На просторах судьбы. Часть вторая

ГЛАВА 7

Полноводной и до поры спокойно несущей свои непредсказуемые воды рекой, показались бы с высоты птичьего полёта двигавшиеся через горы гунны.

Намеренно отстав от штаба хана, вместе с которым передвигались всевозможные послы племён, пожелавшие своими глазами увидеть разорение Италии и, оседлав нависавшую над дорогой гору, Кельт второй день наблюдал за движением колонны гуннов казавшейся нескончаемой.

Сегодня Кельт вновь начал терзаться мыслью правильно ли поступил, решив, дать хану яд перед самым вторжением, а не сразу после прибытия, как желал Аэций. Озирая эту беспощадную вооружённую реку, которая вы-плеснувшись на плодородные равнины, разольётся, и разом убыстрив течение, двинется вперёд, сметая на своём пути всё живое, он отчётливо представлял разоренные селения, жестоко убитых жителей и все прочие прелести войны, что всегда сопровождают её ход.

Итак, уже порядком измученную непрестанными вторжениями варваров Италию ждало новое и на данный момент наиболее сильное разорение, прямым виновником которого являлся он.

Как совсем недавно Кельт говорил Аэцию, что пресловутый христианский Фатум могущий направить историю по желаемому руслу находится в его собственных руках, так теперь он сам, простой воин, являлся хозяином этого Фа-тума, дав возможность беспощадному воинству Аттилы совершить свой кровавый набег на плодородные Италийские долины.

Кельт ещё не знал, будет ли ступать на равнинную часть Италии или отстанет от войска по дороге. В принципе, можно было возвращаться в Галлию, ведь его так невыразимо сильно тянуло к Летиции. Но задание Аэция не было завершено в полном объёме, а Кельт, будучи по природе человеком необычайно пунктуальным для варвара, не привык бросать дело на полпути и всегда доводил всё, за что брался до логического завершения. А ещё Кельту хотелось не только и столько убедиться в смерти хана, как посмотреть сколь тяжко он будет к ней идти.

Предчувствие и предупреждения внутреннего голоса, скорее всего, реальны, но что более страшное могло ожидать его в Италии кроме собственно обычной смерти? А с этой извечной подругой всего существующего под солнцем, Кельт с самого рождения привык сосуществовать в близком соседстве.

Решив провести на горе ещё день, дабы иметь приблизительное представление о численности войска Атти-лы, Кельт улёгся на землю, положил голову на седло и, прикрыв глаза, перенёсся в Галлию к Летиции.

Всё-таки эта девушка была ему намного больше, чем просто родная, и они явно связаны более крепкими узами, чем представляют сами. Всё время пока Кельт находился в пути до Паннонии, в самом становище гунна и даже во время переговоров с Илдикдой он, несмотря на ежеминутную сложность и опасность ситуации, буквально каждый миг помнил о своей оставшейся далеко подруге. Непросто вспоминал, она жила внутри его души наполняя собой мысли в каждое мгновение жизни. Впрочем, по-другому, наверное, не могло и быть, ибо с Каталаунского сражения Кельт был твёрдо убеждён, Летиция и есть то самое, что составляет основу и цель его существования. Именно Летицию имел в виду почтенный друид, указавший путь для встречи с девушкой, которая понимала и любила свободу.

Он не сообщил куда едет, но в том и не было необходимости, Летиция сама прекрасно понимала, что Аэций мог дать Кельту только какое-то чрезвычайно трудное и сложно выполнимое задание.

– Возвращайся скорее, я буду скучать, – просто сказала она на прощание.

Вспомнив эти слова, Кельт неожиданно ощутил приступ такой ранее неизвестной эмоции как тоска, и ему столь сильно захотелось оказаться в Галлии рядом с лю-бимой девушкой, что даже голова кругом пошла.

Тогда за несколько дней до отъезда, Кельт и Летиция выехали вдвоём на охоту. Лошади резво несли их по раннему нежданно-негаданно выпавшему ночью снегу по рав-нине срединной Галлии. В тот день они не подстрелили никакой дичи, но наслаждение, полученное ими от самой прогулки, было, ни с чем несравнимо.

Пронёсшись до дубовой рощи, Летиция на полном скаку остановила своего коня и, перебравшись к Кельту, сама нашла его губы. Они безостановочно целовались, чуть ли ни до полудня, а затем, дабы немного разрядиться от захватывающей, затягивающей как магнит энергии любви, словно дети играли в снежки. Им было так невыразимо хорошо вдвоём, столь необычайной силой были наполнены их члены, словно боги, выказывая покровительство, наделили в этот миг своих любимцев частью собственных сил.

Спрыгнув с лошади в крепостном дворе, Летиция с загадочной улыбкой выразительно посмотрела Кельту в глаза и тихонько шепнула:

– Жду тебя после полуночи.

Ночь, что завершала этот чудесный день, была ещё более прекрасна и удивительна, подарив эмоции и чувства коих Кельт никогда не испытывал с другими женщинами.

Когда девушка уснула, Кельт долго лежал, вспоминая и перебирая в памяти женщин отдававшихся ему ранее. Нет, там всё было ни то и не так! С ними он словно терял силы, а с Летицией наоборот, приобретал. Вернее они оба приобретали. Боги, если они действительно существуют, явно создали их друг для друга, а собственные судьбы свели жизненные пути. И возможно лишь ради встречи с Летицией, он прошёл свой прежний путь по жизни. Часто очень жестокий путь. Как говорят в таких случаях христи-ане: пронёс свой крест. Но он, ни в обиде на превратности судьбы в коих виноват сам. Да и Летиция стоит того, что он испытал и вполне возможно ещё должен будет испытать. И если это необходимо он будет нести пресловутый крест до пока неизвестного конца ожидающего их впереди.

Арьергард гуннского войска показался только к вечеру следующего дня. Наблюдение позволило Кельту сделать относительно точную прикидку о численности армии, в поход шло менее половины воинов от того числа, что было при вторжении в Галлию. Каталаунское сражение подорвало мощь Аттилы, с удовлетворением думал Кельт, пристраиваясь в хвост колонны.

Теперь следовало быстрее нагнать штаб хана и Кельт, оставив большую часть отряда позади, с десятком воинов спешно гнали лошадей вперёд. Когда через два дня они достигли цели, Кельт наконец-то узнал, что Аттила почувствовал себя плохо. Эту новость сообщил посол одного из племён, повстречавшийся при спуске в долину.

– Неужели хан болен? Никогда бы не смог поверить в это, – внешне невозмутимо, скрывая разлившееся внутри его существа поистине сладкое удовлетворение, произнёс Кельт. – Чем он заболел?

– Никто не знает. Накануне он неожиданно потерял сознание и упал с лошади. Со вчерашнего вечера шаман не покидает его шатра, а сегодня был призван и лекарь римлянин.

– Хан прерывает поход?

– Нет, просто задерживается на несколько дней. Аттила по-прежнему полон решимости, взять Рим.

– Надеюсь, его боги помогут ему в этом, – усмехнулся Кельт.

«Вот оно, начинается, – думал он. – Интересно, нас-колько у хана хватит сил сопротивляться действию яда».

Прикинув когда Илдикда всыпала отраву, Кельт решил, что не прошло и месяца. Неужели у хана оказался более слабый организм, чем думала королева?

Боги пока помогали Аттиле. Они дали ему силы, и на следующее утро гунны двинулись вперёд.

Сметая на своём пути всё живое, передовые отряды гуннов через день вышли к По, форсировали реку, и двинулись к Равенне. Но вскоре Аттила почему-то изменил решение и, оставив в покое перепуганного императора за толстыми крепостными стенами, устремил своё беспощадное войско к Риму.

В сущности, Аттила, сам не подозревая об этом, начинал своим последним походом череду больших вторжений и опустошений, ожидавших Италию в ближайшие полтора столетия, приведших, в конце концов, почти к полному истреблению коренного италийского населения и постепенному захвату территорий варварскими племенами. Но на развалинах некогда великого Рима, эти варвары, перемешавшись между собой, вскоре создадут достаточно мощные и необычайно культурные для своего времени государственные образования, которые дадут миру гени-ев, чьими творениями будут восхищаться последующие поколения людей. Так устроен этот мир, в котором каждая новая эпоха, сменяя уходящую в небытие, устраивает индивидам, коим суждено жить в это время, такую встряску, последствия которой остаются в их вечной памяти несгораемым опытом. Опытом хоть и жестоко обретённым, но необходимым для их дальнейшего развития.

Наверное, Кельт всё это подсознательно понимал. Ибо озирая творение унёсшихся вперёд гуннов: дымящиеся развалины, голые трупы, умирающих на кольях людей и говоря себе, что всего этого кошмара можно было избежать, не пожелай он его воплощения в реальность, в то же время искренне считал, что такова судьба каждого убитого, или казнённого. И как всегда в подобных обстоятельствах, когда судьба каждого отдельного человека зависела, как ему казалось только от действий продиктованных его желанием и волей, Кельт словно делился на две противоположные индивидуальности которые, скрываясь за оболочкой тела, в один голос толковали пра-вильные, но плохо принимаемые разумом вещи. Даже образ Летиции в эти дни был затемнён и на время исчез из его мыслей.

Менее чем за месяц войско Аттилы докатилось до Ри-ма. За всё это время хан больше ни разу не пожаловался на здоровье, он словно черпал в войне некие сверхъестественные силы, позволявшие организму вести борьбу за жизнь. В принципе так и было, ведь льющаяся рекой материальная кровь есть видимое состояние невидимой энергии. Поэтому, привыкшие воевать индивиды уже не умеют жить без столь мощной подпитки организма и никогда добровольно не расстаются с этим увлекательным занятием. Даже если воин будет точно знать день собственной гибели он, как правило, никогда не отступит и не упустит возможность вновь окрасить кровью свой меч. Другое дело как это скажется на дальнейших воплощениях, в которых без сомнения придётся оплачивать некогда содеянное. И в будущем, дабы был соблюдён известный баланс, индивид получит воздаяние в наиболее жёст-ком варианте. Но лишь немногие в этом мире знают, что в своё время обязательно придётся оплатить свершённое.

Кельт сам был таким человеком. Наслаждение, которое он испытывал в бою, сложно было сравнить хоть с чем-то из обыденной жизни. Но сейчас Кельт был озабочен лишь уничтожением хана думая, что Илдикда была права, яд мог не подействовать, и вновь прикидывал соб-ственные возможности для нанесения смертельного удара.

Рим был в одном переходе, когда до хана дошла весть, что римский епископ Лев, которого считают святым, вышел ему навстречу и с группой единоверцев стоит на коленях на Аппиевой дороге.

– Зачем? Чего он хочет? – удивился Аттила.

– Он надеется, что ты смилостивишься над великим го-родом и в желании этого готов принять смерть, но не сдвинуться с места.

От воздействия этих слов хан внезапно почувствовал, как противный липкий пот покрывает его лоб, а голова вновь идёт кругом, и чтобы не свалиться, как это случи-лось ранее, он с силой сжал ногами бока лошади.

До хруста стиснув зубы, скрывая от свиты вернувшуюся немочь, хан опустил голову, чтобы всем казалось, что он думает.

– Хорошо, – наконец произнёс он, – я встречусь с этим римлянином. – И, тронув лошадь, под удивлёнными взглядами приближённых, поскакал навстречу Льву в сопровождении всего двух телохранителей.

Тщедушный Лев стоял на коленях перед больным, но всё ещё всесильным завоевателем, который с высоты своего положения в мире определённого ему богами, ози-рал человека, считавшегося среди своего племени святым.

Хан не был ни христианином, ни просто безоглядно ве-рующим в чудеса человеком, который слепо поклоняется религиозным догматам, а смотрел на мир со строго реальных позиций. И в эти начальные мгновения встречи, его в первую очередь интересовал вопрос: что именно скрывается за этим странным визитом? Задавшись этим вопросом, Аттила поймал взгляд Льва, который так добро озирал его своими лучистыми глазами, словно был благодарен за устроенную в Италии резню.

Аттила невольно подумал, что таким взглядом его не удостаивал ни один человек в этом мире. Обычно перед ним лебезили, причём вне зависимости от того по какому вопросу обращались. Хотя бывали и храбрецы, которые смотрели прямо в лицо и говорили что думали. Однако таковых было мало, и в этот момент хан неожиданно вспомнил воина, коего хотел посадить на кол в Галлии. Боги оказались милостивы к дерзкому, возможно лишь за его смелость, выказав свою благосклонность тем, что помогли бежать. Странно, но он не может отделаться от ощущения, что совсем недавно встречался с ним. Или это проклятая болезнь так подорвала силы и ему постоянно что-то мерещится?

Тряхнув головой, словно пытаясь отогнать этим стран-ные видения и навеваемые ими мысли, хан сосредоточил своё внимание на старце. Пожалуй, этот человек также не принадлежал к простым смертным. Во всяком случае, да-леко не каждый решился бы на столь смелый поступок. Ведь он рисковал и по-прежнему сильно рискует, настояв на переговорах с ним, самим Аттилой, а значит, достоин, чтобы его выслушали.

Хан тяжело опустился на чурбак, а Лев остался стоять на коленях. В двух десятках шагов за спиной Льва также на коленях стояла группа его единомышленников-единоверцев решивших либо принять мученическую смерть вместе со своим духовным отцом, либо спасти Рим.

Это была невероятно занимательная картина, вполне достойная быть увековеченной кистью живописца для истории. Завоеватель, за которым стояла стотысячная армия и высохший римский священник с полусотней сторонников, но поддерживаемый огромной силой духа. Увы, среди немногих свидетелей этого свидания не было художников, но тот, кто был Кельтом, с холма наблюдая за встречей двух незаурядных людей, навсегда запомнил эту картину. И когда-то через века она вновь явится ему, чтобы помочь осознать, кто он есть на самом деле.

– Слушаю тебя, жрец, – первым проговорил хан.

– Я пришёл, сын мой, – ровно и очень спокойно начал Лев, но отнюдь не пугливый Аттила от подобного обращения даже вздрогнул, – просить тебя остановиться и повернуть назад. Ненужно входить в Рим и этим усугублять без того тяжёлое положение страны, которой вскоре предстоит пережить ещё более жестокое потрясение. Это важно и в твоих политических и, что намного важнее, в интересах вечных. Оставив наш древний город в покое, не подвергнув его разграблению ты, безусловно, сможешь стоять перед создателем с более чистой совестью и душой, над которой не будет довлеть тяжкий груз тех невинных душ, кои будут загублены твоими воинами в Риме. А создатель, сын мой, и я говорю тебе об этом абсолютно откровенно, в самом скором времени ожидает тебя.

От этих последних слов лоб хана вновь покрылся про-тивным, липким потом и, покачнувшись на чурбаке, он медленно сполз на землю.

Теперь они находились на одном уровне. Подняв руку, Аттила оттер рукавом лоб и окинул епископа туманным взглядом. Да, по крайней мере, он не ошибся в этом че-ловеке, немногие бы рискнули вот так напрямую заявить ему о приближающейся смерти, дыхание которой он и сам ощущал с того дня когда ступил на исконные земли этой загнивающей империи.

– Значит, я действительно умираю? – спросил хан.

– Смерть всегда пребывает рядом с нами, сын мой. Проще говоря, стоит за нашей спиной. Но у тебя смерть находится уже внутри тела.

– Какой болезнью я болен, ты можешь сказать? Никто из моих шаманов, и даже твой соплеменник, не в состоянии её определить.

– Твой недуг вызван желанием покорить Рим. И бог, в промыслы коего не входит подобное кровопролитие, ещё в начале похода указал на неправильность принятого тобой решения.

– В таком случае, что изменит уход моей армии, если болезнь всё равно смертельна, ибо послана, как ты утверждаешь вашим могущественным богом? Пожалуй, мне лучше идти до конца и уйти из мира победителем, завершив этот последней поход славной победой.

– Бог никогда и ничего не посылает сам. Он стоит над всем тем хаосом и кровопролитием, что ежечасно совер-шают в подлунном мире люди, а его слова и желания про-являются опосредованно. Это твоё собственное желание разорить нашу страну вызвало действия, преобразовав-шиеся в болезнь.

Аттила опустил голову. Он не смог понять, что говорил этот, судя по всему сильный, и информированный жрец христиан. Но хан никогда не думал, что боги уготовят ему стезю смерти от болезни, словно рабу, поэтому задал вопрос, который был для него наиболее важным.

– Если я уйду, болезнь отступит? – прямо спросил он.

– Конец каждого существа в этом мире определяет само существо. Ты можешь победить болезнь, а можешь усугубить и ускорить её течение. Для начала тебе стоит покаяться в грехах и попытаться изменить мировоззрение, то есть перестать лить кровь. После этого болезнь не отступит совсем, но ты почувствуешь себя лучше. Если желаешь, я могу исповедовать тебя прямо здесь.

– Хорошо, – неожиданно согласился Аттила.

Подозвав телохранителей, он приказал им убраться так далеко, чтобы никто из них не только ничего не мог услышать, но и увидеть. Лев в свою очередь отдал подобное распоряжение своим собратьям. И когда они остались на дороге вдвоём, заставлявший трепетать всю Европу железный Аттила, встал перед римским священ-ником на колени.

Ни один человек не увидел того, что соплеменники великого завоевателя да и, пожалуй, не только они, посчитали бы позором. Сам Кельт, из-за камня украдкой наблюдая за этой встречей, от величайшего изумления чуть было не вскочил на ноги. Он даже глаза протёр, ведь расскажи ему кто-нибудь о подобном, никогда бы не поверил. Хотя, разумеется, ясно понял, чем это было вызвано, Аттила желал жить.

«Да, когда красотка своей железной рукой хватает за глотку, даже самые сильные и великие часто готовы пол-зать на коленях вымаливая себе лишний час. Не хотел бы я себе такого конца, на который обрёк Аттилу. Надеюсь, Морриган, дарует мне, как своему стороннику смерть в бою», – думал он, в душе сочувствуя хану.

Но в чём исповедовался Аттила, Кельту не дано было узнать, равно как и, ни одному другому человеку на этой земле. Лев не сказал о произошедшем разговоре ни слова и, не разгласив тайну исповеди завоевателя, унёс её с собой в мир иной.

Когда хан закончил, Лев отпустил ему грехи и ласково провел своей мягкой рукой по голове жестокого, никогда ни перед кем не склонявшегося варварского короля, этим жестом благословляя его.

– Я буду за тебя молиться. Ты должен находиться в полном душевном и телесном состоянии покоя и не чинить жестокостей, тогда болезнь окончательно отступит.

– Спасибо жрец! – с чувством произнёс Аттила, который после исповеди и благословения Льва почувствовал облегчение и заметный прилив сил. – Я последую твоему совету, сегодня моя армия повернёт назад.

Так закончилась встреча, о которой история, за исключением нескольких скупых слов, не сохранила никаких подробностей. Но как могла пойти дальнейшая история италийских земель не повстречайся эти два незаурядных человека? Один из которых, стремился сохранить свою жизнь, другой – жизни соплеменников.

ГЛАВА 8

Аттила с седла окинул показавшиеся вдалеке верши-ны Альп. Где-то там, на северо-востоке, лежит его Пан-нония, а вот если ехать точно на северо-запад, то упрёшь-ся в Каталаунское поле, на котором он в прошлом году потерпел столь неожиданное поражение в момент, когда победа, кажется, была в его руках.

Тогда боги помогли Аэцию, подсказав совершить тот хитроумный ход с прорывом к его ставке, коим он и вос-пользовался. Наверное, права была старая колдунья, в молодости предрекшая ему остерегаться похода в страну Кельтов. Она сказала, что там Аттила повстречает человека, которого сам сделает для себя врагом и который затем отомстит.

– Сильные боги покровительствуют этому человеку, и он не успокоится, пока не увидит тебя мёртвым. Все кто в этом мире становились на его пути, рано или поздно, но очень сильно сожалели об этом, – заявила тогда колдунья.

Стоп! И тут от неожиданно нахлынувших воспоминаний тот самый липкий пот, не появлявшийся со дня памятной встречи со Львом, вновь дал о себе знать, словно напоминая, что болезнь никуда не ушла и по-прежнему держит его в своих цепких объятиях.

Сейчас, в самый разгар воспоминаний, в мозгу хана неожиданно проявился приговорённый им к смерти воин, которому только боги помогли её избежать. А ведь его звали Кельт!

И цепкая память Аттилы, словно из какого-то сокрытого до времени тайника, начала последовательно выни-мать одну за другой картины, что казалось, были навечно преданы забвению.

Аттила словно наяву увидел ту пресловутую, само-убийственную для принимавших в ней участие воинов, но такую успешную для всего сражения атаку. Он вновь явственно ощутил себя стоящим на возвышенности, нависавшей над полем битвы, а совсем рядом, в нескольких десятках шагов от него, кипел ожесточённый бой. Вот один из атакующих варваров в безумном порыве одолел очередной строй телохранителей и со всего маха швырнул в его сторону палицу, что снесла череп коню. Кажется, на его лице вновь появилась кровь, брызнувшая из размоз-жённого конского черепа.

Но, ни палица чуть было не достигшая в тот день цели, взволновала сейчас хана, как и год назад, он вновь поймал бешенный и хорошо знакомый взгляд этого неистового бойца. Только теперь растревоженный смертельной болезнью мозг, в своей борьбе за жизнь без промедления заставил память выдать спрятанную тайну, которую она не захотела открыть тогда. Аттила узнал человека, вопло-тившего в реальность замысел Аэция. Кельт!

Это был он и никто другой. Значит, старая колдунья оказалась права, ведь Аттила сам сделал из него врага и вполне закономерно, что Кельт оказался в стане римлян. И он не погиб! Хану потом доложили, что почти прорвавшийся к нему варвар сумел уйти живым. Боги, коим поклонялся Кельт, явно любили своего воина и хранили его.

«Выходит, этот воин ещё жив, – думал хан, тяжело ды-ша от приступа вновь проявившейся болезни, немедленный возврат которой был вызван столь неожиданным открытием. – И ни просто жив! Я видел его совсем недавно, только не помню где и при каких обстоятельствах».

Осознание того, что враг находится где-то поблизости, окончательно выбило Аттилу из состояния покоя, в котором он находился после встречи со Львом, и дало болезни возможность, разом восстановить утраченные позиции. Едва совет – не мсти, был забыт, как загнанная в угол бо-лезнь мгновенно воспользовавшись этим, нанесла неожиданный удар. Хан покачнулся в седле и, потеряв сознание, упал с коня.

Когда Аттила пришёл в себя, стояла ночь. В слабом отблеске сального светильника он с трудом различил лица приближённых, римского врача, шамана и Илдикды.

– Что ты здесь делаешь? – не веря своим глазам, с не-доумением спросил он у королевы.

– Весть о твоей болезни дошла до Паннонии, терзаемая тревогой я поспешила к тебе мой повелитель, – просто и как всегда бесстрастно, ответила та.

Аттиле почудилась, что в словах женщины скользнула скрытая насмешка. Он напряг глаза, которые никак не желали давать чёткого изображения и внимательно посмотрел в лицо королевы.

Как всегда оно было совершенно бесстрастно и больше напоминало маску, а не лицо живого человека, что живёт, являясь зеркалом состояния души, мыслей и тела. Это выражение не менялось с того памятного дня, когда он убил короля бургундов и овладел Илдикдой прямо воз-ле неостывшего трупа отца.

Это был, пожалуй, единственный поступок в жестокой жизни Аттилы о котором он давно пожалел по насто-ящему, ибо ему нравилась Илдикда. И хан чувствовал, эта неординарная женщина ничего не забыла и ничего ему не простила, именно поэтому старался встречаться с ней как можно реже.

Последний раз они виделись незадолго до похода. В тот день кто-то из варварских послов поднёс в подарок золотой кинжал тонкой работы, и ему сразу невероятно сильно захотелось встретиться с Илдикдой. Когда он пришёл к королеве, она сама обратила внимание на кинжал и, поднеся чашу какого-то необычайно вкусного напитка, произнесла странную фразу:

– Это последнее оружие, которого ты ещё не был удостоен в этом мире. Но на кинжале руна богов, а что возможно для бога, то смертельно для человека. Принимать такие подарки бездумно, большая ошибка.

И вот сейчас смертельно больной завоеватель уцепился за слова, на которые тогда не обратил никакого внимания. Что хотела сказать женщина, которую все без исключения его подданные считали колдуньей? Бездумно! Почему бездумно?

Ответом послужил образ человека сделавшего подарок, и теперь хан узнал его. Это был Кельт, внешне обычный и ничем непримечательный воин и его злой гений, коего Аттила собственноручно сделал своим заклятым врагом. Кельт искусно изменил внешность, но глаза! Как он не распознал его сразу? Эти целеустремлённые, светлые глаза со стальным упрямым отливом, в глубине которых, пряталась жажда мести.

Аттила слабым жестом подозвал приближённого, приказал схватить посла и привести к нему. Но ему доложили, что тот накануне вечером отстал от армии.

От охватившей и забиравшей остатки сил ярости, хан заскрипел зубами. Проклятье, Аэций опять перехитрил его! Ну, нет, он поймает шпиона и посадит на кол, завер-шив то, чего не сделал в Галлии.

Вскоре две сотни всадников были брошены на поиски Кельта, а хан, поддерживаемый мыслью о скорой расправе над врагом на следующий день вновь сел в седло. Он торопился вернуться в Паннонию.

Ожидания Аттилы окажутся напрасны. Хан умрёт так и не узнав, что брошенные на поиски врага воины через два дня погибли всё до единого, попав в засаду устроенную Кельтом.

Это Илдикда предупредив Кельта, помогла ему избе-жать смерти. Эта же необычная женщина, которую современники не зря называли колдуньей, почитая, в том числе, как обладательницу дара провидения, указала и место для засады. А когда Кельт вновь предложил ей отправиться в Галлию под крыло Аэция, сказала:

– Нет, воин, я приму свою судьбу. С тобой мы когда-нибудь снова встретимся, ибо ты, по-видимому, остаёшься моим должником, хотя я и не желаю этого.

Когда хан лежал на смертном ложе, потеряв возможность говорить и двигаться, но, ни способность понимать, Илдикда рассказала, от чего он умирает и свою собственную роль в этом деле.

– Наши поступки порождают неминуемые следствия, отражаясь от которых возвращаются обратно. Думаю, нечто подобное говорил тебе и Лев. Из множества врагов занимающих высокое положение в этом мире, наиболее опасными для тебя оказались двое, я – женщина, и безвестный воин c нижней ступени иерархической лестницы. Ты ждал удара, откуда угодно, но только не оттуда, откуда он пришёл. Но именно мы являлись той рукой твоей собственной судьбы, что поджидает своего носителя, готовая вонзить кинжал при первой его ошибке. И со мной и с Кельтом ты совершил ту самую роковую, непоправимую ошибку. Отсчет твоего конца начал материализовывать-ся, когда ты насиловал меня рядом с отцовским трупом, окончательно сформировавшись и обозначив день завершения земного пути и причину смерти после неправого суда над Кельтом. Этот воин – твоя смерть!

О чём думал Аттила в эти последние мгновения жизни, не узнает уже никто. Вряд ли он сильно сожалел обо всём, что совершил. Но узнав перед смертью правду и уходя неотомщённым, в той жизни, когда пути Кельта, Илдикды и его собственный вновь пересекутся, первое слово будет уже за ним. И только от него, как вечной индивидуальности будет зависеть или продолжение вражды, или возможно, он сумеет нейтрализовать желание мести.

Великий завоеватель умер, и завеса над его загадочной смертью все последующие столетия будет оставаться тайной. Так находившаяся на последнем издыхании империя, руками неизвестного истории мужчины и полулегендарной, загадочной женщины, уничтожила опасного врага и созданное им государственное образование, чтобы в скором времени проследовать по тому же пути.

Известие о кончине Аттилы нагнало Кельта в начале осени в южной Галлии. Обрадовало ли оно его? Можно было сказать, что Кельт испытал удовлетворение, к которому примешивалась некоторая досада, ведь он сам желал совершить, что совершила Илдикда. Тем не менее, Аттила был достойным врагом и Кельт, привыкший уважать таких людей, мысленно пожелал ему достойной жиз-ни в мире богов, если конечно таковой имелся.

В начале октября отряд достиг города, который они покинули почти год назад. Узнав об их прибытии, Летиция встретила Кельта у ворот и, перебравшись к нему в седло, долго не выпускала из объятий.

– Ты вовремя, мы собираемся в Рим, – шепнула она.

Кельт почувствовал, как от этих слов любимой девушки у него заныло в груди. Что-то, или может быть кто-то, вновь напоминал о возможной опасности, что ожидала его в исконных Италийских землях.

Вечером, когда они остались с Аэцием наедине, тот собственноручно налил Кельту вина и, откинувшись на спинку кресла, сказал:

– Ты достоин самых наивысших похвал, и хотя предотвратить вторжение не удалось в целом задание выполнено более чем успешно. По-правде говоря, я даже не рассчитывал на столь блестящий и скорый результат. Мне бы хотелось узнать в подробностях, как тебе удалось осуществить это предприятие.

– Так значит, отправлял меня, ты не верил в успех де-ла? – хмыкнул Кельт.

– Скажем так, я надеялся, что у тебя получится найти общий язык с Илдикдой. Реальных шансов на успех в этот раз было меньше чем на Каталаунском поле, но ты вновь сумел совершить практически невозможное, бог явно покровительствует тебе.

– Бог, – как обычно при упоминании этого слова кем-то из христиан, засмеялся Кельт. – Во всяком случае, это явно ни тот бог, которому поклоняешься ты. Тебе стоит благодарить Илдикду, это удивительная женщина, хотел бы я иметь такого друга в бою.

Затем, Кельт вкратце пересказал римлянину, как удалось отправить Аттилу к предкам опустив, разумеется, некоторые подробности.

– Скажи, а тебе не жаль Аттилу? – закончив, неожиданно спросил он.

– С чего мне оплакивать его смерть? – внимательно смотря в глаза Кельта, медленно произнёс Аэций.

– Пожалуй, не с чего, – согласился Кельт. – А вот мне жаль хана, думаю, он заслужил лучший конец, чем смерть от яда.

– Будем считать, что такова его расплата за всё им совершённое.

– За всё совершённое? А что такого он собственно совершил? Если убивал, так и я, и ты также убийцы. Всё мы неоднократно совершали в своей жизни страшные вещи, о которых не желаем вспоминать, или на худой конец всегда оправдываем. И как знать, что ожидает нас впереди, – задумчиво смотря в пространство, закончил Кельт.

Он не стал рассказывать Аэцию об унижении Аттилы перед римским священником. Всё-таки хан был тем врагом, которого Кельт уважал и не считал возможным порочить имя умершего, но достойного противника, предавая насмешкам христиан его величие. Тем более, что они обязательно приписали бы это в дальнейшем мнимому могуществу своего бога. Поэтому, уходя от темы, перевёл разговор на другое.