началась? Давай сразу сосчитаемся на семьдесят пять, а ниже ни на гривну не уступлю, вот как хошь, Аллах мне свидетель.

Теперь настала очередь жевать и мучительно раздумывать Шломо. Но он всё же соглашается и тянет руку навстречу искандеровой руке.

– Сдешевил, – хрипит легонько Горемыка, вытягивающий голову свою из тьмы внезапно опустившейся за кафе-шантаном украинской ночи.

А Шломо уже уводит тему в сторону ночлега, сообщая информацию о том, что заночевать все могут в подсобке у Остапа, о чём он заранее с барменом договорился. Единственное, что придётся и тут подмазать… Но что поделать, иного варианта на сегодня у Искандера с Горемыкой нет, да и Остап уже почти совсем свой, родной человек в этом маленьком, затерянном в безграничной вселенной местечке.