Истории, которые содержатся в этой книге, рассказала моя старая знакомая Ёлка. Ёлка это не имя, а прозвище, но оно гораздо больше похоже на нее, чем имя. В некоторых историях она участвовала сама или видела то, что происходило на ее глазах. Некоторые из них она услышала от своих друзей и знакомых, например, домовой Луши и некой Дымницы. Одни истории, несомненно, можно признать достоверными, другие вызывают большие сомнения в том, что такое может быть на самом деле. Я пыталась выяснить у Ёлки, что тут все же является чистым вымыслом, но Ёлка тверда в убеждении, что у нее очень бедное воображение и что-то просто придумать она не в состоянии. Поэтому мне ничего не остается, как признать лично Ёлкины истории былями, а то, что слышала она от своих знакомых, сказками, и предоставить читателю право окончательного решения вопроса.

А начиналось все так…

В солнечной Молдове, прекрасном городе Кишиневе жили-были… Сначала их было всего двое – молоденькие и одинокие папа и мама. Это только потом у них появились одна за другой две девочки – Зоя и Клава, и тогда папа и мама стали действительно папой и мамой и перестали быть одинокими. Вы спросите, а кем они доводились моей старой знакомой Ёлке? Держитесь за стул покрепче – папа и мама были молоденькими уже довольно давно, и теперь та молоденькая мама стала бабушкой Ёлкой. О том, как это произошло и что произошло еще кроме этого, мы узнаем дальше.

Когда в доме появились девочки, родители наконец поверили, что домовые бывают на самом деле, потому что начали пропадать ложки и вилки, деваться неизвестно куда мамины сережки и другие вещи, которые до сих пор точно знали свое место. Иногда некоторые пропавшие вещи мама случайно обнаруживала во время уборки в детской комнате или просто в какой-нибудь щели между стеной и мебелью. И тогда мама благодарила своенравного духа дома, домовую, за то, что та иногда возвращает то, чем поозорничала. Домовая радовалась, что ее наконец-то признали членом семейства, но огорчалась, что ей приписывают все пропажи, происходящие в доме. Ведь на самом деле это Зоя и Клава без конца роняли и забывали всякие домашние вещи, которые они брали только на минуточку, чтобы посмотреть или примерить на себя.

Один раз Зоя остригла кукле Тане ее длинные косы, потому что мечтала о косичках, а мама ее водила в парикмахерскую и коротко стригла. Да, она остригла кукле Тане ее косы, шепотом попросив у нее прощения за это, а потом привязала их на нитку от большого клубка из маминого вязания, пристроила себе на голову, а чтобы было красиво, сверху надела папину спортивную, светло-зеленую шапочку с помпоном. Теперь из-под шапочки были видны длинные косы, и Зоя долго вертелась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон с помощью маминого ручного зеркальца. Это было так красиво… Это была самая большая Зоина мечта.

Клава смотрела на сестру и полностью ее поддерживала. Она тоже понимала, что такое настоящая мечта. Когда мама пришла из магазина, она увидела не успевшую снять свои новые косы Зою. Вот тогда она поняла, что не стоит все происшествия подряд валить на домовую, ведь даже Зоя не стала отрицать того, что эта она сама ножницами и собственными ручками устроила себе красоту. Ёлка утверждает, что не стала ругать Зою, она только, вздохнув, подправила кукле Тане стрижку и завязала ей бант, а Зое стричь волосы перестала, и через пару лет у дочки выросли две симпатичные собственные косички. И у Клавы тоже. А Таня с бантом перестала обижаться на них, потому что настоящую красоту ничем не испортишь. Так Зоя осуществила свою мечту, а домовая была оправдана хотя бы в части прегрешений, которые пытались ей приписать в этом доме.

Любая другая домовая давным-давно потеряла бы терпение и перебралась в какой-нибудь более спокойный дом, например, в котором жила одинокая бабушка Маргарита Николаевна, которую девочки называли между собой Маргарет Тэтчер за необыкновенную твердость характера, а мама Ёлка тайком – бабка Маргаритка. У той даже кошки не было, и в доме всегда на вытяжку стоял идеальный порядок. Но наша домовая считала, что скучное прозябание в полностью предсказуемом доме не для нее. Она, знаете ли, всегда была немножко авантюристкой, этакой искательницей приключений. Поэтому, как только она почувствовала оттепель в отношении хозяйки к ней, то стала пытаться разговаривать. Голос домовых чрезвычайно тихий, и нужно очень внимательно слушать, чтобы услышать хоть что-нибудь. И мама ее услышала!

– Зови меня Лукерья, – услышала мама, – я дух этого дома.

– Ой, значит, ты домовая Лукерья! – обрадовалась мама. – А меня зовут Елена. А ты добрый дух или злой?

– Это смотря по обстоятельствам, – туманно откликнулась домовая, – например, я прячу ложки, которые хозяева и так бросили где попало, и сами не помнят где. Некоторым даже помогает, начинают класть их на место, – скромно потупилась¹ Лукерья. – Кстати, меня можно звать Лушей.

Впрочем, даже услышать их могут лишь мамы маленьких детей, пока те не начинают учиться в школе только на «отлично», и которые иногда сами как бы впадают в детство. Вы ведь не раз, наверное, замечали, как какая-нибудь мама с упоением сюсюкает со своим малышом, как будто разучилась по-человечески говорить и никогда не посещала занятия в детском садике, не говоря о школе. Или ползает на полу, собирая из кубиков картинку и хлопая по маленьким ручкам, которые пытаются ей помочь, но на самом деле все разваливают.

А уж если начать говорить о папах, то Зоин-Клавин папа вообще с трудом выпадал из детства. Пользуясь моментом, представлю вам папу. Его имя Николай, и судя по имени, он должен быть положительным и очень серьезным человеком. Так оно и было, но если бы ему кто-нибудь разрешил не ходить на работу, он бы вообще не вылезал из детской комнаты. Однако папа был очень правильно воспитан и понимал, что если он не пойдет на работу, то маме не осилить присутствие в доме такого количества жизнерадостных детей с отличным аппетитом.

Поэтому папа ходил на работу каждый день и работал очень хорошо. А из детской не вылезал по субботам, когда мама, безумно устав от недельного сидения с двумя малышками, в одно мгновение отращивала себе крылья² и улетала на них по магазинам, где моталась часа три, накупив на остаток денег всяких трогательных мелочей вроде шпилек и заколок для волос и, непременно, новых игрушек.

Потом крылья сами несли маму обратно домой. За эти три часа она успевала так сильно соскучиться по своим дочкам и даже их папе, что вихрем врывалась домой и обрушивала на свою семью целый водопад своего счастливого смеха, новых кубиков и разноцветных резиночек для косичек.

Ой, получилось очень длинное отступление, а ведь Луша продолжала говорить с мамой:

– Мне не нравится твое имя, оно какое-то слишком серьезное для тебя. С таким именем ты холодная и морозная, как горная вершина. С таким именем тебя хорошо держать в стеклянной витрине какого-нибудь музея.

– Вот и муж говорит про меня то же самое, – подтвердила мама.

– Это все потому, что ты считаешь себя Еленой, а на самом деле ты Ёлка.

– Откуда ты знаешь? – чуть не со слезами удивленно спросила ее мама.

– Как же мне не знать все про наш дом и про людей, которые живут в нем? Это моя работа и, заметь, работа любимая. Это вы, люди, можете заниматься чем попало, а мы, духи, работаем только по призванию. Когда ты была совсем-совсем молоденькая и зеленая, тебя так звал твой столь же юный друг Володя. Однажды он увидел тебя маленькой пушистой Ёлочкой и впервые назвал твое настоящее имя.

– Но ведь я никогда, никому, ни разу, сама не знаю, почему… не говорила этого имени.

– И теперь не говори никому. Пока не придет время.

– И когда же оно придет? – удивилась мама.

– Ты сама поймешь это.

– Ух! – даже рассердилась мама. – Все ты загадками говоришь. Ну, ладно, согласна, ты все же дух дома. А как настоящее имя нашего папы?

– А, ну-ка, подумай про него хорошенько, посмотри на него, настоящего…

И Ёлка увидела себя наряженной новогодними игрушками и разукрашенной мишурой, а в полутемную залу тихонько входил дед Мороз с мешком подарком. У него было лицо отца ее детей.

– Санта Клаус! Клаус – его настоящее имя?

– В общем, на Западе все домовые знают, что Святой Николай и Санта Клаус – одно и то же лицо.

– А ведь и родом его предки из Прибалтики откуда-то… Да и у меня самой по одной из родовых линий есть предки из Финляндии. Вот тебе и Санта Клаус… Ой, Луша, как с тобой интересно!

– А теперь – до свидания, моя дорогая, – ответила ей Луша, – мне пора выполнять свою работу. Нам, духам, очень редко удается говорить с вами, людьми. Наши миры очень редко так близко соприкасаются, как сегодня, но знай, что я всегда готова помочь тебе.

Мама Ёлка дорого бы дала за то, чтобы узнать, какая работа у домовой Луши, но было совершенно ясно, что та ничего не скажет, потому что это все равно невозможно объяснить обыкновенному человеку. И мама решила просто внимательно следить за всем, что будет происходить в ее доме. Он теперь показался ей совсем живым. Она ласково провела рукой по теплой стене и зашла в детскую поцеловать спящих детей. Дети раскинулись на своих этажах двухъярусной кровати в глубоком крепком сне. Вдруг Клава во сне хихикнула и слегка поежилась, как будто ее кто-то пощекотал. «Вот Луша, сама как ребенок», – подумала мама. И не ошиблась – это сделала именно она.

А теперь мы ненадолго расстанемся с мамой и ее невидимой подружкой Лушей и узнаем, что еще происходило в этом доме до того, как, собственно, началась история Небесного Камня. Ёлке это казалось важным, потому что она уверена в том, что нельзя просто выдрать из целой сплошной жизни какую-то одну, даже самую увлекательную нить, это все равно, что вышивать букет одним цветом.

Клаус и его сказки

Мы уже немножко познакомились с Зоей и Клавой. Остается добавить, что кроме официальных, у них были еще домашние имена – озорную и лукавую Зою называли Зойкой и Зайкой, а напористую и упрямую Клаву – Клавунчиком или Клавдеей, с ударением на первом «е». Зоя и Клава, как и большинство нормальных детей, очень любили сказки. Мама им на ночь сказки читала, а папа рассказывал. Он их придумывал на ходу, и дочкам они почему-то нравились больше всех других.

Вот однажды вечером папа сел на стул рядом с двухъярусной детской кроватью, на верхнем этаже которой обитала Зоя, а младшая Клава была вынуждена кое-как ютиться на нижнем.

– Жил-был в лесу… зайчик, – начал папа.

У детей замерло дыхание: что же дальше будет с зайчиком? В это время послышался храп засыпающего папы, и обитающая внизу Клавунчик начала его тормошить:

– Папа, ну, папа, что дальше!

Папа с трудом открыл мутные от усталости глаза и продолжал:

– Однажды он шел по лесу и встретил ежика…

И папа снова замолчал.

– Папа, не спи! – закричала сверху Зойка.

Папа вздрогнул и продолжал:

– Потом они пошли по лесу вместе…

Снова возникла пауза, и Зоя помогла папе:

– А потом они, наверное, встретили Бабу Ягу?

– Да, потом они встретили Бабу Ягу. И она утащила их в свою избушку… На курьих ножках.

Сестрички снова затаили дыхание, а в наступившей тишине снова раздалось папино похрапывание. Но теперь он сам вскинул упавшую было на грудь голову и закончил:

– Но у нее ничего не получилось. Потому что проходил мимо Дед Мороз с большим мешком. Он освободил ежика и зайчика. А Бабу Ягу посадил в свой мешок и унес к себе на Северный Полюс – гайки ей подкрутить…

– Папа, папа, а где у Бабы Яги гайки?

– В голове… Ну, все-все, спать. И папа лег на широкую родительскую кровать, и больше уже ничего не слышал. А Зоя с Клавой еще некоторое время шушукались:

– А когда он ей гайки подкрутил, что он сделал?

– Наверное, отпустил обратно в лес, – предположила Клава.

И в спальне прочно утвердилась тишина, нарушаемая лишь редкими раскатами папиного храпа и шумом льющейся из крана воды. Мама на кухне домывала посуду и тоже очень хотела спать.

Как в доме появился Тимка

Однажды весной дети играли во дворе, а мама время от времени выглядывала из окна кухни – посмотреть, где ее девочки. Они ушли из дома с целым свертком всяких нужных вещей, например, там было покрывало для домика, и много всякой посуды, и даже кое-что из мебели. Ведь не могут же куклы жить, как попало – без кровати там или серванта. Не говоря о куче платьев.

Мама видела, что девочки со своими подружками мирно играли на своем одеяле, но потом Зойке в голову, видимо, пришла свежая мысль, она сорвалась с места и куда-то побежала. Девчонки за ней, и Клавдея тоже сначала ринулась за ними. Но вдруг она остановилась, развернулась, кинулась обратно к брошенному хозяйству, свернула его в одеяло и с этим свертком понеслась за сестрой и подружками. Мама подумала, что младшая у нее, кажется, растет хозяюшкой. Дальше мама потеряла их из виду и вернулась на кухню – продолжать готовить ужин.

А понеслись девочки в соседний двор, где собака по кличке Лира недавно ощенилась и принесла целых восемь кутят. Дети сделали им что-то вроде будки и кормили всю эту большую семью, клянча куски у своих мам или просто пряча что-нибудь съедобное после еды. Из-за Лиры с ее детьми между двумя соседними дворами даже получилось что-то вроде войны. Каждый двор хотел, чтобы Лира жила у них, и время от времени собаку со всем ее выводком перепрятывали в новое место, чтобы «враги» из соседнего двора не нашли ее. Там тоже не дремала разведка, и не было, наверное, ни одного подвала, в котором бы не побывали мальчишки и девчонки из всех окрестных дворов. Включая, разумеется, Зою и Клаву. Зоя даже вела тетрадь с записями под названием «Дела Лиры и ее щенят».

Одним словом, побежали они прятать Лиру. Мама про это ничего не знала, и ее беспокоило, что детей целый день нет дома, и они приходят грязные, и постоянно таскают каких-то щенят. Да, так их называли дети – щенята. Это взрослые пользуются грубыми словами, такими, как щенки. А дети знают точно, что если есть котята, цыплята и утята, то, значит, есть и щенята.

Мама и папа уже потихоньку обсуждали между собой вопрос, что, наверное, придется завести дома какое-нибудь животное, чтобы дети не переселились окончательно в подвал. Папа и мама имели в виду какое-нибудь приличное животное, например, породистую собаку. Но все получилось совсем не так.

Однажды дети вернулись домой раньше обычного и стали играть в своей комнате. Они быстро поужинали, потом исчезли у себя. Мама и папа порадовались хорошему аппетиту своих девочек. Да еще потом дети помылись без разговоров и легли без сказок спать. Родители только диву давались – что же такое с ними?

Утром мама услышала из детской комнаты тихое поскуливание, возню и громкий шепот детей. Она постояла под дверью, прислушиваясь. Да, нет сомнений – визжал щенок, и он, судя по всему, провел ночь в комнате ее девочек.

Так и появился в доме Тимка. Ведь невозможно было его теперь выставить, когда дети вернулись домой. Потом папа и мама тоже полюбили его. Тимка оказался одним из Лириных щенят. Остальных тоже разобрали дети из соседних дворов.

А что же домовая Луша? Вы думаете, что она хотя бы намекнула бедной маме Ёлке о том, какой переворот готовился в их доме? Ничего подобного. Ёлка даже решила, что Луша покрывала все детские проделки, пока родители не очутились перед фактом увеличения своей семьи. Как видите, привычка все валить на кого-нибудь, кроме себя, никуда не делась у мамы, и она потом с некоторым огорчением это отметила.

Бабушка Галя и Мэрцишор

Зоя и Клава часто болели, когда ходили в садик. Не то, чтобы садик им совсем не нравился, но если был выбор и малейший шанс остаться дома, они его всегда использовали, тем более, что в тот год зима была особенно длинная и холодная, и дети часто простужались. А дома было столько всего интересного – и щенок Тимка и соседская бабушка Галя с ее сказками. Бабушка Галя была на пенсии, поэтому Зоины-Клавины мама и папа договорились с ней, что она будет иногда сидеть с их девочками, когда мама их подлечит в очередной раз, но в садик вести еще будет рано. А маме пора будет выходить на работу. Соседская бабушка согласилась, детей она нянчила не в первый раз, ей нравилось возиться с ними, и они никогда не утомляли ее слишком сильно. Кроме этого, она подрабатывала изготовлением из накрахмаленной ткани очень красивых маленьких красных и белых цветочков, которые вызывали давнее любопытство Зои и Клавы. Это, не считая того, что она была профессиональной поварихой и прекрасно готовила, и часто угощала Зою и Клаву теплыми плациндами³ с брынзой и творогом с укропом и другими вкусными начинками.

Сестры с бабушкой Галей часто ходили гулять в парк, что тянулся длинной полосой между их районом Рышкановкой, и соседним, Чеканами. Рышкановка и Чеканы находились на двух холмах, а впадину между ними занимала полоса старого живописного леса, в котором пели весь год чистые родники, и в самом низком месте журчала безымянная речка.

Как-то в конце зимы в очередной раз заболела Зоя и, когда миновал кризис, мама вышла на работу, а девочка осталась с бабушкой Галей. Клава в тот раз была здорова и продолжала ходить в садик. Бабушка Галя с утра сидела над своими цветочками, и Зоя, не отрываясь, долго смотрела, как бабушка ловко выбивает цветы из плотно накрахмаленной ткани специальной формой, потом гладит их паяльником, чтобы лепестки стали вогнутыми, а цветы от этого пышными, как скручивает вместе белую и красную нитки и, наконец, прикрепляет к этой двойной нити два цветка, белый и красный.

– Вот наступит первое марта, – проговорила бабушка Галя, – подарю тебе и Клавочке по мэрцишору.

– Ты про эти цветочки говоришь, бабушка? – спросила Зоя.

– Да, моя хорошая, про эти цветочки.

– А почему они мэрцишоры и зачем их дарят?

– А вот мы пойдем сейчас в парк к роднику, и он нам споет свою песню. Может, и расскажет про Мэрцишор.

– Давай пойдем скорее, бабушка Галя! – закричала Зойка, и стала быстро одеваться на улицу.

Родник был им хорошо знаком. Он пробился рядом с мостом, что перекинулся через безымянную речку, и был, пожалуй, самым большим и всегда чистым родником в округе, сюда целый день приходили люди, чтобы набрать чистой воды. Он и сейчас приветливо журчал и позванивал струями, падающими с деревянного желобка в ледяную ложбинку. Зоя спросила:

– А как же песенка про Мэрцишор?

– А ты слушай внимательно, он уже поет ее.

Зоя даже наклонила голову, чтобы получше слышать песню родника, но он все звенел и звенел, журчал и булькал, а слов было не разобрать.

– Бабушка, я не понимаю его слов, он, наверное, поет по-молдавски?

– Нет, милая, не по-молдавски, он поет на языке родников, и нужно очень внимательно слушать, чтобы научиться его понимать.

– А ты ведь понимаешь его?

– Да, когда долго живешь, можешь многому научиться.

– Так ты расскажи мне его песню!

– А давай я расскажу тебе и Клаве вечером, когда она из садика придет.

Зое очень хотелось настоять на своем, чтобы бабушка рассказала прямо сейчас, и ей одной, но она уже знала бабушкин характер. Бабушка многое разрешала, но в некоторых случаях была непреклонна. И это был один из таких случаев.

Первое упоминание
о Небесном Камне

Зоя и Клава уселись на диване и начали слушать рассказ бабушки Гали. Бабушка вязала что-то воздушное из пушистой голубой шерсти. Монотонно поблескивали стекла ее очков и спицы под неторопливое повествование. Сестры уютно устроились на бабушкином диване, накрывшись теплым клетчатым пледом.

Когда-то давно жила на свете принцесса. Она родилась ровно в полночь и оказалась необыкновенно красивой, а ее лик был светлым, как полная луна, так что назвали ее по имени сестры солнца Иляной Косынзяной. А чтобы их не перепутать, о принцессе говорили «наша Иляна Косынзяна». Была она единственной дочерью королевской четы и росла, окруженная любовью и заботой. Тогда же, только в солнечный полдень, родился мальчик у одной вдовы благородного происхождения, и его назвали Ионикэ. Не было на всем свете девушки, прекраснее Иляны Косынзяны, а у вдовы на самом краю города подрастал Ионикэ, и тоже с каждым днем становился все красивее, за что получил прозвище Ионикэ Фэт-Фрумос, что значит прекрасный юноша.

Дети подрастали, ничего не зная друг о друге, пока не повзрослели. Тогда по обычаю Ионикэ, как знатный юноша, стал при дворе служить пажем прекрасной принцессы и влюбился в нее с первого взгляда.

А она увидела однажды в небе яркую звезду – то был Лучафэр. Принцесса влюбилась в холодный свет его лучей и порой всю ночь напролет не могла оторвать своего взгляда от прекрасной звезды. Лучафэр увидел девушку, безмолвно сидевшую у окна, и был пленен ее теплой живой красотой. Всю ночь они не могли наглядеться друг на друга, и вот под утро наша Иляна Косынзяна взмолилась: «О, прекрасный друг мой, спустись ко мне, я не могу без тебя жить».

И Лучафэр скатился с небосклона светлой кометой, и в прекрасном человеческом обличье и светлых одеждах предстал перед влюбленной принцессой. Он умолял ее покинуть землю и стать его звездной супругой, и вместе царить в небесах. Но Иляна испугалась, не хотела она умирать для земли и воцаряться на небе, жалко ей было покидать своих родных и благодатные лесистые холмы своей родины. «Нет», – ответила она Лучафэру, и он, скорбя, вознесся вновь на небосклон, тая в свете утренней зари.

И снова сидела прекрасная Иляна долгими ночами возле окна и не могла отвести взор от светлой звезды Лучафэра. И снова не выдержала она и умоляла своего возлюбленного сойти к ней с небес. И снова сошел Лучафэр к ней, только потемнел его взор, и были темны и багряны его одежды. Он говорил ей о своей великой любви, о том, что не суждено бессмертным быть среди людей, но может он ей одной даровать бессмертие и сделать своей звездной супругой. Но принцесса и на этот раз испугалась покинуть землю и всех, кто ей дорог, даже ради своей великой любви. Нахмурился горько Лучафэр, истекало отведенное ему на земле время, и чернокрылой птицей взметнулся ввысь, и возник на небосклоне тающей в свете зари звездой.

Тем временем изнемогающий от любви Ионикэ Фэт-Фрумос пал на колени перед прекрасной принцессой и излил перед ней свое сердце. Была тронута прекрасная Иляна красотой юноши и пылом его страсти, но взор ее по привычке снова обратился к высокой звезде. Там, в его вышине, она нашла ответ и сообщила его юноше. Она согласна стать его невестой, если он принесет ей цветок небесной любви, возросший от света Лучафэра, и обручальное кольцо с камнем, упавшим с небес. Ионикэ Фэт-Фрумос поклонился и поцеловал край белого платья принцессы. Взор его устремился вдаль, и Ионикэ отправился в путь. Снег искрился под копытами его красноухого коня, солнце играло на красных доспехах юноши.

Тут бабушкино повествование прервалось тихим хихиканьем. Сестры вздрогнули, а бабушка перестала мелькать спицами и осмотрелась поверх очков. Она никого не видела, но Зоя и Клава заметили в темном углу, плохо освещенном торшером, в глубине старого кресла две небольшие тени. «Ах!» – вырвалось почти одновременно у сестер. Бабушка Галя явно не видела их, но прислушивалась и теперь сказала:

– Это ты, Луша?

– А то кто еще? – хихикнул снова тот же самый голос. – Пришла вот в гости к твоей Артыне, сидим и слушаем твои сказки. Сидим и поражаемся, как ты умудрилась так все перепутать в одну историю – и Михая Эминеску⁴ и кучу сказок.

Тут Зоя и Клава разглядели тех, кто сидел в старом кресле. Эти двое были отдаленно похожи на людей, но их лица напоминали крысиные мордочки, покрытые бурой шерсткой, а ручки и ножки – мохнатые паучьи лапки. И эти ножки непрестанно болтались внизу кресла, а ручки совершали массу сложных движений, как будто существа дирижировали сами себе. Одеты они были в какие-то бесформенные балахоны из ткани, больше всего похожей на паутину, такие же серые и пыльные. Зоя и Клава, конечно же, и раньше подозревали, что у них дома есть таинственное существо, но видели его впервые.

Бабушка Галя тем временем невозмутимо ответила на слова Луши:

– Старая я, может, склероз у меня, как помню, так и рассказываю, но правда остается правдой, разве не так?

Луша с Артыной переглянулись, снова хихикнули, видимо, просто от избытка чувств, и тогда бабушкина домовая, Артына, более низким, чем у Луши, и немного хриплым голосом, сказала:

– Галюца⁵, ты права, все могло быть именно так, как ты рассказываешь, и даже еще удивительнее.

Бабушка Галя, снова склонившись над вязанием и замелькав блестящими спицами, ответила:

– А, может, раз уж вы здесь, то и продолжите эту историю?

Домовые переглянулись, и Луша, тыкая тонким паучьим пальчиком то себя, то подружку, стала нараспев произносить считалку:

Я Лукерья, ты Артына,
Кто покажет нам картину?
Может ты, а может я,
Пусть услышат нас друзья.

Вышла Артына, и рассказывать должна была Луша. Девочки сидели, едва дыша и боясь пропустить хоть слово. Ведь когда еще можно услышать сказку, которую рассказывает настоящая домовая. Бабушка Галя тоже внимательно прислушивалась, кажется, радуясь возможности отдохнуть от повествования и самой узнать, как продолжилась эта история.

Лушин тихий голос зашелестел и вскоре превратился в шум ветра в ветвях зимнего леса, в поскрипывание снега под ногами коня, в щебет птиц…

Ионикэ Фэт-Фрумос неторопливо ехал верхом на своем красноухом жеребце. Он не знал, куда нужно ехать, и вообще зима была – какие уж тут цветы… Но он дал слово прекрасной Иляне и собирался сдержать его, найти цветок, возросший от лучей небесной звезды, и кольцо с небесным камнем.

А Лучафэр гневно пылал в вышине и просил Отца своего о великой милости – сделать его смертным и отпустить на землю. Но Отец только покачал великой своей главою и ответил, что не суждено такому быть, чтобы бессмертный стал смертным, и его долг – остаться в небесах и сиять сверху смертным людям. В ту ночь увидел Фэт-Фрумос скатившуюся на землю яркую звезду – то выпал из короны Лучафэра дивный камень. Слепящая вспышка прочеркнула небо сверху вниз, а Лучафэр обрел покой, сияя ровным светом и освещая путь Фэт-Фрумоса в ночи.

Ионикэ Фэт-Фрумос держал свой путь в направлении упавшей звезды. Красноухий тоже, казалось, чувствовал, куда надо идти. Прошло немало времени, и маковой росинки не было у Ионикэ во рту уже три дня. Хорошо, что конь разрывал копытом снег и щипал остатки травы, и вместо воды был у них снег. Силы Фэт-Фрумоса таяли, и охоты никакой не было – ни зверя лесного, ни птицы не попадалось юному рыцарю.

Но вот заметил он вдали мелькание зеленого платья, поспешил туда, и вскоре увидел красивую юную девушку, ⠀которая ⠀шла ⠀по ⠀снегу⠀ босая, снежный наст⁶ ранил ее нежные ножки, и капли алой крови оставались на ее пути, и таял там снег.

Ионикэ Фэт-Фрумос увидел эти капли на белом снегу и вдруг вспомнил свою любимую так, как будто она была прямо здесь, с румянцем губ и щек своих, в белом платье. Остолбенел он от видения и долго не мог прийти в себя.

Вдруг из-за кустов показалась древняя старуха в синем морозном плаще, подернутом инеем, с клюкой в корявой руке. И этой клюкой она со злобным смехом коснулась юной девушки, и та застыла в одно мгновение, а платье ее стало блекнуть и покрываться инеем. Тут рыцарь очнулся от своего забытья и пришпорил коня навстречу старухе. Он хотел выбить клюку из ее руки своим мечом, но меч треснул, как хрупкое стекло, и льдистые его осколки упали под ноги коня, тогда Фэт-Фрумос спешился и стал бороться со старухой, стараясь завладеть клюкой. Но она его повалила на снег без особых усилий и снова протянула свою ледяную клюку к застывшей, но еще живой девушке. Тогда рыцарь из последних сил поднялся и схватил клюку, прижав ее к себе. Ледяная игла пронзила тело, быстро остужая его и проникая в самое сердце…

Когда рыцарь очнулся, в небе ярко светило солнце, птицы радостно пели, звенели крохотные ручейки и, о чудо, на кустах набухли зеленые почки! Девушка в зеленом платье стояла рядом с ним и улыбалась. В ее волосах были чудесные цветы, сплетенные в венок, на плечах сидели маленькие птички, которые возвращаются весной из теплых краев. От девушки исходило тепло, и тело и сердце рыцаря быстро оттаивали. Когда он смог подняться, то спросил у девушки, кто она такая. И девушка ответила, что ее зовут Примэвара⁷, она дочь властелина далекой страны, и теперь настало ее время, весна.

– А где же старуха с клюкой? – спросил Ионикэ.

– Она ушла, ее время закончилось, но просто так она никогда не уходит, ее должен победить храбрый рыцарь, который не побоится умереть, и потому воскреснет. А теперь я хочу знать, что ты искал здесь и как я смогу отблагодарить тебя.

Ионикэ рассказал ей о любви к принцессе Иляне, которая прекрасна, как сама сестра Солнца, и о том, что он должен найти для нее. «Нет ничего проще, – улыбнулась Примэвара, направив луч красного камня из своего кольца на капли крови в тающем снегу. Тут же они расцвели чудесными красными цветами. – Бери любой из них и приколи на грудь своей невесте. Его зовут Мэрцишор, он появляется в самый первый день весны. А кольцо… вот оно, – и она сняла с пальчика сияющее кольцо с красным камнем, – этот камень долго ждал своего Короля, и твое имя начертано на нем. – И действительно, на камне было имя Ионикэ Фэт-Фрумоса. – У этого кольца много чудесных и полезных свойств. Вы всегда будете сыты – камень накормит вас. Он даст вам все необходимое, если ваши мысли и желания будут чисты. Он сохранит вашу молодость, исцелит болезни и отсрочит саму смерть. Теперь ты – владелец и хранитель чудесного кольца. Владей же им достойно».

И девушка исчезла, будто ее и не бывало. А Фэт-Фрумос, Король чудесного кольца, вернулся к невесте и приколол ей на белое платье Мэрцишор и надел на палец кольцо с сияющим красным камнем. Иляна сразу признала в лучах камня тот самый небесный свет, без которого она не могла жить, и счастливая пара в тот же день сыграла веселую свадьбу. Они правили в той стране многие-многие годы, и народ был счастлив в те времена. Чудесный камень давал им все необходимое, мир царил тогда.

Голос Луши совсем затих, и в кресле не стало видно двух беспокойных подружек, так что сестры даже не были уверены, что все это не приснилось им.

– Бабушка Галя! – не выдержала Клава, – а что дальше-то было?

– А дальше… Видите ли, условием владения чудесным камнем была чистота помыслов и желаний. И пока жили и правили Фэт-Фрумос с нашей Иляной Косынзяной, все так и было. Но они не захотели жить вечно и однажды отдали камень своему сыну Лоэнгрину⁸, которого люди знали потом как Лебединого Рыцаря, и тихо отошли в мир иной. Их похоронили в чудесном четырехгранном мавзолее из яшмы с окнами из бериллов. А в стране вскоре началась смута, желания людей перестали быть такими чистыми, как раньше, а на камне так и не появилось новое имя. Тогда Лебединый Рыцарь понял, что должен кольцо поместить в мавзолей, где упокоились его родители. Так он и сделал, а сам отправился в странствие.

1. «Потупилась» это явный перебор Ёлки, ведь домовые на глаза взрослым не показываются, только детям иногда.

2. Тут мне кажется, Елку опять «занесло», но если ей кажется, что она летала по магазинам на крыльях, то ведь ей самой видней?

3. Плацинда это национальная молдавская лепешка с начинкой, традиционно делается из очень тонкого, «вытяжного» теста.

4. Михай Эминеску это известный румынский поэт, автор поэмы «Лучафэр».

5. Галюца – по-молдавски ласкательный вариант имени Галя, так можно сказать Ленуца, Нинуца и т. д.

6. Наст это плотная корка на поверхности снега в результате подтаивания и последующего замораживания.

7. «Примэвара» по-молдавски это и весна и первая любовь.

8. Лоэнгрин – сын легендарного короля Монсальвата Парсифаля и его супруги Кондвирамур. Парсифаль был знаменит поисками чаши Святого Грааля и последующей принадлежностью к тайному ордену Лебедя – спасителей попавших в беду людей. Бабушка Галя смешала в своей истории и легенду о Мэрцишоре, и о Парсифале и его сыне Лоэнгрине, и поэму М. Эминеску «Лучафэр». Но ведь детям неважно, что это три отдельные произведения, жизнь-то одна.