Read the book: «Другая. Видеть мир не глазами, а сердцем»

Font:

DIFERENTE

* * *

Саундтрек к книге

Я подумал, что было бы здорово поделиться с вами саундтреком к роману «Другая», поэтому выложил на Spotify альбом с песнями, которые слушал, пока писал эту книгу.

Я оставляю название альбома и QR-код на случай, если вам захочется послушать его во время чтения.

Альбом называется: Eloy Moreno (BSO Diferente)

Луна родилась, не зная, что повзрослеет раньше, чем перестанет быть ребенком.
Луна была особенной, но не потому, что отличалась от остальных, а потому, что сумела применить свои особенности.
За то время, что мы провели вместе, я поняла, что, хотя ее и звали Луной, именно я была ее спутником.
Все началось в самый обычный день в больнице. Я оказалась там, чтобы объяснить ей, что означает смерть. Но именно она научила меня, что значит жизнь.

Польша. Наши дни

Женщина стоит под дождем.

В одной руке она держит зонтик, пытаясь спрятать голову, в другой – мобильный телефон, заслоняя лицо. Она хочет остаться незамеченной среди всех тех, кто толпится возле дверей школы.

Она смотрит на часы: слишком рано, еще пять минут. Это ее первый день в городе – и в стране вообще, – и пока она плохо знает этот район.

Завтра, думает она, все пройдет лучше.

Завтра она постарается прийти вовремя, чтобы никто не обратил на нее внимания, чтобы как можно меньше быть на виду. Она не хочет рисковать, не хочет, чтобы кто-то подошел и заговорил с ней на незнакомом языке. Не хочет, чтобы кто-нибудь заметил, что из всех матерей, ожидающих возле ворот школы, она единственная, кому некого забрать.

По прогнозу на мобильном, дождь будет идти еще несколько дней. Она понимает, что дождь размоет все вокруг и она не успеет ничего выяснить. В то же время дождь поможет ей сохранить анонимность и скрыть свое странное поведение. Она тревожно оглядывается, представляя, что рядом может оказаться полицейский, который вдруг подойдет к ней и спросит, что она делает здесь, так далеко от дома, так далеко от реальности.

Она вздыхает, надеясь, что все эти подозрения – только плод ее воображения.

Пока капли дождя продолжают барабанить по поверхности зонта, она еще раз смотрит на фото девочки. Лицо, занимающее сейчас весь экран телефона, лицо, которое въелось в память, – она могла бы нарисовать его даже с закрытыми глазами.

Она смотрит на часы еще раз: до звонка осталось всего две минуты. Тогда она решает воспользоваться всеобщей суматохой, чтобы протиснуться сквозь толпу и подойти как можно ближе, оставаясь незамеченной. Девочке, которую она ищет, должно быть около пяти лет, у нее очень светлые, почти белые волосы, она худая как тростинка и слишком высокая для своего возраста. Еще у нее очень темные, почти черные глаза.

Женщина знает, что цвет глаз не доказательство.

Если та, кого она ищет, действительно существует, любое внешнее совпадение не имеет значения; конечно, каждое из них добавится в копилку, но не станет окончательным аргументом. Поэтому она решает сосредоточить все внимание на других, менее очевидных деталях, тех, которые могли бы придать смысл ее путешествию.

Если хоть что-то из того, что она делает, вообще имеет смысл.

Раздается школьный звонок.

Явно нервничая, женщина убирает мобильный телефон и оглядывается: кажется, никто не обращает на нее внимания.

Сотни детей выбегают на улицу в поисках родителей, которые пришли за ними.

Женщина пробирается через этот хаотичный поток, делая вид, что тоже пришла забрать кого-то. Среди множества лиц она ищет только одно. Ей кажется, что она тонет в этом море поцелуев, смеха, объятий и слов на незнакомом языке.

Она идет, нерешительная, потерянная, пытаясь различить хоть что-то через стену зонтов. Она решает закрыть свой и надеть капюшон, чтобы стать еще более незаметной и двигаться свободнее.

Она подходит ближе к главному входу, всматривается в оставшихся у ворот детей и наконец видит ее: девочка стоит за оградой, крепко вцепившись в прутья и просунув голову между ними, словно высматривая кого-то.

Женщина улыбается – по крайней мере, девочка существует.

Она смотрит по сторонам, и на мгновение ей хочется подбежать к девочке, встать перед ней на колени, рассмотреть ее поближе. Ей хочется посмотреть, дрожат ли у нее губы, когда она нервничает, заглянуть внутрь этих глаз, рассмотреть изменения в ее мимике. Ей хочется снять с девочки капюшон и позволить дождю намочить ее волосы: любая необычная реакция могла бы стать убедительным доказательством. Но больше всего ей хочется увидеть, как на этом лице отражаются эмоции.

Ей очень хочется сделать все это, но она может лишь медленно идти к ограде и пытаться рассмотреть девочку с такого расстояния, чтобы никто ничего не заподозрил. Она предполагает, что вероятность увидеть кошку на улице в такой дождь слишком мала. Да и паук тоже бы ничего не доказал: в конце концов, большинство людей их боится.

Когда до девочки остается всего пара метров, к ней подбегает другая женщина и, быстро поздоровавшись с учительницей, подхватывает ее на руки.

Мама и дочка переходят на другую сторону улицы. Без зонтов, в одних только дождевиках.

На углу их ждет машина.

Из нее выходит мужчина и берет девочку на руки. Он целует ее и открывает заднюю дверь. В этот момент девочка начинает кричать.

Она кричит громко, очень громко. Она брыкается и плачет, как будто внезапно сошла с ума. Она бьет руками мужчину, который мог бы быть ее отцом, дергает его за волосы, пинает ногами.

Ее крик можно слышать даже с того места, откуда женщина наблюдает за происходящим в надежде, что дождь намочит девочке волосы.

Мужчина сдается, и тогда мать снова берет дрожащую девочку на руки. Она обнимает ее и целует, но все равно не может успокоить: та продолжает кричать, плакать и пинаться.

Наконец мама с дочкой садятся на заднее сиденье.

Мужчина оборачивается, проверяя, не наблюдал ли кто-нибудь за этой сценой, и тоже садится в машину.

Он заводит мотор, и все трое исчезают в пелене дождя.

Женщина остается на тротуаре, не зная, что делать дальше. От напряжения она забыла, что держит в руке закрытый зонт.

Она раскрывает его и чувствует, как по телу пробегает дрожь.

Она пытается вспомнить о том, что привело ее сюда: официально она в отпуске в Польше. Но в реальности все намного сложнее.

В реальности она приехала искать ответы на вопросы, в которых, возможно, нет никакого смысла. Те самые вопросы, которые ей задавала маленькая девочка, жившая внутри шляпы.

Она вспоминает:

– Мне больно, очень больно!

– Но что у тебя болит, Луна?

– В этом-то и проблема. Я не знаю.

Слово «обычный» всегда пугало меня.
Тим Бертон

Когда я познакомилась с Луной, я поняла,
что мы с ней скоро расстанемся,
но я не подозревала, что она все равно
останется со мной на всю жизнь.

Двадцатого июля ровно в 20:17 в палате старой больницы одного маленького городка на свет появился мальчик, который, едва покинув утробу матери, сразу начал громко плакать.

Он еще не знает, что будет любить запах мяты, вкус корицы и зеленый цвет, тот, что похож на цвет влажной травы. А еще он будет любить мармеладные конфеты, которые можно перекатывать во рту, проталкивая между зубами, и опавшую осеннюю листву, упоительно шуршащую под ногами.

Его будут сильно раздражать слова «я не могу» и то, как при мытье рук намокают рукава рубашки, или когда люди, разговаривая с ним, подходят слишком близко.

Он появится на свет, обладая исключительными способностями к плаванию, но, учитывая место рождения и положение его семьи, он впервые увидит бассейн лишь в тридцать лет, и к этому времени его тело и разум уже забудут, что он мог бы стать одним из лучших пловцов в мире.

В ту же минуту в палате другой больницы, расположенной на другом континенте, маленькая девочка осталась сиротой при рождении. Это были сложные роды. Все с самого начала пошло не так. Девочке удалось выжить, но матери – нет. Возможно, эта боль от потери и заставляет девочку кричать. Несмотря на всю силу ее крика, никто не видит ни слезинки на ее щеках, поскольку ее слезные протоки еще закрыты, как и у всех новорожденных.

Она будет любить вкус меда и запах влажной земли после дождя, а ее любимым цветом будет оранжевый, тот, что оставляет после себя солнце, скрываясь за горизонтом. Ей будет нравиться наблюдать, как листья колышутся на ветвях деревьев и как облака меняют форму в ветреный день.

Что будет вызывать у нее особую неприязнь, так это птицы, запертые в клетках, оголенные корни деревьев и разбросанный на пляже мусор.

Она могла бы стать прекрасным архитектором: от рождения ей достался огромный творческий потенциал. Но она никогда не сможет найти ему применение, потому что в стране, где она родилась, женщин не допускают до таких вещей, на самом деле им не разрешается делать почти ничего.

В ту же минуту в одной из стран к востоку отсюда на свет появляется мальчик. Его матери делают кесарево сечение: врач очень спешит, ему нужно закончить как можно раньше.

Мальчику будет нравиться вкус апельсинов, запах бензина, прикосновение к гладким поверхностям и ощущение, когда словно паришь в воздухе, качаясь на морских волнах с закрытыми глазами.

При этом его будут раздражать люди, которые оставляют открытыми дверцы шкафов, используют слишком много парфюма и застегивают рубашки на все пуговицы.

Он мог бы многого достичь в парусном спорте, возможно, даже стать чемпионом мира, но у него не будет шанса даже попробовать себя в этом из-за финансового положения его многочисленной и небогатой семьи. Родись он в другом месте, в другой семье…

Одновременно с ним к северу отсюда рождается девочка. Ее родители перестают любить друг друга именно в тот момент, когда она появляется на свет. Ей суждено стать той, кто объединит людей, у которых больше не осталось ничего общего.

Она будет любить отламывать горбушки свежего хлеба, ходить по дому босиком, растирать одну о другую замерзшие ступни под одеялом и ощущать тепло поцелуев на своей шее.

Ей будет нравиться запах только что испеченного печенья, вкус клубники и кристально-белый цвет, которым обычно рисуют снег, лед и холод.

Она будет ненавидеть ветреную погоду, никогда не ляжет спать на незастеленной кровати, а ее нелюбимым делом будет снимать украшения с елки, притом что она всегда с удовольствием будет украшать дом к Рождеству.

Эта девочка будет очень талантлива в музыке, и ее семья создаст ей все условия для развития этого таланта.

Если верить статистике, каждую секунду в мире рождается одновременно триста детей – в разных странах, в разных семьях, с разными возможностями.

Сегодня все наше внимание приковано лишь к одной из них, потому что время от времени человечество получает помощь.

Время от времени на свет появляется кто-то, похожий на Луну.

Рождение Луны

Тринадцать лет назад. Рождение Луны

Двадцатого июля ровно в 20:17 в палате обычной больницы обычного города на свет появляется поначалу тоже вполне обычный ребенок по имени Луна. В течение первой минуты своей жизни Луна не плачет. Это, конечно, не совсем обычно, но такое случается и не является поводом для беспокойства.

Едва очутившись в этом мире, она смотрит по сторонам, пытается хоть что-то различить, ищет какой-то ориентир. Но ее глаза еще недостаточно развиты, чтобы видеть, поэтому ровно через шестьдесят три секунды после рождения она начинает плакать.

Луна будет обожать вкус печенья с молоком, фиолетовый цвет, переходящий в темно-синий, как у некоторых сортов винограда, и запах, оставленный на ее одежде теми людьми, которых она любит.

Ей будет очень нравиться наблюдать за людьми и представлять себе их жизни: смотреть, как двое пожилых людей прогуливаются, держась за руки и улыбаясь, как влюбленные прощаются, а потом оборачиваются, чтобы снова взглянуть друг на друга.

При этом будет слишком мало вещей, которые ей не будут нравиться, потому что ее разум будет развит настолько, что она сможет понять практически все.

День 1-й. Больница

Я впервые вошла в палату, и она уже знала, что перед этим я несколько секунд простояла снаружи. Это объясняет, почему, едва открыв дверь, я увидела, что она уже ждет меня возле кровати.

Ее тело напоминало карточный домик, который существует, пока держится в равновесии, но может обрушиться от малейшего движения.

Она была высокой для своего возраста и казалась слишком жизнерадостной, учитывая происходящее. В тот день на ней была пижама того же светло-серого цвета, что и постельное белье.

На фоне всего этого выделялась огромная шляпа, которая, казалось, была нужна для того, чтобы удерживать ее тело на земле.

Она старалась скрыть дрожь в ногах, облокотившись на кровать и скрестив руки за спиной, словно они были той откидной подставкой, которая не позволяет рамке с фотографией упасть назад.

Некоторое время мы не встречались взглядами. Я первая отвела глаза в сторону, чтобы девочка не успела разглядеть в них чувство жалости. Повернув голову, я увидела молодую медсестру, сидящую в небольшом кресле.

– Привет, – прошептала я, словно боясь заговорить с девочкой напрямую.

– Привет! Я Айла, – ответила медсестра, вставая, чтобы поприветствовать меня.

– Привет! – сказала мне девочка.

Я заметила удивление на лице медсестры, когда девочка заговорила.

– Ты, должно быть, Луна, верно? – спросила я.

– Да, – ответила она, протягивая руку.

Стоило только пожать ей руку, чтобы все стало ясно. Хотелось верить, что выражение моего лица ничуть не изменилось и что я никак не выдала своего удивления, прикоснувшись к ней.

– Побочные эффекты, – сказала она.

– В каком смысле? – смущенно спросила я.

– Не во-во-волнуйтесь, это нормально, что вы заметили, ни-ни-ничего страшного. Ну! Иногда мы пытаемся скрыть нашу реакцию на что-то странное, но ведь это нормально – замечать что-что-то странное, как думаете?

Она почесала нос и показала мне свои пальцы.

– У меня отсутствует большая часть указательных пальцев на обеих руках, – сказала она, непроизвольно дернув плечами. – Это легко заметить, когда пожимаешь руку. Мы все та-та-так привыкли чувствовать пять пальцев при рукопожатии, что, ко-ко-когда одного не хватает, мы это за-замечаем. С дру-другой стороны, это не та-та-так видно, особенно если быстро двигать руками. Смотрите!

И тут же, опершись на кровать, она начала размахивать руками в воздухе.

– Так ничего не заметно, – сказала она, улыбаясь, и снова почесала нос. – Не-не-не так уже это и-и страшно.

Я молча стояла, пока она продолжала пристально разглядывать свои руки. Мышцы ее шеи сдавило от спазма, и она резко дернула плечами. От этих движений шляпа слегка съехала в сторону.

– Когда я была маленькой, на-на-начались осложнения, и кровь перестала поступать – черт! – в конечности. В конце концов я п-п-потеряла только два пальца, ну, по половине каждого. – Она поправила шляпу. – И знаете, что самое смешное? Все ду-ду-думали, что у меня будут проблемы с математикой!

Она замолчала, словно ожидая моего ответа, но я не знала, что сказать. Она снова резко дернула плечами и почесала нос.

– Не дошло? – продолжила она, улыбаясь. – Мы все у-у-учимся считать на пальцах, вот откуда и пошла десятичная система – черт! – и вот почему цифр – ну! – всего десять.

Она снова почесала нос.

Я украдкой посмотрела на медсестру.

– Нет, она тоже этого не-не-не знала, пока я не рассказала. Все ду-ду-думали, что я смогу досчитать только до восьми, ну, может, до девяти. – Она засмеялась.

Последовал еще один мышечный спазм шеи, и она снова несколько раз дернула плечами.

Я абсолютно ничего не понимала. Я чувствовала себя, как боксер, который несколько раундов спустя все еще стоит на ринге, забыв, что он там делает, и ожидая, что тренер выбросит полотенце или противник одним ударом отправит его в нокаут.

Конечно, в тот момент я еще не знала, что предо мной стоял самый необычный человек из всех, с кем мне довелось повстречаться в жизни.

Польша

Женщина стоит у входа в школу. Теперь их осталось трое: она, дождь и холод.

Вдруг она улыбается. Улыбается, потому что смогла увидеть ее. Теперь она точно знает, что девочка существует, что она настоящая, а не просто картинка из интернета. Конечно, это ничего не доказывает, но существование этой девочки хотя бы частично оправдывает происходящее.

«И все же, даже зная, что это неправда, я приехала», – говорит она себе.

Возможно, она приехала из-за того, как была потрясена, увидев нарисованный на доске символ бесконечности, или из-за того, что чувствовала себя обязанной. Или, может быть, потому, что хотела убедиться, что в реальности не может существовать таких аномалий.

Она снова думает о той девочке, которую только что увидела возле школы: кареглазая, высокая, с очень светлыми волосами. Вдруг она вспоминает об одной маленькой детали, на которую не сразу обратила внимание, и снова улыбается.

Желтый, на ней был желтый дождевик. Она понимает, что это нелепое совпадение, что многим детям нравится этот цвет, что этому есть рациональное объяснение. Стоило только оглядеться вокруг, и она наверняка бы увидела огромное количество детей в таких же желтых дождевиках.

Она улыбается и снова заглядывает в свой телефон, чтобы посмотреть карту: через две улицы должен быть парк.

Будь сегодня погожий день, вполне возможно, что девочка с мамой отправились бы туда вместе с другими учениками. Это несложно проверить, ведь на большинстве фотографий парка, которые она нашла в интернете, видно играющих детей с школьными рюкзаками.

Она направляется туда, не подозревая, что за ней с расстояния всего нескольких метров наблюдает мужчина. На нем военные ботинки и длинное черное пальто. Он прячется под огромным зонтом. Сейчас этот мужчина следует за ней в парк, держась на расстоянии.

– Что ж, с вашего позволения, – сказала я, пользуясь воцарившейся в палате тишиной, подошла к небольшому столику у окна и начала доставать документы.

– Если вы не возражаете, я вас оставлю, – вдруг сказала медсестра. – С тобой все будет в порядке, Луна?

– Да – ну! – конечно, – ответила девочка.

– Уверена?

Девочка кивнула, не переставая улыбаться, и снова почесала нос.

– Все это так странно! – почти прошептала мне медсестра.

– Что именно? – спросила я.

– Ничего-ничего! Что ж, если вам что-нибудь понадобится, просто нажмите на красную кнопку, вон на ту, Луна знает.

Она вышла из палаты, оставив дверь приоткрытой.

Я посмотрела на Луну и улыбнулась. Она улыбнулась в ответ.

Я стала раскладывать перед собой документы. Это были отчеты, самые ужасающие, которые мне только доводилось читать. Эта девочка пережила столько бед – чудо, что она до сих пор была жива. Ее звали Луна, ей было тринадцать лет, и, если верить последним медицинским заключениям, она уже давно должна была умереть. Но она продолжала жить.

Более десяти операций всего за шесть лет оставили на ней столько отметин, что едва можно было отличить одну от другой. Я стояла к ней спиной, перебирая бумаги, но чувствовала, что она наблюдает за мной. Я должна была показать ей документы и обсудить кое-какие детали. Но она не дала мне ни минуты.

– Меня зовут Луна, мне т-тринадцать лет, и у меня сразу несколько заболеваний, – сказала она.

Я обернулась, держа в руках несколько страниц.

– Я очень талантлива в одних вещах и совершенно бесполезна в других. Я прекрасно говорю на десяти языках, но и-и-иногда мое тело – так! – меня совсем не слушается, и я не могу произнести фразу целиком. Я с детства у-умею хорошо играть на п-пианино, несмотря на мои пальцы, и решать в уме сложные математические з-задачи. Ничто из этого, конечно, не является моей заслугой. П-п-при этом я так и не научилась – черт! – держать равновесие на велосипеде, мне вообще не удается ничего спортивное.

Из-за спазмов в шее у нее опять задергались плечи, она покачала головой и почесала нос с такой силой, что казалось, он вот-вот оторвется.

– Да, я м-могу запоминать большие тексты, изображения и ситуации, у меня и-идеальная фотографическая память, я тут же запоминаю в-все, что вижу. Если я закрою глаза…

И тут она натянула свою огромную шляпу так, что вся голова исчезла в ней.

– Например, вот так, не глядя, – заговорила она изнутри шляпы, – я могу сказать, во что вы одеты.

Она умолкла на несколько секунд.

– На вас темно-синие джинсы, широкий коричневый ремень с ромбовидной пряжкой, золотой, застегнутый на третье отверстие. Белая рубашка с белыми пуговицами, их около восьми. Еще браслет и два кольца, оба на левой руке, на безымянном и на среднем пальце. И серьги, тут я могу ошибиться, но, кажется, это два маленьких серебряных колечка. И прекрасные вьющиеся волосы. И вы точно брюнетка!

В этот момент, не дожидаясь моего ответа, она приподняла шляпу и посмотрела на меня:

– Надо же, про с-с-серьги ошиблась: они не с-с-серебряные, а золотые.

Я стояла, не зная, как реагировать. Она все описала в точности.

Мне говорили, что эта девочка была особенной, очень одаренной. В чем-то даже гениальной.

– У м-м-меня две смертельные болезни, – продолжала она, – но п-пока они соревнуются, кто прикончит меня раньше, я продолжаю жить. В какой-то момент казалось, что п-п-побеждает боковой амиотрофический склероз, очень редкое заболевание у детей. Но ч-через несколько лет опухоль в голове лишила его п-п-превосходства. Эта напряженная борьба между ними идет до сих пор, п-п-проблема только в том, что от побочных эффектов страдаю я.

Она замолчала. Несколько раз почесала нос.

– Однажды я задала себе вопрос. Наверное – ну! – тот же самый вопрос, к-к-который вы сейчас задаете себе: как та-такое возможно, чтобы в одном теле поместилось сразу столько болезней? Эта мысль долго мучила меня, пока я не пришла к выводу, что если в мире есть – ну! – п-п-почти идеальные девочки, высокие, красивые, с пропорциональным телом, целыми пальцами и без неизлечимых болезней, то почему не может с-существовать их п-полная противоположность, то есть кто-то т-т-такой, как я. Статистически это м-м-маловероятно, но не невозможно.

Так что вот она я, п-п-прямо перед вами, маловероятная, но возможная.