Ведьмин пес

Глава 4

– Что здесь происходит? – яростно сверкала глазами та.

Энджи только собралась сообщить матери о смерти престарелой родственницы, но Валентина увидела накрытую простыней Прасковью и сама все поняла. Мать оттолкнула стоящую на дороге дочь и ринулась к смертному одру. Откинув простыню с лица старухи, Валентина на миг замерла и вдруг издала полный ярости вопль.

Энджи не на шутку перепугалась. За всю свою жизнь она ни разу не видела у матери столь бурных эмоций. Застыв у порога, девушка испуганно наблюдала за Валентиной, которая окончательно потеряла контроль. А та, не в силах держать себя в руках, дала волю гневу и негодованию. Мечась по комнате, она крушила все, что попадалось под руку:

– Старая карга! Сука! Гадина! – кричала она, швыряя в стену все подряд.

– Мама… – пролепетала Энджи.

Валентина, забыв на миг о присутствии дочери, услышала ее голос и умолкла. Медленно развернувшись, подошла ближе. В стальных глазах девушка увидела такую ненависть, что у нее внутри все похолодело.

– Ты… Ты… – шипела мать.

– Мама, что с тобой? – пятясь назад, Энджи споткнулась о порог и со всего размаха упала на спину.

– Ты что здесь делала? – спросила мать, не обращая внимания на перекошенное от боли лицо дочери и не интересуясь, насколько сильно та пострадала.

Испуганная Энджи начала отползать в сторону. Упершись спиной в стену, затравленно застыла.

– Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь? – наседала Валентина. Сжимая кулаки, она с видимым трудом сдерживалась, чтобы не вцепиться в лицо родной дочери.

– Она попросила воды… – запинаясь, ответила та.

– Воды? – Лицо матери побелело. – Прасковья дотрагивалась до тебя?

Энджи не понимала причин подобной ярости. Не в силах выдавить из себя и слова, она лишь коротко кивнула. Валентина обмякла, ее лицо перекосилось, губы затряслись. Не спуская с дочери исступленного взгляда, она спросила:

– Но почему?

– Что «почему?» – не поняла Энджи.

– Почему она выбрала тебя? – задавая вопрос, мать обращалась больше к себе, чем к дочери.

– Ты о чем? – уже не сомневалась в ее безумии Энджи.

Валентина ничего не ответила. Перешагнув через ноги сидящей на полу дочери, она выбежала из дома. Ошеломленная Энджи изумленно проводила ее глазами.

«Да она сумасшедшая, – стучало в висках, – совсем тут сбрендила с этой бабкой. Что значит: „Она выбрала тебя?“»

Девушка поднялась на ноги и вышла на крыльцо. Оглядевшись, поняла, что ни матери, ни черного пса здесь нет.

«Куда маму опять понесло? Опять ушла в лес? Надо уезжать отсюда, теперь нас здесь ничего не держит. Но что делать с телом?»

Зарывать старуху, как собаку, в лесу, Энджи показалось неправильным. Какой бы зловредной прапрабабка ни была, но она все же человек и заслуживает соответствующего погребения на предназначенном для этого местном кладбище. В городе с похоронами не было бы проблем. Звонишь куда надо, люди приезжают и все делают за тебя. Остается лишь оплатить расходы, а затем, надев на голову черную вуальку, чинно явиться на кладбище.

Но куда звонить здесь? Как доставить тело? Энджи ломала голову, но ничего придумать не могла. В итоге она остановилась на том, что деньги решают все проблемы. Поэтому стоит обратиться за помощью к местным жителям, щедро отблагодарив их рублем. Приняв такое решение, она облегченно вздохнула и решила немного поспать, чтобы утром с ясной головой сходить в деревню и организовать похороны. Девушка растянулась на клочковатом матрасе и почти сразу провалилась в сон. Усталость и стресс взяли свое.

Сон ей приснился странный. Она шла по сумрачному, практически непроходимому лесу. Продираясь сквозь кустарник и спотыкаясь о корявые корни, она пыталась найти тропу, которая выведет из бурелома. Во сне ей было очень страшно, ведь выбраться она не могла. Вдруг среди деревьев мелькнул чей-то силуэт – кто-то уверенно проходил мимо, видимо зная дорогу. Энджи ринулась за незнакомцем, споткнулась и упала.

– Помогите! – закричала она, боясь, что человек уйдет, а вместе с ним пропадет и надежда на спасение. Почему-то она была уверена, что незнакомец в лесу не несет ей угрозы.

Тот услышал крик, обернулся и направился к ней. Чем ближе он подходил, тем больше Энджи убеждалась в том, что это женщина, а точнее старуха. Она еще не видела лица, но уже была уверена, что это не кто иная, как Прасковья. Та, чье мертвое лицо она совсем недавно прикрыла простыней. От этой мысли Энджи стало спокойней, страх ушел. Подойдя ближе, старуха остановилась и протянула сухую, узловатую руку. На этот раз, глядя в скрытые в складках дряблой кожи глаза, девушка не увидела в них привычной неприязни. Прапрабабка смотрела вполне дружелюбно, и Энджи даже показалось, что она слегка улыбнулась.

– Вставай! – сказала Прасковья.

Голос показался девушке неожиданно приятным. Схватившись за предложенную руку, она поднялась на ноги.

– Иди за мной, я покажу тебе твой путь, – прапрабабка развернулась и скрылась в лесу.

Энджи поспешила за ней. Лес вроде бы не изменился, оставаясь все таким же сумрачным и непролазным, но, следуя за старухой, она заметила, что он как будто расступается перед ней, давая дорогу. Ветви суровых, крючковатых елей склонялись ниц; корни, норовившие до этого сделать ей подножку, покорно стелились по земле, делая путь беспрепятственным. И чем дальше они шли, тем эта странность становилась более очевидной. Но вот деревья стали реже, между ними стали попадаться полянки, освещенные солнечными лучами. Выйдя на одну из них, старуха остановилась.

– Вот твой путь, – показала она девушке на неизвестно откуда взявшуюся тропку. – Иди по ней и не оглядывайся.

– Спасибо, – от всего сердца поблагодарила спасительницу Энджи и, подняв глаза, остолбенела.

За время пути старая Прасковья каким-то чудом помолодела. Кожа на лице разгладилась и посветлела, мешки под глазами и дряблые складки исчезли, а серые глаза засияли звездами на теперь уже молодом и прекрасном лице. Энджи не могла поверить тому, что увидела, ведь из-под темного, старушечьего платка на нее смотрела она сама.

– Но как это возможно? – растерянно спросила девушка и проснулась.

Глава 5

Подскочив на постели, Энджи испуганно схватилась руками за лицо. Почувствовав под пальцами привычно гладкую и молодую кожу, облегченно вздохнула:

«Приснится же такое…»

За окном только-только начал разгораться рассвет, и Энджи, ворочаясь на старом матрасе, попыталась снова заснуть, но сон не шел. Прокрутившись два часа и полностью потеряв надежду выспаться, Энджи встала. Мать так и не появилась, видимо, она решила предоставить дочери самой разбираться с погребением Прасковьи.

Направляясь в Глухово и проходя мимо бесполезного «лендкрузера», Энджи остановилась. Открыв дверцу, залезла на водительское сидение, повернула ключ зажигания и услышала все тот же бессильный скрежет. Чуда не произошло – машина не заводилась. Эта хоть и ожидаемая, но столь неприятная неудача стала последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.

Как это все несправедливо и нечестно! Ведь она столько времени терпела средневековый неустроенный быт, мирилась с равнодушием матери и неприкрытой неприязнью старухи, а все потому, что на что-то надеялась, чего-то ждала.

Сколько же человек может терпеть? И ведь никого рядом нет, кто мог бы поддержать, подставить плечо и решить, в конце концов, за нее все проблемы. Ведь так было всегда, она порхала по жизни, как бабочка, питаясь нектаром цветов, заботливо выращенных кем-то другим. А тут все навалилось сразу, и переложить этот груз не на кого. И все могло быть намного проще, если бы эта дурацкая навороченная тачка, за которую она отдала бешеные деньги, выполняла свое прямое предназначение, перемещаясь в пространстве. Так нет же, и эта железяка туда же!

От жалости к себе и острого чувства несправедливости глаза Энджи затуманили злые слезы, в душе поднялся такой гнев, что захотелось ломать все вокруг. Не в силах больше держать себя в руках, она яростно заколотила кулаками по рулю:

– Да заводись же ты, сволочь! – взревела она.

Вдруг слух уловил звук, прозвучавший для нее как хор небесных ангелов, – мотор «лендкрузера» мягко, ровно заурчал. Энджи изумленно прислушалась. Нет, ей не показалось – упрямая машина наконец завелась.

«Но как это возможно?» – удивилась она, ведь, колотя руками по рулю и по панели, она не касалась ключа зажигания.

Каким бы странным это ни казалось, но заработавший автомобиль мог теперь значительно облегчить ей жизнь. Издав торжествующий вопль, она захлопнула дверцу, развернула машину и поехала в Глухово. Настроение значительно улучшилось, ведь теперь путь к свободе был открыт.

Добравшись до деревни, Энджи медленно ехала по единственной и пустой улице.

«Куда все подевались?»

Если она не найдет подмоги, то что ей делать со старухой? Доехав до конца улицы и так и не встретив ни одной души, Энджи развернулась и поехала назад.

«Буду ездить здесь до тех пор, пока не встречу кого-нибудь, – закусила она губу, – Ведь не вымерли же они все тут».

Проезжая мимо одного, когда-то зеленого, дома, она заметила дрогнувшую в окне занавеску.

Захлопнув за собой дверцу, Энджи решительно направилась к дому, выдавшему притаившегося хозяина. Откинув петлю с калитки, она зашла во двор, поднялась на крыльцо и вежливо постучала в дверь. Открывать ей, по-видимому, никто не собирался. Девушка постучала еще раз, на этот раз посильнее:

– Эй, есть кто дома? – крикнула она.

На отчаянный зов никто не откликнулся.

«Да что с ними такое, – начала она злиться, – сидят как мыши в норах. Чего они боятся?»

Решив, что терять ей нечего, а поговорить с местными нужно, Энджи изо всех сил забарабанила кулаками в дверь:

– Я знаю, что вы дома! Открывайте!

На призыв упрямо не отвечали. Разозлившись не на шутку, Энджи схватилась за ручку и начала ее дергать туда-сюда. Что-то щелкнуло, дверь поддалась и приоткрылась. Девушка толкнула ее рукой и зашла внутрь.

– Эй, я в доме, выходите! – предупредила она хозяев о своем вторжении.

Осторожно ступая по скрипящему полу из старых еловых досок, Энджи медленно продвигалась вглубь. Встретить ее никто так и не вышел.

«Может, и правда никого нет, а я вломилась», – мелькнуло сомнение, но тут она услышала осторожный скрип из комнаты и решительно взялась за ручку. Дверь распахнулась, Энджи заглянула внутрь:

– Здравствуйте, изви… – начала она и запнулась на полуслове, глаза ее изумленно расширились, брови поползли вверх.

Глава 6

– Мама, а что ты тут делаешь?

Валентина поднялась с кровати и накинула на себя халат.

– Как ты вошла? – сверлила она дочь пронзительным взглядом.

– Дверь была открыта! – выкрикнула Энджи, возмущенная игнорированием своего вопроса.

– Ты мне лжешь! – начала напирать на нее мать и хотела продолжить тираду, но вдруг передумала.

В глазах Валентины полыхнул гнев, но тут же возмущение сменилось на что-то похожее на испуг.

Черный пес, лежа у кровати, при виде чужака вскочил на лапы. Но, вместо того чтобы зарычать на Энджи, суровый страж припал на живот, прижал уши к голове и жалобно заскулил.

Девушка удивленно спросила:

– Что это с ним?

Не отрывая тела от пола, пес подполз к ней и склонил голову. Энджи, испуганная странным поведением малознакомой собаки, инстинктивно отскочила в сторону. Валентина, наблюдая за собакой, побелела, губы затряслись. Видимо, это зрелище поразило и ее, и не самым приятным образом.

Пес лежал не шевелясь и как будто ждал какого-то решения от Энджи.

– Хорошая собака… – неуверенно произнесла она.

Тот как будто понял и, не смея смотреть ей в глаза, так же по-пластунски отполз к Валентине и, только добравшись до нее, посмел встать на лапы. Но и стоя, он держал голову опущенной, тем самым выражая полное смирение.

Энджи растерянно пожала плечами и перевела взгляд на Валентину.

– Так что ты здесь делаешь? – с напором спросила она, решив, что после странной эскапады пса вправе допрашивать мать.

Та вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на дочь. Она явно давала понять, что не намерена отчитываться. Энджи почувствовала ее сопротивление, но не сдала позиций, как это делала обычно, и ответила матери требовательным взглядом. Две женщины, мать и дочь, стояли друг напротив друга и уже не скрывали своего противостояния. Для Энджи это было впервые, и где-то глубоко внутри она почувствовала пакостное удовлетворение.

Первой отвела глаза Валентина. Стараясь максимально сохранить чувство собственного достоинства, она с непроницаемым лицом прошла мимо дочери и вышла вон. Пес нерешительно взглянул на Энджи. Она непроизвольно кивнула. Получив разрешение, пес обошел ее бочком и выскользнул за дверь. Девушка проводила собаку изумленным взглядом.

– Мама! – выйдя, наконец, из ступора, кинулась она вслед. – Ты куда?

Валентина даже не оглянулась и продолжила чеканить шаг в сторону леса. Глядя ей вслед, Энджи почувствовала такой же прилив ярости, как утром в машине. Гнев клокотал внутри, требуя выхода, и она выплеснула его возмущенным криком:

– Вернись немедленно!

Мать остановилась. Пошатнувшись, как от удара в спину, она с видимым трудом устояла на ногах и, развернувшись, пошла к дочери. Походка Валентины была очень странной. Создавалось впечатление, что она идет против воли и кто-то подталкивает ее сзади. Лицо было перекошено от бессильной злобы на собственную беспомощность. Пес, жалобно поскуливая и прижав уши к голове, семенил вслед за ней. Дойдя до дочери, Валентина остановилась, упрямо вздернув подбородок, и вперила в дочь негодующий взгляд.

Энджи, пораженная увиденным, растерянно спросила:

– Что это было?

Валентина смотрела на нее с неприкрытой ненавистью и явно не собиралась ничего объяснять.

– Ладно, – вздохнула немного испуганная и ничего не понимающая девушка, – нам нужно похоронить бабушку Прасковью и убираться отсюда. С кем здесь можно об этом поговорить?

В глазах матери промелькнула усмешка:

– Вряд ли тебе здесь помогут, – соизволила она подать голос.

– Это почему? – искренне удивилась Энджи.

– Прасковью здесь не любили и боялись.

– В это я верю, но она умерла, и ее нужно похоронить по-человечески.

– Ну, дерзай, – усмехнулась мать, – а я пошла.

Развернувшись, она направилась к лесу.

– Так с кем можно поговорить? – крикнула ей в спину Энджи.

– Попробуй с Балашихой, – обернулась мать и показала на желтый дом с большим палисадником.

«Странная она какая-то, очень странная», – думала девушка, подходя к указанному дому.

Поднявшись на крыльцо, она постучала в дверь. Послышались тяжелые шаги, дверь приоткрылась, и в узкую щель выглянула пожилая женщина. Судя по ее виду, она была не очень здорова: дыхание со свистом вырывалось из легких, лицо было одутловато, а кожа имела зеленоватый оттенок.

– Чего тебе? – недружелюбно спросила она.

– Извините, – улыбнулась Энджи своей самой обаятельной улыбкой. – Я хотела спросить, не подскажете ли вы, к кому тут можно обратиться по поводу похорон.

Судя по озадаченному лицу, деревенская женщина не привыкла выслушивать такие длинные обороты речи и суть вопроса поняла не сразу. Когда же понимание пришло, припухшие глаза загорелись любопытством, и дверная щель стала чуть шире.

– Кого ж ты, дочка, хоронить собралась?

Обрадовавшись, что женщина продемонстрировала готовность к диалогу, Энджи приободрилась и с готовностью ответила:

– Прабабушку мою, точнее прапрабабушку.

Та удивленно спросила:

– А ты чья будешь? Что-то я тебя не припомню.

– Так Свиридова я, – ответила Энджи, но тут же сообразила, что фамилия отца ничего этой женщине не скажет. Девушка попыталась вспомнить девичью фамилию матери, но не смогла, ведь она ее никогда и не знала.

– Ой, извините, это фамилия моего отца, а умерла прапрабабушка по матери, вот как фамилия – не знаю… – растерянно пролепетала она.

Женщина поджала губы и одарила нежданную гостью неодобрительным взглядом:

– Вот времена-то наступили, даже материнскую фамилию люди не знают, а что уж о дедах и прадедах говорить.

Энджи не нашлась что возразить.

– А в каком доме жила твоя прабабка?

– Она не здесь жила, ее дом в лесу.

– В лесу? – переспросила та.

Наблюдая за стремительно менявшимся выражением лица Балашихи, Энджи поняла, что разговор закончен, и не ошиблась. Дверная щель начала быстро уменьшаться, и девушка еле успела вставить в нее ногу в кроссовке.

– Как звали твою прабабку? – уточнила женщина, продолжая давить на дверь.

– Прасковья, – ответила девушка и уперлась в дверное полотно рукой.

Хозяйка дома безуспешно пыталась отделаться от нахалки и скрыться, но Энджи не намерена была отступать.

– В чем дело? – возмущенно спросила она. – Что не так?

– Ты, видно, совсем без мозгов, раз задаешь такие вопросы, – не сумев сбежать, Балашиха решилась продолжить разговор.

– Это почему? – начала сердиться Энджи. – Человек умер, его надо похоронить на кладбище, – и язвительно добавила: – Или у вас так не принято?

– Человек? – задохнулась от возмущения та. – Человека-то и похоронят по-человечески, а Прасковья твоя… – захлебнувшись приступом кашля, она не смогла закончить фразу.

Энджи старалась подавить вновь обуявший ее приступ гнева и с нетерпением ждала, когда у «коровы» пройдет кашель, чтобы высказать все, что она о ней думает. Но женщина все кашляла и кашляла, лицо начало наливаться неестественной багровостью, глаза вылезли из орбит. Отпустив дверь, она сползла по стене и распласталась на полу. Страшная судорога пробежала по телу, и Балашиха затихла, как и гнев в душе Энджи.

– Господи! – Девушка шагнула в коридор и приложила два пальца к шее так, как видела это в сериалах.

Но бьющуюся жилку обнаружить не удалось, хотя она и двигала пальцы туда-сюда, пытаясь отыскать признаки жизни. Услышав шорох, Энджи подняла голову: из комнаты в коридор вышел высокий, худой старик.

Глава 7

– Дочка, ты здесь? – взволнованно спросил он, ощупью передвигаясь по ярко освещенному солнцем коридору.

Энджи взглянула на лицо старика с белесыми, застывшими глазами и догадалась, что он слеп.

– Здравствуйте, – пролепетала она, поднимаясь с пола, – кажется, ваша дочь умерла.

– Умерла? – переспросил он. Тонкие губы задрожали, из слепых глаз на сухую морщинистую кожу выкатилась слеза.

У Энджи сжалось сердце от сочувствия.

– Мне очень жаль, – вздохнула она.

– Где она? Где моя дочь? – Одной рукой старик держался за стену, другой водил по воздуху.

Энджи поспешно подошла.

– Не торопитесь, я вам помогу, – сказала она и, желая подвести старика к распластанному на полу телу, взяла того за руку.

Как только чужая рука его коснулась, слепец вздрогнул и испуганно отступил.

– Не бойтесь, возьмите меня за руку.

– Кто ты? – хрипло спросил он.

– Меня зовут Энджи, – терпеливо, как ребенку, начала объяснять она. – Я как раз разговаривала с вашей дочерью, как на нее напал приступ кашля, и она… – девушка запнулась, подбирая слово помягче.

Старик ее оттолкнул и прижался к стене. Вытащив из-под рубахи большой нательный крест, выставил его в направлении ее голоса.

– Изыди! – выкрикнул он.

– Что за ерунда, – усмехнулась Энджи и попятилась назад, почувствовав удар невидимой рукой в грудь. – Что происходит? – недоумевала она, продолжая отступать под напором невидимой силы.

– Изыди, сатана! – вопил как оглашенный старик, тыча в нее своим крестом.

– Что вы себе позволяете! – возмутилась Энджи.

Но то, что действовало на нерадивых парикмахеров и продавцов супермаркетов, почему-то не помогало сейчас. Странное бегство прекратилось лишь тогда, когда обе ноги Энджи поспешно спустились с крыльца на твердую землю.

– Сумасшедший дом какой-то! – бормотала она, топчась рядом.

Несколько раз она пыталась вернуться в дом, но упиралась в невидимую стену и отступала.

– Девушка, вы кого ищете? – услышала Энджи за спиной игривый мужской голос.

Обернувшись, она увидела довольно неряшливого мужчину – косматая, давно не чесаная голова, видавший виды пиджак, надетый на голое тело, и мешковатые, обтрепанные штаны, которые когда-то именовались брюками, но давно уже утратили свой гордый статус.

Егоршу, как звали заговорившего с нею мужчину, давно уже никто не воспринимал всерьез. Вороватый на руку бездельник болтался по деревне и сшибал на бутылку, помогая одиноким старухам починить завалившийся забор или курятник. При этом он не упускал возможности стащить то, что плохо лежит. Попавшись на очередной краже, Егорша покидал родное Глухово, отправляясь на «гастроли» в соседние поселки, пока все не уляжется. Он мог отсутствовать неделю, месяц и даже год, но каждый раз неизменно возвращался в родную деревню. Вот и сейчас после полугодового отсутствия нога любителя вольной жизни ступила на родную землю. Увидев новое лицо, Егорша не смог удержаться от соблазна прощупать почву и раскрутить незнакомку на десятку-другую рублей.

Собственная непрезентабельная внешность никоим образом его не смущала и не могла помешать знакомству с городской фифой. Один его глаз, который в отличие от второго не был спрятан под чернеющим фингалом, задорно горел, с одобрением оценивая фигуристую блондинку.

– Это вы мне? – спросила Энджи, оглядываясь вокруг в поисках другого возможного оппонента для местного алкаша.

– А кому же? – загоготал Егорша и, игриво подмигнув, продолжил: – Кроме вас, тут уже лет двадцать девушками и не пахло!

Энджи фыркнула и отвернулась, но, подумав всего секунду, с чарующей улыбкой спросила:

– С кем имею честь?

Будь Энджи в любом другом месте, то никогда бы не снизошла до беседы с подобным типом, но здесь, где никто не хотел с ней разговаривать, можно было и отступить от своих принципов. Ведь проблема похорон так и не была решена.

Егорша, глядя на нее с хитрой улыбочкой, подтянул сползающие штаны:

– Матушка Егором назвала, но я предпочитаю Георгий.

– Ах, Георгий, – не могла не оценить его чувство юмора Энджи и ответила в тон: – Очень приятно, а меня матушка назвала Анжелой, но я предпочитаю Энджи.

Приободренный вниманием столь симпатичной дамы, Егорша принял элегантную позу, небрежно опершись на штакетник, и продолжил светскую беседу:

– И каким же ветром в наши края занесло такую красавицу?

– В гостях я здесь, – не в силах сдержать улыбки, ответила она.

– К Балашихе, что ли, на постой прибыли? – поинтересовался Егорша, кивком указав на бывший когда-то зеленым дом.

– Да нет, я… – запнулась было Энджи, но тут же продолжила: – Мимо проходила, хотела кое-какие справки навести, да, видно, не судьба – не открывают.

– Так может, я смогу прекрасной барышне помочь, что вы хотели узнать?

Энджи подошла поближе и спросила:

– Кто тут у вас похоронами занимается?

Егорша явно не ожидал такой темы для легкой беседы и несколько озадачился:

– Похоронами? – переспросил он.

– Да, похоронами, – уже не улыбаясь, подтвердила она. – У кого можно гроб заказать, кто поможет могилу вырыть, да и с батюшкой хотелось бы о службе договориться.

– Так вы на похороны приехали? – почему-то расстроился Егорша. – А кто помер-то? Я ничего не слышал.

Вспомнив реакцию Балашихи, Энджи пыталась сообразить, что же ему ответить, чтобы не спугнуть, но ничего путного придумать не смогла.

– Ну… бабушка моя… какая вам разница, – расплывчато ответила она.

Егорша задумчиво почесал затылок:

– Да никакой, конечно, но у нас тут деревня небольшая, все наперечет… Интересно просто. – И, немного подумав, спросил: – Прасковья?

Энджи испытующе заглянула в его единственный доступный глаз в поисках страха или неприязни, но, кроме похотливости и любопытства, ничего не увидела.

– Да, – решилась она.

В ожидании его реакции девушка не отрывала взгляда от оплывшего лица, но на нем не дрогнул ни один мускул.

– Значит, померла… – протянул Егорша.

– Ну да, – немного приободрилась Энджи.

– Вряд ли вам, девушка, с этим здесь кто-нибудь поможет.

– Это почему?

– Таких, как она, на кладбищах не хоронят.

– Это каких «таких»? – предчувствуя недоброе, спросила Энджи.

– А вы, что ли, не знаете, кем была ваша бабка? – усмехнулся Егорша.

– И кем же?

Он поманил ее грязным пальцем и зловеще прошептал:

– Ведьмой!

– Чушь какая! – возмущенно отпрянула Энджи, чуть не задохнувшись от сбивающего с ног запаха перегара, исходящего от собеседника. – И вы верите в эти суеверия?

– Я-то нет, но люди говорят, – уклончиво ответил он.

– Нет, но это Средние века какие-то! – возмутилась Энджи. – И что же мне делать?

– Похороните в лесу, – дал совет Егорша и решил немного надавить на дамочку: – Здесь вам не позволят это сделать, еще и камнями побьют.

– Камнями? – не верила своим ушам Энджи.

– Ага, – с воодушевлением кивнул он.

Хоть они и были заняты разговором, но не смогли не заметить, как из дома Балашихи, постукивая перед собой посохом, вышел слепой старик.