Read the book: «Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт»

Font:

Я ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ тем, кто будет избавлен от необходимости читать все три тома моей автобиографии и кому она покажется более легкой и приятной для чтения.

Пролистывая страницы, я думаю, что эта книга позволяет глубже изучить мой образ жизни и годы моего замужества, а все, что расширяет понимание, надеюсь, имеет ценность.
Э. Р.

В этой книге я хочу выразить особую благодарность мисс Элинор Деннистон. Одна я бы не справилась с долгой и утомительной, но необходимой работой по сокращению трех томов до одного и добавлению необходимых частей, а также приведению книги в более современное состояние.

Мисс Деннистон – самый терпеливый, талантливый и полезный напарник. Без нее это издание не появилось бы на свет. Я со всей теплотой благодарю ее и хочу выразить здесь свою глубокую признательность и удовольствие от работы с ней на всех этапах.

Э. Р.

Предисловие

Это одновременно и сокращенная, и дополненная версия моей автобиографии. Сокращенная потому, что малоинтересный материал был удален. Дополненная – благодаря добавлению новой информации, которая делает эту книгу более актуальной. Когда я впервые взялась рассказывать историю своей жизни, мне было сложно решить, что в нее стоит включить. Теперь же мне пришлось думать, что из нее убрать. В обоих случаях труднее всего было попытаться взглянуть на себя и события своей жизни со стороны. Подобного угла обзора добиться нелегко, потому что для меня, как и, полагаю, почти для всех остальных людей, самыми важными оказывались не большие, важные события, а нечто маленькое, более личное.

Никто, как мне кажется, не способен увидеть свою жизнь отчетливее и яснее, чем это могут сделать его друзья или враги. Это невозможно ни с нравственной, ни с физической точки зрения. Максимум, что дано человеку, – постараться быть настолько честным, насколько это возможно.

Свою цель я изложила в конце главы «Это моя история».

Порой я задаюсь вопросом, откуда у людей берется столько мужества или, как многие, наверное, думают, тщеславия, чтобы написать автобиографию.

Анализируя собственные мотивы, я пришла к выводу, что у меня было две цели. Одна из них – попытка показать, в каком мире я выросла и как этот мир изменился на сегодняшний день. Другая – дать наиболее правдивое представление о себе как о человеке. Подлинная картина жизни любой личности интересна сама по себе. Но особый интерес дает наблюдение за игрой других людей, которые оставили след в характере этого человека, и за обществом того времени. Большая разница между миром 1880-х годов и современностью¹, как мне кажется, проявилась в необычайном ускорении нашего мира.

Долгие годы я выступала в роли резонатора учений и влияния моего непосредственного окружения. Я научилась мыслить самостоятельно лишь после того как встала на ноги, поэтому в юности меня нельзя было назвать настоящей личностью. У современной молодежи все будет иначе. Они должны повзрослеть в гораздо более раннем возрасте из-за нынешних реалий. Моя бабушка жила в мире устойчивых традиций и привычек, которые менялись более или менее медленно. Современный мир мгновенно принимает нечто новое, и за два года это становится обыденным, устаревает.

Для тех из нас, кто любит изучать людей, художественная литература интереснее любой другой формы, потому что здесь автор может говорить правду, не причиняя никому вреда и не слишком унижая себя. Он может открыто рассказать о своем опыте и о том, что узнал, наблюдая за душами человеческими и их работой. В автобиографии это сложно сделать, как ни старайся. Но, чем честнее вы будете относиться к себе и другим людям, тем ценнее в будущем окажется ваша рукопись. Она станет отражением людей и их проблем в период времени, который охватывает автобиография.

Каждый человек в своей жизни сталкивается с проблемами и по-разному реагирует на обстоятельства. Люди уникально воспринимают одни и те же вещи, поэтому у каждого будет свой опыт и свои жизненные уроки.

Для меня, так много мечтавшей в детстве, жизни людей всегда отчасти напоминали сюжеты книг. Я узнала одну истину, которая много раз сослужила мне хорошую службу: самое главное в любых отношениях не то, что ты получаешь, а то, что ты отдаешь.

Наша семья Холлов была довольно типичной для 1900-х годов. Где-то в прошлом остались те люди, которые усердно трудились, работая руками и головой. В наше время такой потребности уже не было, а материальные условия жизни казались стабильными.

Мой дедушка Холл был типичным представителем группы, успевшей достичь цели. Этот праздный джентльмен любил вести интеллектуальные беседы в приятном обществе и не считал необходимым работать. Его дети утратили многие качества своих закаленных, твердолобых предков, хотя мир был уже не таким стабильным, каким казался, и деньги стали ускользать из рук. Сегодня, спустя два поколения, все настолько изменилось, что молодежи часто приходится начинать с нуля, и я с интересом наблюдаю, как многие развивают те же способности, которыми обладали их работящие прародители.

Я наблюдала этот цикл в своей семье, поэтому меня всегда забавляет, когда определенная группа людей воспринимает как должное то, что имеет, лишь потому, что пользовалась привилегиями несколько поколений. Эти люди абсолютно далеки от мужчин и женщин, которые работают не покладая рук, чтобы держаться на плаву. Лишь везение позволяет им вести прежний образ жизни, но вскоре фортуна может от них отвернуться и опустить на базовый уровень потребностей.

Такая мысль никогда и в голову не приходила моей бабушке, считавшей мир довольно стабильным, а наши дети и внуки принимают это как простую банальность, не поведя и бровью.

Многих упомянутых мною людей гораздо лучше и полнее опишут другие люди, за исключением отца, чья короткая и счастливая молодость так трагически оборвалась. В моей памяти он навсегда остался ярким и живым, как персонажи из «Синей птицы», и продолжал делиться своей нежностью и добротой.

Чем сильнее ускоряется мир, тем острее встает вопрос выхода из комфортного, привычного прошлого. В том числе это и отказ от спокойствия, такого редкого в наше время. Возможно, для его обретения необходимо определенные периоды жизни провести в более или менее спокойном окружении. Не так давно в книге Дэвида Грейсона «Год из жизни крестьянина» я прочитала следующие слова: «За спокойствием всегда скрывается побежденное несчастье». Возможно, нашим бабушкам и дедушкам было легче победить несчастье, потому что их жизнь не проходила в постоянном напряжении. Вне всяких сомнений, всем нам приходится сталкиваться с бедами на своем жизненном пути.

В конце концов, автобиографии полезны лишь тем, что описания жизней, которые вы изучаете и анализируете, могут предложить вам нечто полезное, что пригодится в будущем. Я, конечно, не жду, что кто-то обязательно столкнется с теми же переживаниями, ошибками или удовольствиями, с которыми столкнулась я, но, возможно, одно мое безрассудство окажется полезным! Ошибки, которые я совершила, когда мои дети были совсем еще маленькими, могут как-то помочь или утешить встревоженную и неопытную мать. Из-за неуверенности в своих силах человек бывает более строг с детьми, сильнее раздражается по пустякам и пытается доказать свою власть над единственным беззащитным существом, оказавшимся в поле его зрения.

Думаю, все мы в долгу перед своими друзьями и родственниками. Я понимаю, что без друзей не стала бы нынешней собой, и многое так бы и осталось для меня закрытой книгой.

Мои годы брака кажутся более тесно связанными с той жизнью, которую все мы знаем сегодня. Они были яркими, активными и интересными. Я научилась адаптироваться и приспосабливаться к возникающим обстоятельствам, стала самостоятельным человеком и состоялась как личность, что должен сделать каждый.

Я вкратце описала небольшую поездку в Европу после Первой мировой войны и думаю, что она имела далеко идущие последствия. Я довольно хорошо знала Европу и особенно Францию с ее аккуратным и замысловатым деревенским ландшафтом. Картина опустошения породила во мне неугасающую ненависть к войне, которая до того момента не была окончательно сформирована в моей голове. Убежденность в бесполезности войны для решения международных проблем становилась все сильнее и сильнее, пока я слушала разговоры людей. В то время я мало говорила об этом, но впечатление было настолько сильным, что с годами не угасало, а укоренялось в моей памяти все глубже и глубже.

В части «Это моя история» я описала первые годы своей жизни, исчезающий мир, в котором я росла, веяния и ценности, преобладавшие в тот период.

В части «Я помню об этом» я вспоминаю более масштабный и судьбоносный период, связанный главным образом с политической жизнью моего мужа в одну из самых трагических и насыщенных событиями эпох в истории человечества, а также с постепенным расширением моей собственной деятельности.

В части «Сама по себе» я попыталась изложить картину меняющегося мира, каким я его видела в последние годы, и описать то, чем я занималась в надежде искоренить такое ужасное и глупое явление, как война, и заменить его, пускай медленно и болезненно, эпохой братства.

В последней части книги, «В поисках понимания», я добавила новый материал о последних нескольких годах. Они были очень насыщенными: каждая минута моего дня была чем-то занята, и работа нередко продолжалась с восьми утра до глубокой ночи. Эти перегруженные часы были интересными и плодотворными. Надеюсь, они были кому-то полезны. Как минимум я прожила их до предела.

Автобиография ценна только в том случае, если выполняет одну из двух задач или желательно обе. Она помогает сохранить воспоминания об исчезнувшем образе жизни или о людях, которые сыграли исторически важную роль в свою эпоху, глазами конкретного человека и, пускай и немного, расширить наше представление о прошлом. Или, в более личном плане, она способна помочь читателям решить свои проблемы. В истории жизни нет ничего особенно интересного, если только люди, читая ее, не скажут: «Это похоже на то, через что мне пришлось пройти. Возможно, все-таки есть способ со всем этим справиться».

Поспешу добавить, что я не даю советов и рекомендаций, а просто хочу показать, что даже без особых даров можно преодолеть препятствия, которые кажутся непосильными; что, несмотря на неуверенность, страх и отсутствие ярких талантов, можно найти способ жить свободно и полноценно.

Наверное, самым важным в моей жизни было осознание, что надо любыми средствами, какими бы скудными они вам ни казались, как можно лучше готовиться к каждому событию. Тогда у вас получится ухватиться за ближайшую возможность и пережить более глубокий опыт. Без подготовки этого сделать нельзя. Самое фатальное – отказаться от такого шанса. Жизнь задумана для того, чтобы ее проживали, и важно при этом не терять любопытство. Ни в коем случае нельзя отворачиваться от жизни.

Э. Р., Гайд-парк,

декабрь, 1960 г.

Часть I
Это моя история

Глава 1
Воспоминания из детства

Моя мама была одной из самых красивых женщин, что я когда-либо видела. Ее отец, мой дедушка Холл, не утруждал себя делами. Он жил на то, что досталось ему от родителей.

У него был дом под номером 11 в Нью-Йорке, расположенный на 37-й Западной улице, а на реке Гудзон, примерно в восьми километрах к северу от деревни Тиволи, на земле, которая была частью старого поместья канцлера Ливингстона, он построил еще один. Мать моей бабушки носила фамилию Ливингстон, поэтому мы были родственниками Ливингстонов, Кларксонов и Де Пейстеров, которые жили в домах вдоль по Ривер-роуд.

Дедушка Холл обожал теологию, и в его библиотеке хранилось бесчисленное количество книг о религии. Большинство из них не представляли для меня большого интереса в детстве, но Библия с иллюстрациями Доре отняла много часов времени и подарила множество кошмаров!

К моей невероятно красивой бабушке Холл, которая в девичестве носила фамилию Ладлоу, относились как к любимому, но несколько избалованному ребенку. От нее ждали рождения детей, и она стала матерью семерых чад, воспитание которых не планировали возлагать на ее плечи. Дедушка совсем не учил ее ведению дел и умер, не оформив завещания и оставив бабушку, которая не умела даже выписать чек, с шестерыми детьми младше семнадцати лет. К такой ответственности она была совершенно не готова.

Двое старших детей, моя мама и Тисси (ее настоящее имя было Элизабет; позже она стала миссис Стэнли Мортимер), характером походили на отца. Они были глубоко религиозны, умны и дисциплинированны. За городом они несколько раз в день ходили от дома до главной дороги, держа за спиной в сгибе локтей палку, чтобы улучшить осанку. Мой дедушка строго следил за тем, что они читают и пишут, как выражают себя, и прививал им самые высокие стандарты поведения. Результатом этого стал сильный характер с четкими представлениями о добре и зле и строгое соблюдение традиционного этикета настоящих леди, который им преподнесли как единственно правильный.

Внезапно этой сильной руки не стало, и младшие дети – два мальчика и две девочки – выросли без отцовской дисциплины. Ведь как могла инфантильная женщина вдруг взять на себя бремя воспитания?

Мне рассказывали, что в первый год после смерти деда мама была путеводным духом семьи, но в девятнадцать лет она вышла замуж за моего отца.

Моя мама принадлежала к числу представителей нью-йоркского общества, которые считали себя крайне важными людьми. Старый мистер Питер Мари, который устраивал вечеринки для избранных и чье одобрение ставило клеймо успеха на молодых девушках и новоиспеченных женах, назвал ее королевой и склонился перед ее очарованием и красотой, а для нее это было очень важно.

В этом обществе было принято проявлять доброту к малоимущим, не пренебрегать филантропией, помогать больницам и нуждающимся. Приглашения пообедать и потанцевать обычно принимали только от нужных людей. Жить необходимо было в окружении себе подобных. А еще – серьезно задумываться об образовании детей, читать книги, которые читали все, знакомиться с хорошей литературой. Короче говоря, придерживаться привычного паттерна.

Происхождение и воспитание моего отца, Эллиота Рузвельта, очаровательного человека, который влюблял в себя каждого на своем пути, отличалось от маминого. Он был физически слаб, что сам, вероятно, никогда до конца не осознавал. В пятнадцать лет он покинул стены школы им. Св. Павла спустя год обучения из-за болезни и отправился в Техас. Там он подружился с офицерами пограничного Форта Мак-Каветт и остался у них. Он охотился за дичью и ходил в разведку в поисках враждебно настроенных индейцев. Он любил жизнь и был прирожденным спортсменом, хорошим стрелком и отменным наездником. Думаю, такая жизнь оставила на нем неизгладимый след. К своей семье, в Нью-Йорк, он вернулся здоровым и сильным, но, похоже, детская болезнь постепенно истощала внутренние запасы сил, к которым все мы обращаемся время от времени.

Дедушка Рузвельт умер до того, как моему отцу исполнился двадцать один год. В то время как его старший брат Теодор, позднее ставший президентом Соединенных Штатов, долечивал последствия детской астмы и посещал Гарвардский колледж, Эллиот, с согласия снисходительной матери и двух обожающих сестер, принял часть отцовского наследства и отправился в кругосветное путешествие. Он охотился в Индии в те времена, когда очень немногие жители нашей страны могли позволить себе подобное.

Мой отец вернулся из путешествия как раз к празднованию свадьбы сестры Коринн и своего друга, Дугласа Робинсона. Затем он женился на Анне Холл, после чего трагедия и счастье шли, по очереди наступая друг другу на пятки.

Папа обожал мою маму, а она, всегда более сдержанная и менее спонтанная, была преданна ему. Сомневаюсь, что их семьи могли бы разниться еще больше. Семью отца волновало не столько Общество (именно с большой буквы «О»), сколько люди, среди которых были и мальчишки-газетчики с улиц Нью-Йорка, и калеки, коих пытался вылечить доктор Шефер, один из самых известных первых хирургов-ортопедов.

Моя бабушка со стороны отца и молодая жена его брата Теодора по имени Элис Ли умерли с разницей в несколько дней. Последняя оставила после себя лишь малышку Элис на утешение скорбящему молодому отцу. Мой папа очень тяжело переживал эти потери. Но вскоре, в октябре 1884 года, на свет появилась я, по общему мнению гораздо более морщинистая и некрасивая, чем среднестатистический младенец, но ставшая для отца чудом с небес.

Я была застенчивой и серьезной уже в два года и даже во время танцев не улыбалась. Самые ранние воспоминания из детства – эпизоды, когда меня наряжали и отправляли потанцевать перед группой джентльменов, которые хлопали в ладоши и смеялись, пока я выписывала перед ними пируэты. В конце концов отец хватал меня и высоко поднимал. Он занимал самое большое место в моей судьбе до конца своих дней и был любовью всей моей жизни еще долгие годы после смерти.

В компании отца я была абсолютно счастлива. У нас до сих пор осталась деревянная картина, на которой изображена строгая девочка с прямой челкой на весь лоб, назидательно поднявшая палец. Папе нравилась эта картина, он называл ее «Маленькая Нелл ругает Эллиота». У нас был загородный дом в Хемпстеде, Лонг-Айленд, где отец мог охотиться и играть в поло. Он обожал лошадей и собак, поэтому в нашем хозяйстве всегда были и те, и другие. Папа занимался бизнесом, и, вдобавок к работе и спорту, они с мамой вели насыщенную общественную жизнь. Отец был центром моего мира, и все окружающие его очень любили.

Была ли это детская травма, которую усугубляло напряжение его жизни, или боль, которую он пережил после перелома ноги – ее пришлось вправить, переломать и снова вправить, – я не знаю. Папа начал выпивать, и для моей матери, дяди Теодора и их сестер начался период мучительной тревоги, который продлился до папиной смерти в 1894 году.

В 1890 году мы с родителями и младшим братом отправились зимовать в Италию, чтобы помочь папе вылечиться и взять себя в руки. Помню, как он изображал гондольера, возил меня по венецианским каналам, пел вместе с другими лодочниками к моей огромной радости. Я любила его голос и больше всего то, как он ко мне относился. Он называл меня Малышкой Нелл в честь героини «Лавки древностей» Диккенса, и я никогда не сомневалась, что занимаю первое место в его сердце.

Но иногда я его раздражала, особенно когда разочаровывала в таких вопросах, как смелость, что бывало довольно часто. Помню, мы поехали в Сорренто, и мне дали осла, на котором я ездила по красивым дорогам. Однажды меня обогнали все остальные и предложили следовать за ними, но на первом крутом спуске, где они соскользнули вниз, я побледнела и предпочла остаться на большой дороге. До сих пор помню этот осуждающий тон в папином голосе, хотя сами слова упрека давно растворились.

Помню поездку на Везувий с отцом, как мы бросали монетки в вулкан, а они отпрыгивали назад, окутанные в лаву, и бесконечное путешествие вниз по склону. Мне было трудно идти, и я помню, как старалась не заплакать, чтобы отец меня не ругал.

Мама сняла дом в Нейи, недалеко от Парижа, и поселилась там на несколько месяцев: в конце июня она ожидала малыша. Отец отправился в санаторий, а его старшая сестра Анна, наша тетушка Бай, приехала побыть с моей матерью. Меня решили отправить в монастырь для изучения французского языка и заодно пристроить куда-нибудь к моменту рождения ребенка.

Время в монастыре было не самым счастливым. Мне еще не исполнилось шести, и я была очень чувствительной девочкой с непомерной жаждой любви и похвалы. Наверное, так я пыталась компенсировать простоту своей внешности и отсутствие манер. Мою маму беспокоило, что я недостаточно красива, и я чувствовала это, потому что дети всегда чувствуют такие вещи. Мама изо всех сил старалась воспитывать меня так, чтобы манеры компенсировали внешность, но ее усилия лишь заставляли меня еще острее осознавать свои недостатки.

От маленьких девочек моего возраста, с которыми я оказалась в монастыре, вряд ли можно было ожидать повышенного интереса к ребенку, который не говорит на их языке и не исповедует их религию. У них был свой маленький алтарь, и они усердно трудились над его обустройством. Я мечтала, чтобы мне разрешили присоединиться к ним, но неизменно оставалась в стороне и блуждала одна в огороженном саду.

Наконец, я пала жертвой искушения. Одна из девочек проглотила монету, и все внимание было приковано к ней. Мне так хотелось побывать на ее месте, что я пошла к одной из сестер и соврала, будто проглотила монетку. Было очевидно, что я это сочинила, поэтому сестры вызвали мою маму. Она забрала меня, сгорая от стыда. Сейчас я понимаю, каким ужасным был для такой хорошо воспитанной женщины тот факт, что ее ребенок соврал.

Поездка домой была сплошным страданием, потому что быстрое наказание я переносила гораздо легче, чем долгие ругательства. Я с радостью обманывала, чтобы избежать их, но, если бы знала, что меня просто уложат в постель или отшлепают, наверное, говорила бы правду.

Привычка врать осталась со мной на долгие годы. Мама не понимала, что ребенок может лгать из-за страха. Я сама не понимала этого до тех пор, пока не выросла и не осознала, что бояться нечего.

Отец приехал к моменту рождения моего брата и, хотя вызывал большое беспокойство, он был единственным, кто не относился ко мне как к преступнице!

Малышу Холлу исполнилось несколько недель, когда мы отплыли домой, оставив папу в санатории во Франции, откуда его брат, Теодор, должен был забрать его немного позже.

Ту зиму мы прожили без отца. Я спала в маминой комнате. До сих пор вспоминаю чувство трепета в те моменты, когда я наблюдала, как мама наряжается для посещения очередного мероприятия. Она была так прекрасна, что я была рада, когда мне разрешали просто прикоснуться к ее платью, к ее драгоценностям или к чему-либо, что составляло образ, которым я бесконечно восхищалась.

Те летние месяцы, когда папа был в отъезде и пытался восстановить свое здоровье, мы проводили в основном в доме бабушки в Тиволи, который позже стал домом и для нас с Холлом.

Отец отправил нам одну из своих лошадей – старую охотницу, на которой ездила моя мама, – и я помню, как каталась вместе с ней. Еще живее воспоминания о тех временах, когда меня отправляли в гости к двоюродной бабушке, миссис Ладлоу, чей дом находился неподалеку от нас, но ближе к реке и почти вне поля зрения: в этой части реки все дома были довольно далеко друг от друга.

Миссис Ладлоу была уверенной в себе красавицей и отличной домохозяйкой. Помню один незабываемый случай, когда она решила выяснить, что я знаю и умею. Увы, я даже читать не могла! Тогда бабушка попросила свою подругу, Мадлен, давать мне уроки чтения. Потом она узнала, что я не умею ни шить, ни готовить и вообще не знаю ничего из того, что положено девушке. А мне, кажется, было шесть лет.

Думаю, после этого маму здорово пристыдили, ибо Мадлен стала играть важную роль в моей жизни и начала учить меня швейному делу.

Я все еще ночевала в комнате мамы, и каждое утро мне приходилось зачитывать ей наизусть отрывки из Ветхого и Нового Завета. Жаль, что сегодня я не могу вспомнить все, что выучила тем летом.

Иногда я просыпалась из-за маминых разговоров с сестрами и с огромной жадностью подслушивала беседы, не предназначенные для моих ушей. Я получала странное, искаженное представление о проблемах, творящихся вокруг меня. С отцом что-то было не так, а с моей точки зрения, с ним ничего не могло быть «не так».

Если бы только люди понимали, какая война происходит в голове и душе ребенка в такой ситуации, думаю, они бы попытались объяснить мне больше, чем объясняли тогда.

Осенью, когда мне было семь лет, мы вернулись в Нью-Йорк, в дом на 61-й Восточной улице, в двух кварталах от тетушки Бай, жившей на пересечении Мэдисон-авеню и 62-й Восточной улицы. Мама купила этот дом и навела в нем порядок. С ней была маленькая дочь дяди Теда, Элис, и той зимой состоялось наше первое настоящее знакомство. Элис уже казалась намного старше и умнее, и я всегда ее побаивалась, хотя и восхищалась, и даже когда мы подросли, ничего не изменилось, ведь она стала «Принцессой Элис» в Белом доме.

Той зимой мы подружились с юным Робертом Манро-Фергюсоном – молодым человеком, которого старший брат отправил из Англии в Америку, чтобы тот проложил себе дорогу в мир. Мои родители были знакомы с его старшим братом Рональдом (впоследствии лордом Новаром) и с тетушкой Бай. Мальчика приняли в ее дом, устроили в офис Дугласа Робинсона, и так он стал дорогим и близким другом всей семьи.

Вечерами мою маму всегда сопровождали трое детей. Мой младший брат Элли обожал ее и был настолько хорош, что его никогда не приходилось ругать. Малыша Холла все называли Джошем, и он был слишком мал для всего, кроме сидения на коленях с довольным видом. Я ощущала любопытный барьер между собой и этой троицей. Мама прилагала огромные усилия, воспитывая меня: читала мне книги и заставляла рассказывать стихи, учила меня после того, как мальчики уходили спать, и я до сих пор помню, как стояла в двери, частенько держа палец во рту, и слышала мамин голос: «Заходи, старушка». Если в этот момент с ней рядом кто-нибудь находился, она иногда поворачивалась и говорила: «Такая забавная девочка, такая старомодная, мы постоянно зовем ее “старушкой”». От стыда мне хотелось провалиться под землю.

Внезапно все изменилось! Нас, детей, увезли из дома. Я уехала погостить к крестной маме, миссис Генри Пэриш, а мальчики поехали к маминой тете, миссис Ладлоу. Бабушка покинула свой дом и семью, чтобы ухаживать за моей мамой: она заболела дифтерией, а тогда еще не было антитоксина. За папой послали человека в Вирджинию, но он приехал слишком поздно. В те дни дифтерия быстро справлялась со своей задачей.

Помню, как стояла у окна, когда кузина Сюзи (миссис Пэриш) сообщила мне, что мама умерла. Это было 7 декабря 1892 года. Смерть ничего для меня не значила, и один факт перекрывал все остальное. Мой папа вернулся, и вскоре я должна была его увидеть.

Позже я узнала, какой трагедией для него было это событие. Он понял, что никогда не возместит маме годы печали, которые навлек на нее. Она оставила меня с братьями на попечение своей матери, и у папы не осталось ни жены, ни детей, ни надежды.

Теперь я понимаю, какие перемены это означало для семьи бабушки Холл, и восхищаюсь добротой двух моих дядей и двух тетушек, которые все еще жили в бабушкином доме, ибо ни единым словом или поступком никто из них не заставил нас почувствовать себя чужими.

После того как мы устроились, ко мне приехал папа, и я помню, как спустилась в темную библиотеку с высокими потолками на первом этаже дома на 37-й Западной улице. Отец сидел на большом стуле, одетый во все черное, и выглядел очень подавленным. Он протянул руки и прижал меня к себе. Потом он начал объяснять мне, что мамы больше нет, что она была для него целым миром, а теперь у него остались только мои братья и я, что мои братья еще очень маленькие и что мы с ними должны держаться друг за друга. Когда-нибудь мы с папой воссоединимся, будем путешествовать вместе и делать много замечательных вещей, которых я с нетерпением ждала от будущего.

Почему-то в моем воображении всегда были только я и папа. Я не понимала, будем ли мы воспитывать моих братьев, или же они отправятся в школу, а потом станут независимыми.

В тот день появилось ощущение, которое никогда меня не покидало, что мы с папой очень близки и когда-нибудь у нас будет своя жизнь. Он попросил меня почаще писать ему, быть хорошей девочкой, не доставлять хлопот, усердно учиться, вырасти женщиной, которой он сможет гордиться, и обещал приезжать ко мне, когда сможет.

Когда он ушел, я осталась совсем одна, храня наш секрет взаимопонимания и привыкая к новому образу жизни.

Мои братья жили в комнате с Мадлен, а мне досталась маленькая спальня в холле рядом с ними. Я была достаточно взрослой и могла о себе позаботиться, правда по вечерам мне приходилось расчесывать волосы. Меня сопровождали, водили на занятия и любые послеобеденные мероприятия гувернантки – служанки из Франции и Германии. Из-за меня они с ног сбивались и всегда пытались поговорить со мной, а я хотела, чтобы меня оставили в покое, позволили жить в придуманном мире, где я буду главной героиней, а папа – главным героем. Я удалялась в этот мир, как только засыпала, и пряталась там, когда гуляла или когда мне кто-нибудь надоедал.

Я была здоровым ребенком, но время от времени зимой у меня болело горло и развивался тонзиллит, поэтому холодные ванны стали ежедневным утренним ритуалом – и как же я ловко выкручивалась, чтобы не принимать эти ванны! Мадлен не всегда была рядом в этот момент, из-за чего в воду попадало больше кипятка, чем нужно.

Бабушка хотела, чтобы я учила французский. Отец мечтал, чтобы я занялась музыкой. До восемнадцати лет я развивала свою музыкальную сторону, но никто и никогда не тренировал мой слух! Наблюдая за игрой тети Пусси, я научилась наслаждаться музыкой. Тетя была очаровательным, прекрасным созданием, а ее игра – одной из незабываемых радостей моего детства.

Я бы все отдала, чтобы стать певицей. Мне казалось, что так можно доставлять людям массу удовольствия и – да – получать внимание и восхищение! Все свое детство я мечтала именно о внимании и восхищении, потому что мне довольно четко дали понять, что в моей внешности нет никакой изюминки.

Вспоминая этот дом на 37-й улице, я понимаю, как по-разному в те дни протекала жизнь в Нью-Йорке. В городе было несколько больших и красивых зданий, по большей части на Пятой авеню. Мэдисон-сквер все еще был почти полностью жилым районом, а с 14-й по 23-ю улицу располагалась коммерческая зона.

На улицах не было автомобилей. Их место занимали лошади и шикарные экипажи. На Пятой авеню трудились омнибусы, а по другим авеню и перекресткам ходили конки. Пролетные дрожки и двухколесные экипажи в те времена выполняли роль такси.

Наш старомодный дом, отделанный темно-коричневым песчаником, как и все другие дома в переулках, был довольно большим и уютным, с высокими потолками. В его темном подвале располагались служебные помещения с такими условиями труда, которые сегодня никто в своем уме не стал бы терпеть. Прачечную освещало единственное маленькое окошко с видом на задний двор, и, конечно же, у нас не было электричества. Современным наш дом делал проведенный газ!

1.Под современностью здесь подразумеваются 60-е гг. XX века. – Прим. пер.