Ваше Сиятельство 5

Глава 1

Любовь небесная

В этот раз свечение было почти красным. Цвет его часто указывает на эмоциональное состояние бога или богини. В этом я убеждался в прошлых жизнях и в жизни этой, на примере Геры. И если бы сейчас я не был абсолютно уверен в появлении Артемиды, то мог бы подумать, что передо мной вот-вот явится разгневанная супруга Громовержца.

Когда свечение разгорелось ярче, оттенок его сместился к бледно-оранжевому, а потом оно и вовсе стало перламутровым. Обычно таким оно бывает при появлении Небесной Охотницы. Свет уплотнился, принимая форму миндального зерна. В нем проступил силуэт богини, и в следующий миг Артемида предстала в земном теле. Ее серебряные глаза сердито смотрели на меня.

– Радуйся, Прекраснейшая из прекрасных! – приветствовал я богиню по древнему обычаю, принятому на Олимпе и перенятому эллинами. Правда на их языке это приветствие звучало как «Хайре!».

– Нет причин к радости, – ответила дочь Лето, и я понял, что она в скверном настроении. Настолько скверном, каком я не знал ее никогда, даже тысячи лет назад.

Мысль подойти и обнять ее тут же отлетела сама собой.

– Полагаю, причина твоего недовольства – я? – в этот миг мне показалось, что мы здесь не одни.

Очень смутно я чувствовал присутствие еще кого-то из богов, возможно даже ни одного. Подобное ощущение я испытывал в ритуальном зале, когда вопреки стараниям Геры уничтожил поклонников Морены и «Стальных Волков». Да, да тональность этого ощущения и сейчас была очень похожа. Когда бог не проявлен, то даже самому высокому магу не всегда удается его почувствовать, тем более определить, кто именно из богов поблизости. Но сейчас я был уверен, что где-то рядом Величайшая. Возможно, она присутствовала здесь раньше, а я, занятый миссис Барнс, даже не подозревал о ее опасном соседстве. И теперь мне было как-то не слишком ясно: если сюда явилась Артемида для неприятного разговора, то каким образом здесь же прячется враждебная ей Гера? Ведь Небесная Охотница должна распознать ее раньше меня.

– Ты меня унизил, Астерий, – свечение вокруг Артемиды снова приобрело оранжевый оттенок.

– Дорогая, что случилось? Давай поговорим спокойно. Пожалуйста, уйми свой гнев, – я шагнул к ней.

– Не смей ко мне приближаться! – она выставила вперед ладонь. – И спокойно теперь не получится.

– Может ты объяснишь причину своего недовольства? – я сделал еще пару шагов и остановился.

– Ты и сам все прекрасно знаешь. Я думала, что значу для тебя больше, чем… – она замялась не в силах подобрать слова или не желая произносить их. – Я думала о тебе… А ты после нашего расставания даже не вспоминал о моем существовании. Свое истинное отношение ко мне ты проявил сейчас вот здесь, – она кивнула на диван. – Видимо, еще проявишь завтра при встрече со своей возлюбленной актрисой. Какое у тебя широкое сердце, Астерий! Любой бог позавидует! Оно вмещает всех едва приглянувшихся женщин, но в нем нет меня! Помню, как ты называл меня своей возлюбленной богиней и целовал. И знаешь, когда ты это говорил, я старалась не слышать слово «богиня», – так мне твоя речь казалась теплее, сближала бы нас. Какова же цена тех твоих слов?!

– Цена их не стала ниже. Я могу сто раз повторить, что люблю тебя и это будет от чистого сердца. Ты была и есть моя единственная возлюбленная богиня. На Небесах для меня больше нет никого. Ты знаешь, что я ради тебя я отверг Геру, я ни разу не взывал ни к Афине, ни к Афродите, хотя обе они всегда были благосклонны ко мне и между нами прежде водилась дружба. Среди богов для меня имеешь значение только ты, и я честен с тобой Арти. А то, что было здесь, это не имеет к любви никакого отношения. Ты это так же хорошо знаешь. Если я сейчас за ужином выпил несколько глотков кипрского вина, то это не значит, что это вино я люблю больше тебя. Разве не ты мне говорила, что боги не ревнуют к смертным? Какова тогда цена твоих слов? – наверное я зря повернул сейчас вопрос так – ее нельзя было упрекать. Мне и в голову не могло прийти, что Артемида будет страдать. И, собственно, из-за чего? Не из-за моей любви к Ольге, не из-за отношений с Ленской – Охотница это приняла. А из-за какого-то грубого, животного секса с англичанкой, которая уж точно не занимает ни одной частицы моего сердца. Что произошло с моей возлюбленной богиней? С чего она вдруг начала смешивать мои земные похождения с небесными отношениями?

– Да, боги не должны… – она отвернулась, потом резко повернулась ко мне. – Но всему есть предел. Ты меня жестоко обидел, Астерий. Никогда и никто из смертных не обижал меня так!

– Ты говорила сейчас с Герой? – именно такая догадка поразила меня, хотя еще недавно подобный разговор между Охотницей и Величайшей мне казался невозможным.

– Я говорила с братом! Какое это имеет значение? – в эту минуту, если бы не свечение вокруг нее, то богиня была бы похожа на обычную земную женщину. Вернее, необычную: очень красивую и очень рассерженную.

– Твой брат под влиянием Геры – ты это должна понимать лучше меня. Все, что он говорит, выгодно супруге Перуна и направлено против Лето, тебя и меня. Что с тобой случилось, дорогая моя? Что они тебе про меня наговорили? – я почувствовал энергетические волнения на тонком плане. Слишком сильные, чтобы они могли исходить лишь от одного бога.

– Без посторонних слов я сама уже все поняла: ты вспоминаешь обо мне, лишь когда я тебе нужна. Мне хочется пронзить тебя стрелой, Астерий! Хочется, чтобы десять стрел пробили тебя насквозь! Хочется, чтобы ты тоже почувствовал хоть что-то кроме своих неуемных желаний! – ее серебряные глаза стали влажными.

– Дорогая моя, я представить не мог, что Гера может повлиять даже на тебя. Иди ко мне, – я протянул к ней руки. – Ведь ты всегда отделяла земное от небесного. Зачем же сейчас ты все смешиваешь воедино?

– Не приближайся ко мне! – Охотница выставила руки перед собой. – Теперь даже не думай, что ко мне можно прикоснуться!

– Мне очень бы не хотелось, чтобы наши отношения испортились. Но если ты решишь так, то я буду вынужден принять. А что касается памяти… – я не хотел обмениваться упреками, но если она начала, то и я не буду держать переживания в себе: – С тех пор, как ты попросила меня прийти в этот мир, чтобы я играл в игру, выгодную тебе и Лето, я вспоминал о тебе каждый день. Вспоминал много раз в день. Взывал как к богине, но ты далеко не всегда отвечала мне. Нет, даже не так, ты отвечала очень редко. Да, конечно, ты высокая богиня и не обязана отзываться на каждое обращение смертного, даже если этот смертный – Астерий. Неважно, что здесь он по твоей просьбе. И неважно, что он старается для тебя и искреннее тебя любит. Указывая на этот диван, ты хотела упрекнуть меня в нечестности или предательстве? Но я обещал лишь одно… Обещал, что в этом мире у меня не будет сердечных отношений ни с одной богиней, кроме тебя. И тебя это обещание устроило. Ты мудрая богиня и понимаешь, вернее, понимала, что я не могу прожить жизнь земную, отвергнув все земное и думая лишь о тебе. Ты знаешь, что я не поддался чарам Геры. Я чист перед тобой. Чист, честен и полностью открыт. В то время как ты держишь в тайне от меня нечто важное, не первый раз намекая на это. Ты многое недоговариваешь или даже играешь мной. Конечно, в твоих глазах я – смертный, а ты – великая богиня. Пусть будет так. Я пойду своей дорогой, а ты – своей. Радости тебе, Охотница!

– Астерий! Не смей со мной так говорить! – вспыхнула она. – Ты забываешь, кто я!

– Разве? Я это как раз ясно обозначил. Я подчеркнул разницу между нами: ты великая богиня с Олимпа, а я всего лишь человек, скиталец в бесчисленных мирах. Наслаждайся этой разницей вечно, я же как-нибудь обойдусь земным. С этой минуты мне игры богов интересны лишь в том случае, если они нравятся лично мне, – эти слова было тяжело произносить, но в них имелось правды куда больше, чем в ее неожиданных упреках.

Я повернулся и хотел уйти, не дожидаясь ответа Артемиды, но остановился: яркое свечение зачалось у противоположной стороны зала. Свет уплотнился, образуя сразу два подобия огромный миндальных зерен от свода подвала до пола. И в одном, и в другом проступили очертания богов. Я активировал в левую руку «Лепестки Виолы», в правую «Ликосу» – эта «паучья» магия неплохо проявила себя при знакомстве с Арханой и в ритуальном зале, да и Гера ее наверняка запомнила.

Через несколько секунд я увидел Аполлона и Геру. Какой-же интересный поворот! Оставалось понять, на чьей стороне сейчас Артемида и что будет дальше. Неужели кто-то из бессмертных решится атаковать меня в собственном доме? И очень бы не хотелось, чтобы сейчас сюда пришла мама или кто-нибудь из охранников и наших гостей.

– Ты сама все видела, – Гера язвительно рассмеялась, поглядывая на Артемиду. – И этому лживому мерзавцу ты покровительствовала? Ты поверила его коварным речам, думала он в самом деле любит тебя? Наивная девочка! А еще в наивности обвиняешь своего брата!

– Мне очень обидно за тебя, сестра. Особенно после того, как Лето примирила нас, ты снова отвернулась от меня. И виной всему он! – Аполлон вытянул в мою сторону палец. – Ты будешь наказан, Астерий! За мою сестру! За ложь богине! За все зло, которое ты нам причинил!

– Вот как? А Лето знает об этом? Твоя мать, Труднорожденный, в курсе, что ты в союзе с Герой? Что ты как скоморох пляшешь под дудку ее и делаешь все, чтобы не сбылось римское пророчество? Ты сам хоть понимаешь, что Гера тебя хитро вынуждает играть против собственной матери? – я перенес часть внимания на второй план, создавая сферу восприятия – уж слишком свежа память, как Перун накрыл меня молнией сзади. В любой миг я был готов развернуть магический щит. Глаза Феба вспыхнули красновато-яростным светом. Еще бы! Так неприятны ему мои слова – слова истины!

– Ты забываешься, жалкий Астерий! Ты хоть представляешь, что ты сейчас сделал?! Ты оскорбил великого бога! – вспыхнула Гера, ее глаза тоже стали пронзительными и засветились.

– В самом деле? Я лишь сказал правду. И ты, старая шлюха, знаешь, что это правда! Ты дважды пыталась обольстить меня, но я остался верен Артемиде. Отчаявшись, ты перекинулась на ее брата. Увы, ты сумела внести в их семью раскол. А сегодня ты все устроила так, чтобы рассорить меня с богиней, которую я люблю, – говоря это, я подумал, что мое страстное желание сделать с сестрой Майкла то, что я сделал, было не только моим. Кто как не Гера умеет влиять на умы и желания людей. Она делает это тонко, подбрасывает мысли, которые кажутся собственными; распаляет желания; толкает на выгодные ей поступки. Я мог бы распознать ее влияние, если бы был чуть больше внимателен к себе самому во время сегодняшнего ужина. Не берусь утверждать, что мой неожиданный порыв отыграться на Элизабет за ее мысли о моей матери, а также за ее брата, не были полностью моими. И если честно, то заняться сексом с женщиной – это крайне глупый способ сведения счетов. Сейчас я склонялся к тому, что влияние Геры не обошло меня. Иначе как объяснить, что все оказалось так согласовано: и мои шалости с Элизабет, и появление оскорбленной Артемиды, и самой Геры с Фебом? Я вовсе не собираюсь снимать с себя ответственность за тот порыв с чеширской баронессой, мол, не виноват я – черт попутал. Нет. Я поступил так, как хотел, как счел нужным. И во всем множестве миров нет для меня судей, кроме меня самого. – Тебе, дрянь, это удалось! Радуйся! – продолжил я, не сводя глаз с Геры. – И любые оскорбления в твой адрес, вовсе не выглядят оскорблениями, для тех, кто знает какие подлые игры ты ведешь! Перун вышвырнет тебя из Дворца Славы! Римское пророчество сбудется, и ты заплатишь за все!

– Дурак! За твои слова, за оскорбление богов Перун уничтожит тебя. Теперь за тебя уже никто не заступится и не спасет твою жалкую жизнь! – Гера дрожала от гнева, но не решалась атаковать меня, зная мою силу.

– Громовержец велел его не трогать, – напомнила Артемида, сейчас она казалась растерянной и напуганной.

– Он снимет с него неприкосновенность за оскорбление богов! – Феб сжал кулаки. – И ты сестрица свидетель! Попробуй только не подтвердить!

– А теперь послушай меня, неудавшийся врачеватель, – я не счел нужным быть почтительным ним и с насмешкой продолжил: – Я знаю, из-за долгих родов Лето ты не вышел умом, может тебе мои слова добавят что-то полезное в голову. Даже если здесь соберутся все олимпийские боги, вы не сможете сделать мне по большому счету ничего.

– От тебя не останется даже пепла, – вскричал Аполлон, и его голос наверняка услышали на первом этаже нашего дома.

– А тебе не хватает ума понять, что при любом раскладе от меня останется сам Астерий? Допустим, графа Елецкого вашими стараниями не станет, но что мне мешает воплотиться в этом же мире в другое тело? Никакая сила во вселенной мне не помешает воплощаться столько раз, сколько я того пожелаю. Или не воплощаться, но быть здесь в виде могучего духа, который превратит вашу жизнь в сплошное бедствие. Вы же понимаете, Астерий без физического тела практически неуязвим. Как ты думаешь, Труднорожденный, что я сделаю с тобой, если граф Елецкий погибнет? Ты испытал уже мою силу, когда она еще не стала совершенной. В ритуальном зале поклонников Морены я тебя, олимпийского бога, швырял как щенка, – говоря это, я несколько преувеличил: на самом деле мне это далось с большим трудом, но в этом теле я еще не развернул всю свою силу. – Я сильнее любого из вас! – продолжил я, сделав шаг к Аполлону. – Я могу тихим и вполне мирным, но до тех пор, пока кто-то не пытается делать мне больно и заставлять жить по своим правилам. В первую очередь это уясни ты, – я бросил взгляд на Геру. – Самое лучшее для тебя, если я останусь графом Елецким и забуду о тебе. А теперь исчезни из моего дома и прихвати своего щенка.

От последних моих слов Феб заорал так, что задрожали стены. Мышцы его шеи, груди и плеч вздулись, проступили на них вены. Он сложил две ладони: послал в меня «Пламя Эсхила».

Я был готов – магический щит развернулся с громким хлопком, принимая удар его ревущей точно зверь плазмы. Темно-багровый поток отразился от моего щита и ударил в свод, оплавляя камни перекрытия. А в подвале стало невыносимо жарко. Сзади послышались крики.

Я знал, что за мой спиной возле открытой двери стояла мама и Майкл с Элизабет, возможно кто-то из охранников. Они не решились войти в зал и столпились на лестнице. Заслоняя их, пришлось расширить «Лепестки Виолы» – за последние дни моя защитная магия набрала должную мощь. В правую руку вместо «Ликозы» я активировал «Гнев Небес», после знакомства с которым у Аполлона наверняка остались самые неприятные воспоминания.

– Остановитесь! – вскинув руку, вскричала Артемида, ее взгляд метался между мной и Фебом.

Она уже была готова бросится ко мне, когда плазменный поток с рук Аполлона иссяк, а с моей руки мгновенно сорвались яркие нити электрического разряда. Бил я беспощадно, зная, что олимпийскому богу лишним не будет. Феб не устоял, его швырнуло на пол, и он, сияя от электрических змеек, опутавших его тело, сжался, забился в конвульсиях. Знаю, не раз испытал «Гнев Небес» на себе: это очень больно, когда электрические потоки пронзают каждый нерв, добираются до спинного мозга, а мышцы они скручивают так, что кажется, те разорвут от напряжения кожу.

Гера отскочила к стене, быстро формируя защитный слой.

– Не надо было меня трогать! – выкрикнул я, и едва Феб шевельнулся, чтобы встать, с моей правой руки его настиг жестокий удар кинетики. Аполлон отлетел к стене, ломая спинку дивана, переворачивая стол. Второй удар пришелся чуть выше олимпийца, зацепил лишь его плечо и выбил из простенка кирпичи.

– Астерий! Остановись! Немедленно остановись! – вскричала Артемида.

Я прикрылся «Лепестками Виолы» и бросил Аполлону:

– Вон отсюда! Разорву на куски! – именно эти слова напомнили мне о забытой магии «Витру Борем». В свете новых событий ее нужно обязательно добавить в арсенал сегодня же перед сном.

– Ты за это заплатишь, граф Елецкий! – Гера, прикрывая своим щитом Аполлоны, попыталась рассмеяться, но вместо смеха вышло хриплое ворчание, похожее за карканье вороны.

– Вон отсюда! – повторил я. – Не заставляй меня делать больно и тебе тоже!

Я убрал щит чуть раньше, чем Гера и Феб исчезли. Они вместе растворились во вспышках красного как кровь света. Артемида молча стояла с минуту, наверное, ожидая моих слов. Недожалась – медленно растаяла в полумраке, бросив на меня взгляд, полный сожаления и боли. То же самое что в ее глазах, было у меня на душе: сожаление и боль. Много сожаления и боли. За то, что случилось между нами, за то что она поддалась хитростям Геры. Я не мог поверить, что Небесная Охотница, обычно неторопливая, рассудительная повелась на уловки жены Громовержца. Что будет дальше, об этом я не хотел думать. Да и не ко времени эти размышления.

– Саша! Что это все значит? – услышал я окрик Елены Викторовны.

Я повернулся, кое-как надев на лицо улыбку.

– Ничего особого, мам. Разговор по душам с некоторыми небесными существами, – повернувшись, пояснил я. – Советую тебе вышвырнуть статую Геры из нашего зала богов. Пользы от нее точно не будет.

– Александр Петрович, вы нас очень напугали! – Денис с одним из охранников сбежал со ступеней.

– Ну так вышло, – я сделал улыбку шире. – Молодцы, что не вмешались. Иначе все могло бы выйти намного хуже.

– Ну так по вашим инструкциям: если магические силы и вы там, то мы не лезем, народ ограждаем от всяческого участия. Елену Викторовну бережем, заслоняем. И мы заслоняли, никого не пропускали, – протараторил он примерно то, что я ему не раз говорил о действия в случае каких-либо происшествий с явными магическими проявлениями.

– Ваше Сиятельство, мы с Элизабет за вас очень испугались! – воскликнул Майкл, его язык явно заплетался от волнения и от вина. – Это же в уме не укладывается! Как такое может быть?! Здесь в самом деле были боги? Елена Викторовна говорила мне, что к вам в дом приходит Артемида, и что вы, бывает, в гости к ней, а я никак в такое не мог поверить! А сейчас видел своими глазами! Кто они были, ваше сиятельство?!

– Майкл, давай об этом как-нибудь потом, – я направился к выходу из подвала. – Извиняюсь, но временно покину вас. Мне нужно в свою комнату, – сказал я, выхода в коридор. – Попрошу в ближайшее время не беспокоить.

Выйдя на первый этаж, я прошел мимо дворецкого, ошалело глядевшего на меня и пробормотавшего что-то. Стал подниматься на второй этаж. Уже на повороте лестницы меня нагнала сестра Майкла и негромко прошипела:

– Алекс, ты обещал отвести меня в ванную.

– Слушай, мне сейчас не до этого, – сказал я, но до ванной баронессу все-таки проводил.

– Не хочешь мне помочь? – спросила миссис Барнс, когда поняла, что я не собираюсь с ней оставаться.

– Ты же не маленькая, справишься, – усмехнулся я.

– А ты правда… – она схватила меня за рукав, когда я уже переступал порог, – …демон?

– Да. При чем очень злой. Поэтому никогда не замышляй ничего скверного против моей матери. Ясно, сучка? – я притянул Элизабет к себе, с силой сжав ее левую ягодицу.

– Да, – прошептала она, прижавшись ко мне и ожидая поцелуя.

Я не стал ее целовать. Отпустил и пошел к своей комнате. В кармане снова пискнул эйхос.

Сейчас мне не хотелось прослушивать сообщения. Не хотелось никакого общения или чьего-то внимания. На душе было скверно. Очень скверно из-за Артемиды.

Все-таки рука вытянула эйхос из кармана, открывая дверь, я нажал боковую кнопку на устройстве связи. Сообщения было три: одно от Ленской и два госпожи Евстафьевой. Сев на подоконник, я закурил и начал с последнего, которое было от Талии:

«Саш, мне страшно! Я не знаю, что делать! Ответь мне! Скорее ответь!» – раздался ее напуганный голос.

Тогда я включил сообщение предыдущее:

«Саш! Это пиздец! У меня охуенная беда!» – я услышал ее всхлип, – «Родерик вселился в тело Ерофея и умер. Он умер, Саш! Лежит на моей кровати мертвый. Родерика теперь нет! Это жесть! Я совсем одна! Какой ужас! Ответь мне скорее!»

Да, я люблю вкус жизни. Но часто бывает так, что его становится слишком много. Хочется впасть хотя бы на день в небытие. А Талии я обязан ответить, ведь какой бы подругой она не была, я ее друг.

Глава 2

Другая дырочка

Скинув сообщение Талии, я попросил дворецкого по говорителю вызвать эрмимобиль. Сам переоделся с учетом, что мне придется провести эту ночь не дома. «Вкус жизни, блядь», – повторил я недавнюю мысль. – «Еще немного и начну говорить как Талия Евклидовна, используя маты едва ли не чаще, чем нормальные слова».

Мне просто нужен отдых. И я мог бы себе его устроить сегодня же до самого утра, заперев дверь, отключив эйхос и просто расслабившись, полностью выключив мысли. Остановка мыслей – отличная штука для нервной системы и сознания, сравнимая с перезагрузкой компьютера. Нет, пожалуй, еще и с очисткой от массы ненужных файлов.

«Артемида!.. Ну почему же так вышло?!» – мне снова стало тяжело на сердце. За последние минут двадцать, пока я скурил две сигареты и отправил Талии сообщение, мысли об охотнице терзали несколько раз. Я остановил их и просто вышвырнул из головы. Должно пройти время, схлынуть эмоции и уже потом можно будет оценить произошедшее. Сейчас мысли об Артемиде просто вредны. Они мешают моей бдительности, которая становится особо важной. Ведь я не знаю, чего мне ожидать от Геры и Аполлона. А от Громовержца знаю? Тоже нет. Он может быть опаснее всей вместе взятой банды Геры: ее самой, дурочка-Феба, Арханы и еще многих других божеств и полубожеств, которых она может привлечь. А с другой стороны, Громовержец может выступить на моей стороне, здраво разобраться и своим решением просто погасить конфликт. Перун – величина, но та величина, которая очень подвержена перепадам настроения, и, если честно, он далеко не всегда справедлив. Гера может очередной раз околдовать его женскими чарами, и он сделает, что она ему нашепчет на ухо. Итого: теперь я вообще не знаю, чего ожидать от Небесных. Единственным предсказуемым существом в этом мире среди богов была Артемида, но даже с ней не заладилось. Ладно, к черту все это. Чтобы ни произошло со мной, все это не более, чем игра в жизнь. В такие игры я играл и при более скверных обстоятельствах. И в большинстве случаев я в них побеждал. А если проигрывал, то просто начинал новую партию.

Сунув в карман «Никольские» и эйхос, я направился к выходу.

– Ваше Сиятельство, эрмик подъедет через пять минут, – доложил Антон Максимович.

Все-таки слово «эрмик» при всей важном виде старика звучало забавно, и я улыбнулся. Вот, какой-никакой позитив. А жизнь – замечательная штука, если смотреть на нее под правильным углом. Все, меняю угол зрения, улыбаюсь…

– Спасибо, Максимович, – поблагодарил я, было направился в столовую, но остановился. Достал из кошелька сторублевку и положил на тумбочку перед дворецким. – Это вам, на мелкие расходы.

– Александр Петрович! О-о! – выдохнул он и побагровел. – Благодарствую, благодарствую! – старик отпустил щедрый поклон.

Ему приятно и полезно, мне приятно вдвойне. Елена Викторовна не слишком щедра на подарки для слуг, значит надо мне не забывать это делать.

Когда я вошел в столовую, то обнаружил, что Элизабет стояла в плаще с сумочкой через плечо, явно готовая покинуть наш дом.

– Ваше сиятельство, вы же вызвали эрмимобиль? Вам не составит труда, подвезти меня до «Ноттингема»? – спросила она со своим жутким акцентом.

Я с улыбкой оглядел ее с ног до головы.

– Не вызвать же мне второй эрмимобиль? – добавила она, подталкивая меня к ответу. – Майкл остается у вас, а мне уже пора.

– Мам, я уезжаю по делам. У Талии мелкие неприятности, нужно помочь, – сообщил я, повернувшись к графине, сидевшей едва ли не в обнимку с Милтоном. И добавил: – Возможно задержусь до утра. Беспокоится за меня не надо. Ну ты в курсе – я взрослый, – после этих слов я многозначительно улыбнулся.

– Хорошо. Утром мы с тобой поговорим, взрослый, – сказала она, держа возле рта чайную чашку.

– О богах? – в шутку сказал я.

– Есть о чем, – ответила Елена Викторовна, и я заподозрил, что разговор этот может быть о сестре Майкла. Мама вполне могла догадаться, что случилось между мной и Элизабет. Или даже увидеть кое-какие следы на миссис Барнс. А такое для моей мамы почему-то оставалось событием нерядовым и даже не менее серьезным, чем разборки с богами в подвале нашего дома.

– Поговорим, – согласился я и сказал миссис Барнс: – Идем.

У порога нашего дома уже дожидался красно-бронзовый «Рысак Дельта» с включенными фарами, освещавшими угол особняка Стародворцевых. Я быстро перевел часть внимания на тонкий план, просканировал пространство в доступном радиусе на возможные угрозы. Затем сошел со ступенек, пропуская баронессу к эрмимобилю. В этот раз для гостьи из Коварного Альбиона я решил быть джентльменом, за что поплатился. Открыл ей заднюю дверь «Рысака», и миссис Барнс, ловко поймав мою руку, втянула меня на задний диван, не позволяя сесть в первой половине салона с извозчиком.

– Сначала к гостинице «Ноттингем», – распорядилась Элизабет, и прикрыла шторку, отделявшую нас от передней части салона.

– Что за самоуправство? Ты вообще свихнулась, сучка?! – строго спросил.

– А что тебе не нравится, мальчик? – она рассмеялась и положила ладонь чуть ниже моего живота. – Не хочешь выйти со мной у отеля? Не знаю, куда ты собрался, но можно снять номер в «Ноттингем», и там… – она покрутила бронзовый лимб, делая освещение в салоне совсем тусклым, – там ты мне покажешь что-нибудь из своей черной магии. Можно даже заглянуть в наш номер, но Теодор может вернуться в любой момент, – последнее сказанное я едва разобрал из-за скверного произношения англичанки.

– Нет. Во-первых, я спешу. А, во-вторых, с тебя хватит, – я почувствовал, как ее пальчики сноровисто растеривают мои джаны. Во мне шевельнулась мысль, что именно из-за нее, из-за этой сексапильной, ненасытной чеширской кошки я влип в крайне скверную ситуацию с Небесными и рассорился с Артемидой. Хотя нет – она здесь не при чем. Валить вину на кого-то – дурная привычка. Привычка, кстати, не Астерия, а Александра Петровича. Виноват я сам, и только я. И даже не виноват, просто вышло как вышло. Жизнь продолжается, и я буду дальше наслаждаться ее вкусом, даже если он будет мне иногда горьким.

– Алекс, я умею делать очень хорошие минеты. Разве ты это не понял? Ты, мой мальчик, испытаешь такое, что потом будешь меня умолять о встрече, – она справилась с застежкой и мой напряженный член уже ласкала ее ладонь.

Поначалу я хотел прекратить это приятнейшее безобразие, но передумал. Посмотрим, до чего дойдет увлечение миссис Барнс, которой явно не хватает члена Теодора. Или не Теодора? Как я понял, муж для нее давно перестал быть привлекательным.

– Наверняка, у тебя много молодых девочек, но они не могут дать тебе то, что могу я, – она наклонилась и лизнула головку моего члена.

– Я вижу, тебе очень понравилось, как я тебя дрыгнул? Да, Элиз? – я отклонился чуть назад, давая больше свободы ее бессовестным шалостям.

– Да, – она провела кончиком языка до основания, и подняла голову ко мне, глядя полными похоти глазами. – Ты настоящий демон. У меня внутри все до сих пор дрожит. Можно подумать тебе это не понравилось.

– Не отвлекайся, – я положил ладонь ей на затылок. – Представь, что мы уже в «Ноттингеме».

– Какой ты нехороший, – она начала посасывать, иногда пуская в ход зубки, и когда мне становилось не так приятно, как я того хотел, я тихонько дергал ее за волосы. – Ты в самом деле злой демон, – мне показалось, она сейчас замяукает прямо в мой член.

В том, что она делает очень хорошие минеты, я прочувствовал это еще первый раз. Сейчас она просто играла мной, чувствуя мои реакции, впуская член глубоко, глотая его. Глотая полностью, так что ее зубки сжимали основание моего бойца – и вот здесь впору было испугаться. Потом Элизабет благодушно отпускала его, полностью вынимала из ротика, чтобы подразнить языком. Когда я почти дошел до пика ощущений, чеширская стерва остановилась. Подняла голову и, посмеиваясь, сказала:

– Ну так, хочешь продолжения?

– Да, – хрипло ответил я. Если бы мы были не в эрмимобиле и впереди не сидел извозчик, часто поглядывающий в зеркальце, то я бы тут же сорвал с нее одежду, поставил ее раком и беспощадно оттрахал.

– Нет, демон. Только если пойдешь со мной в «Ноттингем», – она убрала руку с моего члена, а мы между тем подъезжали к ее отелю – осталось полтора квартала.

– Пусть тебя трахает Теодор, – сказал я, пытаясь застегнуть джаны, хотя в данный момент это было почти невозможно.

– Не сердись, Алекс. Мы с тобой еще ни раз увидимся, – она глянула в окно, на проплывшую мимо статую Деметры, освещенную синими лучами прожекторами. За статуей огромной статуей, начиналась площадь Земледельцев – гостиница, где поселилась миссис Барнс был с другой стороны.

– Ты меня очень впечатлил, Алекс, – продолжила она, не глядя на меня. – Я не совсем понимаю, что там случилось в подвале, после того как я ушла, но знаю, что Майкл прав насчет тебя.

Я не стал уточнять, в чем именно он прав, но взял ее руку и сказал:

– Надеюсь, ты поняла насчет моей матери? Не смей замышлять что-то против нее. Ведь я все узнаю.

Эрмимобиль остановился на почти полной гостиничной парковке.

– Только не надо ковыряться в моих мыслях, – Элизабет вырвала руку. – Мы же можем делать друг другу приятное, зачем это портить неприятным? – видно настроение у миссис Барнс резко испортилось, она открыла дверь и, не прощаясь, вышла.

До Москворечья, если ехать через мост Литейщиков, отсюда можно было добраться минут за тридцать. Поглядывая на огни проплывающих мимо магазинов и ресторанчиков – а их здесь располагалось много – я окончательно расслабился. Снова отогнал зачавшиеся мысли об Артемиде, а вот мысли о миссис Барнс впустил. Они были свежи и где-то интересны, способны немного развлечь. Да, я ее сразу повесил на нее ярлык стервы. Той, которая наверняка легко манипулирует наивным в подобных вопросах братом, и мужа держит за дурака. Стервы беспринципной и жадной до удовольствий – вот последнее рано или поздно с ней может сыграть дурную шутку. Но вместе с тем стервы очень интересной. Возможно, я ее еще не очень хорошо понимал, и на самом деле миссис Барнс не во всем такая, как показалась мне сразу, не такая, какой ее выдали первые мысли. Ведь все мы бываем в какой-то момент времени, тем более на волне негативных эмоций, наполнены не очень приятными мыслями, но это не значит, что мы насквозь такие. Если бы я не был так занят, и не чувствовал вину перед Ольгой, то занялся бы ей на некоторое время. Возможно, я не в последний раз узнал сладость ее ротика или мокрой, дрожащей в конвульсиях вагины. Если такое будет, пусть будет. Для меня это имеет ценность, приблизительно как бокал хорошего вина, которое можно иногда позволить, а через несколько часов забыть о его вкусе. А может быть и нет. Может этот вкус меня увлечет.