“Делятся ли люди на зрителей и творцов, или мы все творцы, а зрителями становимся в минуты отдыха или лености?” – подумал Адриан смотря на Эмму.
Кристальные глади мерцают, во всем есть нечто ослепительно пленительное. Эмме никак не хотелось смириться с мыслью ухода из этого грандиозного амбициозного места. Затем иная мысль ее посетила – “А что если всё это сон, а реальная я сейчас спит в своей квартире….”
– Знаете, а я мог бы оставить вас здесь одну, и я стал бы изредка вас навещать. Видимо детектив, верно, полагает, что я похитил вас. Я видимо герой романтического детектива. – художник слегка усмехнулся и обратился к девушке. – Эмма, вы воистину в моей власти. Запретный плод притягателен и сладок, вот только я, выросший в холоде и горечи, пугаюсь всего приятного и притягательно теплого. Я также вижу, что вам нравится это место. Тогда для чего возвращаться в реальность, работать, продавать цветы и составлять букеты? Оставайтесь здесь в гармонии и в бессмертии. Ведь здесь нет времени, нет старости. Вы стали рисунком таким постоянным и таким неповторимым. Наслаждайтесь вымыслом вместе со мной, зачем вам вся та мирская суета, проблемы, бесполезные труды. – грустно говорил Адриан. – Хотите, я напишу для вас настоящий рай, и мы поселимся в том святом саду. После чего мой друг, о котором я вам рассказывал, запечатает полотно рамой, он спрячет картину в недосягаемом для посторонних глаз месте. И мы вечно будем жить, будем вечно блаженствовать.
Эмма оцепенела от ужаса.
– Я не верю вам. Ваша любовь ко мне также нарисована, как и всё что меня окружает. Это безумство, и большее безумство состоит в том, что вы сами хорошо это понимаете. – Эмма постаралась мягко ответить, однако предложение художника выбило ее из привычной колеи спокойствия. – Заманчивое предложение для простой девушки с цветами. Но я не люблю вас, Адриан, потому вечность с вами станет пыткой для меня. Ваш рай, обернется адом для меня.
– Вам противна вечность? Тогда наслаждайтесь мгновением. –выкрикнул художник смахивая проступившие слезы.
Всё более чудовищные мысли терзали творца этого средневекового мира: “Неужели отныне Эмма, изведав все мои тайны, охладеет к моему таланту, и, в конечном счете, уйдет от меня, вернется в обычную обывательскую жизнь. О горе человеку рожденному гением! Неужели мне не суждено с нею дружить, неужели мне не воспеть изящество подводки ее глаз, усердно припудренный румянец ее щечек, неужели мне не суждено поведать миру насколько неприступно ее сердце”.
Страдая от катастрофической неразделенности любви, художник искал другие способы удержать красавицу подле себя, но всё было испробовано и всё сталось безрезультатным.
Внезапно от этих терзаний треволнений художника пробудила капля, упавшая с неба. Прикоснувшись к ней, он замечает, что она черна как смоль. Ужели его сердце, источающее траурные слезы, стало настолько черно?
Художник некогда читал, что в Венеции порою случаются проливные дожди, но не помнится, чтобы он изображал на картине дождь.
Рисунок шестнадцатый. Клякса
Слезы – пророки сердца.
Адриан удивленно метнул взгляд вверх и различил на небе странное предзнаменование. Черное пятно постепенно разливалось по небосводу, чернильные капли катились вниз, покрывая мглой все остальные краски. Путники всполошились. Крупные капли начали падать прямиком в воду, отчего она стала приобретать характерный мглистый окрас. Постепенно нарисованный мир погружался во мрак.
– Нам нужно немедленно возвращаться. – серьезно выпалил художник не спуская глаз с этой внезапной напасти.
Художник, уже растворяясь, начал перемещаться обратно в реальность, но тут он замечает, что Эмма никак не может последовать его примеру.
– Эмма, сосредоточьтесь. – огласило светящееся облако пыли с человеческими очертаниями.
– Мне страшно, а что если мы так и останемся во тьме, навеки. – испугано твердила девушка.
– Возьмите меня за руку, и ничего не бойтесь. Это мой мир и мне решать каким он будет. – заявил он протягивая ладонь.
Девушка повиновалась.
Рассыпаясь на частицы, они почувствовали, как их атомы, словно в вихре соединяются, словно двое могут стать единым целом вышним существом, магнетическая сила любви тянула их, однако безответная связь, оная разлучница, вновь расщепила эту пару. Преодолев потустороннее время и неизмеримое пространство, они оказались в реальности, посреди мастерской.
Растеклась черная краска. Полотно, лежащее на полу, почти полностью покрылось чуждым цветом. Взяв тряпку, Адриан первым делом одним движением очистил поверхность красочного слоя, затем взял невредимую влажную картину, и положил сей пейзаж на сухую поверхность дальнего стола. А Эмма, тем временем орудуя шваброй, поспешила убрать остатки этого недоразумения, этот казус художественного процесса, человеческий фактор, если конечно, банка с краской была поставлена на ребро или вблизи края стола.
– Не помню чтобы я открывал сосуд с чёрной краской. – подозрительно вымолвил Адриан, затем перевел свой опечаленный взор на ничего не подозревающую Эмму. – Простите, что наше приятное времяпровождение окончилось. Я порою бываю крайне непредусмотрительным и неаккуратным.
– Главное, что мы выбрались оттуда. Жаль, но мне больше не хочется путешествовать по картинам.
– Да, несомненно, жаль. Мне на секунду подумалось, будто всё это многообразие красок не существует без моей воли, а сосредоточено на моем настроении. Именно сейчас я бы закрасил всё черным цветом. Я подумал о том, так и произошло. Клякса растекается по моей измученной душе. – задумчиво проговорил Адриан, а затем спросил. – Теперь вы покинете меня?
– Я подумаю о том. – уклончиво ответила Эмма не отвлекаясь от уборки.
Сомнения кружили стаей воронья над челом девушки, ей становилось холодно от одних лишь мыслей об этом человеке. Стало вдруг холодно не только ее душе, но и телу девушки, отчего ей пришлось надеть кофточку. Нежданно сбоку она почувствовала нечто твердое, это оказалось письмо от Чарльза Одри. Прислушавшись к дальним шагам художника, Эмма начала читать записку.
“Добрый вечер, Эмма, я, если вам не известно – детектив Чарльз Одри, несколько недель назад занявшийся расследованием вашего похищения. В этом послании я буду краток, потому начну с жизненно важного совета – Пожалуйста, не прельщайтесь им. Художник притягивает вас, посему лишает свободы. Но речь пойдет не об этом, а о том, каким способом мы сможем лишить пагубной свободы сего злодея. Лично помочь я вам не могу. Вспомните историю с Эрнестом, и вам станет предельно ясен мой затруднительный резон, возникшая трудность на моем пути. Лишь вы, Эмма, способна обуздать его. И если вы не отвечаете ему взаимностью, что вполне предсказуемо, судя о ваших отношениях с Эрнестом, то вскоре Художник обозлится на вас или впадет в паранойю со всеми вытекающими отсюда губительными последствиями. Вам необходимо немедленно использовать, изобличить сию магию против него же самого. Узнайте, как именно человек переходит из земного бытия в небытие фантазии. В этот серединный мир между Землей и Небесами. И, безусловно, заприте его в том пространстве. Подумайте над моим предложением. Я в свою очередь также буду сочинять иные способы противостоять ему. Художник играет нами, так давайте и мы поиграем с ним”.
Письмо окончилось. Эмма впервые трезво осознала насколько далеко она зашла со своим любопытством. Она, умная девушка, пошла за незнакомцем, словно маленькая девочка, плененная пленительными словесами и сказками. Адриан уже стал мрачнее обычного, скоро он непременно начнет умолять ее о взаимности чувств, которые она не сможет ему предложить. И в душе девушки впервые возникла простая и в то же время действенная идея, оказывается, всё ещё можно было поправить.
Рисунок семнадцатый. Обратная перспектива
На следующий день Эмма явилась перед сумрачным ликом художника и словесно преподнесла тому некоторое предложение, которое тому небезосновательно понравилось. Адриан немедля одобрил ее желание, даже похвалил за инициативу. Она предложила ему написать портрет в полный рост на полотне в горизонтальном положении. Адриан, воодушевленный замыслом, вернее проявлением чувств Эммы, сел за мольберт, приготовил краски, смочил кисти. Но тут он крайне удивился ее поведением.
– Для чего вы легли на пол? – вопросил он смущаясь.
– Мне думается это весьма заманчивый вид. – сказала она. – Разве вам не надоели банальные ракурсы?
– Хорошо, не вижу в том ничего дурного. Вот только глаза, прошу, даже настаиваю, не закрывайте. Я буду изображать вас только живой, со светочем бессмертной души в прекраснейших очах.
– Я просто плохо спала сегодня ночью, потому решила попозировать вам и одновременно немного вздремнуть. – наигранно оправдывалась девушка.
– Боюсь это исключено, ибо глаза отражают жизнь в человеке, но не являются жизнью. Придется вам претерпеть сонливость, покуда ваше желание по поводу написания портрета не пропало.
Эмма молча снесла это небольшое поражение.
– Я хотел бы вам рассказать о своих чувствах, но всё никак не решался. – тут он помедлил, а затем продолжил. – Эмма, вы вызываете во мне нежные чувства. Держа вас подле себя, я тем самым выказываю заботу к вам, ведь вы ни в чем не нуждаетесь. Подумать только, мне так хочется обнять вас, прижать к своему сердцу ваше сердце, дабы они зазвучали в унисон. Но я не враг вашему целомудрию. Почему мы столь хрупки и непредсказуемы? Я постоянно задаюсь вопросом – почему люди не испытывают к вам столь возвышенные чувства, подобные моим? Может быть, из-за моей уникальности вы сторонитесь меня. И правду, я не похож на других, ибо любовь моя мала, почти ничтожна. Но верьте мне, я буду любить вас вечно, а они будут любить вас, сомневаясь. Они пресытятся вашей лаской, а я никчемный и нищий буду хранить и беречь те крохи обращения, настолько великие, что все мои произведения ничего не стоят пред вашим кротким вниманием ко мне. Во мне блаженствует ваша нежность. – говорил Адриан раскрывая душу перед девушкой.
Вновь Эмма не нашла подходящих слов для полемики. Этот печальный рыцарь начал внушать ей отторжение, вызывая в ней протестные выпады, ведь в ее представлении любовь должна быть чем-то цельным. Любовь для нее – это когда любят два человека, любовь это она и Эрнест. Посему неприкасаемая неразделенная любовь художника пугала ее, она не хотела верить ему, однако искренность слов мученика любви уверяла в обратном. Неужели один человек может так любить, хранить в себе единое божественное пламя, давшее нам жизнь, и та ноша в его сердце настолько огромна, что не разделенная, она начинает разрушать Адриана изнутри.
– Порою я печалюсь, очень сильно. Вокруг меня словно порхают духи забвенья или сама смерть шепчет мне – умри, ведь у тебя ничего нет, убей себя и пусть мир вздохнет свободной грудью; планета это лицо, а ты словно прыщик, выскочивший в неподходящий момент и портящий всю красоту, умри, как будто и не рождался ты на свет, умри – шепчут они мне из бездны. И они почти побеждают. Вы, Эмма, являетесь единственным, что останавливает меня от свершения сего злодейства. Образ прекрасной девушки витает благоуханно перед моими глазами, потому смерти для меня больше не существует. Мы навеки скреплены нерасторжимыми узами любви. Жаль моя любовь расходуется на творение, а не на вас. Жаль не я избранник вашего сердца. Но может оно и к лучшему.
Когда Эмма позировала, Адриан всё это время не сходил с места и о чем-то потаенном размышлял. Позднее он открыл ей свой очередной секрет. Близко подойдя к деве, тяжело дыша и заикаясь, он предложил.
– Знаю, что в тот раз всё вышло не лучшим образом. Но я бы хотел показать вам еще одно место, написанное специально для вас. То будет небольшая картинка, райский уголок. Несколько минут, более путешествие не займёт, я только покажу вам это место, и мы вернемся обратно.
– Согласна. – ответила она. – Только прежде обезопасим путь.
И они сложили все склянки в ящики и коробки. Затем художник положил на стол небольшой рисунок, написанный маслеными красками, то был скромный пейзаж, исполненный в ярких и блеклых тонах.
Не прошло и секунды как они уже очутились волшебным образом в той картине. Там небо алело рассветным заревом, там слились рассвет с закатом, там было лунное солнце, высилась исполинских размеров башня с вершины, которой, с чашевидного балкончика они смотрели в сторону горизонта, а внизу разрастался лесной сад.
Адриан стоял возле девушки, то ли краснея, то ли бледнея, он только любовался ею и выжидал подходящий момент для сердечного признания. Когда девушка прониклась атмосферой уединенности, успокоилась от всех прошедших потрясений. Он молельно произнес следующее.
– Я признаюсь вам в любви. Отныне я вечно ваш и вечны все творения мои. Я люблю вас и это, увы, не изобразить. Я желаю быть вместе с вами, жить вместе с вами, желаю каждый день соприкасаться взглядом с вашим осязаемым прекрасным образом. Но вижу по вашим глазам, что безответны мои чувствования. У безумного человека любовь безумна. Вы не желаете отвечать, значит, я не безразличен вам, либо безразличен. Значит, сомневаетесь. Будете со мною, если только выбора не станет, просто в одиночестве вернетесь к другому одиночеству. Но к чему всё это? Пустое. Уста ваши сомкнуты молчанием безмолвным, зато глаза ваши не лгут, они правдивы, как первый плачь младенца.
Мы могли бы жить здесь вечно. Мне столько всего нужно вам поведать и столько узнать о вас, что и вечности не хватит. Ваше тело стремится к земному благу, а душа к возвышенному творцу, ко мне, я это чувствую. – говорил Адриан с размеренными паузами, ведь речь давалась ему с превеликим трудом.
– Моя жизнь мне видится иной. Судьба моя складывалась обычным образом, покуда вы не вторглись в мою жизнь и в мою судьбу. – ответила Эмма.
– Потому что я желаю стать неотъемлемой частью вашей жизни.
– Но станете лишь моим воспоминанием.
Два противоположных начала боролись в девушке, приземленное существование и сказочное содрогание фантасмагории. Слезы проступили вокруг ее глаз, отчего ей стало искренно жалко художника столь несчастного и неудовлетворенного жизнью. Она могла бы сделать его счастливым, но тогда она сама не будет счастлива. Лишь Эрнест вселяет в нее уверенную веру в благополучие, гармонию и будущность.
– Я могу преобразить и изобразить всё материальное, что меня окружает, но любовь духовна, потому я не в силах написать ее. Я помню, как люди успешно благодарили меня за написанные картины, потом я шел с этими деньгами вдоль торговых лавок, не зная, что купить на них. Зачем мне деньги, ведь с их помощью не изобразить дружбу, любовь, уважение, доброту. Их не купить. Лицемерие и фальшь можно купить, но не истинную любовь. Я только кажусь всемогущим, на самом же деле я беспомощен.
– Вы очень талантливы, только талант даровался не тому человеку. Обычный художник целеустремлен и живет работой. А вы проклинаете себя и свои творения.
– Знаю, что я умру с чувством, что ничего не сотворил, ведь я не любил, то, что делал. – почти плача твердил Адриан.
– Потому вы свободны. Вы не отягощены ничем, никем, вы единовластный творец.
– Может быть, я бог, решившийся уподобиться человеку.
– Или вы человек стремящийся стать богом.
– Вы можете говорить обо мне, но о себе умалчиваете. Откройте ваши чувства, Эмма.
– Пускай я останусь той, которую вы не познали. Тем будет сильнее ваше вдохновение.
– Вы правы, моя любовь никчемна. Ведь я не смогу пойти на жертвы ради вас, ради нас. Я могу отдать вам свою жизнь, но свою невинность вручить вам я не могу. Я боюсь подолгу не творить ради ваших капризов, быть постоянно творчески голодным, я не смогу. Творчество – это продолжение меня, мои творения это мои дети и вам придется принять их. Увы, ваше сердце бесчувственно по отношению ко мне и к моим творениям.
– Почему же тогда я здесь? – ненавязчиво поинтересовалась Эмма.
– Сложнейший вопрос, который мне когда-либо задавали, если, конечно, не знать ответ. Вам нравится моя душа, но мое тело чуждо вам. Вы же понимаете, что Эрнест любит вас лишь потому, что так велит общество, что якобы молодой человек должен встречаться с девушкой. Но мне плевать на общество, я выше толпы и выше законов тленной власти. Я люблю каждый ваш волосок, люблю каждую вашу родинку, люблю ваши цветочные интересы и мечты о семье. А он будет видеть вашу жизнь общим планом, будет плотью желать вашу плоть, забывая про вашу прекрасную душу. – говорил Адриан. – Простите меня, если сможете. Я в скором времени отпущу его и вас, только прежде позвольте мне написать мою последнюю картину, на которой вы столь драматично лежите посреди одинокой мастерской забытого всеми художника. Я верну вам счастье обыденной жизни. А сам в одиночестве буду и дальше вести диалог со смертью, уговаривая ее поскорее забрать меня в лучший мир.
Девушка решила сменить тему разговора, дабы Адриан совсем не пригорюнился.
– Я видела на вашем столе газету со статьей, в которой говорилось о картине, поднятой со дна фонтана. Это ваших рук дело?
– В тот день я, опечаленный, оставил вас на несколько часов в мастерской, а сам в порыве отчаяния направился в парк, где я выбросил холст без подрамника на дно фонтана. После свершения сего акта уничтожения я сел на скамью в парке. И тут я вижу, как дворник, заметив картину на дне, вызвал полицию. Затем приехал странный человек в несуразной шляпе. Я выяснил, что это детектив, который позднее пригласил Эрнеста, его то я хорошо узнал, ведь он тесно связан с вами. Когда ваш избранник нырнул в фонтан, именно тогда я осознал, насколько сильна, притягательна сила другого мира. Он сам иллюзорно воссоздал вас на дне фонтана и бросился спасать тот мираж. Таким образом, была найдена главная слабость Эрнеста.
– Но журналист считает, что это была роспись на камне?
– Понаписаны разные глупости, дабы разжечь больший интерес у читателей.
Девушка призадумалась, она полагала, что Адриан куда более коварен, чем предполагала ранее. Может быть он вовсе лишен злых умыслов.
– Мы вернемся?
– Значит, вам не по душе воздушный парадиз. Вам привычнее находиться на пыльной земле?
– Пожалуй. – выдохнула она.
– Будь по-вашему. – только и смог вымолвить раздосадованный художник.
В реальность они вернулись в целости и сохранности. И вновь принялись за написание того портрета. Художник по-прежнему изображал Эмму, лежащую в горизонтальном положении, одетую в платье подвенечного цвета. При рисовании он использовал не грубые мазки, а плавные переходы полутонов, ибо женская кожа нежна и не терпит нетерпимости нрава.
Всякий истинный художник – творец, по сущности своей он не имеет пола, он бесстрастен и целомудренно любвеобилен. Но мир голосит о четком разделении, о страстях и наслаждениях в коих человек должен утонуть. Но он всё это отвергает. Потому всякий художник гоним, и общество не понимает сего странного субъекта. Он кажется субъективным и незрелым. И общественные деятели правы, ибо лишь дети искренно творят, они рисуют не для музеев и заказчиков, не для почестей и славы, а для самовыражения. Адриан никогда не любил себя, в общем, он безразличен к самому себе, ибо, будучи детьми, мы не задумываемся о своей внешности, или о внутренних темных сторонах души, зато мы любим каждый листок на дереве, каждую пчелку и личинку, любуемся куколкой бабочки. Но более прочего он любит Эмму и тою любовью заполняет пустые места в своем сердце, там, где ненависть к самому себе пожгла все иные вредные эгоистичные чувства. Однажды он наполнится любовью ко всему сущему и исполнит в своем творении переживания глубинного свойства.
Без творения он всегда чувствует, как постепенно сходит с ума, потому он пишет каждый день. И после смерти Адриан не сможет довольствоваться блаженством и святостью, ибо не считает себя достойным, и не сможет мучиться от одиночества, ибо вдохновлен красотами творений Творца. Посему он останется творцом, будет запечатлевать райские пущи, будет восхвалять Создателя и благодарить за дар зрения, дар воплощения и дар замысла.
Эмму напротив, терзали удручающие сомнения. Ее план частично не удался, да и предложения художника заманчивы для мечтательной души. Быть обожаемой музой, разве этого мало для счастья? Ведь он замечает каждую косточку, каждый теневой участок, каждую прядку ее волос, не этого ли добиваются все девушки когда делают макияж, когда заботятся о волосах, пекутся о своей стройности, для того чтобы мужчина замечал, примечал, для того чтобы зависть изводила соперниц, а обладательница сего романтика слыла бы удовлетворением. В общей сложности в настроении Эммы всё складывалось надрывно двулико, однако эпитафия конца истории уже маячила на горизонте. Всё скоро кончится, вот-вот и просияет свет жизненного спокойствия.
Вскоре она полностью решила не соглашаться на ответственность чувств, ведь они слишком разные, ведь ей хочется быть счастливой тут и сейчас, а он словно мученик нежелающий умирать, но вопреки страхам безропотно принимающий страдания, ожидающий награду провидения за благородное смирение. Человек нелюбящий самого себя не может истинно любить, он может только фанатично жить чужой жизнью, что крайне неправильно. Но она могла бы воскресить в нем преданные забвению ощущения радости. Она могла бы научить его любить. Но…
Увы, сердце ей подсказывало одно, а она сделала совсем другой выбор.