Глава 9
Яна привыкла жить одним днём, ничего не загадывая на завтра. В этом был свой больной романтизм, перемешанный с откровенным извращением над собственным разумом. Но так было проще и даже честно: она не знала, что ждёт её на рассвете. Каждый робкий поцелуй Тима мог оказаться последним, как и звонок или сообщение. Думать об этом было невыносимо, но Яна каждый вечер представляла, что очередным утром Тим не поднимет трубку. Она с маниакальным упорством готовила себя к этому моменту, но знала: к нему невозможно подготовиться. И сколько бы раз она ни прогнала в голове эту сцену, смерть Тима её сломает.
Позавтракав, Яна вымыла посуду, выбросила просроченные лекарства из аптечки и прошлась метёлочкой по книжной полке. Долго встряхивала одеяло, прежде чем застелить постель. Опрыскала тюль из пульверизатора и полила цветы. Потом, глядя, как в лучах солнца кружатся пылинки, долго пылесосила центр комнаты, пока аккумулятор не сел полностью. И лишь тогда остановилась, поставила пылесос на зарядку и бессильно рухнула на диван.
Из объятий скорбной тишины её вырвал звук сообщения.
Сонечка. 11:15. «Ты дома?»
Яна Латина. 11:15. «Да».
Вслед за этим раздался стук в дверь. Яна озадаченно оглянулась, положила телефон на стол и прислушалась. Тихо подошла к входной двери и посмотрела в глазок. На площадке стояла Соня, нервно переступая с ноги на ногу, поглядывая на нижние этажи. Её беспокойство оказалось заразительным, и Яна вздрогнула, быстро отперла замки и молча втащила подругу в квартиру. Заперев дверь, снова прильнула к глазку и некоторое время следила за обстановкой в подъезде, но никто не появился.
Они молча прошли в кухню. Яна налила стакан воды, поставила его перед Соней и, усевшись напротив, шёпотом спросила:
– Что случилось?
Соня схватила стакан слегка трясущейся рукой, сделала глоток и шумно вздохнула. Бледная и растерянная, она была похожа на куклу в театре Карабаса, роскошную, но зашуганную. Её всегда ухоженные волосы были взлохмачены и небрежно собраны в хвост. Ненакрашенное лицо всё ещё сохраняло детские черты. А наивный взгляд глубоких, как озёра, сине-серых глаз завораживал. Она всегда была красивой, но вот такая, естественная и слегка растрёпанная, особенно. И Яна с холодным интересом коллекционера залюбовалась её глазами.
– Мне конец, – так же шёпотом ответила Соня несколько ошарашенно, будто сама своим словам особо не верила.
– О чём ты?
– Ко мне в начале мая мужик какой-то пристал. Сначала встречи были, будто случайные, потом приглашения в рестораны, цветы. И всё так настойчиво, будто у меня выбора нет. Я как-то растерялась да отшила его. Он вроде ничего такой, но старше меня лет на двадцать. И морда такая… ну, знаешь, как… Господи! – Она грохнула локти на стол и подперла голову. Потом спохватилась, оглянулась на входную дверь и полушёпотом продолжила: – Деспотом он мне показался. Весь такой обходительный снаружи, а внутри властный садист. Ну не знаю, как объяснить, – обречённо простонала она. – Я сказала, что меня его ухаживания не интересуют, он ничего не ответил. А утром мне доставили цветы и конфеты. И так каждое утро: то круассаны, то цветы, то ягоды. Задаривает меня, закармливает. А недавно лично припёрся. Я не открыла, притворилась, что меня нет. Глупо, конечно, но он ломиться не стал, постоял под дверью и свалил.
Соня поджала губы, и по щекам её полились слёзы.
– Он следит за мной, – пропищала она, всхлипнув. – Вчера подловил меня на улице и предложение сделал. Я насилу вырвалась из лап его громилы. Он всё утешал, что у нас хорошо всё будет, что любит меня, при этом я стою в тисках охранника. – Она снова всхлипнула, глотнула из стакана и повторилась: – Он следит за мной. Мне страшно, Яна. А в полицию идти не с чем. Да и хрен ли ему будет, у него, наверное, денег немерено, только себе проблемы обеспечу.
Соня зарыдала в голос, накрыв голову руками. Яна смотрела на неё беспомощно, растирая мурашки на коже. О таком она только в криминальных романах читала и оттуда же знала, что выхода нет: им нечего противопоставить богатому ублюдку, который покупает людей, как вещи.
– Сонь, – позвала она, – может, позвонишь ему и поговоришь? Вдруг можно всё уладить? Объясни ему спокойно, что ему будет лучше с другой женщиной. Не выставляй себя жертвой, сделай так, чтобы он сам захотел отвалить от тебя.
– Как?! – зло воскликнула Соня. – Как, чёрт возьми, я должна это сделать? Он захотел – он купил! А если стану учить его, что ему надо, а что нет, только по роже получу, а очнусь уже запертая в его квартире!
Яна хотела бы сказать, что подруга преувеличивает, но не была в том уверена. Вполне возможно, Соня не перегибает, а рисует реальные перспективы. Была мысль предложить совместный разговор, но Яна откровенно боялась впутываться в эту историю. И, глядя на тёмную макушку Сони, с трусливой толикой бессильной злобы думала, как не вовремя подруга умудрилась вляпаться в дерьмо. Вслед за Тимом.
И Яна вдруг подумала, что ненавидит их обоих за то, что заставляют её жить чужими несчастьями. Ей были не нужны негативные эмоции, которыми её накачивали каждый день, но во имя собственной совести она не могла на всё наплевать. Да и не была она сукой, просто устала и хотела спокойствия.
– Скажи, что не любишь его.
– Говорила.
– Скажи… Скажи, что в полицию пойдёшь.
Соня отчаянно замотала головой и испуганно шепнула:
– Он меня грохнет.
– Ну, Соня, – сочувственно сказала Яна и участливо погладила её по руке. – Придётся согласиться?
Соня нервно отобрала руку, гневно посмотрела на подругу, но смолчала. Резко подскочив, хотела уйти, но медленно опустилась на стул и несмело посмотрела на дверь. Кусая губы, она о чём-то соображала, выпила воду и, подойдя к окну, осторожно выглянула на улицу: чёрный «Мерседес», преследовавший её всю дорогу, стоял у подъезда.
– Господи, в чём я виновата? – воскликнула Соня и заплакала.
Яна не сдержалась и горько расплакалась вслед за ней, дав волю эмоциям, накопившимся в её измотанном сознании. Она крепко обняла подругу за торс и щекой прижалась к её животу, стиснув зубы, чтобы не выть.
Они успокоились внезапно. Яна продолжала всхлипывать, Соня – вздрагивать. Но слёз не было. На место ужаса и отчаяния пришло безразличие. Какого чёрта дёргаться, если ни на что не можешь повлиять? Остаётся только плыть по течению, изредка корректируя неизведанный путь. Может, оно и к лучшему? Вдруг Соня ошибается, и мужик ей попался хороший? Ну не вышла у него рожа, чего сразу садист? А то, что охранник её удерживал, так это просто Ромео недоделанный объясняться не умеет. Слова не мог правильные подобрать и боялся, что она убежит, прежде чем его светлая мысль посетит. Вдруг он просто идиот и никакой не деспот?
Яна с горечью осознала, что снова отрицает очевидную проблему, ищет выход там, где его нет. Пытается смягчить уже полученный удар, хоть знает: бесполезно.
– Нужны деньги, – ошарашенно сказала она.
– От него не откупимся.
– Отправим тебя анонимно в Польшу. Поживёшь у моих родителей.
Соня не ответила: не согласилась, не отказалась. Громко высморкалась в бумажную салфетку, поцеловала Яну в макушку и, грустно улыбнувшись, попрощалась. Ещё раз выглянув в окно, отчаянно скривилась и, надев кеды, ушла.
Яна проследила, как Соня села в свою машину, рывком сорвалась с места и уехала. Вслед за ней двинулся чёрный «Мерседес».
Целый день Яна беспокойно шаталась по квартире, ждала новостей от Сони, но звонить, писать первой не решалась. Она раздумывала, как бы помочь ей улететь в Польшу без регистрации, чтоб этот богатый урод не смог её отыскать. Нужен частный самолёт, но миллионеров в её окружении не было. А гарантий, что тот, кого они подговорят, не выложит правду за бо́льший гонорар, не было.
Яна Латина. 19:42. «Привет. Всё в порядке?»
Яна несколько минут напряжённо всматривалась в своё сообщение, но Соня его не прочитала. Беспокойство нарастало, справляться с ним становилось всё сложнее. Яна положила телефон на стол, прошла в кухню и порылась в аптечке: просроченное успокоительное она выбросила сегодняшним утром.
– Вот дерьмо, – выругалась она и подскочила, услышав писк телефона.
Яна бросилась в комнату, схватила телефон и, к ужасу своему, вспомнила о Тиме.
Тимур Алеев. 19:48. «Привет, птичка. Придётся задержаться тут до утра. Прости, что сегодня не встретимся. Я завтра напишу, как выпишут».
Яна Латина. 19:48. «Хорошо».
Она хотела дописать «поправляйся», но вовремя опомнилась и удалила глумливую фразу.
Взвинченная и опустошённая, с чувством абсолютного бессилья, Яна вышла на вечернюю прогулку и поёжилась от прохладного ветра. Стоило надеть жилетку, но возвращаться она не стала, двинулась по сумрачному двору, глядя то под ноги, то в пасмурное небо. Ей было так паршиво, что навязчивая психологическая боль становилась физической, ломала суставы и ныла под рёбрами. Хотелось скулить и плакать, свернуться клубком и замереть, чтобы никто не трогал. Но она, подчинённая токсичному чувству ответственности, не могла всё бросить и спрятаться. Боялась, что с Соней случится беда. Боялась, что Тим обидится и не простит её – не успеет. И страх перед собственной совестью вынуждал её быть обязанной.
Безоблачная полоса над самым горизонтом дотлевала. Нежно-розовые рваные края облаков бледнели, растворялись в сумерках. Серо-синий город расцветал россыпью огней, тянущихся вдоль противоположного берега. Яна сидела у водохранилища, отрешённо бросала уткам хлеб и смотрела на запад, где утонуло залитое кровью солнце.
Пришло сообщение. Яна положила батон рядом, вытащила телефон из кармана джинсов и взглянула на экран.
Сонечка. 21:20. «Всё хорошо».
Яна Латина. 21:20. «Точно? Та тачка за тобой уехала».
Сонечка. 21:20. «Точно».
Яна Латина. 21:21. «Я позвоню?»
Сонечка. 21:22. «Не надо. Всё хорошо. Я согласилась выйти за него. Проблем не будет».
Яна судорожно вздохнула, сердце за секунды набрало обороты, волна жара прошлась по телу. Непослушные пальцы нашли номер Сони и нажали вызов. Но Соня звонок отклонила, а вслед прислала сообщение: «Пожалуйста, не звони. Всё хорошо».
Яна понимала, что ничего хорошего, раз Соня не поднимает трубку, но бросила попытки дозвониться, опасаясь, что своей настырностью ухудшит положение. В груди снова зажгло, горло сжало, и слёзы против воли покатились по щекам.
19.05.2018
Если появилась одна неприятность – жди беды. Сколько ещё дерьма должно свалиться на мою голову? Сначала Тим, теперь Соня. Что вообще происходит? Я будто страшно нагрешила в прошлой жизни, и злой рок наконец нашёл мою грёбаную душу, чтобы выставить долг за просроченный платёж. Да и самое паршивое, что я себя жалею, ведь я вроде ни при чём, просто рядом стояла. Если бы когда-то давно я с этими людьми не познакомилась, то жила бы сейчас, горя не зная. Но приходится убиваться по обоим, потому что им плохо. И мне тоже плохо. Господи, как эгоистично, но я больше так не могу! Как долго это будет продолжаться? Что ещё должно произойти, чтобы карма от меня отстала? Господи, Тим… Прости меня, милый, я не должна так думать. У нас так мало времени… И так много страданий…
Яна отвлеклась на сообщение и сдавленно улыбнулась.
Тимур Алеев. 22:36. «Доброй ночи, моя птичка. Приходи ко мне во сне, я покажу свой сад. Ты поймёшь, как здесь красиво и спокойно. И сможешь меня отпустить».
Яна недовольно скривила губы: он нарушил собственное правило. Отложила телефон и продолжила запись:
Я ненавижу себя! Ненавижу! Умирает Тим, а я себя жалею. Конечно! Ему-то уже будет всё равно, а мне жить с дырой в сердце! Это меня надо пожалеть! А мы каждый день делаем вид, что всё прекрасно. Считаем звёзды, цветы собираем, бабочек ловим. Он говорит о кино и литературе, а мне выть хочется! Каждое утро, набирая ему, я боюсь, что он не ответит. Руки дрожат, сердце колотится. Но боюсь я не смерти. Я боюсь, что он уйдёт, а я останусь. И всё это останется со мной. Нечестно!
Глава 10
Наконец жара ушла. Город купался в мягких лучах солнца, которое больше не пыталось выжечь всё вокруг. По бледно-голубому небу резвой отарой бежали кучевые облака. И оживший ветер весело шелестел кронами высоких тополей.
Погода стояла прекрасная. В такие дни особенно хочется вырваться из города, выехать на пикник куда-нибудь на речной берег или лесную поляну, окунуться в мир живых звуков, захлебнуться в аромате цветов. Утонуть в траве и беспечно смотреть в небо, на плывущие мимо, словно волшебные корабли, облака. Смотреть и не думать ни о чём, полностью растворившись в птичьих голосах. Впустить в себя дыхание природы и насладиться долгожданным спокойствием.
Яна равнодушно рассматривала двор, сидя на подоконнике у распахнутого настежь окна, и безропотно ждала сообщение от Тима. Когда она позвонила утром, он сказал, что напишет ей позже, но затягивал с ответом: было четверть первого. Через распахнутое окно лились солнечные лучи вперемешку с ветром. В тишине раздавалась звонкая трель птицы. Черёмуха, растущая под соседними окнами, медленно качалась из стороны в сторону, будто пыталась дотянуться до её карниза. И витающая в воздухе волнительная нежность казалась злой насмешкой.
Яна всё сильнее ощущала давящее принуждение. Она больше не жалела Тима – только себя – и терзалась крепнущим внутри состоянием жертвы. Эгоизм вырвался из-под контроля, затягивая её в трясину, и Яна, чувствуя себя слабой и беспомощной, ненавидела Тима, который ненароком толкнул её в это болото. И всё-таки, слыша его голос, наполнялась любовью; читая сообщения, таяла от нежности. Она ждала их встреч и мечтала на них не приходить. Любила его и ненавидела в равной степени. И знала, что, когда его не станет, пожалеет об этих мыслях, но не могла бороться с обидой, которая с каждым днём становилась сильнее понимания и сочувствия.
Тим позвонил в начале третьего и предложил посетить океанариум, сказал, что уже достал два билета. Он не оставил выбора, хоть намекнул, что билеты можно сдать. Яна спорить не стала, согласилась на океанариум и, надев хлопковые сиреневые бриджи и белую блузку без рукавов, поехала в центр: сначала на метро, потом на душном троллейбусе.
Сойдя на «Самолётной», она огляделась в поисках друга: Тим обещал встретить её на остановке. Но среди людей, толпящихся в ожидании транспорта, были только незнакомые лица. Никто не обращал на неё внимания, всех поглотили мысли, личные переживания и виртуальные пространства гаджетов. И в мозгу зародилась глупое сомнение: вдруг он её не узнал? – и Яна сняла солнцезащитные очки, сощурившись от яркого света. Повертев головой, раздражённо вздохнула, водрузила очки на нос и, усевшись на высокий бордюр, достала из кармана бриджей телефон.
Несколько мгновений Яна смотрела на экран, раздумывая, как поступить. Звонить ей не хотелось, но звук сообщения мог запросто утонуть в шуме города.
– При-ивет, – нараспев протянул Тим, усевшись рядом.
Он поставил локти на колени, подпёр подбородок обеими руками и широко улыбнулся. Яна растерянно оглядывала его и не находила фальши в его глазах: он был по-настоящему рад. Возможно, это правильно – открываться новому дню, который может оказаться последним, быть благодарным за то, что очередным утром открыл глаза и сделал вдох, но в душе Яны поднималась волна протеста. Как можно радоваться, когда смерть уже переступила порог? Как можно испытывать что-либо, кроме страха и отчаяния, когда никто не даст гарантий, что, закрыв глаза, ты снова их откроешь? И пусть Тим говорил, что больше не боится, Яна не верила ему. Она не понимала, как можно не бояться, ведь смерть – это конец. И ей даже в голову не приходило, что гораздо приятнее провести последние мгновения с любимым человеком, получая максимум позитивных эмоций, нежели запереться в тёмной комнате и содрогаться от бесконечных слёз. Ей претила такая мысль – она бы рыдала. И она рыдала. И вдруг с ужасом подумала, что счастлива оказаться на своём месте. Не на месте Тима.
Яна отвела взгляд и потёрла вспыхнувшую от стыда щёку.
– Привет, – ответила глухо.
– Идём?
– Идём.
Шоу дельфинов и морских котиков длилось почти час под плеск воды и восторженные возгласы зрителей. Каждый трюк оканчивался оглушительными аплодисментами, так что к концу представления у Яны противно заныла голова. Ко всему примешивалась жалость к морским обитателям, которых мало того что держат в неволе, так ещё вынуждают прыгать на потеху публике. И, заряженная насквозь негативными эмоциями, Яна с облегчением вышла из зала, отклонив предложение пройти по галерее. Ей хотелось скорее наружу, и она одной из первых вышла на улицу и глубоко вдохнула пыльный воздух, невольно вздрогнув от смены температуры, когда оказалась в объятиях солнца.
– Тебе не понравилось? – с лёгкой досадой спросил Тим.
– Нормально, – отозвалась она и натянуто улыбнулась.
Он скривил губы и понятливо кивнул. Он был растерян и не совсем понимал, что сделал не так. Яна любила дельфинов, восхищалась ими, и Тим думал: ей понравится шоу. Он вовсе не хотел её расстраивать. Но, по-видимому, она потому никогда и не посещала океанариум, что была против неволи.
Тим задумчиво огляделся и вежливо уточнил:
– А куда хочешь пойти ты?
– Это разве важно? – удивилась Яна. – Это… Это твоё время.
– И твоё тоже. Если тебе что-то не нравится, ты можешь просто сказать об этом.
– Я думала, мы исполняем твои мечты и желания. Я со своими… со своими я разберусь позже.
Тим долго смотрел на неё растерянно, будто она страшно его оскорбила, отвёл взгляд и, постояв, отошёл в сторону, сел на край каменной клумбы. Яна, нервно кусая глянцевые губы, порывалась подойти, но не знала, что сказать. Не знала, что чувствует. Правда всегда была горькой, теперь – особенно. И всё-таки она не сдержалась. Не хотела обидеть, лишь констатировала факт, но получилось грубо – хуже незаслуженной пощёчины.
– Я так больше не могу! – проорала Яна.
Она быстро подошла и встала перед Тимом, бессильно сжимая и разжимая кулаки. Он поднял на неё непонимающий взгляд и не решился ответить, только грустно усмехнулся, жестом позволяя ей высказаться.
– Я ненавижу тебя, ненавижу! – истерично сказала она, рухнула ему на колени и, крепко обняв за шею, зашептала: – Люблю тебя. Люблю.
Тим молчал, в ответ не обнял. Яна прижималась к нему всем телом, содрогалась от слёз и не отпускала. В это мгновение ей было крайне важно чувствовать его тепло, запах, всё такой же хвойный, но едва уловимый; его шумное дыхание и хрупкую жизнь, что беспокойным пульсом билась под кожей.
Наконец, не получив ответной реакции, Яна медленно расцепила руки, пересела на клумбу и судорожно вздохнула.
– Прости, – шепнула она. – Я нарушила твоё правило.
Тим судорожно вздохнул и сдавленно всхлипнул. Яна испуганно вскинула голову: закрыв лицо, он плакал. Но его слёзы не вызвали в ней взаимной эмоции, только безграничный ужас, холодом расползшийся внизу живота. По рукам побежали мурашки, и она вздрогнула, ощутив абсолютную безысходность. Дальше – мрак.
Сжав между колен дрожащие холодные руки, Яна терпеливо ждала, когда Тим успокоится. Она не касалась его, не утешала – боялась сделать хуже. Да и что она могла дать, кроме бестолковых сожалений? А жалости он не хотел, иначе бы всеми силами привлекал к себе внимание. Но он, напротив, никому ничего не сказал и велел соблюдать идиотские правила, делая вид, что всё хорошо. Но хорошо не было, и они оба это знали. Знали с той самой минуты, как услышали диагноз. И Яна не могла ничего изменить, а потому молча сидела рядышком, наблюдала и соображала, что делать теперь, как их отношения сложатся дальше и захочет ли он хотя бы отвечать на её сообщения.
Тим неожиданно рассмеялся, вытер футболкой лицо, забрал у Яны очки и надел их на себя. Вытащил из кармана прозрачный флакон и закинул в рот три белые таблетки. Запрокинув голову, проглотил их и так и замер, глядя в небо.
– Может, по бургеру? – предложила Яна.
– Можно.
Робко касаясь пальцами, они отказывались сцеплять руки, будто затаили друг на друга обиду. Они не разговаривали, смотрели по сторонам, избегая зрительного контакта, и их попытка убежать от себя и реальности казалась поистине абсурдной: бежать было некуда и незачем. И если Яна ещё могла попытать счастье, то Тим явно проиграл свою гонку.
Они пешком дошли до ближайшего «Макдака», купили по бургеру и зелёному чаю, уселись за летним столиком. Перекусив, уставились друг на друга. Яна чувствовала себя неуютно, хоть знала: сделает хуже, если извинится, – и не могла скрыть выпущенную наружу жалость. Она забрала у Тима очки – его лицо не выражало ничего, – с наивностью ребёнка надела их на себя и замерла, прислушиваясь к чувствам: она надеялась, что, спрятав эмоции от других, сумеет спрятаться от них сама.
Тим выбросил мусор, отнёс подносы и, вернувшись, задумчиво огляделся. Аккуратно, словно боялся разбить, сложил руки на столе и серьёзно сказал:
– Давай будем квиты: я тоже нарушу правило.
Он замолчал, и Яна, догадавшись, чего он ждёт, несмело кивнула. Она не была уверена, стоит ли открывать ящик Пандоры. Одно дело заглянуть в него по дурости, другое – распахнуть нарочно. Но не смела отказывать: как и она, он имел право высказаться.
– Ты не боишься заразиться? – спросил он приглушённо на полном серьёзе, и глаза его затопило агрессивное любопытство.
Яна изумилась вопросу и растерянно развела руками.
– Вирус не заразен, – сказала наконец.
– Никто ни хрена не знает об этом вирусе! – вспылил Тим. – Нет никакой гарантии, что, проведя со мной две недели, ты не заразишься. Потом по новой все пять стадий, только в отношении себя. Адская боль, которую не снимут даже таблетки, безнадёга и депрессия. И почти явственное ощущение приближения смерти. – Он усмехнулся и зловеще добавил: – И каждый вечер ложиться спать с пониманием, что утром можешь не проснуться.
Яна затравленно молчала, чувствуя на языке горечь слёз и невысказанных признаний. Горло сдавил ком жалости, и дышать стало невозможно, отчего участилось и без того бешеное сердцебиение. Она впервые по-настоящему поняла, что творится у Тима в голове, но от этого легче не стало – только хуже. Теперь, представляя его боль и страх, она будет страдать сильнее.
Тим смотрел на неё с лёгким интересом, с безразличием к собственному положению. Он либо играл, либо подействовали те таблетки, ведь совсем недавно он плакал – ему не было плевать.
Яна сморгнула слёзы и покачала головой.
– Не боюсь, – соврала она.
Тим ласково улыбнулся, отвёл взгляд и сказал приглушённо:
– Спасибо.
20.05.2018
Почувствуй себя эфиром,
составь свой маршрут побега.
Пусть будет твой путь бесконечным,
рекурсией в дьявольском танце.
Сияй благородным сапфиром.
Будь Альфой и будь Омегой.
Будь вдохом судьбы скоротечной
и светом конечных станций.