Read the book: «Из переписки Марии-Каролины и леди Гамильтон», page 4

Однако, флот, на который укрылись около двух тысяч именитых неаполитанцев, был задержан неблагоприятным ветром в бухте на целых два дня. Когда же, наконец, они вышли в море, – за Капри над ними разразилась буря. В каюте Нельсона разыгрывались сцены бурного смертельного страха. Между тем как король Фердинанд, полагавший, что для него настал последний час, – делал горчайшие упреки своей жене за то, что она честолюбием своим поставила его в такое положение и вслед затем возносил с небу пламеннейшие молитвы о своем спасении, – Мария-Каролина также не могла скрыть, что и её обыкновенно столь стойкое сердце в данный момент осилено бедой. Одна только леди Гамильтон не потеряла присутствия духа и в самозабвенной заботе о безопасности королевской семьи, казалось, забыла о собственной своей жизни. Уложив и успокоив ласкою юных принцев и принцесс, она с такой радостной самозабвенной преданностью отдалась заботе о царственной свой подруге, что Нельсон, – признавший, однако, ту бурю за страшнейшую из тех, какие ему когда-либо приходилось переживать, – имел право написать лорду Сен-Винценту: «Не могу вам выразить, с какой трогательной сердечностью и жгучим сочувствием заботилась супруга нашего посланника о королевских горемыках, утешать которых она была призвана. Никакая раба не могла бы ревностнее служить им». Не успела еще улечься буря, как младший принц скончался на руках леди Гамильтон. Остальные же беглецы благополучно достигли палермской гавани.

5

Через четыре недели после бегства королевской семьи французский генерал Шампионе с победоносным войском вступил в Неаполь, и здесь была провозглашена Партенопейская республика. Однако, она продержалась недолго. Республиканские «братья» так основательно грабили город, что по их удалении доморощенные якобинцы не могли отстоять себя против черни, которая предпочитала этой «свободе» «деспотизм» короля Фердинанда. Но еще раньше, чем республиканская партия была побеждена окончательно с помощью английской эскадры, между Марией-Каролиной и леди Гамильтон, вернувшейся в Неаполь на корабле Нельсона, завязалась переписка. Эта переписка с разных сторон вызвала укоры королеве в непомерном жестокосердии. 26 июня 1799 года королева писала леди Гамильтон:

«Дорогая моя миледи, убедите милорда Нельсона так обращаться с Неаполем, как бы это был какой-нибудь возмутившийся город Ирландии. Нечего обращать внимания на количество. На тысячи преступников будет меньше и это только ослабит Францию, и нам будет лучше». Это, конечно, нечеловечно. Но факты показывают, что та-же самая королева, «бесчеловечная», как ее называют иные, просила леди повлиять на Нельсона, в пользу помилования тех неаполитанцев, которых, как инсургентов, жестоко осудил Фердинанд, находясь в неаполитанской бухте на английском корабле «Foudroyant». Мария-Каролина тогда же рассылала большие суммы денег для раздачи бедным Неаполя. В дневнике англичанки Корнелии Кнайт, долгое время жившей в непосредственной близости к леди Гамильтон, значится: «Королева, которую обвиняли в такой мстительной жестокости, по моим достоверным сведениям, была причиной многих помилований. В числе прочих она спасла одну даму, которая была заведомо ярым её врагом и находилась во главе одного революционного союза».

После подавления восстания, король, Нельсон, сэр Вильям Гамильтон и его супруга вернулись обратно в Палермо, где Мария-Каролина, при выходе их на берег, обняла леди Гамильтон среди ликовавшей толпы и надела подруге своей на шею золотую цепь, на которой был прикреплен её портрет, усыпанный бриллиантами. Драгоценные камни здесь составляли слова: «Eterna gratitudine». (В знак вечной благодарности). A на другой день она послала ей два воза самых дорогих материй на платья. Стоимость подарков, сделанных ею английской своей приятельнице, говорят, превышает сумму в 50.000 рублей.

Но для Марии-Каролины слишком скоро вслед за радостным восторгом наступило разочарование. В апреле 1800 года сэр Вильям Гамильтон, роль которого, равно как и роль Нельсона, в неаполитанской драме в высшей степени взволновали общественное мнение в Англии, был отозван от своего посланнического поста в Неаполе, и из писем королевы в леди Гамильтон по этому поводу ясно видно, что вслед затем она узнала о неприятном значении того инцидента для дальнейших судеб Неаполя.