Глава 9
Грешник
1
– Это была плохая идея, – сказал Байер. – Твой отец меня убьет.
Я вздохнул. За последние два часа детектив сказал это по меньшей мере шесть раз. Он был взволнован, карие глаза светились от восторга и изумления. Самуэль то и дело нервно облизывал пересохшие губы, ерзал и барабанил пальцами по рулю в оплетке из кожи.
– Он не узнает, – спокойно сказал я, пусть и не был в этом уверен. – Это неважно.
– Неважно? – переспросил он, пропуская пешехода через дорогу. – Как это может быть неважно?
Я снова вздохнул и прикрыл глаза. Ночь без сна давалась мне тяжелее, чем когда-либо. Глаза болели. Все время хотелось пить.
– Слушай, если мы что-то обнаружим, то это не будет иметь значения.
Самуэль покачал головой, но ничего не ответил.
Два часа. Столько прошло с того момента, как я позвонил ему. Сначала Байер не поверил глазам и все время спрашивал, как они могли пропустить фотографию, потому что сходство незнакомой девушки с жертвами было поразительно.
– Этот снимок… Он сделан в родном городе Ванденберга? В Нюрнберге? – спросил я.
Телефонный разговор продолжался.
– Не совсем, – помедлив, ответил детектив, – но я узнаю эти поля. Мы уже были там с Торваллем.
– Когда? Что это за место?
– Тебе наверняка известно, что после того, как отец Ванденберга погиб, то мальчика к себе забрала Леонор Хартманн, его тетя. Она жила в месте под названием Иллесхайм. Это совсем рядом с Нюрнбергом. Торвалль бывал там неоднократно. Еще несколько лет назад, когда Ванденберг исчез. Я выезжал туда с ним после убийства Альмы.
– И? Ничего?
– Ничего.
– Но тогда ведь у вас не было фотографии?
– Да, но ведь странно, что никто не вспомнил о девушке, которая так поразительно похожа на Альму. Да и другие жертвы тоже…
Я решил не перебивать.
– Это все чертовы местные…
– Что-что?
– Местные.
– Что с ними не так?
Я плотнее прижал телефон к уху.
– Иллесхайм… Это непростое место.
– То есть?
– Это община, – сказал Байер. – Община, где каждый друг друга знает.
– И что с того? Сколько там живет человек?
– Мало. Меньше тысячи. Проблема в том, что там терпеть не могут чужаков. А еще больше местные ненавидят чужаков, которые прибыли не из Баварии.
Я вспомнил. Байер был родом из Дрездена. Если бы я этого не знал, то все равно бы легко вычислил по акценту. В землях Баварии так не разговаривают.
– А еще я из полиции, – добавил Байер, немного помолчав. – Это совсем погоды не сделало в прошлый раз.
Мне в голову пришла одна мысль.
– Я могу попробовать.
– Попробовать? Что попробовать? – не понял детектив.
– Поговорить с кем-нибудь из местных и…
– Думать забудь, Лео!
– Почему?
– Я не имею права брать тебя с собой.
– Это и мое дело тоже.
Байер замолчал, потом заговорил. Медленно, устало.
– Я пообещал твоему отцу, что прослежу за тем, чтобы ты не ввязывался в это дело.
– Мне двадцать один год. Я не ребенок.
– Никто и не говорит, что ты ребенок, но я должен уважать мнение Ульриха.
– А еще было бы неплохо уважать мое мнение, – раздраженно сказал я. – Самуэль, я могу помочь.
– Почему ты так в этом уверен? – спросил детектив. – У тебя есть план или что?
– Та община, о которой ты говорил. Там наверняка живут только коренные баварцы.
– Да, так и есть, – подтвердил Самуэль.
– Тебя они вновь быстро раскусят. Поймут, что ты не отсюда. Торвалль даже не немец. Ты сам сказал, что вы уже бывали там. Думаешь, что чужаки там каждый день появляются? Вас могли запомнить. А просить кого-то еще… Твое дело, конечно, но это снова риск.
Самуэль фыркнул.
– Риск?
– Да. Я думаю, что местные жители быстро узнают полицейских.
– Так ты считаешь, что сможешь узнать больше?
– Я работаю в газете.
– Решил, что журналистов любят больше, чем полицейских? – насмешливо спросил Байер. – Ты сам говоришь почти без коренного акцента.
Я не смутился.
– Отца учили именно классическому немецкому, а у мамы не было акцента по понятным причинам, поэтому и у меня он особенно не выделяется. Зато у меня есть один приятель, который так сильно говорит на баерише78, что я его иногда не понимаю. Мы знакомы много лет. Если постараться, то я могу звучать, как он.
Я говорил о Штефане. Иногда мне приходилось переспрашивать или просить его уточнить, что именно он имел в виду.
– Я думаю, что смогу прикинуться журналистом, который пишет статью о Ванденберге. Или даже лучше книгу. Это звучит серьезнее. Книга – это не пресса. Если решат, что я как-то связан с полицией, то я запросто смогу доказать, что на самом деле работаю в газете.
Байер молчал. Он думал. Я ждал.
– Ты меня в могилу сведешь, Лео. В гроб загонишь, честное слово, – быстро сказал он.
– Дай мне шанс. Терять все равно нечего. Так ведь? Я очень хочу помочь. Я слишком долго был просто наблюдателем.
– Не время геройствовать. Это не такое дело, чтобы…
– Я и не пытаюсь. Просто хочу сделать что-то полезное. Я не только жертва.
У меня в груди заныло сердце. Эти слова давно просились наружу.
– Ладно, – проговорил Байер, явно досадуя. – Ладно, черт с тобой. Если ты уговорил меня, то кто знает, может, тебе удастся расположить к себе и местных жителей.
Я почувствовал такое сильно облегчение, словно только что избежал смертной казни.
– Заеду через полчаса. Нам нужно будет продумать все до мелочей.
Я назвал ему свой новый адрес, а потом повесил трубку.
– Отец привык к тому, что я часто пропадаю, – сказал я после недолгого молчания, которое повисло в машине. – Все будет нормально.
– И где же ты часто пропадаешь? – спросил Байер.
Он неотрывно смотрел на дорогу. Слева и справа тянулись широкие поля – густо-зеленые, как два моря по бокам дороги.
– С друзьями?
Почему-то это прозвучало вопросительно.
– Девушки у тебя нет?
– Нет. Это допрос?
Самуэль усмехнулся.
– Просто любопытно. Если честно, то я удивлен, что ты ни с кем не встречаешься.
Я чуть было не ответил, что у меня нет на это времени, но вовремя опомнился.
– Так вышло, – миролюбиво сказал я. – Ну, у меня были отношения, но ничего серьезного.
– Сердцеед, значит?
Я закатил глаза.
– Нет. Просто… так выходило.
Байер улыбнулся.
– Ясно.
– А как…
Я хотел спросить про его жену, но передумал.
– Что?
Я помотал головой.
– Ничего. У тебя в машине можно курить?
Самуэль пожал плечами.
– Валяй.
В Иллесхайм мы отправились на машине Самуэля, а не на служебной, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
Я щелкнул зажигалкой и закурил, опустив стекло.
– Давно ты куришь? – будничным тоном осведомился детектив.
Это больше походило на дружескую поездку, а не на то, чем это являлось на самом деле.
– Не очень давно, – ответил я, а потом подумал, что с того дня, когда я впервые взял сигарету в руки прошло около четырех лет. Привычка появилась у меня в тот год, когда я познакомился с Ойгеном. Время летело слишком быстро.
Байер вытянул шею, завертел головой.
– Мы подъезжаем, – сказал он.
Я осмотрелся. Небольшие домики. Имбирного цвета крыши. Белые стены. Зеленые луга, высокие деревья, негромко шуршащие листвой. Простота и тишина. Спокойствие, которое мы собирались нарушить.
Байер припарковался у маленького старого здания. Я пригладил растрепанные ветром волосы, надел на шею фотоаппарат, который когда-то подарил мне Альвин, взял блокнот и ручку из бардачка.
– Я пошел.
– Будь на связи, хорошо?
– Не волнуйся.
Я выскользнул из машины и направился к ближайшему магазину. По пути я не встретил ни одного местного жителя.
– Добрый день, – поздоровался я, пересекая порог крошечного магазина. – Не могли бы вы мне помочь?
За прилавком стояла немолодая женщина. Ее темно-каштановые волосы были заплетены в тугую косу. Она взглянула на меня с тенью сомнения и недовольства.
– Что-то хотите купить?
У нее был очень сильный акцент.
– М-м, нет, – я отрицательно покачал головой. – Дело в том, что…
– Тогда что же вам нужно, юноша?
Женщина смотрела беспристрастно, но что-то мне в ее взгляде не понравилось.
– Это я и пытаюсь объяснить, – сказал я и улыбнулся. – Понимаете, я работаю над книгой о Вальтере Ванденберге. Мне нужно…
– А причем здесь мой магазин? – резко спросила женщина. – Я ничего знать не знаю об этом ужасном человеке и его ужасных делах!
Я снова улыбнулся.
– А я и не говорю, что знаете. Просто… Я подумал, что вы можете подсказать, кого мне об этом лучше спросить.
– Я?
– Вы.
Она скрестила руки на груди.
– Ты журналист?
– Я работаю в газете, но книгу пишу не для нее, – спокойно ответил я.
– Ты журналист из Берлина?
– Нет, – твердо сказал я. – Что вы.
– Ну да, – кивнула женщина. – Конечно. У тебя баварский говорок. Ты местный?
Она чопорно заправила выбившуюся прядь волос за ухо.
– Вырос и родился в Регенсбурге.
– Да, пожалуй, что так. Это слышно.
На секунду мне показалось, что за холодной заинтересованностью в ее глазах промелькнуло нечто хищное.
– Вы сможете мне помочь? – снова спросил я.
– О чем будет, – женщина покусала нижнюю губу, – твоя книга?
– О Вальтере Ван…
– Я это поняла, но о чем именно?
– О его детстве. О его юности. О том, что он сделал.
– Ты приехал сюда один?
Она постаралась заглянуть мне за спину, но машина Байера стояла гораздо дальше. Сквозь витрину ее заметить было невозможно.
– Один.
– Покажи права, – вдруг потребовала женщина.
– Они в машине, – ответил я. – Зачем вам мои права?
– Кто же оставляет документы в машине?
Я пожал плечами.
– Мне стоит опасаться?
Моя собеседница сузила глаза и окинула меня пристальным взглядом. С головы до ног.
– Хороший фотоаппарат, – похвалила она. – Мой муж тоже любит фотографировать.
– Это для работы, – сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал напряженно. – А ваш муж может рассказать мне что-то полезное?
– Он не будет с тобой говорить.
– Это почему?
– Ты не отсюда. Не из общины.
– А кто будет? – спросил я, уже сомневаясь в том, что получу ответ.
– Йоханнес.
– Йоханнес? Кто это?
– Ты найдешь его в баре, – ответила женщина и кивнула на дверь.
– В каком?
– Здесь их не так много. В одном из них ты его точно отыщешь.
Разговор был окончен.
Я вышел на улицу и отправился на поиски. Женщина за прилавком вела себя странно. Если в Иллесхайме все такие, то разузнать что-то будет труднее, чем я думал.
2
Йоханнеса я нашел во втором по счету баре. Это оказался грузный мужчина с седой бородой. Он сидел за барной стойкой с кружкой пива в руках и изучал какую-то выцветшую брошюру. Йоханнес не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я сел рядом.
– Здравствуйте.
Он оторвал взгляд от брошюры в могучих ручищах и медленно поднял голову. Глаза у него были водянистые, какого-то неопределенного цвета.
– Тебе чего, парень?
– Он сказал, что пишет книгу, – тонким голосом подсказал бармен, у которого я пару минут назад спрашивал о том, где мне найти Йоханнеса.
– Вот как.
Йоханнес пригладил бороду и пристально посмотрел на меня.
– Да, – снова вмешался бармен. – Говорит, что о Ванденберге.
У него был противный писклявый голос. Я повернул голову и в упор посмотрел ему в глаза. Он гадко улыбнулся и принялся протирать стакан, который держал в руках, что-то насвистывая.
– Книгу, значит, – хмыкнул Йоханнес. – Ты из полиции?
Я тихо рассмеялся, словно его слова показались мне смешными.
– Нет. Я работаю в одной газете в Регенсбурге.
– Да? – Йоханнес отхлебнул пива. – А то с месяц назад сюда легавые приезжали.
– Точно, – снова вмешался бармен, – но этот мальчишка не похож…
– Заткнись, Карл, – буркнул Йоханнес и снова посмотрел на меня. – Ходили тут, шныряли везде, вынюхивали, как собаки. Все им было интересно. Все им достань да покажи. Ненавижу, когда так делают. Тебе ведь это тоже не нравится, а, Карл?
Уязвленный Карл ничего не ответил, но Йоханнес не обратил на это внимания.
– Никому ведь не по душе, когда в дом вламываются чужаки, переворачивают все вверх дном, а потом уезжают, намекая, что еще вернутся.
– Мне бы тоже такое было неприятно, – сказал я, но без тени улыбки, серьезно.
– Поэтому я спрошу тебя еще раз, – проговорил Йоханнес, нависая над кружкой с остатками пива. – Ты из полиции?
– Нет.
Мне хотелось ответить иначе, хотелось сострить, но я не мог себе этого позволить. Вместо этого я лихорадочно соображал. Почему? Почему Йоханнес так боялся полиции? Дело в неприязни к чужакам? Или ему было, что скрывать?
– О чем задумался, малец?
Я еле заметно сглотнул и напустил на себя беззаботный вид, мысленно повторяя: я журналист и я пишу книгу, пишу книгу, пишу книгу.
– О ерунде, – поспешил отмахнуться я. – Вы не ответите на пару вопросов?
Йоханнес вдруг рассмеялся.
– Какой ты шустрый. Карл, плесни малому пива. Мы с ним потолкуем.
Карл долил пива Йоханнесу, потом взял чистую – я надеялся на это – кружку и налил мне.
Я слишком рано решил, что мне повезло. Никто и не думал отвечать на мои вопросы. Вместо этого Йоханнес устроил мне свой допрос, похожий на тот, что учинила мне женщина в магазине. Отвечать ему было намного сложнее, потому что мужчина ни на секунду не спускал с меня глаз, но я хорошо справлялся, благодаря богатому опыту общения с подобными субъектами.
Вскоре Йоханнес цокнул языком, затем хлопнул меня по плечу. Это была маленькая победа. Он даже улыбнулся, но не слишком дружелюбно.
– Мне было лет двадцать, когда Леонор привезла мальчишку. Это был ее племянник. Такой затравленный пацан… Кожа да кости. Смотрел на всех из-под черной челки и дичился все время. Молчал. Я редкое его видел первое время. Он в основном у своей тетки на заднем дворе сидел или в доме прятался. Рассказывали, что она его за библию засадит с самого утра, а сама только к вечеру явится, начнет наизусть спрашивать. Если он ошибку делал, то Леонор его лупила.
Йоханнес снова пригладил бороду, потянулся до хруста в костях и расправил плечи.
– Не знаю, что еще сказать. Бывало, что они пропадали на несколько дней.
– Вальтер и Леонор?
– Ага, они самые – кивнул Йоханнес. – Первое время их даже бросались искать, но потом перестали.
– Почему?
– Они всегда возвращались.
– Куда же они уходили? – спросил Карл.
Он был значительно моложе Йоханнеса, и я решил, что он не застал тех времен.
– Хрен его знает, – ответил Йоханнес и сплюнул прямо на пол.
Карл поморщился, но ничего не сказал.
– Слушай, парень, а поговори-ка ты с Михаэлем. Он тебе больше нашего расскажет, – посоветовал Йоханнес.
– С Михаэлем?
– Да. Тебе даже повезло, что ты застал его. Просто удивительно.
– А что такое? – спросил я.
– Он вернулся пару недель назад из Австрии. Переехал туда с семьей лет тридцать назад. Может, чуть меньше.
– А почему же вернулся?
– Да там…
Йоханнес махнул рукой.
– Что?
– Вся семья погибла у бедняги. Его старший сын не справился с управлением, машину занесло. Парень на месте погиб, а его мать и брат скончались уже в больнице.
– И Михаэль захочет меня видеть?
Йоханнес кивнул.
– Он хороший человек, которому сейчас не хватает общения.
– А почему с ним стоит поговорить? Ему что-то известно? – быстро спросил я.
– Ага.
– Где я могу его найти?
– По соседству от дома Леонор. Слева.
Какая удача. От волнения у меня заскребло где-то под ребрами. Я допил остатки пива, чтобы немного успокоиться и напоследок показал своим собеседникам фотографию незнакомой девушки с полей. Они отрицательно покачали головами. Я поблагодарил обоих мужчин за помощь.
– Благодарностями сыт не будешь, – подмигнул мне Йоханнес, обнажая зубы в акульей улыбке.
Я был готов к этому, поэтому прихватил в поездку денег. Не слишком большую сумму, но достаточную, чтобы заплатить за информацию.
– Заглядывай еще, – попрощался Йоханнес, засовывая деньги в карман.
Я вышел на улицу и немного продышался. В баре пахло потом, пивом и поджаренным хлебом, пропитанным маслом. На улице по-прежнему было почти безлюдно. Только какие-то мальчишки пронеслись мимо, но их смех быстро смолк за ближайшим поворотом.
Я отошел от бара, закурил и позвонил Байеру.
– Ну? – спросил он нетерпеливо.
– Где дом, в котором жил Ванденберг? – негромко спросил я.
– Тебе удалось что-то узнать? Почему так долго?
– Пока что не слишком много, но у меня есть зацепка.
– Какая? Все в порядке?
– Да, все хорошо. Не могу долго говорить. Меня могут услышать, а нам это не нужно.
Байер нервно выдохнул.
– Хорошо. Тебе нужен дом с зеленой крышей.
Он объяснил мне, как найти дом Леонор, а потом я отключился.
3
Дом, где раньше жил маленький Вальтер вместе со своей теткой, не производил впечатления. Он был обветшалый, белая краска на досках давно облупилась, кое-где были разбиты окна. Дом был заброшен. Дом был никому не нужен. Посреди опустелого двора стояло большое дерево; его кривые ветви торчали в разные стороны. На двери я заметил табличку и подошел ближе, чтобы рассмотреть, что там. Это была надпись. «Нечестивым нет мира».
Нечестивым нет мира? Я немного постоял на пороге, потом обошел дом вокруг, заглянул в пару окон. Внутри не было ничего необычного. Мягкая мебель, круглый стол, стулья. Если там и было что-то значимое, то полиция давным-давно позаботилась о том, чтобы это значимое исчезло.
Или постарался сам Ванденберг.
Меня охватило дурное предчувствие. На мгновение я прижался лбом к сухим доскам и постарался привести мысли в порядок. Чувство, охватившее меня, напоминало предгрозовое небо – гром мог обрушиться в любую минуту. Я повернул обратно, прошел по дорожке, заросшей спутанной травой и посмотрел в сторону дома, где жил Михаэль. Не слишком ухоженное жилище, но не такое заброшенное, как дом Леонор. У Михаэля погибла вся семья. Он недавно вернулся. Не было ничего удивительного во внешнем облике его дома.
В баре меня немного разморило из-за пива, но вблизи дома Михаэля, вблизи дома Ванденберга, я чувствовал себя бодрым, как никогда. Все чувства обострились, я был напряжен и готов ко всему. Сонливость исчезла. Страх ушел. Я был на его территории. На территории зверя, и зверь не знал об этом.
Я поднялся по ступеням дома Михаэля, выдохнул, досчитал до пяти и постучал в дверь. Шаги послышались мгновенно, словно меня уже ждали. Дверь открылась, и на пороге показался старик в круглых очках. Он носил темно-бордовую жилетку поверх клетчатой рубашки, серые брюки и полосатые тапочки. В руках старик держал маленькую тарелку с сухофруктами. Наверное, шел из кухни в другую комнату, поэтому и открыл дверь так быстро.
– Михаэль? – спросил я.
Он кивнул.
– Меня зовут Лео. Мне сказали, что вы будете не против ответить на несколько вопросов о…
Михаэль вдруг поднял руку, прикрыл глаза и издал тихий звук сквозь зубы: «ш-ш-ш».
Я замолчал.
– Ты слышишь? – шепотом спросил он. – Слышишь, как шумит старый клен?
Михаэль вытянул руку и указал дрожащим пальцем на дерево у дома Леонор. Я прислушался и медленно кивнул.
– Это хорошо, – снова шепнул Михаэль, а потом грустно улыбнулся и отошел в сторону, пропуская меня внутрь своего дома. – О чем ты хотел со мной поговорить, Лео?
Он сказал мое имя так, словно мы были знакомы уже очень давно. Я прошел за ним в коридор, затем в небольшую гостиную. На стенах висели семейные фотографии и очень старые детские рисунки. По журнальному столику были разбросаны карты, какие-то фишки, игральные кости. На камине громоздились глиняные статуэтки.
Михаэль оказался очень гостеприимным. Он велел мне располагаться, как мне удобно, а сам ушел на кухню и вернулся с двумя бутылками холодного лимонада.
– Почему вы меня так быстро пустили? – спросил я, принимая из его сухих рук бутылку.
– А чего мне бояться? – спросил он и снова улыбнулся. – Мне бояться нечего.
Я ожидал чего угодно, но только не этого. Михаэль представлялся мне раздавленным горем затворником, но никак не наоборот. Он был печален, но не замкнут в себе.
– Конечно, – отозвался я.
– Тебе известно мое имя. Зачем ты искал меня? – спокойно спросил Михаэль.
Я прокашлялся.
– Хотел поговорить о Ванденберге.
Что-то в нем изменилось. По его лицу промелькнуло что-то, похожее на сожаление, но быстро исчезло.
– О Вальтере? – тихо спросил Михаэль.
– Да.
Он потянулся к столику, взял кости, повертел их в руках.
– Мы играли с ним, – сказал Михаэль, – в нарды, в китайские шашки, в шахматы и в карты. Даже в скрэблл, – он тихо посмеялся. – Смышленый мальчик. Однажды я подарил ему золотую рыбку, но она умерла. Тогда я подарил ему еще одну, но и она не прожила долго. Я просто хотел, чтобы у него был друг, который его не обидит.
– Он был вашим соседом, так?
Михаэль помолчал. Он снова закрыл глаза. Прислушался.
– Да.
Как будто он снова слушал старый клен. Или нечто другое, что я сам услышать не мог.
– Вы хорошо знали Леонор?
– Да.
Односложные ответы.
– Почему вы ничего не спрашиваете? – поинтересовался я.
Михаэль открыл глаза, посмотрел на меня с насмешкой.
– Потому что я знал, что однажды мне придется все рассказать.
– В каком смысле?
– Я сбежал раньше, чем все случилось, поэтому меня никогда не искали. Никто не искал соседа Вальтера Ванденберга, потому что никто даже не вспомнил.
– Вы не… – у меня пересохло в горле, – не возражаете, если я буду записывать, если услышу что-то важное?
Михаэль благосклонно кивнул. Он снова улыбнулся, но как будто не мне, а своим призрачным воспоминаниям. Мы немного посидели в тишине. Михаэль собирался с мыслями или просто ждал чего-то. Я не смел торопить его.
– Та история, – сказал он. – Та глупая история, когда мальчик застрелил отца.
Я держал ручку наготове, словно оружие.
– Он сделал это нарочно. Я знаю. Он рассказа мне, но я пообещал, что никому не выдам его страшный секрет.
Я опешил и уставился на Михаэля. Все это время у него был ответ на вопрос, над которым ломали голову следователи и криминалисты, психотерапевты, толпа, вопрос, который так мучил меня самого
– Зачем Ванденберг это сделал? – осторожно спросил я.
– Отец трогал его, – объяснил Михаэль, – и бил.
– Трогал и бил? – переспросил я.
Комната исчезла. Блокнот в моих руках тоже исчез. Я видел только глаза Михаэля – светло-карие, как смола на солнце.
– Да. Он делал с ним вещи, которые родители не должны делать со своими детьми. Это были страшные вещи.
– Почему он никому не сказал?
– Сначала боялся. Отец запугал его. Потом… снова боялся. Для него более привлекательной оказалась ложь. Вальтер предпочел сказать всем, что это просто глупость, что это просто несчастный случай. Это было легче. Признайся он в том, что на самом деле происходило дома, никто бы не поверил в то, что он действительно убил отца случайно.
– Почему он рассказал вам?
– Мы с ним были друзьями. Леонор часто просила присмотреть за Вальтером, когда ей нужно было куда-нибудь отлучиться.
Я сделал несколько пометок в блокноте, перевел дух и решился на новый вопрос.
– Михаэль, послушайте. Я знаю, что Леонор и Вальтер иногда исчезали на несколько дней из общины. Вы знаете, где они пропадали?
У меня дрожали руки. В ушах шумела кровь.
– Знаю, – ответил Михаэль, – конечно, знаю. Пей лимонад. Чего же ты? Угощайся.
Сначала я не понял, потом протянул руку к лимонаду, который пристроил на подлокотнике, открыл бутылку и сделал несколько глотков, как во сне, в тумане.
– Куда же они исчезали? – спросил я еще раз.
– Глас с небес, – ответил Михаэль. – Глас для братьев и сестер.
– Что-что?
Михаэль вдруг поднялся с дивана и отошел к окну. Он стоял ко мне спиной, и я решил, что так ему легче говорить.
– Семья, – негромко сказал он. – Семья, которую мы создали сами. У многих ее никогда не было. Они обрели ее, когда присоединились к «Гласу».
– Что такое «Глас»?
– Место, где всем было хорошо. Место, где все были друг другу братьями или сестрами. Место, где царил мир, если соблюдать правила.
Я решил, что он говорит про какую-то секту, но уточнять не стал, чтобы не сбить его с мысли. Я не знал, как он отреагирует, если вдруг услышит это слово. Секта.
– Вальтер и Леонор… Они были в этом месте?
Михаэль кивнул. Он все еще был повернут ко мне спиной.
– И Вальтер, и Леонор, и я тоже. Много людей, но не все отсюда. Кто-то приезжал издалека. Даже не из Баварии. Даже не из Германии.
– Мне казалось, что здесь не любят чужаков.
– В Иллесхайме не любят. В «Гласе» любили всех. Там смотрели на человека, на личность, на то, что внутри, а не на происхождение.
– Где он находится?
– Находился, – поправил меня Михаэль, и я услышал в его голосе улыбку. – Он был здесь, в лесу поблизости. Мы построили небольшие дома. У нас была своя церковь. Мы любили петь. Хоровое пение успокаивало тело и смиряло душу.
– Чем же вы там занимались?
Михаэль обернулся.
– Жили, – просто ответил он. – Трудились, молились, выращивали фрукты, овощи и цветы. Приносили друг другу пользу. Просто одна большая семья.
– Зачем тогда возвращались в город? – поинтересовался я.
– Некоторые не возвращались. Кто-то никогда не был в Иллесхайме. Леонор просто любила свой дом. У нее была работа. По будням она была вынуждена жить, как все, но по выходным и праздникам она брала Вальтера и уходила к нам.
– К вам? Это значит, что вы жили в лесу постоянно?
– В теплое время года. Зимой приходилось перебираться сюда. У моей жены было слабое здоровье. Я не мог допустить, чтобы она замерзла и заболела.
У меня в голове не укладывалось, что кто-то может так жить. Перед глазами невольно вставали религиозные образы. Чем же они занимались в действительности? Просто пели в хоре? Молились перед едой? Было ли что-то еще?
– Вы сказали, что знали, что однажды придется все рассказать. Вы говорили о чем-то конкретном? Было что-то, о чем никто не знал?
Я прикусил язык. Нельзя было задавать столько вопросов сразу.
Михаэль снова присел на диван. Он сложил руки в замок и опустил их на колени.
– Было кое-что, да.
На секунду мне показалось, что Михаэль специально говорит так медленно, чтобы меня помучить.
– Что же?
– Вальтер. Кое-что с ним было не так. Леонор не верила в то, что он не совершал убийство. Наш пастор говорил, что мальчик грешен. Он говорил, что поможет ему очиститься.
– Очиститься? В каком смысле?
– В самом прямом, – скорбно ответил Михаэль. – В самом прямом.
– Что с ним делали?
– Заставляли много работать. Запрещали есть без разрешения. Иногда не позволяли разговаривать. Он все время носил венок с красными цветами, с цветами грез.
– С маками, – я невольно перешел на шепот.
– Да, это были маки.
– Что все это значило?
– Страдания Христа, – ответил Михаэль. – Страдания должны были помочь Вальтеру освободиться.
Я пытался всеми силами скрыть волнение. Что, черт возьми, творилось в этом месте? Я пожалел, что не взял с собой таблетки. У меня в кармане завибрировал телефон. Скорее всего, это был Байер, но руки меня не слушались. Я даже не шелохнулся.
– Это все пустое, – Михаэль покачал головой. – Случались вещи, о которых мне совершенно не хочется вспоминать, но я должен кому-то открыться.
– Я вас слушаю.
– Иногда Вальтеру приходилось переживать настоящие испытания. Его запирали на несколько дней в амбаре вместе с животными. Там он должен был молиться и просить прощения за то, что сделал. Вальтер плакал и постоянно повторял, что он не убивал отца. Почти все ему верили, но только не пастор. Даже Леонор стала сомневаться, но только не он. Иногда пастор велел Вальтеру признаться в содеянном, но мальчик всегда отрицал свою вину. Тогда его били розгами. У него на спине оставались кровавые борозды, которые не проходили неделями.
Михаэль тяжело перевел дыхание.
– Его все время мучили, господи, а я смотрел. Мы все смотрели, – хрипло прошептал он и замолчал, словно ему больше нечего было сказать.
Я показал ему фотографию девушки.
– Вам что-нибудь известно о ней?
Михаэль взглянул на снимок, и глаза его потеплели.
– Маргрет. Наш ангел.
Я выжидающе посмотрел на него.
– Она имела какое-то отношение к Ванденбергу?
– Из-за нее у Вальтера не получилось сбежать.
– Сбежать? Она помешала ему?
– Она предала его, – сказал Михаэль. – Маргрет было шестнадцать, когда это случилось. Они с Вальтером дружили. Иногда она приносила ему еду украдкой, когда он был заперт в амбаре. Маргрет была хорошей девочкой, но однажды ее поймали на том, как она помогает Вальтеру. Пастер сказал ей, если мальчик сбежит, то он будет знать, кого в этом винить.
Я почувствовал головокружение. Страшно было представить, что это происходило на самом деле.
– Вальтер и до этого предпринимал попытки к бегству. Ему было четырнадцать, когда он последний раз решился на побег. Вальтер рассказал об этом Маргрет, а она выдала его пастору.
Я затаил дыхание.
– Его поймали, а потом очень жестоко наказали. Больше он не пытался сбежать. Никогда.
– Что с ним сделали?
– Заставили каяться.
– Каяться? Они били его или что?
– Провели обряд очищения, – Михаэль закусил губу и спрятал глаза в пол. – Через утопление. Его держали под водой до тех пор, пока он не перестал сопротивляться. Мне тогда показалось, что мальчик… умер, но его удалось привести в чувство. Не сразу, но удалось.
– Это безумие, – сказал я, потрясенный до глубины души. – Безумие.
Михаэль кивнул.
– Я столько лет молчал, потому что не желал признаваться в том, что был свидетелем мучений маленького мальчика, которого все считали прокаженным. Мне жаль, что я не смог защитить его. Мне так жаль…
Я достал из кармана сигареты. К черту. Я бы послал Михаэля к черту, если бы он попытался меня остановить, но он молчал, отрешенно глядя в окно.
– И все? – нервно спросил я, больше не пытаясь сдерживаться.
Меня разрывало от противоположных эмоций, потому что я сочувствовал мальчику, маленькому мальчику по имени Вальтер, но вместе с этим я глубоко презирал мужчину, который убивал девушек, что были так похожи на Маргрет.
– Вальтер стал меняться, – негромко продолжил Михаэль. – Он больше не плакал. Он больше никогда не плакал, не кричал и не смеялся. Всегда был спокоен. Если ему говорили молиться, то он шел и молился. Если ему говорили вставать под розги, то он вставал. Когда пастор требовал признаться в убийстве, покаяться, то Вальтер больше ничего не отрицал. Он просто молчал.
Я потушил сигарету о горлышко бутылки, бросил бычок в остатки лимонада и поднялся на ноги. Меня трясло от шока, злости и еще какого-то неопределенного чувства.
– Я был готов, что ты рассердишься, – сказал Михаэль, – но постарайся понять…
Я молча направился к двери, затем развернулся и замер на пороге.
– Цветы, – выдохнул я. – Почему он оставляет цветы?
Михаэль слабо улыбнулся.
– У Вальтера была птица. Птица в клетке. Ручная канарейка по имени Динь.
– Причем здесь это?
– Однажды Леонор вернулась домой и увидела, что птица мертва. Вальтер признался, что случайно убил ее. Он плакал. Это было время, когда он еще умел плакать. Они похоронили птицу на заднем дворе. Вальтер все время говорил, что она будет сниться ему. Он боялся этого. Мне он рассказывал, что к нему во снах часто приходил мертвый отец, – Михаэль устало провел по лицу ладонью. – Тогда Леонор сорвала цветок с венка, который был надет на Вальтере, и положила его на могилу. Она сказала ему, что цветы – это дар мертвым. Придумала, что таким образом они остаются в земле, остаются на том свете и никогда не возвращаются.