Лан-Эа, властитель небес. Том второй

Я, кажется, до конца и не понял, что говорила НгаКатахум, едва выхватив то, что Анг дако Мадбубухат ожидая моего становления, также оставила мне титул, который должен был сосредоточить и саму власть в моих руках. А не понял, потому как частая дробь и вибрация белого луча оглушила меня, и закачавшиеся на поверхности пролитого света голубые крапинки, словно мигнувшие, прислали мне чьи-то мысли, принятые моими плечами. В коих я ощутил мощнейшую нежность, любовь, заботу, как и горделивость за мои поступки, силу и твердость будущего властителя. И еще я уловил такое острое желание, встретиться, которому не смог противостоять, посему не сводя взгляда с луча, поспешно направился вперед, проходя мимо маток-маскулине, и, негромко выдохнул в сторону Ананта Дэви:

– Ждите меня на Пятнистом Острожке, – сразу сделал глубокий вздох и с тем указал себе оказаться в потоке света. Мне показалось, что крикнул, но вельми приглушенно, не только Камал Джаганатх, но и НгаКатахум, я впрочем, в том не был уверен.

Глава одиннадцатая

Я не был уверен, в том, что Ананта Дэви крикнул, потому как уже в следующий сиг, когда пред моим наблюдением мелькнула черная с перламутровым дымком гиалоплазма, сотворенная согнанными друг к другу мельчайшими разнообразной формы крупинками и нитеобразными канальцами, оказался внутри луча. Оный на самом деле представлял собой вращающийся по кругу дымчатый проход ярко-белого, слепящего глаз сияния. Его рыхлые поверхности, будто сотканные из тонехоньких волоконцев, спутываясь, ощутимо утягивали меня вниз. Сами нити в том проходе зримо дрожали, переплетаясь меж собой и выпуская в местах стыка новые еще более тонкие паутинки. Дребезжащий звук, скрип и даже свист ударялся по мне, а порой рвущиеся волоконца источали резкое шипение, будто пытаясь меня напугать, и с тем отрываясь, внезапно превращались в золотистые прядки огня, моментально уносясь вверх, и, там словно прижигали, перекручивали меж собой уже сотканное пространство. А сам проход неожиданно завертелся передо мной по спирали, усасывая все быстрей и быстрей вниз, и на золотистых прядках огня внезапно стали мгновенно проявляться лица Ананта Дэви, главного дхисаджа, прабхи, Чё-Линга, Никаля, Дона, созданий, существ не только знакомых мне, но и ранее никогда не виденных. Каковые сигом погодя приобрели и вовсе лишь состояние моментальных вспышек. Мне кажется данное верчение взблесков вызвало во мне ощущение безудержности времени, безразмерности самого пространства.

Поелику когда мое падение разом остановилось, я толком не сумел оглядеться, всего-навсего зафиксировал для себя, что сейчас точно выпал из дымчатого прохода в необозримые просторы клубящегося вещества. Данные мощные сгустки, созерцаемо плотных испарений, тучнели и пухли, единожды выпуская из рыхлой, пузырчатой или слоистой поверхности мощные пары вязких субстанций, где и сами цвета смотрелись в виде тягучей, клейкой материи имеющей в основном багряные тона, иногда и лишь небольшими пятнами замещаясь на алые, розовые, красные, пурпурно-фиолетовые. Впрочем, не сама материя, вещество, субстанция закипающая в том Мироздании привлекло мое внимание, а громадное тело, точнее даже организм. В сравнении, с которым ВианикшиДамо казалась всего-навсе малой крохой. Хотя я, наблюдая этот мощный фиолетово-черный организм, подумал, что вижу только малость, крупинку… а может даже клетку чего-то общего, многогранно-бесконечного и значимо большего. Сам организм имел вид сплюснутого, конусообразного тела с наблюдаемо заостренной нижней частью, одновременно, несколько потянутого влево и вперед верхушкой, с широким основанием, направленным опять вверх и вроде как назад. Поверхность этого колоссального тела покрывало множество вогнутостей, бороздок, ложбинок, вздутий, схожих с нервами, жилами и даже бляшками, местами достаточно плотных, а инолды студенисто-подвижных. Сей организм, как и сама его столь неровная поверхность, легонечко вибрировал, точно, как я порой передергивал плечами. И казалось мне тогда это грандиозное творение, али всего лишь частичка вещества, волнуется: гневаясь или вспять пугаясь.

Внезапно данный организм вздрогнул много сильней, так-таки, качнув собственными боками или только стенками, и тем однократным дрыгом проложил по ним тончайшие паутинки разрывов. А вторым таким стремительным сотрясением явил на месте паутинок мощные, и, тут пошедшие вдоль и поперек, многочисленные трещины, каковые принялись ломать зримые стенки тела на отдельные части, кромсать их и взламывать саму оболочку, или только преграду. Оболочка еще толком не распалась на части, как раскидывая ее отдельные кусочки в разные стороны, из темных недр тела явилось окутанное ярким белым светом создание. Его каплеобразное тело-голова смотрелось мягко-податливым и несшим вслед за собой три длинных, тонких щупальца (вряд ли это были рука или нога) которые меж собой соединяла сквозная перепонка, вроде плаща.

Создание лишь на миг зависло перед моим наблюдением как-то враз проявив на своей голове-теле множество мельчайших глаз не только схожих с моими, где в красно-розоватых радужках находились поперечно продолговатые, щелевидные с рядом отверстий пурпурные зрачки, не только подобные зоркому очесу Ананта Дэви, где темно-лиловая радужка в форме звезды с многочисленными тонкими лучиками входила в синюю склеру, но и сине-марными и вовсе не имеющих понимания радужки, зрачка аль склеры. А уже в последующий момент оно, затрепетав своими щупальцами, будто расправило меж ними перепонку на поверхности, которой проступили мельчайшие золотые и серебристые символы, знаки, словно увитые тонехенькими стеблями, листьями каких-то растений, деревьев, меж коими, и, тут внезапно вспыхивая и сразу потухая, проявлялись различные образы созданий, существ, людей, маток-маскулине, транас, зверей, птиц, рыб, насекомых и вовсе неведомых мне творений. Еще сиг… миг… не более того и создание резко рвануло вверх, в мгновение ока пропав или затерявшись в невообразимых просторах клубящегося багряного вещества. А я вновь и также стремительно провалился в моментально явившийся под ногами моего сознания дымчатый проход ярко-белого, слепящего глаз сияния, рыхлые поверхности которого, сотканные из тонехоньких волоконцев, спутываясь, утягивали меня ощутимо вниз.

– Это я! Ты, видел меня, чадо! Меня, Праматерь Галактику, – неожиданно послышался чей-то голос или только я принял на себя эти мысли. – Я показала тебе, мое чадо, как некогда я, Праматерь Галактика, Вселенная, Род разрушив преграды, взломав стенки диэнцефалона обрела себя, как многовариантное сознание… Таким побытом, я сомкнула круговорот жизни и бытия, рождения и смерти. Дабы начать новый этап развития Мироздания в новых формах, видах и структурах.

Я ее не видел, лишь слышал. Ее голосу было сложно подобрать сравнение, абы он звучал весьма приглушенно, с тем полностью погасив дотоль слышимый в проходе дребезжащий звук, скрип и даже свист. Впрочем, передо мной все еще оставались в наблюдении дрожащие, переплетающиеся меж собой и даже рвущиеся волоконца, превращающиеся в золотистые прядки огня, а наполненность ароматом словно только, что прошедшего по мостовой поселения прабхи дождя, притупляло понимание происходящего. И, чтобы не видеть того мерцания, не ощущать запаха и того к чему меня так тянуло, я сомкнул глаза, обоими парами век, сотворив там тьму, да взволнованно спросил, ощутимо шевельнув губами моего сознания:

– Зачем ты хочешь меня убить?

– Да, что ты, чадо мое… – молвила Праматерь Галактика. – Мое несравненное чадо, никому, никогда не позволю тебя убить. Або я всегда рядом, всегда слышу тебя, контролирую, защищаю и люблю. Понеже ты, лишь ты, мое чадо, вмале сможешь вновь сомкнуть круг жизни и бытия, рождения и смерти, таким побытом, продолжив его движение.

– А ответвление… то которое ты явила Камалу Джаганатху? – несогласно спросил я, ощущая как быстрота моего полета увеличилась, ровно еще миг и я окажусь дома… на Пятнистом Острожке.

– Сие ответвление не касается тебя, мое чадо, – ответила Праматерь Галактика и мне почудилось, кто-то вроде огладил меня по голове, поцеловал в плечи и сомкнутые глаза. – Оно было явлено для СансарСветовидФлинца. Дабы он действовал в тех пределах, каковые ему оставил СансарРуевитПраджапати-джа. Дабы он понимал, как ты бесценен и важен для всего живого и неживого во Вселенной. Дабы он не смел лишать тебя власти, сосредотачивая ее в собственных руках. Ибо СансарСветовидФлинц был воссоздан токмо для твоего становления, взросления и не более того…

Праматерь Галактика не столько даже смолкла, прервалась, сколько звучание ее говора слегка удалилось. Ибо я подумав о Пятнистом Острожке, столь сильно захотел увидеть Ананта Дэви, ощутив за него такое огорчение, что тотчас почувствовал резкий рывок вправо. Я, было, даже открыл глаза, стараясь понять, что случилось, но супротив света прохода, гиалоплазмы или газовой составляющей Веж-Аруджана увидел лишь тьму и потерял самого себя в ней. А слух мой застлал свистящий звон, точно меня хорошенько треснули по голове. Движение, падение, полет моего сознания ощутимо прекратился, будто я завис или только вошел в тело, столь мягко того даже не почувствовав. А уже в следующий момент услышал отрывистый с хрипотцой, наполненный ощутимой авторитарностью, голос главного дхисаджа, сказавшего, точнее даже крикнувшего:

– Внимание, ситуация паритарж! Всем покинуть чертоги, сомкнуть купол, зафиксировать состояние тела Праджапати…

И хотя этот крик Ковин Купав Куна все еще заглушал свистящий звон, я сразу понял, что мое сознание вошло в тело и тем вызвало в прахар полосах состояние сеяние вируса, который жаждал лишь одного убить, уничтожить все живое, действуя, как чуждое в первую очередь моим мыслям и желаниям. И хотя я не чувствовал собственное тело и поколь даже не мог открыть глаза, я приказал… Приказал собственным сознанием (которое напоминало пространственно-временную тень, являющейся частью диэнцефалона-тела в виде структурно-функциональной сети) собственному телу и диэнцефалону в одном лице свернуть всякое сеяние вируса и замереть.

И, пожалуй, сразу, стоило только мне сие приказать, я ощутил свое тело. Я ощутил его полностью, каждую паутинную бороздку, сосудик, тоненький отросток, извилину, щель и отверстие, кои заполняли жидкость и газ, как и гиалоплазматическую свою суть собранную из волокнистых, спирально-витых круглых или овально вытянутых крошечных образований. Тело мое внезапно сотряслось, а после словно подлетев вверх, уже резко с ощутимы рывком упало вниз, на, что-то очень… очень жесткое, посему и вызвавшее еще большую тьму, закурившуюся, завертевшуюся перед глазами.

Вместе с тем та самая тьма, как и удар моего тела, вроде лишили меня восприятия, впрочем не надолго. А когда оно, так-таки, вернулось, первое, что я услышал это очень тихие переговоры, где кто-то кому-то сказал:

– Вы, Дон, как были охраной Праджапати, тык и останетесь. Ничего неизменно, и о сем не стоит паче толковать. Убежден, что для первой рати берсерков нет почетнее обязанности, чем стать охраной самого БхаскараПраджапати. А Чё-Линг… сие просто прихоть Праджапати, не надобно о сем даже и тревожиться… Одначе вашими советами я, всенепременно, воспользуюсь и все надлежащие беседы с Чё-Лингом проведу…

Мне показалось, что это говорил Ананта Дэви, но я не был в том уверен. Понеже как-то разком данное толкование прервалось, заместившись звуками лесной дали, где к раскатистому «чиу-чиу», «так-так» и «воу-воу», добавился скрип, хруст, шорох, поддерживаемый раздольным рокотанием океана. Но лишь затем, чтобы вмале вновь сменится на голос главного дхисаджа весьма недовольно молвившего:

– Ему необходим отдых. Он еще дитя, ваше высочество, и то, чему себя подверг, дабы обезопасить нас может весьма неблагоприятно сказаться на его состояние в общем.

– Отдохнет в Тарх системе, на Садхане в своем тереме, покамест есть веремя. Не тока до принятия власти, но и посля того, – отозвался своим низким басом, с большой глубиной и полнотой звучания Ананта Дэви.

– Вже все устроено, – явно дополнил, поддержав его амирнарх, ибо его высокий с легким дребезжанием голос не с кем было невозможно спутать.

– Вы же понимаете, Ковин, что принятие власти для нашего уникального мальчика, всего-навсе проформа, не более того, каковая необходима, чтобы на нашу сторону перешли АнгКоншехо с матками-маскулине, – продолжил все также низко и вельми раскатисто, словно лениво Камал Джаганатх. – Все останется, как и было допрежь… Решения будем принимать коллегиально, я, амирнарх, вы и Врагоч. А мальчик будеть взрослеть, и, набираться сил, способностей, – дополнил он.

И ежели бы я мог… то, непременно, засмеялся. Так как понял, о чем толковала Праматерь Галактика. Ибо к той самой власти в Веж-Аруджане Ананта Дэви не собирался меня допускать, и тем, пожалуй, рассердил Праматерь Галактику. Поелику тут оказалось не соответствие планов Камала Джаганатха и Праматери Галактики на меня… Интересно только становилось в данной ситуации следующее – план кого из тех двоих совпадал с замыслами моего отца.

– Я категорично высказываюсь, что Праджапати днесь нельзя тревожить и перемещать. Он должен очнуться на Пятнистом Острожке, пройти обследование на гвотаке и лишь засим ему можно будет отправляться в Тарх систему. Або его диэнцефалон содеял невероятное, в отсутствие слаженности с сознанием, мальчику удалось втянуть в прахар полосы дотоль начавший сеяться вирус, – весьма придлинно, как это любил делать, вновь заговорил Ковин Купав Кун с ощутимым нажимом на властность собственного голоса. – Ежели бы не столь горячее желание Праджапати уберечь нас, неизвестно…

– Все! – не дав договорить тарховичу, слышимо жестко прервал его Ананта Дэви, – сворачиваем дискуссию и поднесь вылетаем. Наше уникальное дитя будет почивать в полете и наберется сил по прилету в Тарх системе. По договоренности с матками-маскулине у нас трое суток. Сие все, что я сумел согласовать с ними опосля столь резкого ухода Праджапати.

– А ежели его великолепие не очнется в те трое суток? – несогласно спросил главный дхисадж и мне сейчас захотелось его обнять и поцеловать, уж таким он был заботливым в отношении меня.

– Тогда попробуем перенести дату принятия власти, – неуверенно протянул Раджумкар Анга Змидра Тарх.

Но тут его перебил Камал Джаганатх, сначала фыркнув, а после со слышимым раздражением добавив:

– Толды, вы, Ковин перестанете снабжать его диэнцефалон снотворным, и, мальчик просто проснется. Все! Толкование завершено…

Завершилось, похоже, не только толкование, но выключился и сам звук, точно все дотоль бывшие около меня ушли или только (прав был Ананта Дэви) до меня вновь дотронулся Никаль, впрыснув снотворное, понеже я и уснул.

Глава двенадцатая

Проснувшись, и увидев над собой волнообразную поверхность матового, голубого фона, каковой испещряли сине-фиолетовые, серебристые нити, усеянные мельчайшими и тут разноцветными крохами света, я перво-наперво подумал, что подобно моему титулу нахожусь, где-то в небесах, а может даже за гранью его. И лежу на спине на рыхлом и мягком облаке или огромной туманности газа, вряд ли гиалоплазме. Впрочем, понимание того, что надо мной лишь матерчатый купол, и сам я покоюсь явственно на ложе, подвергло меня к тому, что я сел. И тотчас внимательно огляделся, абы и впрямь досель возлежал на широком четырехугольном одре, застеленном белой бархатной материей, на котором покоилось до десятка овально-вытянутых небольших и мягких валов. Две деревянные белые спинки ложа были украшены витиеватой резьбой и ярко белыми, голубыми и фиолетовыми драгоценными камнями, стыки оных инкрустированы серебристо-белыми с голубоватым отливом полосами из граивейя. На четырех, белых, ровных столбах поместившихся по углам спального места, и увитых сверху тонкими сьребряными стебельками с только, что распустившимися тончайшими листочками наблюдалась установленная кровля из нежной двухлицевой ткани, где на матовом, голубом фоне сине-фиолетовые, серебристые нити усеивали мельчайшие, разноцветные крохи света. Столбы, укрепленные меж собой брусьями, дополнительно венчались округлыми луковками из розово-фиолетового агаркашта.

И хотя сам просмотр скрывали спускающиеся с вершин брусьев, по четыре стороны от самого ложа, сине-голубые, матерчатые, шелковые завесы, по краю расшитые агаркаштом и граивейям, я видел, что нахожусь в прямоугольной и очень большой комнате. Оная имела высокий сводчатый потолок, украшенный дивной золтой резьбой, где переплетались отростки, побеги растений, ветви деревьев, увенчанных лопастными листьями и многолепестковыми цветами. На ровном полу, во всю комнату лежало мохнатое высоковорсистое перламутрово-белое полотно. Сами же три стены (ибо одна из них отсутствовала, очевидно, предоставляя возможность наблюдать происходящее вне помещения) были обтянуты бело-перламутровой тяжелой тканью с выполненными на них растительными узорами из сьребряных нитей с добавлением разнообразных по оттенку драгоценных камней, в виде длинных витых стеблей и крупных, пышных цветов. Двухстворчатые, широкие двери с арочным навершием, находящиеся напротив отсутствующей стены были также богато инкрустированы резьбой и самоцветными каменьями.

В комнате располагались, напротив ложа, два широких голубых кожаных кресла с высокими округлыми по вершине спинками и вычурно загнутыми белыми подлокотниками. Возле которых стояли три невысоких прозрачно-белых треугольных столика, по рубежу ограненных узкими бортиками из розово-фиолетового граивейя, на коих поместились пузатые и точно плетенные из золтых веточек ковши полные живых цветов, и, тут крупных нежно-сиреневых метельчато-ветвящихся соцветий.

На одном из кресел сидел главный дхисадж, в своем, так сказать, рабочем варианте одежды. А именно в укороченной золотистой тельнице, имеющей прямой в виде стоечки ворот и разрез посередине груди, где длинные рукава, собранные в мельчайшие складки, завершались запястьями из серебристо-белого с голубоватым отливом граивейя, да черные штаны, плотно облегающие сами ноги, доходящие до щиколотки, по краю украшенные золтыми тонкими полосами в тон сандалиям. Он облокотился правым локтем об подлокотник, подпер длинными четырьмя пальцами свой подбородок и смотрел куда-то вниз, точно созерцал, что-то на полу.

Я, впрочем, не сразу его окликнул, сначала шевельнув плечами, оглядел свое тело, едва прикрытое тончайшей до колена белой рубахой, чрез которую просматривалась не только моя бело-перламутровая кожа, но и черные прахар полосы, а после внезапно ощутил тяжесть в левой ноге, точнее даже стопе и перстах. Поелику сразу попытался ими шевельнуть, но не смог. Ибо пальцы, как и стопа, и лодыжка до середины были наполнены тугим давлением, или окаменением, посему испуганно вскрикнул:

– Пречистый гуру!

И тотчас Ковин Купав Кун вскочил с кресла, а поднявшиеся вверх завесы впустили внутрь спального места насыщенный бело-желтоватый свет, вельми такой лучистый.

– Что случилось, мое милое дитя? – беспокойно протянул главный дхисадж, и, зайдя по правую сторону от ложа, ласково оглядел меня.

– Я не чувствую левую ногу, пальцы, стопу, – поспешно пояснил я и едва согнув упомянутую ногу подтянул к себе, да принялся ощупывать кожу и прахар полосы на ней.

– Т-сс, Лан-Эа, – молвил он в ответ тем не только меня успокаивая, но и высказывая всю трепетность своих чувств. – Сие не до конца в вашей сути растворилось втянутое вашим сознанием гиалоплазматическое сознание. Вы же помните, для того надобно время, – дополнил тархович и медленно опустившись на ложе сел подле, а потом приобняв меня за спину, привлек к себе и прижал к груди. – Энто временное состояние, вмале все стабилизируется, вы только не волнуйтесь, або я вас часом назад осматривал в Научном Ведомстве Садханы, с вашим диэнцефалоном все благополучно, – он так говорил, с очевидностью, стараясь меня поддержать, успокоить, и я чувствовал на себе его любовь… Любовь отца к сыну, которого ему хоть и не удалось родить, создать, но было дано взрастить.

– Благодарю, пречистый гуру, ты самый лучший, люблю тебя больше всех, – с той же нежностью откликнулся я и слегка развернув голову поцеловал через материю тельницы его в грудь, – я так благодарен тебе за заботу, за то, что ты меня всегда защищаешь и отстаиваешь.

Главный дхисадж, впрочем, не отозвался. Понеже наши чувства были взаимны, и я любил его, как отца, ценил выше прабхи и Ананта Дэви. Я понимал, что мне надо поговорить с Камалом Джаганатхом и пояснить почему так резко ушел со встречи с матками-маскулине, рассказать ему о том, что видел в том проходе и слышал от Праматери Галактики. Не только, чтобы высказаться, получить поддержку, но и самому удержать сурьевича от неправильных поступков, оные сердили Праматерь Галактику.

Однако мне также не хотелось таиться пред Ковин Купав Куном… Я не знал толком поведал ли ему Ананта Дэви о Праматери Галактике и ответвлении которое она создала, ведь он в свой срок просил меня о том поколь не распространяться. Но сейчас, тут вдвоем, я ощущал особую потребность доверится главному дхисаджу, и полагая его своим отцом, не мог, да и не хотел ничего от него утаивать, посему и начав издалека, молвил:

– Я слышал ваш разговор… Ваш, Ананта Дэви и амирнарха, знаю, что вы хотели оставить меня на Пятнистом Острожке, но Камал Джаганатх решил по-другому, – я прервался предоставляя возможность, что-либо сказать ему, но он лишь крепче прижал меня к себе и с нежностью прошелся рукой по левой ноге, распрямляя ее. – Мне надобно с ним поговорить, ибо случилось нечто такое… он должен о том ведать, – прерывисто добавил я.

– Куда вы улетели со встречи с матками-маскулине, мое милое дитя? – наконец подал голос Ковин Купав Кун и тот у него так дрогнул, как и сам он весь, едва справляясь с волнением, точно сей миг я его покинул… да не просто так, а ровно оставив на погибель.

– Я встретился с Праматерью Галактикой, ибо она меня позвала в том луче света, – заговорил я и тархович сразу замер, вероятно, уже был обо всем осведомлен от сурьевича. – Она, оказывается, не хочет моей смерти, а вспять всегда слышит меня, контролирует, защищает и даже любит. Мне показалось, она была горда тем, что я так грубил маткам-маскулине и поглотил сознание Адимахань. Но, я знаете пречистый гуру… я был так тогда раздражен… будто сам себе не принадлежал.

Я вновь смолк… Да, главному дхисаджу и не было надобности читать мои мысли сейчас. Так как я оказался предельно с ним откровенен, ведь это его мудрость и поддержка создали такие доверительные отношения между нами. И уж если говорить открыто:

– Никогда не хочу с вами расставаться, – все-таки сказал я. Ибо это должен был озвучить ему еще на Пятнистом Острожке, когда просил Ананта Дэви, чтобы в Тарх систему меня сопровождали прабха и Ковин Купав Кун. И сказать это я должен был не столько даже для него, сколько для себя, признавшись, что жить вдали от главного дхисаджа мне будет тяжелее, чем от Ларса-Уту.

– Благодарю, мое милое, дорогое дитя, – произнес Ковин Купав Кун с неизменной мягкостью своего отрывистого с хрипотцой голоса, из оного при общении со мной всегда убирал всякую авторитарность и властность. – Почему же вы подумали, что сие была Праматерь Галактика, возможно лишь проекция. Ананта Дэви пояснил, что в сверхмощном объекте, кой вы наблюдали в Галактике Гёладже, наблюдалась проекция образа вашего отца, СансарРуевитаПраджапати-джа, – тархович, кажется, и не задавал вопрос, лишь интересовался моим мнением, и я почувствовал, как он взволнован моей откровенностью и нежностью к нему.

– Я вам это покажу, пречистый гуру, – проронил я в ответ, и слегка отстранившись от него, единожды развернулся, чтобы наблюдать его лицо перед собой. Теперь он не был в состоянии считывать мои мысли, но коль я желал, мог передать ему мною виденное, пережитое, в точности и яркости воссоздавая те фрагменты в его диэнцефалоне. И для того, мне всего-навсего стоило проявить в том желание, послать, так сказать, в зоркий очес тарховича свои мысли. Однако сперва, я тягостно качнул головой, потому как плещущиеся во множестве из светящегося ореола, охватывающего его темно-голубую кожу, тончайшие струи света, отвлекали меня, собственным количеством и рябью. Я даже стремительно сомкнул и разомкнул веки и лишь после уставился в третий глаз во лбу Ковин Купав Куна, где возле сине-голубых лучиков звездочки-радужки слегка закурилась красная поволока склеры. Склера сейчас стала не просто краснеть, а прям наполняться фиолетовым сиянием, и курится много сильней. Еще чуточку и она заклубилась пурпуром, слегка прикрывая своим цветом лучики звездочки-радужки, кажется, тоже самую толику двинувшиеся по кругу. Главный дхисадж внезапно и вельми резко дернул головой, ровно вырывая из хватки моего взгляда свой зоркий очес. А после и вовсе отвернув от меня голову и взор, сомкнул все три глаза. И тотчас не только сам весь легошенько сотрясся, но и затрепетали росшие на его голове голубовато-розовые перья с красными полосами по поверхности и бело-розовой аурой сияния на кончиках.

Мне показалось даже, что Ковин Купав Кун качнулся назад вперед от принятой информации, и широко открыв рот, судорожно вздохнул, а ощутимо, все еще придерживающая меня под спину, его левая рука завибрировала. А когда тархович, так-таки, открыл очи, и, вернув в исходное положение голову, взглянул на меня, срывающимся на волнение голосом молвил:

– Почему Праматерь Галактика величала вас чадом? – спросил он таким тоном, будто лишь я и мог только это пояснить. Но я не мог. Ибо и сам не понимал почему она так трепетно относилась ко мне и столь жестко к Камалу Джаганатху. Я жаждал услышать ответ на данный вопрос от самого главного дхисаджа или Ананта Дэви, посему только отрицательно закачал головой в ответ.

– Как я понял, Праматерь Галактика гневаясь на поступки его высочество, явила новое ответвление, – отметил Ковин Купав Кун весьма задумчиво и тихо, – и она не желает формальности вашей власти. Або ее замыслы инакие, по всему вероятию, они не согласуются с теми кои выстраивает Ананта Дэви и замышлял ваш отец, – добавил тархович вслух, видимо, сказывая лишь собственные размышления.

– Я не хочу этой власти, не хочу править Нитья Веж-Аруджаном, – торопливо откликнулся я, и вновь не согласно затряс головой, – хочу, как прежде жить с вами и прабхой на Пятнистом Острожке.

– О, мое милое дитя, – произнес главный дхисадж и вновь привлек меня к своей груди, нежно поцеловав в голову. – Мы уже в Тарх системе, на планете Садхана, на одном из ее трех континентов Зара, в вашем тереме, куды прибыли нынче поутру. И я уверен, ваше великолепие, вам не стоит суетиться в собственных желаниях. Поелику то, что Праматерь Галактика вступила с вами в общение и вы, обладая сравнительно малым размером, сумели ее понять. Сие явственно указывает на то, что вы даже более значимое творение, чем мы все до сего момента полагали.