– Правильно, – вынырнула из своего закутка Александра Ивановна. – Наташа с этим мужиком очень хорошо разговаривала: заинтересованно, но ненавязчиво. Он обязательно вернется и путевки закажет. А твоя тетка маялась, ее подтолкнуть надо было разговорами, а не буклеты в нос. Она Наташины слова на ус намотала, теперь пойдет в другое агентство и санаторную путевку возьмет. А могла бы у нас.
Марина готова была ответить нам обеим, но зазвонил телефон. Я поспешно схватила трубку. Вот это да!
– Да, здравствуй, мама… вы где? Конечно! Приезжайте, я сейчас позвоню соседке, я до пяти работаю, она вам ключ… да? Ну ладно, я тогда ужин успею приготовить. Вы втроем? А… ну, до вечера!
Что-то мои коллеги говорили, я слышала, но не слушала. Из ступора меня вывел Витя:
– Эй, ты что, спишь?
– А… ты что?
– Я спрашиваю, обедать когда пойдешь?
– Не, я по магазинам пробегусь. Да, ко мне родственники приехали, так что поживи, пожалуйста, несколько дней у своих.
– А нельзя их в гостиницу?
– Ну, сними номер, если деньги есть лишние.
– Они что, ко мне приехали?
– Ко мне. У меня и жить будут. Я же их к твоим не селю!
Витя хлопнул дверью.
Александра Ивановна завела песню о взаимоотношениях к семье. Но я не стала эту тему развивать, отмолчавшись.
Весь день в скандалах! Вечером на кухне оказались занятыми все четыре конфорки. Я сказала Клавке:
– Одну освободи!
Та орать!
– Ты орать ори, но конфорку освобождай!
Поставила сковороду. Любовь Михайловна заглянула на кухню:
– Наташенька, если у меня картошка сварилась, ты ее слей, а конфорку можешь занять. У меня сериал!
Крутилась почти до семи. Когда несла кастрюлю в комнату, в дверь дважды позвонили. Мои!
Мы встретились впервые за 13 лет. Людмила не постарела, но странным образом потускнела. И Павел Алексеевич изменился. Он был таким щеголеватым, самоуверенным. А сейчас это был ссутулившийся мужик с поредевшими волосами и потухшим взглядом. Или я просто по-другому на них гляжу теперь?
Приехали они втроем, только мальчик в каком-то институте. До этого были в Москве, там сказали, что у нас в стране такую операцию не делают. Потом посоветовали какого-то питерского кудесника. Мальчика здесь приняли, но ничего не обещали.
Назавтра я с утра собиралась на работу, а они – в институт. И так каждый день. На четвертый день я сказала:
– Видеть вас такими не могу. А каково Жорке? Вы должны излучать уверенность, поддерживать его. У них же там есть тихий час? Приезжайте домой, обедайте, отдыхайте. И с новыми силами – к сыну.
– Да чего уж там, – тихо ответила Людмила. – Сегодня все будет ясно.
Вечером они вернулись позже обычного, и по их виду всё было ясно.
– Так, сколько стоит операция в Германии?
– Восемьдесят тысяч…
– Я завтра постараюсь сколько-нибудь достать.
– Мы продадим квартиру, но за нее столько не выручишь. После дефолта, сама понимаешь… и Заводской район не котируется…
– Вы завтра уточните сумму.
Назавтра я с утра пошла в банк, предъявила паспорт и спросила, какую сумму я могу снять с доступного мне счета и могу ли перечислить деньги в Германию. Получила распечатку и заверение, что деньги могут быть перечислены уже сегодня. После этого заскочила на работу, отпросилась на пол дня и отправилась в институт.
Я увидела Людмилу с мужем в холле. Они беседовали с врачом. Подойдя к ним, я сказала:
– Я нашла почти всю сумму. Разве что тысяч пять надо добавить. Давайте номер счета.
В кабинете врача, пока он вел разговор по-немецки, я держала за руки Людмилу. Ее трясло.
– Сейчас факсом счет высылают. Получите у секретаря.
В приемной я взяла у секретарши счет, и у меня глаза на лоб полезли.
– Что? – помертвела Людмила.
Я вынула из сумки распечатку и протянула ей:
– Смотри, это же знак! Мама, все будет хорошо!
Она своими дрожащими руками никак не могла развернуть бумаги. Павел Алексеевич выхватил их из ее рук и сказал:
– Нет, счета не одинаковые. Различаются на 100 долларов. Это что?
– Это сколько у меня есть. А это – сколько надо перечислить. У меня еще сотня остается. А думала, не хватит. Вы же говорили про 80. А немцы насчитали 76 с копейками. Ладно, ищите деньги на дорогу, я побежала в банк перечислять!
Вечером, когда я вернулась с работы, на кухне журчал голос Любови Михайловны и подавала реплики Людмила. Я от порога спросила:
– Что, Северских не будет? Тогда давайте все вместе поужинаем на кухне. Я торт принесла!
Из приоткрытой двери высунул нос дядя Паша:
– Во! Я как знал! Я сегодня такую копченую рыбину приволок! Только ты ее почисть и порежь, а то Любовь Михайловна скажет, что я продукт испортил.
– Давай сюда, Пашка, мы с Людочкой займемся. А сам иди столы двигать! – бодро сказала Любовь Михайловна. – У нас уже все сварено и накрошено. Как Клавка с утра сказала, что к матери поедет, я сразу решила, что надо собраться.
Редко мы так на кухне сидели. Это надо, чтобы несколько условий совпали: и чтоб Северские уехали, и чтобы у всех настроение соответствовало. Чаще всего наши посиделки организовывала Инка. А с тех пор, как ко мне переселился Витя, наверное, ни разу не собирались. Витя, впрочем, сегодня тоже появился, когда уже собирались садиться. За эту неделю мы виделись лишь однажды, хотя работаем в одном здании. Он кивнул при встрече, а я сказала «здрасьте». И вот…
Я и тут «здрасьте» сказала, но стоит ли родным нашими проблемами грузиться? Поэтому представила их друг другу:
– Мама, это Витя, Витя, это моя мама Людмила Петровна и ее муж Павел Алексеевич.
Сели. Разлили. Поели.
– Наташа, – начала Любовь Михайловна. – Ты действительно нашла такие деньжищи?
– Всё, уже даже перечислила. Завтра в середине дня забегу в банк и принесу вам платежку. Но пятница, сами понимаете, немцы могут не раскачаться. А в понедельник, я думаю, придет вызов. Может, стоит Жорика на выходные забрать, если лечение не очень напряженное? По крайней мере, днем его куда-нибудь сводите.
– А… откуда они? – это Людмила.
Я поглядела сначала на одну, потом на другую. В глазах обеих – опаска.
– Дорогие дамы, что вы такое обо мне подумали? Что я торганула своим телом? Так дорого оно не стоит! Или, может, вы решили, что я банк ограбила?
– Наташа, но откуда?
А Любовь Михайловна:
– Слушай, года два-три назад какие-то бандюги тебя искали. Может, это их деньги?
– Любовь Михайловна, ну не настолько я крутая, чтобы с мафией бороться! Но деньги эти и вправду нехорошие. Это деньги Кремера, которые он бабушке Кате много лет посылал. А она их не принимала.
– А как же они у тебя…
– Он ведь приезжал три года назад. Мы встретились, поговорили. Через полгода он вдруг сообщил, что переоформил невостребованный счет бабушки Кати на меня… как на ее наследницу. Я его об этом не просила, и никогда бы его деньгами не воспользовалась, но когда речь идет о жизни…
– Наташа, кто такой Кремер? – спросила Людмила.
– Отец мой биологический.
Пауза. Первой опомнилась Любовь Михайловна:
– Так Екатерина Семеновна тебе родной бабушкой была? Вы же никогда об этом не говорили!
– Да я и сама об этом три года назад узнала.
– Ну, семейка! Бабка твоя – кремень, а Эдька смолоду был себе на уме. Подожди! А как же Людочка… ты что же, отца своей дочери не знаешь?
– Любовь Михайловна, мама меня воспитывала, а родила меня Александра!
– А-а… Знаешь, а они друг другу подходят… ну, Эдька и Александра. Оба с гонором и, извини меня, противные.
– Согласна…
Когда мы уже готовились ко сну, Людмила спросила:
– Наташа, а какой он, твой отец?
– Ой, да не зови ты его отцом! Виделись мы полчаса. Впечатление от него… правильно Любовь Михайловна говорит: противный! И не понять, что ему от меня нужно. Четверть века не интересовался, а тут заявляет: хочу посмотреть, кому восемнадцать лет выплачивал алименты, очень немалые причем.
– И о чем вы говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Немного я узнала о той давней истории. Ты знаешь, что бабушка представила Александру Людмилой и сожительством с несовершеннолетней его пугала?
– Как же мне не знать… я же до вступительных экзаменов была не допущена из-за того, что она мой паспорт прихватила. Да чего уж, дело давнее, расскажу. Приехала Саша в тот год вся светящаяся и загадочная. А у меня ухажер по тем временам просто принц – Лешка Васильев, военное училище закончил, год в Москве отслужил, а теперь в отпуске. Явно невесту высматривает. Мама меня предупредила строго-настрого: чтобы ни-ни! Он взрослый, ему жениться надо, а тебе 17. А я, конечно, польщена, что у меня самый завидный кавалер в городе. А Саша этак на нас сверху вниз. Как же, у нее такая любовь! Нам с Тоней намеками, дескать, у нее жених чуть ли не академик. Мне, дуре, невдомек, а Лешку она, конечно, сразу зацепила. Вскоре мама по ей одной ведомым признакам определила Сашину беременность. Расспросила, как она это умеет, и повела на почту: звони! Он ей мямлить не стал, сразу сказал: от слов своих не отказываюсь, в московский институт перевестись помогу, и квартиру сниму. Но ни женитьба, ни тем более ребенок в мои планы не входят. Саша трубку шваркнула, домой пришла, легла и молчит. Мама никому ничего не сказавши паспорт мой взяла и в Москву поехала. Мне на экзамен, а паспорта нет! Я все обыскала! Я от слез опухла! Представляешь себе, каково папе: одна дочь который день как неживая лежит, другая рыдает, что в институт не попала. Тут мама возвращается и говорит: «Людка, прекращай реветь, на следующий год поступишь. Сашка, вставай, наводи красоту, нужно тебя срочно замуж отдавать». Та вскакивает: «Эдик!» А мама: «Про Эдика забудь! Про аборт тоже думать не моги! Замуж пойдешь за Лешку». Мы обе были ошарашены. А мама говорит: «Вы что думаете, он откажется?» Поглядели мы друг на друга и поняли: так и будет. Через день он уже в мою сторону не глядел, а через неделю его отзывают в Москву. Прощание как в старинной мелодраме! Теперь Сашка рыдает, а я уже давно молчу… Он возвращается через три дня и делает Сашке официальное предложение. Она соглашается. На следующий день их расписывают по бумаге из военкомата, и он объявляет: его теперь как женатого человека переведут в ЗГВ. В общем, уехали. А через четыре месяца Сашка возвращается. Дальнейшая история тебе известна.
– Как все мерзко… бабушка просто кукловод. Кому стало хорошо от ее интриг?
– Мне, конечно, было плохо. Хоть и знали все, что ребенок не мой, а все же слава нехорошая. Оттого и уехала. А Сашка, пожалуй, получила что хотела. Они ведь неплохо жизнь прожили. И женой она Лешке хорошей стала.
– Ага, два сердца забились в унисон. А твое и мое в расчет не принимаются.
– Наташа, скажи, я очень виновата перед тобой?
– Господи, да в чем?
– Что сначала бросила, а потом забрала?
– Ты меня не бросала, тебе восемнадцатилетней меня навязали. А вот зачем вы меня взяли, до сих пор не пойму. Ты же меня всегда боялась!
– Я тебя любила, я искренне хотела тебе мамой стать. И Георгий Павлович тебя любил очень. И я не хотела, чтобы бабушка жизнь твою сломала. Она ведь считала, что все за нас должна решать ради нашего блага! Но твои пророчества любого напугают.
– Какие пророчества, мама? Ну, сказал восьмилетний ребенок, что у тебя не будет своей дочери, а будет чужая! Я себя имела в виду, а не твое не рожденное дитя!
– Ты просто не помнишь! Ты столько раз предсказывала, и всегда только плохое! Ты еще в Москве Вовке соседскому… помнишь Вовку?
– Не-а.
– Ты ему сказала: а у тебя дедушка умрет! И он умер через неделю!
– Мама, это участь такая дедушек и бабушек – умирать. Наверное, он был старый и больной.
– А когда девчонки во дворе тебя не приняли через скакалку прыгать, ты им сказала: переломаете ноги! И они на следующий день под машину попали.
– Помню. Мы их навещали всем классом в больнице. У Тани, действительно, нога была сломана, а у Вали – рука. И они на меня ничего такого не подумали. Мама, прекрати! Рождение Жорки тоже я тебе предсказала? Я специально подумала, что Новый год через полгода и к тому времени ты никак не управишься. Откуда мне знать, что ты уже беременна была. И неужели рождение сына – плохое предсказание? Ей-богу, никогда я не желала тебе зла, даже когда рвалась от вас всей душой!
– Девочки, не надо, – вмешался Павел Алексеевич, читающий лежа на диване под ночником газету. – Люда, оставь свои суеверия. И поразмысли-ка вот о чем: ты ведь тоже тогда решила все за Наташу, искренне желая ей добра. А она страдала. Никогда не видел свою ужасную тещу, но сдается мне, чем-то ты на нее похожа.
Утром как всегда: я на работу, они в институт. Лето заканчивается, клиентов много. Только после одиннадцати случилось «окно», и я пошла налить чайник. В коридоре столкнулась с Витей:
– Привет! А я вчера не заметила, когда ты ушел…
– Как же я тебя ненавижу! – прошипел он и пошел дальше.
У меня даже сердце заколотилось. Откуда такая злоба? Чем я его обидела? Не могла я ничего такого сказануть. В любом случае, выяснять не стану. Мало я перед Димкой унижалась, еще с этим…
Когда вернулась в наш офис, клиентов не было. Марина засела за список гостей:
– …Настя одна, Наташа вдвоем…
– Почему это? Настя замужем, а я девушка одинокая.
– Да ладно тебе! Настин бирюк с ней никуда не ходит, а Витя – малый компанейский.
– Да, но с Витей мы расстались, а другого я к твоей свадьбе подцепить не успею.
– Поссорились – помиритесь.
– Нет уж, я мирилась с мужем, и ни к чему хорошему это не привело…
– Наташ, из-за родственников?
– Да при чем тут родственники… а может, он из-за них так взбесился? Тогда история повторяется.
– Уедут они, и вы помиритесь.
– Нет, я поняла. Это из-за денег. Ну и козел!
Дамы мои на меня навалились с расспросами. А я, обхватив голову руками, прикидывала.
В последнее время к нам зачастил риелтор. Такие квартиры, как наша, в доходных домах рубежа веков в центре, активно скупались богатеями. Когда он озвучил свою цену, у Витьки вырвалось: «Можно классную тачку купить». Я резонно заметила, что в тачке не проживешь. «У мамы будем жить». Я отмахнулась. Благо, грянул дефолт, и сделки с недвижимостью накрылись медным тазом. А теперь он услышал, что у меня были деньги. И возненавидел!
– В общем, так. Были у меня деньги. Я их отдала на лечение брату. А Витя сказал, что меня ненавидит.
– А ты с ним не посоветовалась? – спросила Александра Ивановна.
– Это были мои деньги. У нас с ним ничего совместного нет… кроме постели. Я ему что, за нее платить должна?
– Знаешь, женская мудрость…
– Женская мудрость подсказывает мне, что мужик, живущий в моей комнате, да еще желающий истратить мои денежки, мне не нужен!
Ближе к обеду позвонила Тоня. Я ей описала ситуацию: в Германию с Жоркой поедет Павел Алексеевич, в чем мы с трудом убедили Людмилу. Он и язык знает, да и держится куда лучше, и в доноры годится – проверен. Так что они возвращаются в Москву, а оттуда разбегаются: мужики – за границу, Людмила – домой.
– А я покупателя на квартиру нашла.
– Да не нужно продавать квартиру, мы уже заплатили за лечение!
– Но расходы еще будут. Я свою квартиру продаю, ну, Павлика…
В тот год, когда я вернулась в Утятин, Тоня разошлась с мужем и уехала к Людмиле, потому что бабушка была против развода. Она жила с Кузнечиком в квартире Павла Алексеевича, которую он получил от завода до женитьбы. Ее она и собралась продавать.
– Тоня, не пори горячку. Встретишь Людмилу, поговорите с ней, получите вести из Германии – тогда и решайте. Пока я бы оформила заем.
Положила трубку. В дверях бледный Витя:
– Наташа, нам надо поговорить.
Ну, вышла.
– Наташа, я прошу прощения. Я обиделся и позволил себе грубость.
– Ну что ты, милый. Это не грубость, это искренность. Свои вещи можешь забрать в любое удобное для тебя время, ключи, если придешь в мое отсутствие, оставь Любови Михайловне.
– Может, возьмем тайм-аут?
– Я готовлю комнату к продаже. Ходят посторонние люди. Не дай бог, что-нибудь пропадет…
– Что, подходящий вариант?
– Да нет, деньги нужны…
– Это тоже им… родственникам то есть?
Я кивнула и вернулась в офис. Все глаза были устремлены на меня, но следом за мной вошли сразу двое посетителей, поэтому вопросы не последовали.
К счастью, позвонила Инка:
– Наташ, сто лет не виделись!
– А когда? У тебя же очередной роман. Или повесть?
– Так, два рассказика, – засмеялась моя неунывающая подруга. – Я девушка одинокая, нахожусь в поиске. Слушай, есть предложение. Помнишь Томку из Лисьего Носа? Приглашает к себе на выходные. Шашлыки пожарим, вечером на дискотеке оторвемся. Только, извини, твоему Вите там места нет. Задуман девичник.
– А ему и в моей жизни уже места нет. Так что я, как и ты, в поиске! У меня родня гостит, мама с мужем. Вечером заходи, познакомитесь.
– О, интересно! От родительницы и ее клана отличаются?
– Конечно! Так вот, они на выходные сына из больницы заберут, и мой отъезд кстати будет. Всё, за ужином детали обговорим!
После девичника я в понедельник была никакая. Цедила воду из кулера и каждые полчаса выходила освежиться. Уже перед обедом Александра Ивановна не выдержала: вышла из своего закуточка с папками, шваркнула их об мой стол и сказала:
– Иди, пьянчужка, ляг на пол и поспи!
У меня не было сил возразить. Я зашла в ее кабинет и увидела, что она даже бросила на пол свое старое осеннее пальто, которое висело у нее в шкафу круглый год, и которое она набрасывала на плечи, если в кабинете было холодно. Я плюхнулась на него, свернулась калачиком и закрыла глаза. Потом переползла по полу так, чтобы голова оказалась под столом. В сумерках голове вроде бы стало легче, и я все-таки заснула.
Дневной сон долгим не бывает, но сегодня я придавила изрядно: когда вышла, трясясь в ознобе, оказалось, что все уже по очереди сходили на обед. Александра Ивановна сердито стучала по калькулятору за моим столом, Марина разглядывала журнал мод, а Настя разворачивала буклеты перед одиноким клиентом. Умывшись, я вернулась в офис с кружкой воды. Клиент Насти, оторвавшись от бумаг, сказал:
– Как человек опытный, скажу тебе, подруга: воду нужно пить, только если ты чем-то несвежим закусывала. Пей очень крепкий горячий сладкий чай. Даже если не хочется.
Маринка взяла чайник и, держась за поясницу, вышла в коридор.
После второй чашки я с удивлением почувствовала себя более-менее сносно.
– Спасибо вам, добрый человек, – сказала я Настиному клиенту. – Мне и вправду легче.
Вечером я уже могла появиться перед родными. А они собирали вещи. Клиника согласна была принять их в ближайшие дни, и уже были куплены билеты на завтра.
Утром, проводив гостей, я побежала на работу. Едва уселась, коллеги набросились:
– Ну, рассказывай, как ты дошла до жизни такой!
– Ой, девочки, сначала все было отлично. Жарили шашлыки, запивали легким белым вином, пели песни. А потом понесла нас нелегкая на дискотеку. Там с ребятами познакомились и понеслось! Не скажу, что много пила, но, наверное, дело в том, что мешала. Домой вроде на своих ногах дошла, а потом… ой! К утру малость очухались, дохромали до электрички, а уж там… кажется, в тамбуре я нарушила экологию… пару раз.
– Парни-то хоть хорошие были?
– Боюсь, что в том состоянии я их правильно оценить не смогла бы…
Телефонный звонок. Спрашивают Наташу.
– Я слушаю вас.
– Наташа, это Вадим.
Я в затруднении. Какой Вадим? Клиент? А почему фамилии не называет?
– Мы вчера договаривались созвониться, но я оказался не на высоте. Весь день воду пил.
– Ох, я тоже… не извиняйся, я бы отвергла любое твое предложение…
Договорились встретиться в перерыв.
– Вот, девочки, есть возможность оценить одного из них. Он будет в нашем кафе в начале первого.
– А я хотела в час на обед пойти, – недовольно бурчит Александра Ивановна.
– Ну и идите, когда хотите. Это нам с Мариной жребий бросать, – говорит Настя.
– Ага, разбежалась, самое интересное пропустить.
В десять минут первого мы подходим к нашему кафе и уже через дорогу видим, что на дверях болтается какое-то объявление. Санитарный день. На ступеньках топчется невысокий парень. Наверное, это и есть Вадим? Надо же, совсем ничего не помню! Кажется, и с ним такая же ерунда. Я ему улыбаюсь, и он устремляется ко мне: «Наташа!». Встретились два одиночества. А по тротуару идет третье – Витя. Я спрашиваю:
– Что делать будем?
– А пошли в греческий ресторан!
– Вадим, там дорого.
– Нормально, мое портмоне выдержит.
Разворачиваемся и уходим.
По дороге мы непринужденно болтаем, будто век знакомы. Интересно, он алкоголик или просто случайно тогда перебрал? Вероятно, он то же самое думает обо мне. Я смеюсь и спрашиваю, не промелькнула ли у него такая мысль.
– У меня мысль, что в том баре в коктейли «Дихлофос» брызгают, – отвечает Вадим.
Мы подходим к ресторану, и тут подает сигнал опасности мой нос. Господи, как давно он меня не пугал! Три года, последний раз сигналил в Трохиной машине.
– Вадим, давай в другой пойдем, мне здесь не нравится, – бормочу я.
Но он отмахивается, дергает меня за руку так, что я спотыкаюсь на ступеньках, и вталкивает в холл.
В ожидании официанта я верчу головой в поисках опасности и совсем не слышу, что говорит мой спутник. И сталкиваюсь взглядом с каким-то круглолицым парнем. Лицо незнакомое, но он меня явно знает. Он говорит что-то соседу, тот поворачивается и без стеснения разглядывает меня. Опасность!
– Еще не поздно уйти, – говорю я Вадиму.
– Ты что? – он обижен.
– Сейчас на нас наедут бандиты, – говорю ему.
Он хихикает. Но в это время круглолицый парень подходит к соседнему столу и что-то говорит на ухо одному из сидящих за ним. Потом поворачивается и подходит к нам:
– Пересядь за тот столик. А ты проваливай!
Вадим видно, не робкого десятка. Он говорит: «Отвали!» Но к столу подходят еще двое. Я говорю:
– Тебе, действительно, лучше уйти! И не обижайся, я же просила не заходить сюда, – и уже повернувшись к этим. – А ну, руки убери!
Тем не менее, круглолицый хватает меня за локоть. Я злюсь: день так хорошо начинался, а теперь неизвестно чем кончится. И отмахнулась, да так удачно, что попала ему по носу, и брызжет кровь. Пока он держится за свой нос, я прячусь за спину другого и говорю:
– Тебя, холуй, послали меня пригласить, а не притащить!
– Правда, сам виноват, – говорит третий и дает мне направление взмахом руки. Я подхожу к столу и говорю:
– Ну?
– Не хамите, девушка, вас попросили подойти, так идите и не выпендривайтесь.
– У вас это называется «пригласить»? Тогда пинок для вас – то, что для нормальных людей дружеское рукопожатие?
– Дождешься и пинка, если не заткнешься. Садись и быстро говори: какие дела у тебя были с Барракудой?
– Барракуда – это покойный… как его там? Какая-то простая хохлацкая фамилия… не то Борисенко, не то Бондаренко?
– Бардаченко. Ну?
– Баранки гну. Один раз он пригласил меня на танец. В ресторане. Больше не виделись. На кой он вам, его же убили почти три года как.
– Он тебя искал.
– Но не нашел.
– Зачем искал?
– А если это любовь?
– Вот что, мне сегодня некогда. Ребята, отвезите ее за город и поговорите. Все расскажешь.
– Да я ведь и сейчас могу рассказать. Только ты не поверишь.
– Давай выкладывай.
– А хотел он узнать, как «Спартак» с ЦСКА сыграет.
– Взяли!
Меня зажали с двух сторон и повели к выходу. «Теперь я из тебя кровушку пущу», – бормотал круглолицый.
– Не успеешь, – сказала я громко. – Ты только свою кровушку увидеть успеешь.
Я понимала, что даже среди белого дня никто за меня не заступится. Но только клещи ослабнут – и им не поздоровится. Я могу спастись, только если драка будет очень шумной. На крыльце мы остановились. Двое держали меня, а круглолицый побежал через дорогу. Вдруг визг тормозов, удар – и круглолицый отлетел на тротуар.
– Ну что, успел он кровь увидеть? – тихонько спросила я.
– Ведьма! – взвизгнул второй, тот, что сидел за столом с круглолицым. – Сань, держи ее, я к Борисычу.
Меня затащили в холл ресторана.
– Живой? – спросил вышедший к нам Борисыч.
– Куда там! Чуть глазами поводил и отошел. Только и успел сказать: «Ведьма».
– Босс, я точно говорю, Барракуда ее ведьмой звал.
– Неправда, – сказала я. – Барракуда был воспитанный человек, и в глаза гадостей даме не говорил. Это я могу какую-нибудь гадость сказать. И она исполнится. Хотите, про вас что-нибудь скажу? Например, у одного из вас покойник в доме… – тут я не блефовала, просто услышала их разговор. – У двоих в доме измена…
А попробуйте опровергнуть! Измена – дело такое: даже если ее нет, сомнения остаются.
– Ладно, хватит! – сказал босс. – У кого покойник?
Ждете пророчеств? Будут вам пророчества!
– Я руками направление определяю, а за руки меня твои холуи держат.
– Отпустите, никуда она не денется…
Отпустили. Который помельче еще и дернул чувствительно. Ну, гад, я тебе нервы попорчу! Встряхнув расслабленными руками как бы от воды, я подняла правую кисть и стала медленно поворачивать ее в воздухе. Когда она оказалась ладонью к тому, у которого вчера отец умер, а тыльной стороной – к мелкому, я остановилась и сказала:
– Странно… а покойников-то, кажется, больше… или нет, один только при смерти…
– Ну! – гаркнул главный.
– Вот этот – у него точно кто-то умер… а напротив – не пойму, не то покойник, не то в большой опасности. Это проверить легко. Позвони тем, кто тебе дорог.
– Ну! – опять гаркнул он, теперь на них.
– Борисыч, у меня отец вчера…
– Так чего ты здесь?
– Да тошно там…
– А здесь сладко? Ребята, вы у меня и вправду отморозки… ну, а ты какого?..
– Я соседа просил подскочить, не отвечает Люська что-то…
Звонок. Мат, вскрики и всхлипывания.
– Я погнал в больницу, их всех на скорой увезли! Ты, падла, хоть ребенка малого не трогала бы!
– А ты на днях ребенка не обидел? – Он глядел обалдело. – Ну, девочка, с которой ты… а?
Тут промаха быть не должно. Такие маленькие и коротконогие склонны к сексуальной агрессии, недавно читала в статье одного известного психолога.
– Она взрослая!
– Ты уверен, что она совершеннолетняя? Тогда твой ребенок выживет. А та девочка все равно кому-то ребенок… И учти: еще раз ребенка обидишь – сам кровью изойдешь.
Сеанс магии и столоверчения можно считать законченным. Напуганы все, и я в том числе.
– Ну, что вы еще узнать хотели? Давайте по-быстрому, я на работу опаздываю…
– Иди с богом, – говорит тихо Борисыч. – И не держи зла… пожалуйста…
– Ага, значит, ты понял, зачем меня Барракуда искал?
– Как не понять… не хочу я это знать!
– Умнеешь! Не буди лиха, пока тихо! Бывает, что я хорошее предсказываю, но редко. В основном почему-то всё гадости сбываются. И имейте в виду: следующая со мной встреча может стать для вас роковой… исключение – если вы по делу со мной пересекаетесь, тогда обойдется. Ну, мальчики, кто меня на работу отвезет? Да не бойтесь, пророчествовать не буду. А как «Спартак» с ЦСКА сыграет, расскажу.
– Давай я? – спрашивает один из них у Борисыча, получает милостивый кивок и поворачивает к двери. Дорога перегорожена, на ней работают гаишники. Тело уже увезли. Мы переходим через дорогу, и я говорю адрес. Когда под моросящим дождем бегу от машины к офису, слышу:
– Эй, а счет?
– 4:1!
– В чью?
– Вояки победят!
– У-у, – недоверчиво тянет парень, но я уже открываю дверь.
В парадном я сталкиваюсь с Игорем Наумовичем из адвокатской конторы, и спрашиваю, интересуется ли он футболом. Получив положительный ответ, прошу спрогнозировать интересующую меня игру.
– В первом круге «Спартак» победил 2:1. Где-то так же и сыграют… в ту или иную сторону. Ну, может, 1:1.
И какого черта я так много голов напророчила?
С Вадимом мы больше, конечно, не виделись. А вот Инка зацепилась за нового знакомого из Лисьего Носа неожиданно крепко. «Он такой, такой!», – задыхалась она от избытка чувств. И это Инка! Впрочем, мы почти не виделись. Инка вся в новой любви, я в наставшем одиночестве. Да еще с доходами проблема. Урезали основную зарплату, сократилась реализация путевок, начальство заговорило о сокращении штата и возможном закрытии нашего пункта. Кризис!
Мы с утра ввиду отсутствия клиентов в производственный процесс еще не включились: я поставила чайник и стала делать бутерброды, Настя села на мой стол и, облокотившись на подоконник, уставилась в окно, которое было на уровне тротуара; Александра Ивановна ушла в свой кабинет, но дверь не закрыла, а Маринка разнылась: «Как мы будем с ребенком, если без работы останемся!»
– Не волнуйся, тебя закон защищает. Если из нас одного сократят, то это буду я, как пришедшая последней. Если двоих…
– То еще и меня, – выглянула Александра Ивановна из своего закутка.
– Одну в пункте не оставят. Если же филиал закроют, то тебя или в головной офис переведут, или в другой филиал, но до декрета доработаешь. А там что-нибудь изменится!
– А ты, Наташа?
– Назад в библиотеку. Зарплата маленькая, но с голода не помру.
Настя, уныло гудевшая под нос «На улице дождик с ведра поливает», вдруг оживилась:
– Ой, девочки, мужик с обалденным букетом в наше парадное пошел!
– Где? – мы повернулись к окну, но букет уже ушел из зоны видимости.
– Да, из нашего полуподвала не букеты, а ширинки разглядывать, – резанула Александра Ивановна.
Мы грохнули. Наташа сказала:
– Это, наверное, к Марку, фотохудожнику с третьего этажа.
– Он что, голубой? – спросила Александра Ивановна.
– Не лично ему, а для работы. Моделек с цветами будет фотографировать.
– Говорят, он порнушку снимает, – сказала Настя.
– Это не порно, а ню, – сказала Марина.
– Ну да, будет снимать Нюшек с розами на причинных местах, – опять резанула Александра Ивановна.
Нам бы только посмеяться. В дверь кто-то постучал. «Открыто!», – заорали мы хором. А я, поскольку стояла рядом, приоткрыла дверь и почти получила по носу этим обалденным букетом.
– Это вам, Наташа, – сказал букетоноситель.
Что-то знакомое. А, это бандит, который меня от ресторана подвозил.
– По какому поводу цветы?
– Это в благодарность за счет.
– Ка-а-кой счет?
– Футбольный.
– А, 4:1! А что, это так важно?
– Знаете, сколько я в тотализатор выиграл? Неделю гуляю! Ну, и подумал, что цветами я вас не обижу.
– Спасибо.
Явно боясь ведьмы, бандит потел и заикался. И с большим облегчением откланялся.
– Лучше бы это был букет из колбасных батонов, – сказала я, погружая розы в кувшин.
– Что за кадр? – спросила Настя.
– Да видишь, в тотализатор выиграл.
– А какой счет ты ему сказала?
– Футбольный.
– А ты откуда узнала?
– Игорь Наумович подсказал.
– А сама что ж не поставила?
– Мне в таких делах не везет. Я лотерейные билеты сколько раз покупала, спортлото и прочее – хоть бы копейку!
– Да, на это фарт нужен…
Фарт нужен. Потому что меня сократили. Пришла тетка из головного офиса и буднично сообщила, что ввиду того, что место здесь бойкое, пункт не закроют, но одну единицу сократят. Может, кто-нибудь сам пожелает уйти?
– Желай – не желай, а уходить придется, – сказала я.