Read the book: «Я выбираю жить. Повесть»

© Екатерина Русина, 2023

ISBN 978-5-0059-4743-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вряд ли на ум придёт что-то позитивное, услышав о человеке, который решил свести счёты с жизнью. Можно сделать вид, что это личное дело того самого человека и не стоит даже пытаться влезать со своим мнением, нравоучениями, возмущением, а, может быть, даже жалостью и сочувствием. Можно прямо в лицо обвинить его в безрассудности, слабости, трусости и неблагодарности. Посмотрите на эту девушку – она молода, прекрасна, здорова, и какое она имеет право на что-то жаловаться и тем более пытаться уйти из жизни?! Если речь идёт о близком или хотя бы знакомом человеке, тут диапазон эмоций и глубина возмущения могут иметь более широкие значения. Если это совершенно незнакомый человек, можно просто плюнуть и пойти дальше, ведь что на него обращать внимание если он сам себе не нужен?

Искренне надеюсь, что в этой повести смогу раскрыть частный случай попытки свести счёты с собственной жизнью, и через призму этих ощущений можно будет иначе смотреть на близких людей, лучше их понять и постараться помочь, услышав самый крошечный намёк на то, что человек не хочет больше жить. А если вы – тот самый человек, которому в голову пришла такая страшная мысль, то надеюсь, что смогу хоть на тысячную долю процента увеличить вашу силу желания жить.

* * *

Я начну с описания детства, потому что мы все родом оттуда, как говорит мой психотерапевт.

С чего бы мне не быть счастливым ребёнком? У меня была полная семья – мама, папа, сестра. У нас было где жить, чем питаться, что надеть. Не всегда в квартире была горячая вода и отопление, но это уже такие смешные детали. Я никогда не считала себя особенной, лишённой чего-либо, я жила так, словно все дети живут точно также. Наша семья жила в маленьком военном городке, и мой мир был ограничен бетонными стенами, за которыми проходили учения. Меня устраивал мой мир, да и могло ли быть иначе, если я ничего другого не видела. Летом нас с сестрой отвозили в деревню к бабушке – и там наш мир чуть расширялся, мы могли бегать по горам, ловить рыбу, собирать ягоды. Конечно, это была супер-насыщенная жизнь по сравнению с гарнизоном.

И ведь в самом деле – я никогда не думала о том, что в моём мире что-то не так. Да и откуда бы взяться таким мыслям в голове ребёнка. Это сейчас, спустя много лет, я могу совсем иначе смотреть на события и обстоятельства своего детства, могу вспомнить моменты, особенно сломавшие меня, могу видеть связующие нити между детством и своей последующей жизнью.

Это сейчас мне безмерно жаль ту девочку, которой я была. Я смотрю на неё и ничему не удивляюсь – так вот откуда «ноги растут».

Жизнь в гарнизоне была совершенно ограниченной, замкнутой, не предоставляла никаких возможностей от слова «совсем». Я гордилась тем, что мой папа военный, он был для меня неоспоримым авторитетом, и потому я старалась внутренне не допускать и крошечной мысли о том, что папа в чём-то неправ.

На самом деле, я о многом могла написать, касаемо моих родителей и тонкостей нашей жизни в то время, но, думаю, это будет неэтично по отношению к ним. Постараюсь лишь обозначить основные моменты.

Маму из своего детства я помню всё время уставшей и несчастной. Может быть, поэтому я старалась не приставать к ней, много времени проводила одна, рано научилась играть самостоятельно и ни в ком не нуждаться. Честно сказать, уже в то время во мне твёрдо поселилась мысль о том, что моя жизнь – ошибка, какое-то недоразумение. Родители часто ссорились, отец пил, а мама всегда была грустной. И тогда мне не было её жалко, ведь я считала, что взрослые люди должны всё знать и транслировать своим детям позитивный настрой, поддержку, уверенность в том, что мир вокруг стабилен и безопасен. Это сейчас мне жаль её, вспоминая, в каких условиях мы жили – огромная квартира на пятом этаже пятиэтажки, где постоянно не было горячей воды и отопления. Мама была вынуждена греть воду чтобы помыть нас с сестрой перед сном, а чтобы приготовить еду часто использовала керосиновую горелку. Помимо этого, надо учитывать, что мы с сестрой – погодки, это само по себе тяжело (нет, если у вас вдруг спокойные, милые и тихие погодки – я за вас очень рада), плюс я была очень болезненным ребёнком, часто кашляла так, что дрожали стены, у меня был лютый диатез и ещё я любила обо что-нибудь разбить колени или голову. Сюда же плюсом постоянно протекавшая крыша (не моя, в прямом смысле крыша), по квартире стояли тазы и вёдра, куда капало с потолка. Ещё плюсом отсутствие стиральной машины, подгузников, детского питания, мест в детском саду, отсутствие бабушек/дедушек хоть с какой-нибудь стороны рядом, помочь было некому. Само по себе проживание в Борзе было испытанием для непривыкшего человека – зимой там стояли крепкие морозы при практически полном отсутствии снега, сухой воздух. Вот теперь, перечислив основные условия, жизнь перестаёт быть прекрасной и безоблачной.

Это мне довелось растить своих детей уже со всеми удобствами – стиральной машиной, отоплением, подгузниками, хорошей детской смесью и питанием, так и то рождение погодок стало для меня нехилым испытанием на прочность. Что и говорить о маме – теперь я понимаю, что ей было тяжело. Я понимаю, почему она была уставшей и грустной, почему в детском фотоальбоме нет моих фотографий – да просто потому что стратегической задачей было просто выжить.

Но это сейчас. Сейчас я понимаю все детали, осознаю, что трудностей было достаточно не только для нас, детей, но и для самих родителей, которые тогда были младше, чем я сейчас. Им приходилось выживать за тысячи километров от родного дома, приспосабливаться ко всем условиям. Но тогда я не могла понимать всех нюансов, и всё, что я видела – унылую картину за окном, перегруженных родителей, собственную ненужность и непонимание смысла своего существования. Уже в пять лет я мечтала умереть (серьёзно).

Хочу заметить, что в этой повести я максимально хочу избежать осуждения моих родителей в чём-либо, потому что сейчас я сама – тот самый взрослый, который зачастую «не вывозит». У меня нет цели свалить всю вину на родителей и их ошибками оправдать все свои жизненные невзгоды. Уверена, они делали максимум из того, что было им доступно, и если этого было недостаточно, то от этого страдали не только дети, но и они сами, ещё достаточно молодые и неопытные.

Когда мне было около трёх лет, мы переехали в соседний дом, в такую же унылую пятиэтажку, но квартира находилась на третьем этаже. Я не знаю, зачем мы переехали, да и какая разница теперь. Квартиру я помню хорошо, даже помню цвет мебели, шторы, кровать. И, конечно, прекрасно помню, что в нашем подъезде было всего несколько жилых квартир, все остальные пустовали настолько, что порой не имели даже входных дверей. Было жутко идти по подъезду, казалось, что в этих брошенных квартирах может быть всё самое страшное, что только может прийти в голову ребёнка. Именно в той квартире случилось то, что, как я считаю, сильно повлияло на мою психику.

Как-то мама лежала в больнице, мы остались с папой. Мне было три года, сестре пять. В детской была двухъярусная кровать, я спала наверху. Как я узнала позже, случилось следующее: ночью к нам в квартиру вломились несколько человек, избили отца, причём избили сильно, проломили голову. Пока отец был без сознания, из квартиры было вынесено всё, что представляло хоть какую-то ценность. Сестра побежала искать, кто бы мог помочь. В подъезде, как я писала выше, было всего с пару жилых квартир, так что она не смогла никого найти, и побежала в наш предыдущий дом, где проживали папины сослуживцы. Сестра как смогла объяснила, что случилось, и отца забрали в больницу. Точно не знаю, как это было – приехала ли скорая или сослуживцы отвезли его сами. Думаю, для сестры это был крайне травмирующий опыт, который бесспорно отразился на её психике. Спустя годы она говорила, что у неё в памяти практически не осталось воспоминаний из периода проживания в городке – однозначно это способ психики защититься от шокирующих событий. И ведь не каждый ребёнок в пять лет способен в такой ситуации собраться, принять решение, сориентироваться, объяснить людям, что произошло. Если бы не сестра – может быть, отца уже бы не было в живых. Но чего ей это стоило…

Итак, сестра осталась дома у сослуживцев. А я…

А я проснулась утром. Слезла с верхнего яруса кровати, позвала сестру, мне никто не ответил. Я, конечно, бывала одна дома, но тогда всё было иначе. По всей квартире были разбросаны вещи, полки шкафов, обломки мебели. Я вышла в коридор – там была та же картина, разбросанные книги, одежда. И всё это залито кровью. Самое страшное было в зале – там стояли два кресла, полностью залитые кровью. Такое ощущение, что их поливали кровью из ведра. Что я могла подумать в свои три года? Помню, подумала, что раз так много крови, значит тут кто-то умер. Только вот никого не было во всей квартире. Не могу сказать, сколько времени я провела одна в этом кошмаре, я громко рыдала и звала маму, папу, сестру, но меня никто не слышал. Да и не мог услышать, даже во всём подъезде. И даже не помню, кто в итоге за мной пришёл и что было дальше. Не помню чтобы мы делали уборку в квартире, оттирали кровь – вероятно, нас с сестрой куда-то увели чтобы мы всего этого не видели. Хотя мы всё равно уже всё видели и обратно развидеть не могли. Мне в какой-то мере повезло, что я не проснулась ночью от всего этого шума. Удивительно, конечно – как я могла не проснуться? Либо моя психика сработала так чтобы оградить меня, либо я на самом деле проснулась, но ничего не помнила о том, что непосредственно происходило ночью – опять же как вариант самозащиты психики. Также удивительно, что обо мне никто не вспомнил – хотя что тут удивительного. Мама в больнице, сестра ищет подмогу, папа без сознания. Нет ни домашнего телефона, ни мобильного (о них тогда ещё никто и не слышал), ни соседей! Кто мог мне помочь?