Мужчина говорил что-то важное, мне следовало слушать внимательно, может, даже записывать, но я думал о другом. Я вел мысленный диалог с Сашей, оправдывался, просил прощения и обещал все исправить. Она мягко улыбалась и отвечала, что не винит меня ни в чем, говорила, что любит все равно. И ей без разницы, на каком она свете, – любить будет всегда…
– Эй, вы меня слышите? – рявкнул голос.
– Да-да, конечно, – опомнился я, рассматривая замызганные газовые конфорки, – все сделаю.
Хотя я знал, что сделать ничего не смогу. Просто не смогу. Требования такие, что без вариантов.
– И чтоб завтра не позднее двадцати ноль-ноль все было готово, иначе…
– Обязательно, – закивал я, будто собеседник мог меня видеть, и посмотрел на открытую форточку. Потом снова на плиту. Мясо остыло. – Обещаю.
– Позвоню ровно в семь, скажу, где встретимся.
– Буду ждать, – пообещал я, вставая со стула. Приблизился к плите, глядя на нее, как зачарованный. – Только не обижайте Кристину, она ни в чем не виновата.
– До связи, – с холодным пренебрежением ответил голос, и в трубке стало тихо.
Я положил мобильник на стол и протянул руку к окну. Помедлил немного, вспоминая дочку, потом захлопнул форточку и запер. После этого закрыл дверь в кухню и просунул полотенца под порог. И наконец, вернулся к плите. Ужаснулся, что так насвинячил с пловом: повсюду пятна жира и просыпавшиеся кусочки недожаренного лука. Саша меня грохнула бы за такое, если бы была здесь. Вновь попросив у нее прощения (не за свинство, а за ребенка), я вывернул все четыре ручки конфорок на максимум, затем открыл дверцу духовки, включил газ и там.