Read the book: «Девушки, которые лгут»

Eva Björg Ægisdóttir

STELPUR SEM LJÚ GA

© 2019 Eva Björg Ægisdóttir

© Грушевский В. С., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

От победителя The CWA John Creazey (New Blood) Dagger

«Не просто качественный детектив, но леденящая душу история становления монстра».

The Times

«Захватывающий и леденящий душу триллер от восходящей звезды исландского нуара».

Рагнар Йонассон

* * *

Гюнне

Рождение

Белые простыни напоминают мне бумагу. Они шуршат при малейшем движении, у меня чешется всё тело. Я не люблю ни белые простыни, ни бумагу. От самих этих волокон, от того, как плотная ткань липнет к чувствительной коже, я покрываюсь мурашками. Поэтому я почти ни разу не сомкнула глаз, с тех пор как оказалась здесь.

Моя кожа такая же белая, как простыни, а на ощупь, как это ни смешно, точь-в-точь бумага. Она тонкая и растягивается каким-то странным образом, стоит мне только шелохнуться. Такое ощущение, что она вот-вот пойдёт трещинами. Под ней синеют вены, и я то и дело скребу кожу ногтями, хотя понимаю, что этого делать не надо. Ногти оставляют на коже красные полосы, и лишь усилием воли я сдерживаюсь, чтобы не расцарапать себя до крови. Если бы это произошло, врачи и акушерки стали бы бросать на меня ещё больше косых взглядов, а их я уже почувствовала на себе более чем достаточно.

Медперсонал явно полагает, что со мной что-то не так.

Интересно, заглядывают ли доктора в соседние палаты, где лежат другие женщины, с той же завидной частотой и без предупреждения, как и в мою? Сомневаюсь. Видимо, они только и ждут, что я выкину какой-нибудь фортель. Они донимают меня вопросами, рассматривают моё тело, изучают царапины у меня на запястьях, обмениваясь при этом мрачными взглядами. Они критически высказываются насчёт моего веса, а у меня нету сил объяснять им, что я всегда была такой. Голодом я себя не морю: я худая по жизни и особым аппетитом никогда не отличалась. Бывает, что я не ем несколько дней подряд, даже не замечая до тех пор, пока тело не начинает буквально трясти от голода. Не то чтобы я поступаю так по доброй воле: существуй в этом мире какая-нибудь таблетка, в которой содержались бы все питательные вещества и калории, требующиеся организму в течение дня, я бы не задумываясь её принимала.

Однако я молчу как рыба, стараясь не замечать озадаченного взора и расширенных ноздрей склонившегося надо мной врача. По-моему, никакой симпатии он ко мне не испытывает, – особенно после того, как меня застукали в палате с сигаретой во рту. Все отреагировали так, будто я устроила в их чёртовой больнице пожар. А я всего-навсего распахнула окно и выдохнула в него струю дыма. Я и подумать не могла, что это кто-то вообще заметит, однако внезапно они ворвались в палату – втроём или вчетвером – и заорали, чтобы я потушила сигарету. В отличие от меня, они даже не поняли, насколько это, должно быть, смешно выглядит со стороны, и не улыбнулись, когда я, выбросив сигарету в окно, словно под дулом пистолета, подняла руки вверх. Меня прямо распирало от смеха.

С тех пор один на один с ребёнком меня не оставляют. И слава богу, потому что к самой себе у меня нет доверия. Так что теперь малышку мне приносят и кладут на грудь, а когда она впивается мне в сосок и принимается сосать, ощущение такое, будто меня пронзает тысяча игл. Ничего общего у себя с существом, лежащим на моей груди, я не нахожу. Слишком крупный нос для такого крошечного лица, а в прядках тёмных волос всё ещё просматриваются сгустки запёкшейся крови. Зрелище не из приятных. Меня передёргивает, когда малышка внезапно прекращает сосать и поднимает взгляд. Смотрит мне прямо в глаза, будто оценивает: вот, значит, какая она, моя мама, – думает она, наверное.

Мы глядим друг на друга. Ресницы у неё тёмные, а под ними – серые, как камень, глаза. Акушерки говорят, что со временем цвет глаз изменится, но я надеюсь на обратное: серый цвет мне всегда казался красивым. Почувствовав, как набегают слёзы, я отворачиваюсь, а когда снова опускаю взгляд, обнаруживаю, что глаза ребёнка по-прежнему прикованы ко мне.

– Прости, – едва слышно шепчу я. – Прости за то, что твоей матерью оказалась я.

Воскресенье

– Не беги так быстро. – Эльма припустила следом, но Александер, будто и не слыша её, нёсся вперёд. Его белокурые, чуть ниже плеч, волосы сияли в лучах декабрьского солнца.

– Попробуй-ка поймать меня, Эльма. – Он бросил через плечо сверкающий взгляд, а в следующий момент, поскользнувшись, растянулся на земле.

– Александер! – подбегая к нему, воскликнула Эльма. Убедившись, что он отделался лишь царапинами на ладонях, она выдохнула: – Ничего страшного. До свадьбы заживёт!

Она помогла ему подняться, стряхивая песок с его ладоней и смахивая слезу, что стекала у него по раскрасневшейся щеке.

– Поищем красивые ракушки на берегу?

Шмыгнув носом, Александер кивнул:

– И крабов.

– Ну да, может, и крабов найдём.

Александер мигом позабыл о своём падении и, увернувшись от Эльмы, которая хотела взять его за руку, снова сорвался с места.

– Осторожно! – крикнула она ему вслед.

Эльма наблюдала за тем, как, оказавшись на чёрном песке, Александер резко остановился и присел на корточки. Должно быть, что-то привлекло его внимание.

Она неспешно приблизилась к нему, наполняя лёгкие солоноватым морским воздухом. Несмотря на прохладу, солнце светило ярко, а белоснежная пелена, покрывавшая всё вокруг, когда Эльма проснулась в то утро, исчезла. Лёгкий ветерок гнал рябь по воде, и ничто не нарушало тишины. Эльма ослабила шарф и склонилась возле Александера.

– Покажешь, что нашёл?

– Крабью лапку. – Он поднял вверх тоненькую красную конечность.

– Вот это да, – сказала Эльма. – Может, нам положить её в коробочку?

Александер кивнул и с большой осторожностью поместил свою находку в протянутый Эльмой лоток. А в следующий миг он уже снова бежал по песку в поисках очередного сокровища.

Мальчику недавно исполнилось шесть лет, и окружающий мир был для него настоящей сокровищницей со всякими любопытными вещами. Поездки к побережью у мыса Элинархёвди в списке его любимых занятий были довольно высоко, поскольку здесь всегда можно было отыскать что-нибудь интересненькое. В детстве Эльма тоже была любительницей подобных прогулок: брала с собой коробку для ракушек и забывала обо всём на свете, рассматривая песок у себя под ногами в поисках трофеев, выброшенных на берег морскими волнами. Звуки и запахи, что окружали здесь Эльму, наполняли её удивительным спокойствием: все тревоги и волнения будто растворялись в умиротворяющем пейзаже.

Она смутно помнила легенду о том, откуда возникло название Элинархёвди: вроде как в честь Элин – сестры жившего в Средневековье священника и колдуна Сэмунда Мудрого. Ещё у этой Элин была сестра по имени Хатла, которая обитала на противоположной стороне фьорда. Каждый раз, когда Элин хотелось побеседовать с сестрой, она выходила на мыс и махала платком Хатле, которая присаживалась на расположенный напротив утёс Хётлюбьярг. Эльма собиралась поведать эту легенду Александеру, но как только она его догнала, в кармане ожил её мобильник.

– Эльма… – тяжело дышала в трубку Адальхейдюр.

– Всё в порядке, мама? – спросила Эльма, присаживаясь на большой валун возле Александера.

– Ну да. – Из телефона раздавалось пыхтение, сопровождаемое каким-то шелестом. – Да, я тут достаю гирлянду – собралась, наконец, повесить её. Даже не знаю, почему у меня раньше руки не дошли.

Родители Эльмы имели обыкновение украшать дом к Рождеству слишком много и слишком рано. Вернее сказать, эту миссию брала на себя её мать: не то чтобы отец отлынивал, но Адальхейдюр не оставляла ему шансов ей помочь. Обычно она подгадывала время, когда он был на работе, чтобы ничто и никто не мешал ей развесить яркую мишуру по всему дому.

– Тебе нужна помощь?

– Нет-нет, я сама справлюсь. Я просто подумала… папе ведь через две недели исполняется шестьдесят. Может, вы с сестрой прокатитесь в Рейкьявик и поищете подарок? Я знаю, что он хочет новые бродни¹.

– Ты хочешь, чтобы мы вдвоём съездили? – поморщилась Эльма: они с сестрой никогда не были особенно близки, хотя между ними было всего три года разницы. – Я не знаю, мама…

– Дагни очень бы хотелось, чтобы вы съездили вдвоём.

– А тебе к нам почему бы не присоединиться?

– У меня дел невпроворот, – ответила Адальхейдюр. – Я подумала, что вы могли бы съездить туда в следующие выходные и одним днём управиться. У меня есть подарочный сертификат в спа-салон, которым мы с папой всё никак не воспользуемся, так что можете сходить вместо нас, пока будете в городе.

– Тот сертификат, что я подарила вам на Рождество? – Эльма даже не пыталась скрыть недовольство.

– Вот-вот! Значит, он был от тебя? В любом случае, я буду рада, если по нему сходите вы. Устройте себе сестринскую вылазку.

– Я купила сертификат для вас, мама, чтобы вы с папой себя немного побаловали. Вы же нигде не бываете.

– Ну что ты говоришь! Мы ведь поедем в Прагу весной. У тебя должно получиться…

– То есть дело уже решённое?

– Ну зачем ты так, Эльма?..

Эльма перебила её:

– Шучу. Конечно, я съезжу. Без проблем.

Засунув мобильник в карман, она двинулась в сторону Александера, который уже успел оказаться у самой кромки воды. Эльма не проводила времени с сестрой один на один уже целую вечность. Периодически она забирала Александера: в первую очередь потому, что он сам звонил Эльме и просил её за ним заехать. В остальном же всё общение сестёр осуществлялось через родителей. Иногда Эльма задавалась вопросом, какими были бы её отношения с Дагни без вмешательства родителей.

– Эльма, смотри, сколько всего я нашёл. – Александер продемонстрировал ей целую пригоршню разноцветных камушков. С каждым годом он всё больше походил на Видара, своего отца: те же тонкие черты лица и голубые глаза, тот же лёгкий характер и мягкосердечие.

– Какая красота, – похвалила Эльма. – Они наверняка могут исполнять желания.

– Думаешь?

– Уверена.

Александер положил камушки в лоток, который держала Эльма.

– Я тоже так думаю, – сказал мальчик и улыбнулся, показав щелочку, оставленную первым выпавшим зубом. Вытянув руку, он смахнул прядку волос с лица Эльмы.

Та усмехнулась:

– Ох, спасибо, Александер. У меня на голове, наверное, полный беспорядок?

Мальчик кивнул:

– Вообще-то да.

– Так какое желание ты загадаешь? – Эльма выпрямилась, отряхивая с брюк песок.

– Я их отдам тебе, чтобы они твоё желание исполнили.

– Ты уверен? – Эльма взяла племянника за руку, и они направились в сторону машины. – Ты мог бы загадать себе что угодно: космический корабль, подводную лодку, лего…

– Но у меня же это и так всё будет. Я просто напишу список для Деда Мороза. Тебе камушки намного нужнее, потому что подарки он дарит только детям.

– Да, тут с тобой не поспоришь.

Она открыла заднюю дверцу, и Александер забрался в машину.

– Я знаю, что ты загадаешь. – Он серьёзно поглядел на Эльму, которая помогала ему пристегнуться.

– Даже так? Ты умеешь читать чужие мысли?

– Да… Вообще-то нет, но я и так знаю, – ответил Александер. – Тебе нужен такой же мальчик, как я. Мама говорит, что ты поэтому иногда и грустишь: потому, что у тебя нету мальчика.

– Но у меня же есть ты, разве не так? – возразила Эльма, целуя его в макушку. – Зачем мне кто-то другой?

Телефон завибрировал у неё в кармане, прежде чем Александер успел ответить.

– Ты где? – поинтересовался Сайвар. По тому, как хрипло звучал его голос, Эльма поняла, что была права, когда накануне отказалась пойти с ним потанцевать. Периодически в Акранесе² устраивали дискотеки, как, например, вчера, но ни на одном из подобных мероприятий Эльма так пока и не появилась. Ей представлялось, что тогда пришлось бы встречаться с кучей людей, с которыми она не общалась годами, и отмахиваться от вопросов, отвечать на которые она не имела ни малейшего желания.

– Я встала пораньше и поехала гулять с племянником, – ответила она. – Ну, а ты как? Оторвался вчера?

Ответом послужил лишь стон Сайвара, что рассмешило Эльму. Ей было прекрасно известно, что он плохо переносит алкоголь и на восстановление ему требуется несколько дней. Несмотря на плотное телосложение, Сайвару хватало пары стопок, чтобы опьянеть.

– Я, вообще-то, звоню не поэтому, хотя рассказать тебе о вчерашнем вечере есть что… – он прочистил горло и добавил более серьёзным тоном: – У нас труп.

Эльма бросила взгляд на Александера, который сидел в машине, рассматривая свои камушки.

– Чего-чего? Где?

– А ты сама-то где? – проигнорировал её вопрос Сайвар. Из мобильника донеслось потрескивание – наверняка помехи на линии.

– На Элинархёвди.

– Заедешь за мной? Думаю, что сам вести не в состоянии…

– Заеду, – сказала Эльма и отключилась. Убрав телефон в карман куртки, она заняла водительское сиденье, при этом улыбнувшись в зеркало заднего вида Александеру – мальчику, который хотел отдать ей свои чудесные камушки, чтобы она больше не грустила.

Отвезя племянника домой, Эльма доехала до синего многоквартирного дома, в котором жил Сайвар. В отделе уголовного розыска в Акранесе служили всего трое полицейских, и Эльма считала, что ей повезло с таким коллегой, как он. С первого дня между ними сложились хорошие отношения, в которых всегда находилось место для шутки, несмотря на то что заниматься им приходилось расследованием весьма трагических событий. Хёрдюр, начальник отдела, был человеком гораздо более суровым, но Эльма не жаловалась, поскольку к числу его достоинств относились рассудительность и честность, и работалось ей в отделе хорошо.

Сайвар ждал её у подъезда. Руки он спрятал в карманы и зябко втягивал голову в плечи. Одет он был в светло-серые спортивные штаны и лёгкую чёрную куртку. Его тёмные волосы топорщились на макушке, по тому, как он щурился, было понятно, что дневной свет ему совсем не в радость.

– У тебя уже лето наступило? – полюбопытствовала Эльма, когда Сайвар опустился на пассажирское сиденье.

– Мне никогда не бывает холодно, – сообщил он, коснувшись ледяной ладонью её руки.

– Ай, Сайвар! – отпрянула Эльма, бросив на коллегу сердитый взгляд, а потом покачала головой и прибавила мощность печки.

– Спасибо, – сказал Сайвар. – Знаешь, я когда в окно выглянул, даже не подумал, что на улице такой холод – только увидел, солнце яркое.

– А ты уверен, что ты исландец? Любому исландцу известно: то, что мы видим за окном, это совсем не то, что нас ждёт, стоит только высунуть нос на улицу. Да и меняется погода у нас каждые пятнадцать минут, – выворачивая с парковки, она добавила: – Уже выяснили, кто это?

– Пока нет, но ведь вариантов не так и много, верно?

– То есть?

– Помнишь о той женщине, что пропала весной?

– Ну конечно – Марианна. Ты думаешь, это она?

Сайвар пожал плечами:

– Она жила в Боргарнесе³, и полицейский, что оказался на месте первым, уверен, что это она и есть. Вроде как у неё на голове сохранилось ещё достаточно волос.

Эльма даже представить себе не могла, что за картина их ждёт, если окажется, что труп всё-таки принадлежит Марианне, ведь с тех пор как та пропала, прошло уже более семи месяцев: она исчезла в пятницу, четвёртого мая, оставив записку, в которой просила прощения у своей дочери-подростка. В тот вечер у Марианны было назначено свидание, так что её возвращения до ночи девочка и не ожидала. Ничего странного в этом не было: в таком возрасте она могла улечься спать и в отсутствие матери. Но поскольку женщина не появилась дома и к вечеру субботы и не отвечала на звонки, девочка связалась с патронатной семьёй⁴, которая принимала её у себя по выходным дважды в месяц. О пропаже Марианны заявили в экстренные службы. Выяснилось, что на встречу она так и не приехала. Её машину обнаружили несколько дней спустя возле отеля в Бифрёсте, городе, что расположен примерно в часе езды к северу от Акранеса. Сама же Марианна как в воду канула. Исходя из содержания оставленной ею записки, можно было предположить, что она решила свести счёты с жизнью. Однако поскольку труп так и не обнаружили, дело оставалось открытым. Никакой новой информации о судьбе Марианны не поступало. До сегодняшнего дня.

– Кто обнаружил труп? – спросила Эльма.

– Какие-то дачники, у них летний домик неподалёку, – объяснил Сайвар.

– А где конкретно её нашли?

– В лавовом поле возле Грауброка.

– Возле Грауброка? – эхом отозвалась Эльма.

– Ну да, того вулкана, что недалеко от Бифрёста.

– Да я вообще-то знаю, что такое Грауброк. – Эльма бросила на Сайвара косой взгляд. – Но разве речь не о самоубийстве? Мы ведь из этого исходили, нет?

– Возможно и такое. Ничего другого мне не сообщили, но последнее слово в любом случае за криминалистом. Труп наверняка уже не в самом лучшем состоянии – столько времени прошло всё-таки. Её машина обнаружилась поблизости, так что вполне вероятно, что она пробралась в лавовую пещеру в надежде, что её не найдут.

– Странный способ…

– Расстаться с жизнью? – закончил мысль Эльмы её коллега.

– Именно, – кивнула та, давя на газ и будто не замечая направленного на неё взгляда Сайвара. Дело не в том, что она была слишком чувствительной натурой, чтобы обсуждать подобные темы, – совсем нет. Однако Давид неизменно возвращался в её мысли, стоило только кому-нибудь заговорить о самоубийстве.

Эльма училась на втором курсе университета, на факультете психологии, когда познакомилась с Давидом. К тому времени она уже успела убедиться, что выбрала не ту стезю. Давид изучал экономику и управление и был полон больших надежд и блестящих планов на то, как откроет собственный бизнес. Девять лет спустя надежды так и оставались надеждами, но Эльма считала, что всё идёт своим чередом. Они оба занимали хорошие должности, жили в собственной квартире и ездили на собственной машине – у них было всё, что им требовалось. Давид, правда, временами погружался в уныние, но Эльма не придавала этому особого значения. Она полагала, что он спит по ночам так же, как и она, и не сомневалась, что и в тот сентябрьский день застанет его дома. Но она ошибалась.

– А может, это и не она, – после недолгого молчания проговорила Эльма.

– Может, и не она, – согласился Сайвар.

Они свернули на дорогу, ведущую к Боргарнесу. Гора Акрафьядль, мимо которой они теперь проезжали, вблизи выглядела совсем иначе. Двигавшаяся впереди машина вывернула на грунтовую дорогу в направлении возвышенности: видимо, кто-то планировавший воспользоваться ясной погодой, чтобы взобраться на пик Хауахньюкюр. Эльма покосилась на Сайвара: глаза у того были красные, а скрыть запах перегара, заполонивший салон машины, как только он в неё уселся, ароматы лосьона после бритья и зубной пасты не могли.

– Судя по всему, похмелье у тебя нешуточное. Или ты принял ванну, которую вместо воды наполнили алкоголем? Весело провёл время?

Сайвар сунул в рот жвачку:

– Так лучше? – выдохнул он в сторону Эльмы.

– Тебя правда интересует мой ответ? – она никак не могла удержаться от того, чтобы не подразнить его из-за похмелья, но, бог свидетель, Сайвар тоже не упускал шанса подтрунить над Эльмой, когда она позволяла себе лишнего. Последний такой случай был летом на вечеринке, которую устроила их коллега Бегга. Не то чтобы Эльма каждый раз напивалась до беспамятства, но тогда что-то пошло не так, и в результате ей пришлось обниматься с унитазом, как какому-то тинейджеру, который впервые напился. Она во всём винила виски, который принёс один из коллег. Тогда ей показалось неплохой идеей его попробовать. А может, и красное вино сделало своё дело. У Эльмы сохранились смутные воспоминания о том, как, изрядно набравшись, она взяла на себя роль диджея. Это не вызвало энтузиазма у других гостей, чего нельзя сказать о хозяйке дома, которая, как могла, подпевала песням Backstreet Boys.

Виновато взглянув на Эльму, Сайвар немного опустил окно:

– Немного подташнивает. Глотну свежего воздуха.

– Мне остановиться?

– Нет-нет, сейчас пройдёт, – он снова закрыл окно. – Эльма, когда мне в следующий раз придёт в голову сходить на танцы, остановишь меня?

– Постараюсь, но ничего не обещаю.

– Староват я уже для таких развлечений.

– Это факт.

Сайвар нахмурился:

– Могла бы сказать: ну что ты, Сайвар. Ты совсем не старый.

Эльма улыбнулась:

– Тридцать пять – это не так уж и плохо. Время у тебя ещё есть.

– Тридцать шесть, – вздохнул Сайвар. – Половина жизни за плечами.

Эльма усмехнулась:

– Да ладно тебе! Если теперь ты каждый раз будешь заниматься самобичеванием, я и правда приложу все усилия, чтобы отговорить тебя от очередного загула. Ну или, по крайней мере, постараюсь держаться подальше от тебя на следующий день.

В ответ Сайвар лишь снова вздохнул.

Время в пути от Акранеса до находящегося севернее Грауброка составляло примерно час. В дороге Сайвар задремал. Его голова свесилась на плечо и ритмично покачивалась в такт движению машины, пока снова не запрокинулась на подголовник. Эльма убавила музыку и подкрутила регулятор обогревателя – после прогулки по побережью ей всё ещё было зябко. Вспомнив об Александере и о его трогательных словах, она улыбнулась. Вот бы остановить время, чтобы в мальчике подольше сохранились его наивность и искренность! Но время неумолимо. Казалось, ещё вчера она держала Александера на руках в родильном отделении – сморщенное красное существо с белёсым пушком на голове. С тех пор как Эльма перебралась в Акранес чуть более года назад, у неё появилась возможность проводить больше времени со своими племянниками – Александером и Йокюдлем, которому в сентябре исполнилось два года. Поэтому теперь ей казалось, что они растут уже не так быстро, как прежде.

Когда Боргарнес остался позади, вдоль дороги потянулись кочковатые луга с пожухлой травой и виднеющимися отовсюду фермами. По мере приближения к Бифрёсту пастбища уступили место бескрайним лавовым полям. Перед большинством расположенных здесь летних домов были припаркованы автомобили: люди явно стремились насладиться погожими деньками, до того как зима вступит в свои права.

Грауброк – небольшой вулкан, в последний раз извергавшийся тысячу лет назад, – недостаточно высок, чтобы называться горой. Однако большой кратер посередине делал его очень живописным. Кратеров, вообще-то, было три: правда, два других, что располагались по бокам основной вершины конической формы, были меньше центрального и не так бросались в глаза. Серые и ржаво-красные обломки вулканической породы покрывали гладкие скаты дремлющего вулкана, к склонам которого льнула бледно-коричневая трава. Фоном служили широчайшие лавовые поля с покрытыми мхом валунами. Эльма заметила полицейский автомобиль у подножия кратера и свернула в сторону, немного не доезжая до парковки, которая обычно кишмя кишела туристами и автобусами. Она провела машину вперёд по грунтовой дороге и припарковалась возле полицейского автомобиля.

Эльма слегка толкнула локтем Сайвара. Он быстро моргнул несколько раз и зевнул.

– Тебе получше? – спросила Эльма, открывая дверцу.

Сайвар ответил кивком, однако, судя по его виду, это было далеко не так. Выглядел он чуть ли не более разбитым, чем раньше.

У полицейской машины стоял оперативник из Боргарнеса – человек средних лет, встречаться с которым Эльме на её памяти пока не приходилось. Он прибыл на место происшествия раньше их и уже успел пообщаться с теми, кто обнаружил труп, – двумя мальчуганами, которые проводили время в близлежащем летнем доме с родителями одного из них. Они наткнулись на безжизненное тело, играя посреди лавового поля в прятки. Полицейский из Боргарнеса прикрывал глаза ладонью от яркого солнца. Было довольно безветренно, но всё же прохладно, и Эльма потуже затянула шарф. Краем глаза она заметила, как Сайвар пытается поплотнее запахнуть свою тонюсенькую куртку.

– Зрелище не из приятных, – сообщил оперативник, когда они обменялись приветствиями. – Но вам-то в отделе уголовного розыска к такому не привыкать.

Эльма улыбнулась – большинство дел, что попадали на её рабочий стол, были если не о ДТП, то об ограблениях. Те разы, что ей приходилось лицезреть трупы, можно было пересчитать на пальцах одной руки. Поступая на службу в уголовный розыск Вестюрланда⁵, она ожидала размеренных рабочих будней, несмотря на размеры подведомственной территории. Однако не прошло и недели, как был обнаружен труп у старого маяка в Акранесе. Это было убийство, привлёкшее внимание всей страны.

– Работать здесь ещё то удовольствие, – продолжал их коллега. – Пещера глубокая и узкая, поэтому чтобы проникнуть внутрь, нужно согнуться в три погибели. Мальчишки до смерти перепугались – подумали, что наткнулись на чёрного эльфа.

– На чёрного эльфа? – недоуменно подняла брови Эльма.

– Вы поймёте о чём я, когда взглянете на труп.

Карабкаться по шероховатой лаве оказалось делом совсем не лёгким: Эльме потребовалась максимальная сосредоточенность, чтобы не навернуться на иззубренных окаменелых наростах. Она не отрывала глаз от земли, пытаясь обнаружить самую надёжную точку опоры, но всё же пару раз мох просел у неё под ногами, и она чуть не потеряла равновесие. Несколько мгновений она простояла не двигаясь – оглядывала великолепный пейзаж. Они находились на южной стороне кратера, не видимые с окружной дороги и с парковки, где оставляли свои машины туристы.

Полицейский из Боргарнеса отметил место, где обнаружили труп, с помощью сигнального жилета, иначе его было бы проблематично найти вновь, поскольку все каменные глыбы были похожи одна на другую. Даже когда они остановились, Эльма не смогла различить местонахождение трупа. Лишь когда оперативник указал ей рукой, она заметила узкое отверстие, наполовину скрытое мхом. Она даже засомневалась, можно ли называть это пещерой: вероятно, слово «впадина» подошло бы лучше. Отверстие уходило под уклон и выглядело совсем не впечатляюще, но когда Эльма присела перед ним на корточки, она убедилась, что это самая настоящая пещера – гораздо более глубокая и просторная, чем она себе представляла. Вход был узким, а вот пространства внутри хватало, чтобы там мог вытянуться в полный рост взрослый человек, хотя, вероятно, ему и пришлось бы немного пригнуться.

Сайвар воспользовался фонариком их коллеги и направил его в темноту. В луче света стали различимы чёрные своды, и Эльма, протиснувшись внутрь через узкое отверстие, осторожно ступила на неровный пол. Едва она оказалась в пещере, как все внешние звуки растворились, уступив место какому-то приглушённому гудению. Возможно, это её собственное дыхание раздавалось эхом в лавовых стенах. Эльма оглянулась на Сайвара, почувствовав укол страха из-за окружившей ее тесноты. Однако собравшись с духом, она вгляделась вглубь пещеры. Когда свет фонарика выхватил из темноты её недра, у Эльмы перехватило дыхание.

Неудивительно, что мальчики приняли тело за тёмного эльфа. На трупе была тёмная одежда, и лежал он так, что голова была несколько приподнята. Череп был не чёрным, а каким-то серовато-коричневым с отдельными клочьями волос. От лица ничего не осталось – кожи не было, только зияющие пустые глазницы и оскаленные в жуткой улыбке зубы.

Сайвар опустил луч фонарика пониже, и в круге света оказались чёрное пальто, синяя майка и джинсы – потемневшие и превратившиеся чуть ли не в лохмотья от долгого пребывания в сырой пещере. Неожиданно луч света ушёл в сторону. Резко оглянувшись, Эльма различила белое, как мел, лицо Сайвара. Тот развернулся, сделал пару неуверенных шагов и согнулся пополам. В следующее мгновение всё снова погрузилось во тьму, и Эльма услышала, как её коллегу вырвало на осколки лавы.

Два месяца

Они говорили, что это нормально. Мол, это ощущение пройдёт со временем.

– Послеродовая депрессия, – утверждала кудрявая, как овца, акушерка, пока я дни напролёт ревела, лёжа на больничной койке. – Большинство молодых мамочек через это проходят, – добавляла она, сочувственно глядя на меня сквозь свои ужасные очки с хромированными стёклами. Больше всего мне хотелось сорвать их с её лица, швырнуть на пол и растоптать. Этого я, однако, не делала, лишь вытирала слёзы и улыбалась каждый раз, когда в палате появлялся медперсонал. Я делала вид, что всё замечательно и что я несказанно рада ребёнку, который даже не входил в мои планы.

Они все на это повелись – гладили мою дочь по пухлым щёчкам и обнимали меня на прощание. Они не видели, как улыбка сползла с моих губ, стоило мне только повернуться к ним спиной, и как слезы полилисьу меня из глаз, когда я села в такси.

С тех пор как я вернулась домой из больницы, окутавшая моё сознание тьма становится всё чернее, и меня не отпускает страх, что она в конце концов поглотит меня. Никакого восторга или радости я не испытываю – во мне лишь пустота. Я засыпаю, просыпаюсь, и начинается очередной день сурка. А она лежит всё там же – эта тёмноволосая малышка, рождённая в многочасовых муках. Даже её плач превратился в некий фоновый шум, который я едва улавливаю.

В первые недели я боролась с желанием взять и как следует её потрясти, когда она начинала хныкать. Мне хотелось только, чтобы она замолчала и дала мне шанс расслышать мои собственные мысли. В те моменты, когда казалось, что от её завываний у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки, я от греха подальше выходила из комнаты, иначе я бы действительно растрясла её, как тряпичную куклу.

Звучит ужасно, но именно такие чувства меня обуревали. Я злилась. В первую очередь, на неё – за то, что она от меня так много требовала, а во вторую – на весь остальной мир – за то, что ему было плевать на мои переживания. Я даже представляла, как «нечаянно» уроню её на пол или прижму подушку к её лицу – и всё закончится. Этим я бы оказала ей услугу, поскольку мир – безобразное место, полное отвратительных людей. Эти видения и мысли посещали меня по ночам, когда я сутками не смыкала глаз и не могла понять, жива я или уже нет. Я пребывала в некоем пограничном состоянии, ощущая, что влезла в шкуру другого человека, а от меня самой ничего не осталось.

И говоря начистоту – если такое вообще возможно – она казалась мне некрасивой. Банально некрасивой. У неё было недетское лицо: жёсткие черты, крупный нос, а взгляд такой настороженный, как будто в этом ребёнке притаился взрослый человек, отслеживающий каждый мой шаг. Ждущий, когда я совершу оплошность. Она просто не могла быть моей дочерью – той, которую я вынашивала девять месяцев. Во время беременности я успокаивала себя, что как только она появится на свет, все мои мучения окупятся. Однако ощущения того, что они окупились, у меня по-прежнему нет. Как не было, так и нет.